нанасов на гарнир, был зачат государь
император  Александр Павлович его  августейшими  родителями,  какие  способы
применялись для  такового зачатия, и многое другое интимное,  о чем прилагал
Вроблевский показания семи очевидцев оного зачатия, заверенные  у нотариуса.
Далее  была приколота  крошечная вырезка  из  газеты  "Новая русская мысль",
извещавшая с глубоким сожалением, что брюссельский  журнал "Правофланговый",
стоявший  на  позициях умеренно-ортодоксального  монархизма,  прекращается в
связи  со  скоропостижным  инфарктом,  постигшим редакцию.  Софья не  совсем
поняла, почему нет продолжения, и стала перебирать другие вырезки.
     Южноамериканский  литератор, которого  солидный журнал рекомендовал как
"лучшего среди лучших русских эссеистов Южного полушария", обращался прямо к
будущей императрице Софье Второй, призывая немедленно ввести в России старое
правописание, звательный падеж, официальное обращение "премноговозвышенный",
а в дальнейшем глаголицу, двуперстие и  ограниченное  в  правах новгородское
вече.  Напротив,  третьеволновый  литератор  почему-то  считал,  что  всякие
попытки хулить живопись величайшего из русских художников Ильи Даргомыжского
- святотатство по отношению к России, а уж если вспомнить,  что Даргомыжский
в  своей  фамилии  твердого  знака  не  ставит,  то  вообще  всякая  попытка
реставрации  старого  правописания  и  Романовых  исходит от  жидомасонов  и
клеветников России. "Вестник Русского Студенческого Слова о полку Игореве" в
ответ  на  всемирную дискуссию  о Романовых  печатал  обширные  выдержки  из
неизвестной  статьи  дореволюционного русского философа  Василия  Сеземова о
пользе  дремания  во  время  ловли  раков  на  острове  Валаам  -  над  этой
публикацией потешался монреальский "Соглядатай" и в знак протеста против нее
печатал  полный,  не  подвергнутый  цензуре текст  канадского  национального
гимна.
     Голова Софьи распухла: русская зарубежная печать возмутила и обидела ее
всем, чем могла обидеть, - Софья и без того умела обижаться на что угодно, а
тут -  тут и в самом деле было на что  обидеться. К примеру, почему, если уж
ее, Софью, кто-то и упоминал, то непременно сразу же начинал  от нее чего-то
требовать,  признавал  ее  "при  условии"?  Она-то ведь  никому  условий  не
ставила.  Ее-то  права  на русский престол были безусловными, это же ребенку
ясно.
     Почему-то  больше всего  обидел Софью ее  собственный портрет в журнале
"Шпигель",  снабженный корректной  подписью:  "Ее  Императорское  Величество
Софья Вторая". Надпись такого содержания Софья по-немецки вполне  разобрала,
но  какое право они, помещая этот портрет, имели вообще свой журнал печатать
на  немецком  языке,  а  не  на понятном русском,  или,  на худой конец,  на
французском? Софья не знала  о  том,  как аккуратно  вынуты из ее папок  все
листочки с  малейшими  упоминаниями имени  Павла Романова,  ее единокровного
брата,  ибо лично предиктор Клас  дю Тойт  грозил всеми казнями  египетскими
всему  цивилизованному  миру,  если Софья Романова  с подобными  материалами
познакомится  раньше времени. Марсель-Бертран Унион нечаянно упустил  только
рисуночек геральдического  щита с портретом Павла,  но его Софья  увидела до
пресс-конференции, а после нее, слава Богу, эту мерзость начисто забыла.
     К часу  ночи Софье все  зарубежные  журналы настолько надоели, что  она
решила  заснуть, - но спать не хотелось. Она  стала дергать за шнурок, чтобы
дали снотворного, - появился восточный мальчик, снотворное принес, но оно не
понадобилось,   Софья  обошлась  мальчиком.  Хорошо  отоспалась,  а   наутро
обнаружила возле своей постели поднос с горячим завтраком; на том же подносе
лежал  и  билет  на самолет до Лондона. Мальчик явился  по первому звонку  и
сразу  подтвердил,  что  и  он  в  Лондон  летит,  и  мэтр  Унион, -  больше
подтвердить  ничего не успел, он был изящен и ласков, Софья самое такое  вот
больше всего  и  любила,  и  она  спешила хоть  немного угасить  свою жажду,
сравнимую  лишь с той, что  мучит человека, заблудившегося в Сахаре. Мальчик
не противился.
