У Андрокла по спине покатился холодный пот. Что означало присутствие
сикофанта в этот ранний час так близко от его эргастерия?

О сыщике Левкиппе по Царьграду ходила молва, что не было ни одного сложного
дела, которое он не сумел бы распутать до конца. Говорили, в шутку или
всерьез, что Левкипп знает о преступлении еще за неделю до того, как оно
совершится.

В этот день Андрокл работал, поминутно озираясь на дверь, прислушиваясь к
каждому шороху, - ему казалось, что его вот-вот заберут и поведут в
судилище.

Глава десятая. ПОХИЩЕНИЕ

Протоиерею Евмению в это время тоже приходилось несладко.

"Удастся? Не удастся?" - думал он непрестанно.

При каждом топоте лошадиных копыт, раздававшемся близ его дома, Евмений
вздрагивал. Ему чудилось, что скачет гонец из патриаршего дворца, везущий
ему указ об отставке. А это - гибель!

Евмений похудел, осунулся. Щеки его обвисли, глаза лихорадочно блестели, он
потерял прежний властный, уверенный вид. Его мучили галлюцинации при одной
мысли, что его рука подымется на святыню, чтимую во всем христианском мире.
В один из дней, когда он, совершив богослужение, покинул алтарь и шел по
опустевшей церкви, ему показалось, что большие черные глаза Влахернской
богоматери непрерывно следят за ним с иконы, поворачиваясь в орбитах.

Евмений чуть не закричал от ужаса, но вовремя опомнился.

И все-таки он не хотел отказаться от задуманного. Азартный игрок - он все
поставил на карту.

Терпения у влахернца хватило только на шесть дней. Утром седьмого дня - это
была суббота - он встал до рассвета и, не будя раба-конюха, сам оседлал
лошадь и отправился на Псамафийскую улицу, чтобы захватить ювелира дома до
работы. Евмений был в светской одежде, на лицо одел полумаску. В таком виде
любой ранний прохожий сочтет его запоздалым гулякой, возвращающимся с
маскарада.

Проезжая вдоль Константиновой стены, Евмений увидел какую-то тень,
скользнувшую в сторону и растворившуюся в сером сумраке утра. Влахернцу
показалось, что в этой гибкой фигуре с характерными движениями он узнал
сыщика Левкиппа.

"Что он здесь делает в такую пору?!" - равнодушно подумал Евмений.

Старый привратник молча открыл ворота замаскированному незнакомцу: за
пятнадцать лет службы у Андрокла он привык ко всему.

Ювелир остался очень недоволен нетерпением влахернца и его ранним приездом.

- Лучше б ты явился ко мне в эргастерий... хотя и это нехорошо, - после
краткого раздумья добавил он. - Тебя видел кто-нибудь на дворе?

- Какая-то красивая женщина несла кувшин воды из цистерны. Но она даже не
посмотрела в мою сторону.

- Это Ольга, нянька моего Стратона. Ты уверен, что она тебя не заметила?

- Как можно быть в чем-нибудь уверенным? - меланхолично возразил Евмений. -
Мне вот, например, показалось, что по дороге к тебе я заметил сикофанта
Левкиппа, но...

- Что?! - Андрокл вскочил как ужаленный. - Он и за тобой следит?!

Протоиерей перепугался:

- Опомнись, почтенный Андрокл! Кто следит? Что с тобой?

Упавшим голосом ювелир сказал:

- Я видел Левкиппа вчера утром около своего эргастерия, а сегодня он
здесь... Он все знает! Благочестивейший Евмений, заклинаю тебя богом живым,
откажись от задуманного, пока не поздно! Я даже ничего не возьму с тебя за
материалы, истраченные на поддельную ризу...

Для Андрокла это было неслыханной щедростью.

Протоиерей долго уговаривал сообщника:

- Давно известно, что Левкипп постоянно шатается по городу безо всякой
цели. Иногда это помогает ему поймать воришку, ограбившего лавку либо склад
в гавани. Но разве таким способом открываются крупные дела? И не было бы
ничего страшного, если бы он даже увидел нас вместе. Всему Царьграду ведома
наша давняя дружба...

Вкрадчивый бас Евмения долго еще журчал, и наконец ювелир согласился
доделать работу.

