вал добросовестности и
усердия. Не давал он спуску и собственному сыну. Раньше Пересвету
приходилось частенько бранить Неждана за лень и небрежность. Но в последние
месяцы оружейник стал замечать, что парень совсем переменился. Прежде он
выполнял порученное дело кое-как, лишь бы сбыть с рук, а теперь старался
вовсю, расспрашивал отца, как лучше пригнать части брони одну к другой, как
красивее отковать наплечник или наколенник.

Особенно поразило старого оружейника то, что сын попросил позволить ему
сделать панцирь с начала до конца своими руками, чтобы никто не вмешивался
в работу и не помогал ему.

"Хороший будет продолжатель моего дела, - думал с удовлетворением Пересвет.
- А я-то опасался, не знал, на кого оставить оружейню..."

Но вряд ли старик радовался бы, если б мог проникнуть в сокровенные
намерения сына.

"Ежели удастся мне сделать доспехи, чтоб не хуже отцовской работа была,
тогда скажу бате..."

И он сказал.

После многонедельного упорного труда, когда парень стучал молотком с утра и
до позднего вечера и даже ни разу не наведался в Черторый, панцирь был
готов.

- Ну, как, батя? - дрогнувшим голосом спросил Неждан.

- Работа знатная, сынок! - похвалил старый мастер. - Хоть бы и княжескому
дружиннику, а то самому воеводе впору носить.

И тут Неждан высказал просьбу, которая до глубины души потрясла Пересвета.

- Коли так, батя, - начал юноша, волнуясь, - отдели меня. Дай гривны три
серебра. Я отдельно буду жить и работать.

Старик в первый момент не понял. И Неждану пришлось растолковывать свое
желание. Оружейник посмотрел на сына, пытаясь определить, в своем ли тот
уме.

- Не хочу сидеть на твоей шее, - разъяснил Неждан. - Буду сам себе хлеб
зарабатывать.

- А ты мне и так не обуза, - сказал отец. - Кормлю же я работников за их
труд.

- Я хочу жить и работать один, - упорствовал Неждан. - Сосед Андрон продает
амбарушку. Я куплю ее и там открою свое заведение.

Внезапно затея сына показалась Пересвету пустой блажью, капризом ребенка,
который сам не знает, чего хочет.

- Да кто же пойдет к тебе с заказами? - рассмеялся старик. - Кто тебе
доверится?

- Я же твой сын, а Пересветово мастерство всему Киеву известно!

- Значит, чужой славой хочешь прожить? - нарочито насмешливо спросил он.

- Сначала, батя, твоей, а потом и свою наживу, - возразил Неждан.

И старик понял, что молодого мастера не так-то легко переубедить.

Он начал говорить по-другому. Доказывал, что сыну жить и работать одному
будет трудно: надо и железо покупать, и уголь для горна, и инструменты, и
князю платить немалую дань, какую платят все ремесленники Киева. Парень же
крепко стоял на своем.

- Ты же выбился в люди, - говорил он, - а тебе еще труднее пришлось - у
тебя-то никакой подпоры не было.

Старик оборвал спор и приказал Неждану работать. Вечером Пересвет рассказал
Софье о намерении сына отделиться. Женщина призадумалась.

- Тут дело неладно, - молвила она. - Что-то он замышляет. Погоди, я у него
все выпытаю.

Софья нашла хитрый ход. Она завела с Нежданом такой разговор.

- Послушай, сынок, - начала она, - как тебе по душе Никитина Олена?

Юноша удивился такому вопросу. Дочь соседа Никиты, высокая, сильная Олена с
румяным лицом, чуть тронутым оспой, была привлекательна, но Неждан всегда
смотрел на нее как на подругу. Разве не играл он с самых юных лет с ней и
Надькой в цари, в красочки, в догонялки и пряталки? В детских драках он не
делал различия между Оленой и сестрой, беспристрастно колотя обеих. Теперь
все они выросли, но никакого чувства, кроме дружбы, не питал Неждан к
веселой соседке.

- Зачем ты доведываешься, матушка? - с тревогой спросил юноша.

- Да мы с отцом думаем женить тебя на ней, - объяснила Софья.

Неждан вспыхнул, смутился.

- Женить меня... на Олене? - забормотал он.

- А что ж тут такого чудного? - спокойно продолжала мать. - Девка знамая,
здоровая, работящая. И приданое хорошее!