     Софья успела еще немного  поспать, а когда  проснулась,  Унион доложил,
что  вещи уложены и можно ехать  в аэропорт.  На вопрос  - где мальчик? - он
только пожал плечами, видимо, мальчик в свиту Софьи  не входил. Унион вообще
обычно обходился своими силами, молодой Умералиев был  удобен, исполнителен,
но не более: в любой момент мог уйти как вода между пальцев, даже просто как
водяной  пар, в который он так любил превращаться, выворачивая трусы. Покуда
выносили  чемоданы, Софья  еще  успела слегка подправить ногти на  руках.  И
ничуть не обратила внимания на то, как аккуратно собрал негр остриженные  ею
ногти в  пакетик,  как  аккуратно убрал  его  в  нагрудный  карман.  "Чистая
работа", - подумал он  о себе с  похвалой. Ни  от кого больше он похвалы  не
ждал.
     "Боинг"  оторвался от взлетной полосы, и Софья вздохнула с облегчением,
хотя все  время инстинктивно ждала, что вот-вот загремят выстрелы  и самолет
угонят  в  Шереметьево,  а оттуда -  прямая  дорога  в неминучий Новодевичий
монастырь.  Черные  тюрьмы Бенгази и  Триполи ей не мерещились, она о них не
знала, хотя шанс  угодить  именно  в  такую  тюрьму  прямо из  "боинга"  был
побольше, чем на внутрисоветском рейсе. Смотреть  в  иллюминатор было  не на
что, одни  облака.  Не  глядя никуда,  она взяла из рук  стюардессы  фужер с
минеральной водой  и выпила, лишь потом сообразив, что вот  так  ее отравить
легче легкого. С испугом  она подняла  глаза на  стюардессу,  прищурилась  и
осознала, что стоит перед ней,  облаченный  в фирменное  платье, все тот  же
давешний  восточный  мальчик  и  делает  губами  "Тс-с".   Настроение  Софьи
улучшилось,  она  и  так  предполагала, что никуда  восточный  красавчик  от
русской  царицы  не денется,  но приятная  неожиданность  всегда  неожиданно
приятна.
     Самолет скоро пошел на посадку, рукой подать от Копенгагена до Лондона.
Впереди маячила  встреча  с теткой  Александрой Михайловной; не совсем  было
понятно, зачем  нужна теперь  эта встреча, если Запад признал Софью законной
наследницей   русского  престола,   вон  даже   жалкий  "Шпигель",  до  того
провинциальный,  что  русского  языка  не  знает, и  тот именует ее все-таки
"Софья  Вторая".  Но принятых  решений Софья  никогда  не отменяла.  Принято
решение повидаться с теткой  Александрой - так быть же по сему. Софья выпила
еще фужер минеральной воды и с  сожалением  проводила  взглядом удаляющегося
вдоль прохода мальчика в женской одежде.
     В Лондоне таможня Софью совершенно не потревожила, все хлопоты  взял на
себя  Унион.  Он  же  оказался   за  рулем   большого  автомобиля,  черного,
выбранного,  наверное, в  тон  своей  коже. Как-то  странно, очень допотопно
выглядел  автомобиль,  все  на него оглядывались, кто  с  удивлением,  кто с
почтением, хотя автомобиль  был не новый. Софья  решила, что  это, наверное,
такой кадиллак  типа лимузина, наверное, "мерседес", в  марках машин  она не
разбиралась,  не  царское это дело. Ей мало  что сказала  бы подлинная марка
машины - "альфа-ромео"; то, что  год ее выпуска довоенный, - скорей  обидело
бы, чем обрадовало, потому что могли бы за ней  и  новую машину  прислать, а
то,  что  в Европе "на  ходу" второго экземпляра той  же марки того же  года
вообще  нет, разве  что приняла бы как должное, - она как-никак императрица.
Но  то, что автомобиль старый, ее все-таки удивило, тогда Унион напомнил ей,
что  бедная  английская  королева и вовсе едет  в карете. "Дань  традициям".