- Будь проклят день, когда я впервые встретил тебя! - устало молвил
аргиропрат. - Но я кончу ризу, сегодня последний день моей работы. Где тебе
ее вручить?

Было решено, что Евмений, опять переодетый, приедет за вещью в дом ювелира
сегодня же поздним вечером. Андрокл с женой отправится на пир к знакомым,
живущим неподалеку. Он скажет своим рабам, что вернется только к утру, и
запретит им покидать двор. И конечно же, рабы разбегутся все до одного,
включая привратника: так случалось уже не раз. А ювелир, сославшись на
нездоровье, покинет соседа и будет ждать Евмения.

Этот план был хорош: не годилось, чтобы слуги видели влахернца в доме
Андрокла дважды в течение одного дня.

Все сошло как по-писаному, но, покидая комнату ювелира с фальшивой ризой,
запрятанной под одежду, Евмений увидел на дворе Ольгу, таскавшую на руках
раскапризничавшегося Стратона.

Увидел ее из своего окна и Андрокл, провожавший глазами ночного посетителя,
и это поставил жизнь царьградской пленницы в величайшую опасность. В случае
провала дерзкого замысла она явилась бы свидетельницей, которая слишком
много знает.

Утром Евмений принес поддельную ризу в храм и спрятал в алтаре под
престолом [престол (церк.) - большой стол в алтаре, накрытый дорогой
материей. На нем будто бы совершается превращение хлеба и вина в тело и
кровь Христовы. Престол - самый почитаемый предмет в храме], прежде чем
явились другие священники. Тайник был превосходный: престол запрещалось
сдвигать с места под угрозой церковного проклятия, и лишь в случае крайней
необходимости это совершалось с особыми молитвами, возносимыми к богу.
Евмений не молился. Он спешил - ему было не до того. Да и что стоило
протоиерею это нарушение церковных правил, когда он решился на величайшее
святотатство.

Весь день Евмений провел в тревоге. Гонец с указом от патриарха не явился,
хотя было слышно, что тот уже в городе. Поздним вечером протоиерей,
воспользовавшись запасным ключом, проник в церковь через заднюю дверь. При
слабом свете потайного фонарика он проработал несколько часов, и дело было
сделано.

На место драгоценной ризы похититель поставил другую. И хотя она была
только что сделана, искусный аргиропрат при помощи специальных составов
придал ей старинный вид, и нужно было иметь очень наметанный глаз, чтобы
обнаружить замену. Но кому бы пришло в голову предположить даже возможность
такого неслыханного преступления? И меньше всего думал о нем знаменитый
сыщик Левкипп, нечаянные встречи с которым так всполошили ювелира Андрокла.

В понедельник утром влахернский протоиерей Евмений явился в эргастерий
Андрокла. Похищенная риза божьей матери была надежно скрыта под широкой
священнической рясой. Отдавая Ондрею Малыге коня, Евмений даже перемолвился
с русским рабом несколькими словами о хорошей погоде и прошел в секретную
келью ювелира. Там два сообщника покончили расчеты. Евмений получил за свое
грязное дело меньше, чем ожидал. Опытный глаз Андрокла обнаружил, что
несколько крупных алмазов были еще ранее кем-то вынуты и заменены
поддельными. Ювелир легко доказал это.

И похититель молвил с кривой улыбкой:

- Нас опередили!

И все же после всех расчетов Евмению досталось от ростовщика тридцать тысяч
номисм - огромное состояние, с которым можно было спокойно доживать жизнь в
любой стране мира. И это состояние не было заключено в громоздком
многопудовом грузе золота. Оно состояло в нескольких векселях, написанных
на пергаменте и имевших подпись аргиропрата Андрокла. По этим векселям
можно было получить золото в любом крупном торговом центре: в Дамаске, в
Багдаде, в Александрии. Везде знали и ценили подпись и печать богача
Андрокла.

А когда довольный Евмений вернулся домой с легким, но драгоценным грузом
векселей, он узнал, что уже не является настоятелем церкви Влахернской
божьей матери. Гонец ждал его с патриаршим указом.

Глава одиннадцатая. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЦАРЬГРАДЕ

Весь русский лагерь сочувствовал родным несчастной Ольги. Все гневно
осуждали корыстолюбие и вероломство ювелира Андрокла, заломившего за рабыню
неслыханную цену.