- Вздумали тоже! - со слезами вскричал Неждан. - Никогда я не женюсь на
Оленке, никогда! - И он выбежал из горницы.

"Другая у него на сердце, - решила Софья. - Но кто? Из наших подольских
невест ни с кем он не водится".

И верная догадка осенила голову матери. Она поделилась с мужем.

- Это все рыбалка виновата, - сказала Софья. - Только не за рыбой он
охотится, а за рыбаковой дочкой!

Оружейник усомнился в правоте жены.

А та продолжала:

- Ты только погляди на него в воскресный день, когда он собирается в
Черторый. Глаза блестят, сам весь распрямляется. Сразу видно: счастьем
полон, что едет милую повидать. И как это я, старая дура, прозевала, хоть и
ведала, что у Зорьки есть взрослая сестра. Да разве я такую невесту
Нежданке прочила? А они-то, они... Вот уж подлинно пригрели мы змею за
пазухой!

Пересвет возмутился:

- Ну уж, ты скажешь тоже! Я думаю, тут ни Стоюн, ни Зоря ни при чем. И
вспомни, кабы не Зоря, не видать бы нам сына...

Призвав Неждана, мать жестоко обрушилась на него. На прямой ее вопрос сын
отпираться не стал. Тогда, высказав все, что она думает о его
предполагаемом браке, Софья пригрозила, что поедет в Черторый и выложит
Стоюну все, что думает о происках его дочери.

И тут Неждан поразил мать. Посмотрев в ее гневные глаза, юноша заявил:

- Светлана не виновата. Она ничего не знает. Ни ей, ни кому другому я не
говорил ни слова. И если ты сделаешь как задумала, я уйду из дому, и больше
вам меня не видать!

И такая сила была в его словах, что мать поняла: это не пустая угроза. И
она сразу сбавила тон:

- Да уж ладно, ладно, не злись, не поеду. Но и ты туда чтобы больше ни
ногой.

Неждан дал обещание, а с отцом уговорился, что разговор о его выделении из
хозяйства возобновится через год, если парень к тому времени не передумает.

Много еще детского было в наивных планах Неждана зажить самостоятельной
жизнью. Но уже одно появление таких мыслей доказывало, как изменила его
характер любовь к Светлане.

Когда в первый раз после этих событий Неждан увиделся с Зорей у отца
Геронтия, он, смущаясь, сказал другу, что несколько месяцев не сможет
бывать в Черторые.

Он объяснил это тем, что в ближайшее время намерен крепко заняться ремеслом
и не хочет отвлекаться на посторонние дела вроде рыбной ловли.

Неждан уверял мать, что ни слова не говорил Светлане о своей любви. Он не
солгал. Но было бы неправильно думать, что дочь рыбака ничего не знала о
чувстве Неждана. В таких случаях девушки очень проницательны.

Светлана видела нежные взгляды юноши, слышала его вздохи... И этого было
достаточно, чтобы все понять.

Ответное чувство не вспыхнуло в душе Светланы. Но какая девушка не
испытывает тайной радости при мысли о том, что есть человек, которому она
дороже всего на свете? Светлана привыкла к частым посещениям светловолосого
парня, к его молчаливому поклонению и даже на его помощь по хозяйству
смотрела как на самое простое, естественное дело.

В первое воскресенье, когда Неждан не появился в Черторые, Светлана была
удивлена, во второе огорчена, а в третье поняла, что тут дело неладно.
Небрежно, как бы между прочим, она спросила брата, не болен ли его
приятель. И когда услыхала, что Неждан здоровехонек, с горечью подумала:
"Значит, его не пускают к нам батюшка с матушкой. И то сказать: разве дочь
смерда пара сыну знатного оружейника".

Опасны были эти постоянные мысли о Неждане: они могли перерасти в другое,
более сильное чувство.

Ни Стоюн, ни Зоря ничего не подозревали. К счастью, не знали они и о том,
что в семье оружейника Пересвета отношение к рыбаку и его детям стало
холодным и подозрительным.

Глава восьмая. ЗИМА

Наступила вторая зима после пленения Ольги. Гнетущая неизвестность ушла в
прошлое. Семья Стоюна жила одной надеждой - свидеться с родимой.

Стоюн целые дни проводил на реке. Он благословлял Пересвета, чья сеть
приносила ему большую часть добычи. Чтобы быстрее продать рыбу, Стоюн даже
сбивал на нее цену, уступая дешевле других рыбаков. Тем это было невыгодно,
но они не сердились, понимая, с какой святой целью действует муж Ольги.

