Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      Володихин Дмитрий. История России в мелкий горошек -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -
жое чувство до состояния собачьей преданности ей чрезвычайно нравилось. Просто в случае с Алексеем Орловым она столкнулась либо с чужим рабом, как настаивает Радзинский, либо со свободным человеком, как считаем мы. Обоснуем нашу точку зрения. Поклонники Алин становились ее невольниками не только благодаря личной красоте и обаянию самозванки, а еще и благодаря тому, что в силу происхождения и воспитания уже были "невольниками" определенной культурной традиции -- западного "ориентализма" XVIII в., в которую Алин так блестяще вписывалась. Поэтому их поведение было заранее как бы закодировано собственной культурной принадлежностью. Что же касается Алексея Орлова, то его отношение к европейской культуре было более опосредованным. Дело здесь не в степени образованности, а в том, что Орлов сам принадлежал к тому загадочному миру, который для европейцев того времени, несмотря на все усилия России "в Европу прорубить окно", оставался за семью печатями. В родном мире для Орлова не было ничего сказочного и завораживающего в бутафорском смысле слова. Турция, Персия и тем более Сибирь являлись не отвлеченными понятиями, а вполне конкретными, знакомыми частями света. В Турции жили враги, в Персии -- соседи, а Сибирью, как известно, "прирастало богатство России". Таким образом, герой, явившийся из несколько иной культурной среды, оказался совершенно невосприимчив к "бриллиантовому дыму", витавшему вокруг принцессы Володимирской. Он смог играть там, где другие теряли голову, и не смог полюбить там, где роковое чувство было просто неизбежно для европейца. Нельзя сказать, чтобы самозванка не пыталась изменить ситуацию, но делала это методами, испытанными на других поклонниках, а в данном случае действовал принцип: что для русского хорошо, то для немца -- смерть. Сработал старый механизм, но в обратном направлении: не принадлежа полностью европейской культурной традиции, Орлов не мог принадлежать и "авантюрьере", стать ее рабом. Стоит ли упрекать человека в противогазе за то, что он нечувствителен к иприту? ЕКАТЕРИНА II: ЗАМУЖЕМ ЗА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИЕЙ ...Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу памятника... Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую А.С. Пушкин. "Капитанская дочка" В любом произведении из круга персонажей первого плана всегда выделяется главный герой. Среди друзей в "Трех мушкетерах" д'Артаньян для Дюма все-таки ближе других, в "Войне и Мире" Толстого из всего многообразия ведущих героев читатель постоянно удерживает в поле зрения Наташу Ростову. Но бывают главные герои, которые как бы не выставляются автором на первый план, а существуют за спиной остальных персонажей, направляя их действия. Через такие образы обычно дается характеристика эпохи, нравственная оценка событий, проявляется личное отношение писателя к тому, что он пишет. Для книги Радзинского этим персонажем является Екатерина II. Она выступает не только как важная часть любовно-этического треугольника вместе с Орловым и Таракановой. Императрица действует на страницах романа самостоятельно, раскрываясь перед читателем как правительница и как женщина. Нельзя сказать, чтобы, разрабатывая ее образ, писатель воздержался от фактических ошибок. С ними, как и ранее, дело обстоит хорошо. Чтобы читатель почувствовал степень их концентрации на странице авторского текста, приведем безобидный пример -- описание Радзинским утра Екатерины II: "Теперь время ее личной работы. В эти три часа, до девяти утра, она обычно пишет письма своим любимым адресатам -- Вольтеру, Руссо или барону Гримму... Или пишет пьесы. Говорят, у ее пьес есть тайный соавтор -- писатель Новиков, последователь Вольтера, просветитель. Пройдет время, и императрица посадит своего соавтора в тюрьму. Ибо к тому времени произойдет французская революция и взгляды просвещенной императрицы переменятся. А писатель Новиков не сумеет переменить своих взглядов. Неповоротливый литератор!" В одном маленьком абзаце -- три грубейшие исторические ошибки. Во-первых, французский просветитель Жан-Жак Руссо не входил в число любимых авторов Екатерины, императрица с ним никогда не переписывалась. Дело в том, что Руссо, в отличие от Вольтера, Дидро, Гримма, был чрезвычайно негативно настроен по отношению к России и одним из первых европейских авторов начал трудиться над идеей "русской угрозы". "Лучше б было пожелать, чтоб этот народ никогда не стал образованным", -- писал он о русских. В своем трактате "Антидот" ("Противоядие"), вышедшем в 1770 г. и направленном против брошюры члена Французской Академии аббата Шаппа д'Отрош "Путешествие в Сибирь", Екатерина писала: "Он задается вопросом: "Далеко ли он (русский народ. -- О.