Купец Ефрем в разговоре с Андроклом пригрозил ему, что поднимет дело о
нарушении права выкупа. Но он сознавал, что эта угроза не могла напугать
рабовладельца. Византийский суд, как и все суды, отличался крайней
медлительностью. Достаточно было ювелиру раздать в канцелярии эпарха
три-четыре номисмы, и дело по его обвинению в незаконном задержании
невольницы могло затянуться на целые годы. А новгородский гость должен был
вот-вот покинуть Царьград, этот "благословенный город", "жемчужину
Вселенной".

Торговля русских гостей подходила к концу. Пленных печенегов выгодно
продали на невольничьем рынке еще в первые дни, и купцы поделили между
собой выручку. Русские товары почти все были разобраны, оставалось с
выгодой затратить полученные деньги. Ефрем и другие купцы закупали амфоры с
выдержанным вином, на которые после опробования налагались
правительственные печати. Брали большое количество дорогих паволок из шелка
и бархата; для киевских, черниговских и новгородских модниц приобретались
ожерелья, серьги, браслеты, кольца, эмалевые брошки, расшитые золотом
головные уборы и платья. Изюм и другие сушеные фрукты также составляли
немалую часть византийского экспорта на Русь.

Все приобретенные товары переносились на подворье святого Мамы и там до
отъезда содержались под строгой охраной.

В последние дни на рынке не так много было работы, и купцы отпускали своих
людей побродить по Царьграду и полюбоваться его красотами. Уже многие
ватажники успели не по одному разу побывать в знаменитых царьградских
банях. Мыться там бысплатно русские имели право по договору. И они
пользовались этим правом вовсю. Натирались грецким мылом, смывали пену
грецкими губками, плавали в мраморных бассейнах. Выходили красные,
распаренные, довольные, но говорили:

- Пару бы сюда да березовых веничков, вот была бы баня!

Молодые парни, гребцы и воины с учанов Ефрема, ходили по городу своей
компанией. Зоря и Неждан не присоединялись к ним, но Митяй был непременным
участником всех прогулок. Отец поручил его заботам Терентия - веселого и
находчивого новгородца.

Тереха и его друзья побывали повсюду. Неизгладимо врезалась им в память
базилика [базилика (греч.) - храм] святой Софии, которую они посетили во
время патриаршего богослужения. Подходя к храму, они увидели на площади
конную статую кесаря Юстиниана [Юстиниан I (527-565) - византийский
император, при нем был построен храм святой Софии], отлитую из бронзы.

- Смотри, робя! - воскликнул неунывающий Тереха. - Какое идолище стоит! А в
шуйце [шуйца - левая рука] арбуз держит...

- То не идолище, - вмешался проходивший мимо русский раб, - то ихний царь.
Забыл, как его звать, мудреное прозвище.

- Вельми обширен, - подивились наши герои.

И в самом деле, статуя была огромна: одно ее подножие поднималось в высоту
на сорок аршин [аршин - старинная мера длины, равная семидесяти одному
сантиметру]. Император был изображен в виде Ахиллеса [Ахиллес - герой
древнегреческих сказаний, осаждал Трою]. В левой руке он держал шар - знак
всемирной власти, правую горделиво простирал на восток.

Поразил Терентия и его товарищей колоссальный купол Софийского собора,
возносившийся к небу как символ вечности.

Миновав церковную паперть и портик с его колоннадой, где было полно нищих,
посетители оказывались в огромном зале. Он был так велик, что люди,
находившиеся на другом конце, казались крошечными, а шарканье ног по
мраморным плитам сливалось в какую-то странную симфонию.

Где-то, скрытый от глаз верующих, пел хор. Дискантовые партии исполняли
мальчики, потому что женщинам петь в хоре воспрещалось, так же как и
возбранялся им вход в алтарь. Чарующие мелодии, поднимавшиеся вверх и
затихавшие под сводом собора, восхищали слух молящихся.

Патриарх в золотой ризе выходил из царских врат на амвон и там, окруженный
толпой священников, что-то возглашал на непонятном языке, и ему отвечал
хор. Множество дьяконов ходили по храму с кадилами, и синий ладанный дымок
подымался вверх, а солнечные лучи, прорывавшиеся сквозь окна, пронзали его
золотыми стрелами.