Огород при хате Стоюна обильно снабжал семью овощами до нового урожая.
Свеклы, огурцов, луку, моркови, капусты всегда было достаточно. Но этой
осенью почти все было свезено на торговище и продано.

- Будем питаться рыбой, что похуже, - решил отец, и дети с ним согласились.

И все-таки ногаты очень медленно прибывали в тайнике, куда прятал их рыбак.
Стоюна начало одолевать сомнение. Что, если ему не удастся к весне собрать
выкуп, тогда Ольге придется лишний год томиться в ненавистном плену. И у
Стоюна созрело решение.

- Слышь, Зорька, - сказал он однажды сыну, - надобно тебе в помощники идти
к плотнику либо к кузнецу. Без того мы не сведем концы с концами.

- А как же рыбалка? - удивился Зоря.

- С рыбалкой я один управлюсь. Да и Светланка поможет, коли нужно будет.

Не так просто, однако, было найти хозяина, который согласился бы взять
несведущего в ремесле парня и заплатить ему за зиму полгривны серебра. Дело
требовало больших хлопот и беготни.

К счастью, Зоря встретился в монастыре с Нежданом. Юноша рассказал другу,
что ищет работу. Неждан обрадовался.

- Знаешь, Зорька, батя хочет взять еще одного ученика, у нас прибавилось
заказов. Я похлопочу за тебя и добьюсь, чтобы он сверх харчей тебе плату
положил.

Когда сын поговорил с Пересветом, тот по привычке стал советоваться с
женой. Софья и слышать не захотела, чтобы брат Светланы появился у нее в
доме.

Пересвет сурово оборвал жену:

- Софья, ты неправа. Мы Стоюновой семье навечно обязаны, а что наш сын
Стоюнову дочку полюбил, рыбак тут неповинен. У него жена в плену изнывает,
ему каждая лишняя ногата дорога, и кто же ему поможет, как не мы. Смотри,
нас бог накажет за неблагодарность, - припугнул оружейник суеверную жену. -
Да и Неждан что-нибудь выкинет. Видела, какой он ныне непокорный стал!

Софья смирилась. Чтобы Зоря не терял времени на долгие переезды из Черторыя
на Подол и обратно, решили, что парень будет жить у оружейника. Место для
него нашлось в одрине, где спали Пересвет с сыном.

Принимая ученика, мастер сказал, поглаживая опаленную у горна бороду:

- Смотри, Зоря, старайся! Я наказываю не за неумение, а за небрежение!

На первое время Зоре дали самую легкую работу - он должен был готовить
кольца для кольчуг, которые в ту пору назывались бронями. Некоторые кольца
делались разъемными, их концы расплющивались, и в них пробивались дырочки.
Когда в разъемное кольцо вставлялось сплошное, оно скреплялось заклепкой.
Дело было однообразное и надоедливое, но юноша трудился усердно, неутомимо.

Кольчугу составляли тысячи и тысячи колец, и надо было искусно соединить
их, чтобы получилась железная рубашка с отверстием для головы, с железными
рукавами.

Русские оружейники в своем мастерстве превзошли иноземцев. В Западной
Европе в ту эпоху еще не умели делать кольчуги, и купцы приезжали за ними
на Русь. Неудивительно поэтому, что, хотя работа над одной броней отнимала
недели напряженного труда, этот труд вознаграждался с лихвой.

Иногда, чтобы оживить долгие часы работы, Зоря начинал пересказывать
события из истории Руси: он помнил летопись Геронтия почти наизусть.
Оружейник и подмастерья старались полегче стучать молотками по наковальням,
потрескивала в светце лучина, а Зоря звонким юношеским голосом рассказывал
о походе Олега на Византию, о подвигах Святослава...

Пересвет растроганно думал: "Какой хороший парень уродился у Стоюна. Всем
взял: и собой пригож, статен, силен и работа из рук не валится. Да еще и
грамоте обучился, куда там нашему попу. Вот мне бы такой зять достался, я
бы бога благодарил..."

Мысль эта вначале была мимолетной. Нелепо взять нищего, у которого после
отца не останется иного наследства, кроме старой хаты да пары сетей. Но
Зоря работал все более упорно и сноровисто. И думы Пересвета становились
благосклоннее к юному подмастерью.