Софья смирилась с  императорской  своей  участью, и  "альфа-ромео"  пополз к
Хайгейту, где  в  непосредственной  близости  от  кладбища с  Карлом Марксом
запасливый  Унион давно  купил на  свое  имя  недурной особняк,  - все  же в
"Доминике"  он  зарабатывал  очень  прилично,  скопил  кое-что.  По  дороге,
впрочем, появился  эскорт, четыре бронированных машины торжественно окружили
"альфа-ромео" и  открыли  по  нему стрельбу. Унион не  повел  ухом, все  эти
террористы из Лиги борьбы с Романовыми давно были им перекуплены  и стреляли
именно так, чтобы ничего в  императорской  машине  не повредить,  да и жалко
было машину. Унион быстро оторвался от преследователей, пусть там лондонская
автоинспекция  сама  разбирается,  и  вырулил  на стоянку  перед хайгейтским
особняком. Вещи  Софьи  он  внес  в дом  сам,  показал императрице  спальню,
приятно  удивив  ее:  мебель  там  стояла из  того же  гарнитура,  что  и  в
копенгагенском доме. "Да, это не московские  гостиницы!"  Завоевать, что ли,
эту Англию вместе с Данией? Бытовые удобства все-таки получше, чем в России.
     - Вам нужно отдохнуть, великая княгиня Александра Михайловна в двадцать
один по Гринвичу делает  доклад, -  сказал восточный мальчик, выходя чуть ли
не  из зеркала. Софья только успела заметить, что мальчик покраснел, и сразу
выбрала наиболее приятный способ отдыха.
     Унион деликатно переждал часок-другой,  потом постучался к ней. Мальчик
давно убрался  в зеркало, а  Софья лежала на  софе  и размышляла о наилучшем
обустройстве  государства Российского. Негр  сразу  извинился за инцидент со
стрельбой,  сообщил, что  виновные уже пойманы и отправлены в Южную Америку.
Зачем их туда отправлять -  Софья как-то  не  усекла, она знала, что в Южную
Америку спокон веку убегают от карающего правосудия немецкие фашисты. Что им
так неймется, зачем они все время воюют с Романовыми, -  об этом Софья знала
еще из  отцовского дневника, зачитанного в Копенгагене, - жили бы себе тихо,
как все нормальные люди, под скипетром династии Романовых,  не  надо было бы
убегать  на край  света, в  Южную  Америку.  Она,  Софья, может  быть,  даже
Северную бы им выделила, в России места много, на всех хватит.
     Унион  вручил Софье  документ  на  право  ношения незарегистрированного
оружия, вручил и само это оружие, диковатый револьвер с пузырчатым  стволом,
и две пачки денег. В одной  Софья опознала английские фунты, в другой ничего
не опознала,  видела  она  плохо  и  разглядела  только надпись  на  верхней
банкноте:  "100  кортадо",  все остальное уж больно мелкими буквами было там
написано, а  слева от цифры  был нарисован какой-то  дед в  рясе, с баяном в
руках: ничего не понять, но, видимо, деньги. Лишь позже, уже покидая Англию,
когда  с   обидной  быстротой  растаяла  толстая  пачка  фунтов,  Софья  эти
загадочные кортадо  оценила,  бумажку  ей сразу и  разменять-то не смогли, а
потом на сдачу, кроме бутерброда с мясом и томатной  пастой, получила  Софья
пачку фунтов толще  той,  что была в ее  распоряжении с самого начала. Софья
тут же горько пожалела о  разменянной банкноте, следующие отдавала буквально
с сердечной болью,  хотя так  и не  поняла,  сколько десятков,  не  то сотен
фунтов умещается в одном загадочном кортадо.
     Софья  все принимала  легко и по-царски, как должное: второй  за неделю
особняк, пачки валюты, револьвер, изящного мальчика, -  она не  сомневалась,
что  по первому требованию  будет ей и  третий особняк,  и  второй  мальчик.
Впрочем,  пока что ей и этот не надоел. Теперь она ожидала получить в лучшем
виде и тетку,  она удивилась  тому, сколь  неказист  на вид дом,  у которого
затормозил  послушный  негр,  -  как-то  непохоже  на резиденцию, в  которой
полагалось  бы жить великой  княгине  в  такой  цивилизованной  стране,  как
Англия. Полагалось бы держаться уровня повыше, неужто Лига службы Романовым,
или как ее там, уделяет так мало внимания тетушке? Если так, то надо дать им
указания. Пусть  пришлют ей  лакея-другого.  С оговоркой, быстро  сообразила
Софья,  чтобы среди них не было лиц  азиатского происхождения. Азиатов нужно
оставить исключительно для нужд престола.