Побывавшие в Царьграде за несколько десятилетий ранее послы Владимира так
рассказывали князю о своем посещении святой Софии:

"Водили нас греки туда, где служат своему богу. В изумлении мы не ведали -
на небе мы были или на земле! Нет в мире такого вида и такой красоты! Не
умеем рассказать, не можем той красы забыть..."

Ватажники побывали на многих форумах столицы, постояли у миллиария
[миллиарий (греч.) - верстовой столб, а также мера длины в древнем мире
(около полутора километров)], воздвигнутого еще в древние времена
императором Константином Великим [Константин Великий (306-337) - римский
император. Им заложен Константинополь на месте древнегреческой колонии
Византии. Ввел в империи свободное исповедание христианства, которое до
этого преследовалось. За это церковь присвоила ему прозвание
Равноапостольного]. От этого величественного столпа отсчитывались версты по
всем дорогам империи.

Во время одной из дальних прогулок Митяй чуть не попал в беду. Проходя мимо
одной из пристаней Золотого Рога, мальчик позамешкался и отстал от
товарищей. В это время с палубы небольшого корабля ему приветливо замахал
рукой сухощавый темнолицый египтянин в белом бурнусе. Он показывал Митяю
искусно сделанную модель парусника со всей оснасткой и кричал непонятные
слова. Мальчуган решил, что незнакомец хочет продать ему кораблик, а деньги
у него в кошеле были. Недолго думая он вошел по сходням на палубу.

Египтянин все с той же любезной улыбкой поманил его вниз: там, мол, будем
разговаривать. Митяй двинулся к трапу. Но тут, к счастью, вернулся
заметивший его отсутствие Терентий.

- Митяй, куда ты? Сей же час вернись! - сердито закричал гребец. Мальчуган
с недовольным видом возвратился на берег и, ворча, пошел за Терехой. И тут
откуда-то вывернулся вездесущий Левкипп. Он был неподалеку и видел, как
египтянин приглашал Митяя в трюм. На плохом русском языке сыщик объяснил
Терентию, что этот иноземный купец в сильном подозрении у городских
властей. Не раз уже случалось, что с набережной Золотого Рога исчезали
мальчики. И происходило это как раз в те дни, когда корабль египтянина
покидал гавань. Фуад-бея подозревали в том, что он похищал детей и продавал
в рабство на восточных рынках. Но улик не было, и египетского купца не
могли привлечь к суду.

- Не могли, говоришь? - рассвирепел Тереха. - А вот я сей час с этим
злодеем своим судом управлюсь!

И, оставив Митяя на набережной, парень решительно направился на судно.
Недоумевающий Фуад-бей встретил его на палубе. Тереха непотребно выругался,
размахнулся... и египтянин кубарем покатился по палубе, выплевывая с кровью
выбитые зубы.

- Вот так по-нашему судят, по-новеградски! - хладнокровно молвил гребец,
уходя с корабля.

Но Фуад-бей не отделался этим. Сикофант увел его в каюту и потребовал
уплатить за попытку похищения свободного гражданина десять номисм. В
противном случае он угрожал передать дело властям - ведь он видел, как
мореход заманивал мальчика в трюм, и выступит на суде свидетелем. Фуад-бей
заплатил, и есть все основания полагать, что эти деньги не попали в
городскую казну.

- Аллах, аллах, какой несчастный день! - шептал египтянин, провожая сыщика
с почтительными поклонами.

Выручив Митяя, русские пошли дальше. Тереха был мрачен - он понимал, что за
небрежение ему могло как следует попасть от хозяина. Но Митяй обещал ничего
не говорить отцу: он сам был виноват больше Терехи.

Зоре и Светлане было не до прогулок по Царьграду. Большую часть времени у
них отнимали посещения Псамафийской улицы. Печальные часы проводили дети с
матерью.

На беду, Стратон возненавидел Зорю и Светлану. Мальчишка почувствовал, что
они у него отнимают Ольгу, которую он называл матерью.

- Пускай уходят эти гадкие люди! - кричал он в слезах. - Зачем они здесь,
зачем разговаривают с моей мамой?!

И детям Ольги приходилось уходить со двора и скитаться поблизости. Даже
рабы Андрокла сочувствовали несчастной матери, но что они могли поделать?
Ребенок никого не подпускал к себе, кроме Ольги. И только в полдневную
пору, когда Стратон засыпал, Ольга могла спокойно разговаривать с детьми.
Этих часов они ждали, как манны небесной. И в это время даже Неждан не
решался становиться между Ольгой и ее детьми и сидел где-нибудь на улице
невдалеке от дома ювелира.

Но их свидания были невыразимо грустны. О чем бы ни пошла речь, она
сводилась к близкой разлуке, быть может вечной...

Глава двенадцатая. ОСВОБОЖДЕНИЕ

Пребывание русских в Царьграде подходило к концу. Это было в те дни, когда
Евмений совершал дерзкое ограбление церкви Влахернской богоматери.

Евмений передавал церковное имущество своему преемнику, протоиерею
Феоктисту, и все у него шло благополучно. Два протоиерея в присутствии
ризничего и избранных клириков пересчитывали, сверяясь с описью, золотые
дарохранительницы, сосуды для причастия, чаши, кресты с алмазами,
богослужебные книги в драгоценных переплетах... Все было в порядке. Никому
даже в голову не приходило обратить внимание на икону Влахернской божьей
матери, которая красовалась на самом видном месте. Ее риза сияла спокойным
блеском старого золота и гранями алмазов, как сияла уже в течение столетий.

Евмения охватывала легкая дрожь, когда он взглядывал на икону. Но бывший
настоятель умел владеть собой, и только угрюмая улыбка пробегала у него на
устах при мысли, какой начнется переполох, когда откроется пропажа
драгоценной ризы.

Андроклу в это время тоже приходилось нелегко. Еще две-три встречи с
Левкиппом в окрестностях эргастерия окончательно вывели ювелира из
душевного равновесия. Недаром говорится, что у страха глаза велики. А ведь
дело-то было совсем простое. У свечника Иакинфа, лавка которого находилась
невдалеке от заведения Андрокла, исчезали свечи. И торговец просил сыщика
выяснить, кто их воровал. Вот из-за этого-то грошового дела сикофант и
болтался поблизости, возбудив у ювелира самые мрачные опасения.

Андрокл поставил себя на место Левкиппа и стал рассуждать. "Подлинная риза
Влахернской божьей матери исчезла, - говорил воображаемый сыщик. - Она
заменена поддельной, которая сработана с необычайным искусством. Кто
обладает таким искусством? Не многие аргиропраты, и первый среди них
Андрокл. Но уличить его будет нелегко, преступление покрыто глубокой
тайной. Нет сомнения, что сообщники виделись не только в эргастерии
Андрокла, но и в его доме. Да, без сомнения, это так и было. Как-то раз,
скитаясь у Константиновой стены в поисках одного воришки, я видел
замаскированного человека, который ехал на Псамафийскую улицу. И этот
человек походил как две капли воды на влахернца Евмения. Я-то думал, что
почтенный протоиерей пробирается по своим любовным делишкам... А оно,
оказывается, вот в чем дело!..."

Эти последние слова Андрокл выкрикнул вслух и сам вздрогнул от ужаса.
Рассуждения напугали его потому, что он-то понимал, насколько они были
справедливы. Ювелир снова представил себя сыщиком и продолжал рассуждать:

"Надо допросить всех рабов Андрокла. Не может быть, чтобы никто из них не
заметил в его дворе замаскированного человека, ведь такие, наверное, не
часто являются к ювелиру..."

"И вот тут-то Ольга меня и выдаст, - в отчаянии подумал Андрокл.

- Я должен ее убить! Да, да, это единственный выход. Это поведет к
небольшим неприятностям, но они ничтожны в сравнении с тем, что меня ждет,
если русская невольница останется жива. За ее смерть, самое большое,
придется заплатить пеню в несколько номисм... Вот только бы придумать
причину, из-за которой я лишу ее жизни... А впрочем, сойдет и так..."

На следующее утро русский караван должен был покинуть Царьград, но
ростовщик об этом не знал. Ольгу в этот день посетили дети, Неждан, Угар,
купец Ефрем. Дождавшись ухода посетителей, которых пошел провожать Малыга,
Андрокл разослал рабов по разным поручениям, оставив у ворот лишь
Каллистрата.

Ольга уложила спать своего питомца и в глубокой скорби сидела у его
кровати. Она только чт