"Сам-то я с чего начинал? - размышлял старик. - Ветхая кузня, наковальня да
молоток... А ведь все преодолел, дом построил, почет и уважение имею,
серебро на черный день закопано... И Зоря хоть и беден, а хороший из него
будет зять".

Но когда он вспоминал о любви Неждана к дочери рыбака, его брала досада.
Если Неждан женится на Светлане, то по церковным законам брак Зори и
Надежды станет невозможен, и юный рыбак не войдет зятем в семью оружейника.
И тогда рухнет его мечта о том, что Неждан и Зоря поставят его дело первым
в Киеве. Старик пытался успокоить себя. "Ничего, - рассуждал он, - авось
вылетит эта дурь у парнишки из головы, а невесту ему найдем другую".

О чувствах Надежды и Зори оружейник совершенно не думал. Ему было
безразлично, нравятся они друг другу или нет. Пересвет считал, что
возможность стать зятем богатого ремесленника просто осчастливит парня, и
он будет бесконечно рад.

Неотвязные мысли до того допекли Пересвета, что он поделился ими с женой.

- Только смотри, никому ни слова, - строго предупредил он Софью.

- Я тебя знаю, раззвонишь всему Подолу. А я еще ничего толком не решил.

Намерения Пересвета ошеломили его жену. Слова мужа ее точно варом [вар -
кипяток] обдали.

- Да что ты, муженек, - запричитала она, - что ты надумал несусветное!
Взять в семью рыбацкого сына! Да уж я скорее соглашусь Нежданку на Светлане
женить, а Наденьку в обиду не дам!

- Цыц, нишкни, и чтоб никому ни слова! Время покажет.

Но болтливая Софья не удержалась и под секретом поведала обо всем дочери.
Сказать, что Надя была поражена, значит, ничего не сказать. Она была
уничтожена, убита. Ей, считавшей себя неотразимой красавицей, втайне
мечтавшей о заморском королевиче и уж только на худой конец - о знатном
бояриче, стать женой голопузого Зорьки! И что ее тогда ждет? Домашнее
хозяйство, возня с горшками у печи, варка щей для работников... Нет, нет и
нет! Надежда и раньше издевалась над Зорей, а теперь она его возненавидела.

Не зная подоплеки дела, парень простодушно удивлялся: "За что она так меня
не любит?"

Но если он пытался задобрить ее ласковым словом, девушка фыркала и
презрительно отворачивалась от него.

Пересвет не хотел отрывать молодого грамотея от учения и раза два в неделю
отпускал его к Геронтию.

Чтение летописи заканчивалось, и Зоря научился читать совершенно свободно.
Наставник стал учить его письму. Одну из церковных книг, пришедшую в
ветхость, отдали Геронтию. Летописец соскабливал ножиком буквы с уцелевших
листов, и получался так называемый палимпсест [палимпсест (греч.) -
пергамент, с которого стерт первоначальный текст. Пергамент был дорог, и
потому монахи часто портили древние рукописи, превращая их в церковные
книги. В настоящее время уничтоженные тексты древних авторов иногда удается
восстановить фотографическим или иным путем].

Умение писать пером Зоре далось легко. Гораздо сложнее обстояло дело с
"буквицами", то есть заглавными литерами, которыми начинались книжные
абзацы. Буквицы часто представляли из себя маленькие картинки. У Зори
оказался большой вкус, он рисовал оригинальные красивые буквицы, и
довольный учитель говорил:

- Добрый списатель книг из тебя получится, вьюнош Иувеналий. Сие я тебе
глаголю, смиренный инок Геронтий.

...Зима прикрыла пушистым покровом склоны киевских холмов, навалила
огромные сугробы в долинах. Катание с гор на санках было любимым занятием
киевлян. Катались и ребятня и взрослые: мальчишки и девчонки каждый день, а
взрослые лишь в воскресные дни, да и то отстояв обедню.

Любили горожане и кулачные бои. Редкое воскресенье обходилось без того,
чтобы на льду реки не выходила стенка на стенку. Дрались Гора с Подолом.
Честь Горы отстаивали торговцы, боярская челядь, княжеские дружинники. За
Подол становились кряжистые кожевники, мускулистые кузнецы, широкоплечие
каменотесы.

И катание на санях и кулачные схватки были заманчивы для Неждана и Зори, и
все-таки два друга редко участвовали в этих забавах. По воскресеньям Зоря
отправлялся в Черторый проведать отца и сестру, а Неждан проводил время в
мастерской.