     Особняк нуждался  в ремонте: простой  дом  позапрошлого века, то ли еще
старше. Вообще-то не очень Софья  в этой архитектурной фигне разбиралась, да
и  не пыталась  разобраться, императоры  не  обязаны.  Поднимаясь по стертым
ступенькам, Софья почему-то вспомнила аргументы Вроблевского в  пользу  Дома
Старших  Романовых: американец,  идя "от  противного",  утверждал, что  лишь
прямые потомки Петра  Первого Великого  по  мужской линии могли бы считаться
более законными, - скажем, если бы имелись потомки его  внука, Петра Второго
Алексеевича,  -  нежели потомки его  старшей  дочери,  Романовы-Голштинские,
старшинство мужской линии у которых не нарушалось никогда. "Не выискались бы
еще эти самые потомки внука", - подумала Софья, убедила себя, что никогда не
выищутся, и вошла в услужливо  приотворенную черным человеком тяжелую дверь.
Негр  тихо  предупредил  ее, что  до окончания доклада ей  лучше  посидеть в
первом ряду.
     - Какой такой доклад? - удивилась Софья.
     - Феминизм как смысл и сущность идеи феминизма.  Наденьте наушники, там
найдете переключатель синхронного перевода, повернете до упора, услышите все
по-русски.
     Софья обозрела зал и тихо обомлела.  Насколько виделось в неярком свете
из-под  потолка,   все  кресла   были  заполнены  активистами  феминистского
движения. И все эти активисты, кажется, без исключения были мужчинами. Ближе
всех сидела группа в пять-шесть сухих старичков с  бородками  "под Ленина" и
усами "под д'Артаньяна";  все они жадно  впивали ушами то,  что  лилось в их
лысые  головы из  наушников. С другой стороны прохода  сидела другая  группа
старичков, еще более ветхих, но безбородых, они тоже слушали. Куда ни глянь,
везде были одни мужики, а с трибуны речь неслась громкая, английская, -  все
это было неуютно,  чуждо Софье. Она солдатскими шагами ушла в  первый ряд  и
громко села на единственное пустое кресло. Напялила наушники, русский язык в
них  был  уже подан, голос в  них звучал мужской, негритянский, вроде как  у
Элвиса Пресли, хотя тот вроде бы белый был  и русского не знал,  Софья точно
не помнила.  А на трибуне стояла пожилая, подтянутая женщина - неужели это и
была великая княгиня Александра Михайловна?
     -  ...  Дневной  заработок женщины-грузчика  все еще  не  достиг уровня
дневного заработка грузчика-мужчины ни в  Бирмингеме, ни в Глазго, не говоря
уже о позорных случаях на Ист-Энде, о которых я уже рассказал... Мало этого.
Женщины-докеры в Ливерпуле, приготовившись  к  забастовке,  вовсе не уверены
сегодня,  что  их  поддержат  докеры-мужчины,  по  вине  их  жен,  преступно
изменивших  делу  феминизма! Женщины,  стоящие ныне  во главе только  восьми
правительств, завтра  будут стоять во главе тридцати  девяти, но  не позорно
ли,  что  и  об  этом  мы  все  еще должны узнавать  от  предиктора-мужчины,
пользующегося  налоговыми льготами в своем государстве!  А, -  спросим мы, -
каковы   налоговые  льготы,  установленные   британским  правительством  для
предиктора-женщины? Могут  мне  возразить,  что  их  в Британии нет,  но кто
поручится, что завтра в одной лишь Англии, не говоря о Шотландии и Ольстере,
не появятся сотни миллионов женщин-предикторов, преданных идее феминизма? Но
и  среди  самих  женщин  есть  случаи безответственного  поведения. Вот  что
сообщает  владелец фирмы "Розовый треугольник"  в том же Ливерпуле: спрос на
противозачаточные средства среди транссексуалок поднялся в одну  целую и три
десятых раза. Может быть, это и свидетельствует о росте сознательности среди
женщин,  борющихся  за  равноправие,  - ибо  среди  транссексуалов, по нашим
данным,  наблюдается  аналогичный рост спроса,  -  но не используются ли эти
средства  на  стороне, в  целях личной  наживы?  Мы не  знаем.  Однако  факт
недопущения женщин  в мужской туалет, запрет на  пользование писсуаром - это
ли не...
     Софья сняла  наушники.  В  мужской туалет  ее  ничто  не  влекло.  Взор
докладчицы  пылал,  но говорила она  по-английски, и сейчас  Софья была рада
тому, что  языка  почти не  знает, и вообще не вполне была  претендентка  на
престол  уверена, что русская  императрица должна быть  предана идеям именно
феминизма.  От  гнета  мужского  ига,  то есть  от  мужской  тяжести, она не
особенно жаждала  освобождаться: сорок-пятьдесят килограммов восточной плоти
-  вовсе  не  тяжесть. Если мужчина  хорошо  отдрессирован и умеет в  нужный
момент исчезать,  то чего  с ним бороться? Надоест  - поменять.  И всего-то.