Е.) пойдет?", на который отвечает: "Я этого не знаю". А вот я знаю; и вопреки господину Руссо из Женевы... и вопреки аббату я решусь сказать, не боясь ошибиться, что он пойдет, и что пойдет далеко: достаточно посмотреть на те богатырские шаги, которые им уже сделаны за семьдесят лет", т.е. со времен Петра I. "Еще такие же семьдесят лет, и мое пророчество подтвердится", -- заканчивает Екатерина. Императрица не знала, сколь непрост и извилист будет путь у народа, который она взялась защищать, но пошел он действительно далеко: через две мировые войны, через развал и восстановление собственной государственности, через лишение элементарных человеческих прав и через поголовную грамотность -- в лагеря и в космос... Поэтому ошибка с Руссо -- не мелочь, она вскрывает не только характер взаимоотношений Екатерины II с просветителями, но и ее отношение к собственной стране. Во-вторых, русский просветитель Н.И. Новиков никогда не был соавтором пьес Екатерины II, он вообще пьес не писал, а занимался журналистской и издательской деятельности. Причем его идейные позиции всегда были настолько далеки от позиций императрицы, что, едва начав выпускать журналы "Трутень" и "Живописец", он немедля вступил с журналом Екатерины "Всякая всячина" в острую полемику. Екатерина выступала во "Всякой всячине", естественно, не от своего имени, как предполагает Радзинский, вложивший в уста императрицы целый пассаж с похвалами своей литературной деятельности в беседе с Алексеем Орловым. Именно потому, что руководство журналом со стороны императрицы было анонимно, в обществе имелась возможность вести с ним открытую полемику. Екатерина рекомендовала своим оппонентам: "Никогда не называть слабости пороками, не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, никому не думать, что он весь свет исправить может". Новикова такая позиция чрезвычайно раздражала. "Госпожа прабабка наша (так называла себя "Всякая всячина". -- О.Е.), -- восклицает он, -- ...порокам сшили из человеколюбия кафтан... Но таких людей человеколюбие приличнее было бы называть пороколюбием". "Кто только видит пороки, не имев любви, -- возражает Екатерина II, -- тот неспособен подавать наставления другому". О каком соавторстве при столь разных взглядах на мир может идти речь? Разве здесь дело во французской революции? Кстати, и поклонником французских просветителей Новиков не был. Ему принадлежит наиболее ранняя попытка в журнале "Кошелек" выступить с развенчанием просветительской философии как нравственно и религиозно несостоятельной; не забудем, что Новиков был масоном: мартинистом, затем розенкрейцером -- а эти течения очень далеко уводили от французской просветительской философии. В-третьих, Новиков был посажен в крепость вовсе не потому, что "к тому времени уже произошла французская революция", а он "так и не переменил своих взглядов". Следственное дело Новикова сохранилось, хорошо известно и изучается уже более полутора столетий серьезными учеными, в том числе и специалистами по истории русского масонства. Об этом писали Я.Л. Барсков, А.В. Семека, В.Н. Тукалевский, Е.С. Шумигорский, Т.О. Соколовская и многие другие. В годы второй русско-турецкой войны 1787-1791 гг. прусские розенкрейцеры пытались через сеть своих лож в России влиять на реальную политику страны, в том числе сноситься с наследником престола Павлом Петровичем, которому обещали помощь в овладении короной, в случае если Пруссия вместе с Польшей присоединятся к войне Турции и Швеции с Россией. В этих условиях Новиков как один из наиболее влиятельных адептов московского масонства посылал в Берлин отчеты об орденской деятельности, финансовые сборы с братьев и через архитектора В.Н. Баженова поддерживал связь с Павлом. Но все это мелкие эпизоды, над которыми писатель даже не дает себе труда задуматься, вроде мимоходом брошенной фразы о том, что "дети богатейших московских вельмож составляют основу гвардии". Стыдно, право, не знать, что дворянские дети служили в гвардии офицерами и унтер-офицерами, проходя нижние чины дома и числясь в отпуске до окончания учения, в то время как "основу гвардии" составляли отнюдь не дворяне, как подробно показал в своей работе "Россия в середине XVIII века" петербургский историк Е.