С невиданным упорством изучал он секреты оружейного ремесла, чтобы скорее
выйти в самостоятельную жизнь и осуществить свою мечту - жениться на
Светлане.

Странное дело: парень ни единым словом не заикнулся любимой о своем
чувстве, но почему-то был уверен, что Светлана его не отвергнет.

"Я и силен и высок, - с наивным самодовольством думал Неждан, - а как
выучусь по-настоящему работать, где она такого другого найдет?"

Всего пять месяцев прошло с тех пор, как княжеский посол, отправившийся в
Царьград, повез послание Ольге. И конечно, рано было ждать его возвращения,
да и вряд ли случилось бы оно в зимнюю пору. И тем не менее то рыбак, то
его сын захаживали на великокняжеский двор и, поклонившись ключнику парой
стерлядок, почтительно спрашивали, не вернулся ли боярин Светозар,
посланный в Византию.

Ответ всегда был один:

- Нет, и скоро не ждем.

Глава девятая. ОТ НОВГОРОДА ДО КИЕВА

Водный путь "из варяг в греки", с давних пор известный славянам и другим
народам, был долгим и трудным. Новгородские купцы начинали готовиться к
путешествию, когда зима была еще в разгаре. Богатый гость, собиравшийся в
далекую поездку, относился к делу с большой серьезностью.

В амбары складывались меха, гагачий пух, шерсть, мед, воск и другие товары
для юга. Их прочно упаковывали в такие тюки, чтоб мог переносить один
человек.

Новгородский богатый гость Ефрем готовился к путешествию уже в пятый раз.
Дело было привычное, но, не полагаясь на слуг, Ефрем за каждой мелочью
обычно следил сам. Однако эта зима выдалась для Ефрема очень трудной.

По городу ходила прилипчивая хворь - глотошная [глотошная - дифтерит].
Особенно дети заболевали этой болезнью. В те времена еще не знали, что
больных надо отделять от здоровых, и потому эпидемия быстро
распространялась.

В семье Ефрема заболел единственный сын, десятилетний Митяй: он заразился,
побывав в соседнем доме, где хворали уже двое.

Несколько дней Митяй чувствовал недомогание, а потом слег. Он жаловался на
боль в горле, говорил хрипло, глотал с трудом, у него совершенно пропал
аппетит.

Мать сидела у постели Митяя день и ночь, заботливо ухаживала за ним, а
потом случилось еще худшее несчастье. Взрослые редко заболевают дифтеритом,
но, на беду, Аграфена заразилась от сына. За больными стала ухаживать мать
Ефрема, бабушка Василиса. Митяя и Аграфену лечили всеми средствами, какие
тогда были известны в народе. Поп служил в церкви молебны о здравии
болящих, старуха знахарка шептала наговоры, спрыскивала с уголька.

Ефрем молился пресвятой богородице, дал ей священный обет совершить доброе
дело, если жена и сын поправятся. Он решил помочь киевскому рыбаку Стоюну
выкупить из плена его жену Ольгу, даже если это обойдется в несколько
гривен серебра.

Ни молитвы, ни наговоры, ни обет не помогли. Митяй выздоровел, но мать его
умерла. Горе сломило Ефрема. Он забросил дела, поручил снаряжение каравана
кормчему Хрисанфу, а сам целые дни проводил на кладбище, на могиле жены.
Первые дни он горько укорял богородицу за то, что она не вняла его обету и
отняла у него верную подругу. Но потом его охватил страх.

"Безумны мои речи... Прости меня, грешника, пресвятая, ведь сына ты мне
все-таки сохранила... Храни его и впредь, а я свой обет исполню..."

Переборов горе, купец снова принялся за дела.

Очень важно было выбрать хорошего начальника стражи, который нанимал воинов
для охраны людей и товаров. Сейчас, как и в предыдущие Ефремовы поездки,
эту обязанность взялся выполнять его родич по жене Лютобор. Огромного роста
и непомерной силы, Лютобор управлялся с тяжелым двуручным мечом, как с
соломинкой. Сразу с Ефремовых плеч свалилась половина забот. Купцу
оставалось подыскать гребцов, которые будут и носильщиками: на их
обязанности лежало перетаскивать грузы на волоках.

Другие купцы смотрели на Ефрема недоброжелательно: по их мнению, он был
слишком мягок в деловых отношениях с людьми, хорошо им платил