Всего-то...
     Очнулась   немного  задремавшая   Софья  оттого,   что   зал  взорвался
аплодисментами.  Раскрасневшаяся докладчица держала  над головой  сцепленные
руки и поворачивалась туда-сюда, благодаря слушателей. Зал аплодировал стоя,
но Софья,  двинув для приличия в ладоши  раз-другой,  вставать не думала, не
императорское это дело. Докладчица  что-то выкрикнула, указала на Софью. Зал
вновь  зааплодировал.  Софья поняла:  это  ей лично.  Кивнула. Зал  зашаркал
ногами, - видимо, официальная часть кончилась. Пожилая докладчица ринулась с
трибуны к Софье и заключила ее в объятия.
     -   Возлюбленная  дочь  и  сестра,  -  проворковала   тетушка  с  таким
отвратительным  английским  "р", что у Софьи уши заболели,  - какое счастье,
что ты тоже поступила так феминистически,  так трогательно! - тетушка взасос
впилась Софье в  подбородок,  то  есть в  то место,  до которого ей позволял
дотянуться  рост, потом  подхватила ее  под  руку и  потащила куда-то. Софья
убедилась,  что возле  другого  локтя находится верный Унион,  и  пошла  без
сопротивления. Привели ее в помещение с низким потолком, сильно прокуренное,
что-то вроде молодежной столовой. За столиком четвертой оказалась девица лет
двадцати пяти с чем-то или без чего-то, с длинным мундштуком в зубах, с дико
блестящими  глазами,  -  Софья по  близорукости не поняла, что  сверкают  не
зрачки, а контактные линзы.
     -  Знакомься,  душенька, это  сестра  Луиза, -  все с  тем  же  мерзким
акцентом продолжила  тетушка, - это  вот мэтр Юньон, тоже пламенный борец за
дело феминизма, я думаю, ты читала его книги.
     Книги? Софья  очень удивилась. Негры, оказывается, еще и писать  умеют.
Старички  с  д'артаньяновскими   бородками   принесли   блестящие  чайнички,
молочники,  чашки, какое-то печенье, еще какую-то английскую ерунду, а Софья
как  раз  очень  была бы  не  против пожрать  по-людски.  Тетушка между  тем
продолжала ворковать.
     - Ты ведь у нас  уже год как  председательница  русской секции! Мы тебя
единогласно избрали. Ну, ты все помнишь, я тебе написала в... Екатеринбург.
     - Я письма  не получала, - механически ответила Софья, совершенно забыв
о том, сколько времени прошло с тех пор, как она покинула Свердловск; ей уже
было  скучно  и  хотелось  домой,  к  любимым  слугам,   к  привычному  уюту
хайгейтского особняка.
     - Это все советская почта! - лязгнула старуха. - Ну, ничего,  теперь ты
у нас займешь свой пост, включишься в борьбу за равноправие женщин,  за наше
правое феминистическое дело! Как  насчет  того, к примеру,  чтобы возглавить
редакционную коллегию справочника... - тетка что-то сказала по-английски, из
чего  вылавливалось более-менее  понятное слово  "квинз", -  и еще ты должна
войти в редакцию нашего литературного  альманаха,  мы  ведь должны  доказать
миру  не только свое  равенство,  но  и  превосходство,  право  быть  всегда
наверху...
     Софья подумала про оставленного дома восточного юношу и констатировала,
что  в словах тетки есть истина  - порою можно быть  и наверху. Но не всегда
же. Всегда утомительно. Царица она или нет, чего это тетка раскомандовалась?
А тетка продолжала:
     - Луиза у нас - председатель итальянской секции. А  там -  председатель
датской секции, -  тетка указала кофейной ложечкой на немолодого  мужчину за
соседним столом, - а  вот  наш  глубокоуважаемый  председатель  американской
секции.
     Унион с  достоинством поклонился.  Сколько ни оглядывалась  Софья  - ни
единой  женщины,  кроме тетки  и нервно  курящей Луизы,  сидели кругом  одни
только  мужики,  и все, по  словам  тетки, были председателями  феминистских
секций,   редакторами   боевых   феминистских  изданий,   тренерами   боевых