В. Анисимов, а выходцы из "разных чинов": бывшие крестьяне, однодворцы, солдатские дети, "поповичи" и даже бывшие холопы. Немного непривычная картина, правда? Поэтому она и не находит воплощения у Радзинского. Страшновато скользить по льду, трещин которого вы не знаете. Главный литературный прием, к которому прибегает писатель для характеристики образа Екатерины, -- это внутренний монолог героини, ведущийся от первого лица. Автор как бы сам говорит за императрицу. Я попробую показать, что в реальности думала Екатерина II о тех вопросах, по которым от ее имени высказывается Радзинский. Вот императрица рассуждает о России. "Я люблю эту страну, я обожаю ее язык. Я преклоняюсь перед физическими чертами русских -- их статью, их лицами. Я считаю русскую армию лучшей в мире. Я всем сердцем приняла религию этой страны. Я ходила пешком на богомолье в Ростов. Я ненавижу в себе все немецкое. Даже своему единственному брату я запретила навещать меня в России. Я сказала: "В России и так много немцев". И сказала чистосердечно, потому что давно не чувствую себя немкой". Не убедительно? Все время создается впечатление, что Екатерина старается себя лишний раз уверить в том, что говорит правду. Именно этого эффекта и добивается автор. Мимоходом заметим, что часто используемый Радзинским оборот "эта страна" появился в русском языке совсем недавно, в конце 80-х гг..., а в XVIII в. не употреблялся. Послушаем саму императрицу: "Я никогда ничего не предпринимала, не будучи глубоко убеждена, что то, что я делаю, согласно с благом моего государства: это государство сделало для меня бесконечно много; и я считала, что всех моих личных способностей... едва может хватить, чтоб отблагодарить его". "Россия велика сама по себе, и что я ни делаю, подобно капле, падающей в море". Теперь поверили? Не совсем? Тогда продолжим. Что там у нас с "физическими чертами русских"? Описания народа, которым она управляет, менялись у Екатерины II в зависимости от того, с кем она в данный момент разговаривала. В беседах с иностранными корреспондентами императрица иногда увлекалась и переходила на патетический тон, называя русских "скифами", как вообще было принято в просветительской традиции, именовавшей Россию -- Скифией. "Никогда вселенная не производила человека более мужественного, положительного, откровенного, человечного, добродетельного, великодушного, нежели скиф. Ни один человек не сравнится с ним в правильности, красоте его лица, в свежести его кожи, в ширине его плеч, в строении и росте; у него обыкновенно дородное, сильное телосложение, широкая борода, густые длинные волосы; он по природе далек от всякой хитрости и притворства; его прямодушие и честность защищают его от пороков. Нет ни одного конного, пехотинца, моряка, земледельца -- равных ему. Ни один человек не питает такой сильной нежности к своим детям и близким, как он; у него врожденная уступчивость по отношению к родителям и старшим. Он быстр, точен в исполнении и верен". Совсем иначе выглядит образ русских в записках, составленных императрицей для себя и не предназначенных для постороннего глаза. В небольшом рассуждении "Мысли о тирании" Екатерина писала: "Не удивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков". Приведенные примеры можно продолжать. Одни оценят их как свидетельство двуличности Екатерины II, другие -- как живое отношение человека к своему народу: то восхищение, то апатия и разочарование. Вспомните Ф.М. Достоевского; никто не говорил русским так много хорошей и плохой правды о них. Однако в обоих случаях у Екатерины II, в отличие от Радзинского, речь идет не только о физических, но и о нравственных качествах народа. В первую очередь ее радовали и тревожили именно они. Отношение императрицы к Русской Православной Церкви было сложным. И речь здесь не о том, что Екатерина, соединяя в своем лице светского и духовного главу Российской империи, добросовестно относилась к своим официальным обязанностям: держала посты, участвовала в торжественных церковных церемониях, знала все православные праздники, посещала монастыри, делала богатые вклады и т.д. Дело также не в том, что, когда интересы светской жизни страны требовали, императрица жертвовала интересами Церкви интересам государства: провела секуляризацию церковных земель, закрыла целый ряд обветшавших и малолюдных монастырей, не разрешила духовенству участвовать в Уложенной комиссии, боясь серьезного противодействия своим реформам. Дело во внутреннем чувстве религиозности, которое у нее, как и у любого ученика философии Просвещения, уже пошатнулось. Тем не менее она никогда не позволяла Вольтеру в письмах колких выпадов против православия, какие философ нередко делал против католичества. В юности долго колебавшись прежде чем сменить веру, Екатерина с годами все глубже осознавала мистическое значение своего выбора. В записке "О предзнаменованиях" она пометила: "В 1744 году 28 июня... я приняла Грекороссийский Православный закон. В 1762 году 28 июня... я приняла всероссийский престол... В сей день... начинается Апостол словами: "Вручаю вам сестру мою Фиву, сущую служительницу". Следует отметить, что свое правление Екатерина воспринимает как службу тем, кому ее "вручили". Теперь самый щекотливый вопрос -- национальный. У Радзинского императрица так старается уверить читателей в том, что она уже не немка, что ей, естественно, не веришь. Заметим сразу, рассуждения о двуличности и притворстве Екатерины II, в которых ее так часто обвиняли и историки, и литераторы (вспомним у Пушкина -- "Тартюф в юбке"), во многом основывались на невозможности понять, как немка-лютеранка могла стать русской и искренне полюбить чужую страну. Ведь сплошь и рядом были обратные примеры. Здесь мы затрагиваем очень сложную и далеко еще не изученную тему о патриотизме в большой империи. Удивительно, но, подчеркивая свое расположение ко всему русскому, Екатерина II вовсе не отказывалась от себя как от немки. В ее переписке с бароном Гримом времен обострения отношений с Пруссией можно встретить замечания о том, что противники императрицы в Берлине забыли, с кем имеют дело: она сама немка и не позволит себя обмануть. Бытовые привычки императрицы: подчеркнутая чистоплотность, личная экономность, любовь играть в карты "по-маленькой", т.е. не разоряясь, ранние пробуждения и ранний же уход ко сну, обед, работа и прогулки строго по часам, пунктуальность и деловая обязательность -- это ли не черты немецкой принцессы? "Как же тогда быть с русскими сказками и поговорками, которые, говорят, знала Екатерина?" -- спросит читатель. "А также с народными вышивками, которые она собирала, древнерусскими рукописями, которые пыталась читать", -- добавлю я. Как быть с ее необыкновенно образным и богатым русским языком, который она совершенствовала в течение всей жизни? Слава Богу, хоть право на знание языка за императрицей признали. А всего лет десять назад легко было столкнуться в научной среде с некомпетентным мнением о том, что Екатерина II так и не выучила языка своего нового отечества. Автор этих строк посвятил русскому языку Екатерины специальную статью и прекрасно помнит удивление на лицах многих представителей ученой публики и недоуменное пожимание плечами. Екатерина II? Говорила? По-русски? Вы что-то путаете, девушка. По-французски. Есть письма? Государственные бумаги? И все на русском? Не может быть! А знаменитое "исчо"? Нет никакого "исчо"? А что есть? Штабеля папок с архивными документами, написанными Екатериной II собственноручно по-русски. Почти без грамматических ошибок. Особенность внутреннего культурного климата России такова, что здесь не нужно отказываться от себя как от немца, чтоб стать русским. Князю Петру Ивановичу Багратиону, в горячке вскочившему с постели при известии об оставлении Москвы, не нужно было отказываться от себя как от грузина, чтобы испытывать горячее искреннее чувство к России. Капитану Черноморского флота Остен-Сакену, в самом начале второй русско-турецкой войны в 1787 г. взорвавшему вместе с собой корабль, который окружили турецкие суда, не нужно было забывать, что он курляндец, чтобы помнить о стране, которой он служит. И Екатерина II свободно могла сохранять многие национальные черты немки и считать себя при этом русской. Вот слова другой императрицы, бывшей принцессы Баденской Луизы-Августы, в православии Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, которая в 1802 г. писала матери: "Чувствую очень сильную нежность к России, и как ни приятно мне снова увидеть Германию и думать о ней, мне было бы очень жалко покинуть Россию навсегда и буде, в силу каких-либо обстоятельств, я очутилась бы одинокою и могла бы избрать себе местожительства, я основалась бы в России даже в том случае, если бы для этого пришлось скрыться от всего мира... Это не слепое восхищение, мешающее мне видеть преимущества других государств перед Россией: я вижу ее недостатки, но вижу также чем она может стать, и каждый ее шаг вперед радует меня". Перечисление немецких принцесс, а также простых немецких фамилий, обрусевших в России до неузнаваемости, можно продолжать... и окончить жертвенной судьбой великой княгини Елизаветы Федоровны (бывшей принцессы Гессен-Дармштадтской), вдовы убитого в 1905 г. террористом И. Каляевым великого князя Сергея Александровича, основательницы православной Марфо-Мариинской обители и больницы. В одном из писем апреля 1918 г. она говорит: "Я испытывала такую глубокую жалость к России и к ее детям, которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребенок, которого мы любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы по

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору