ровал  себя  от Императорской фамилии
сравнительно давно, но известие о его браке скрывать долго было
нельзя, и ему было запрещено  возвращаться  в  Россию.  Лишь  с
началом  Великой  войны  Государь  разрешил  брату вернуться на
родину, и его супруга получила титул графини Брасовой.  Ни  сам
Император, ни обе Императрицы не принимали у себя жену Михаила.
     --  Представляете  себе,  как  все  это воспринял Ники? --
спросила  Ольга  Александровна.  --  Михаил  был   единственным
братом,  который у него остался. Он мог бы оказать Ники большую
помощь. Снова повторяю, виноваты мы все. Из троих сыновей  дяди
Владимира  один  был  выслан за границу, второй, Борис, открыто
жил с любовницей, а  от  третьего,  Андрея,  не  было  никакого
проку.  А  ведь они были сыновьями старшего Великого князя и по
закону о престолонаследии стояли  на  третьем  месте  --  после
Алексея  и  Михаила.  Не  было  никого из членов нашей фамилии,
которые могли оказать поддержку  Ники,  за  исключением,  может
быть, Сандро, моего зятя, да и там со временем начались нелады:
между  Сандро  и Ксенией появились серьезные разногласия. Какой
же  пример  могли  мы  дать  своим  соотечественникам?   Ничего
удивительного  в том, что Ники, не находя нигде поддержки, стал
фаталистом. Нередко, обнимая меня  за  плечи,  он  говорил:  "Я
родился  в  день  Иова  Многострадального. Я готов принять свою
судьбу".

     Тучи  все  больше  сгущались.  Великая  княгиня  вспомнила
неудачную для России войну с Японией 1904-1905 годов. Держась в
стороне  от  политики,  она зачастую становилась в тупик, читая
газеты, но она основывала свои выводы на том,  что  рассказывал
ей брат, а также на собственных наблюдениях, которые она делала
в  Царском  Селе.  В тот период Ольга Александровна приезжала в
Александровский дворец каждый день. Вечерами, после  того,  как
Царь  принимал  своих министров и высших военачальников, он мог
побеседовать с супругой и сестрой в домашней обстановке, где не
надо было следить за каждым своим словом.
     -- Я убеждена, что мой брат никогда  не  хотел  воевать  с
Японией.  В войну его втянула так называемая партия политиков и
генералов, которые были совершенно уверены в скорой и блестящей
победе, которая прославила бы  их,  а  затем  и  Царя,  причем,
именно  в  такой  последовательности,  --  подчеркнула  Великая
княгиня.
     К сожалению, военная кампания была  плохо  подготовлена  и
осуществлена. Снабжение войск было поставлено из рук вон плохо,
одна  неудача  сменялась  другой. А в мае 1905 года в Цусимском
проливе был почти полностью уничтожен русский  флот.  Я  где-то
читал,  что  когда  Императору доставили телеграмму о Цусимской
трагедии в Царское Село, он играл в теннис и будто бы, прочитав
депешу, он скомкал ее и  сунул  в  карман  кителя,  после  чего
продолжил игру. Я спросил у Великой княгини, так ли это было на
самом деле.
     --  Это  ложь  --  такая  же,  как  и  тысячи  других!  --
воскликнула Ольга Александровна. -- И я это  знаю,  потому  что
находилась  во  дворце,  когда  сообщение было доставлено. Мы с
Алики находились у него в кабинете.  Он  стал  пепельно-бледен,
задрожал  и  схватился  за  стул,  чтобы  не  упасть.  Алики не
выдержала и зарыдала. В тот день весь дворец погрузился в траур
[19-го мая 1905 года Император Николай  II  записал  у  себя  в
дневнике: "Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о
гибели  почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский
раненый взят в плен!! День стоял  дивный,  что  прибавляло  еще
больше грусти на душе".].
     Неудачная  война,  окончившаяся  унизительным  перемирием,
явилась лишь одним из эпизодов, отметивших ту  эпоху.  По  всей
России  не  прекращались  битвы.  Терроризм  стал  повседневной
реальностью. На улицах  Петербурга  и  других  городов  Империи
убивали  Государевых  слуг.  Крестьяне  грабили,  убивали, жгли
помещичьи усадьбы. Для Императора и его семьи стало небезопасно
путешествовать по стране.
     6  января  1905  года  на  Неве   перед   Зимним   дворцом
происходила  традиционная  церемония  водосвятия. Как всегда на
льду был сооружен помост для Императора, свиты  и  духовенства.
Члены  Императорской семьи, дипломаты и придворные наблюдали за
происходящим из окон дворца.
     Во  льду  была  проделана  прорубь  --  Иордань,  --  куда
митрополит  Санкт-Петербургский  погрузил  свой  золотой крест,
торжественно освятив воду в Иордани. После церемонии водосвятия
раздался салют из орудий Петропавловской крепости, находившейся
на противоположном берегу Невы [По словам Императора,  стреляло
одно из орудий конной батареи с Васильевского острова. (Примеч.
переводчика.)].  Обычно  салют производился холостыми зарядами.
Но в 1905 году, несмотря на все меры  предосторожности,  группе
террористов  удалось  проникнуть  в  крепость и зарядить орудия
боевыми  снарядами.  Одним  из  снарядов   был   тяжело   ранен
городовой,  стоявший позади Императора [фамилия городового была
Романов]. Второй  ударил  в  Адмиралтейство.  Третьим  снарядом
разбило  окно  во  дворце  -- всего в нескольких метрах от того
места, где стояли Вдовствующая Императрица и  Великая  княгиня.
Осколками  стекла  осыпало их туфли и платья. Из разбитого окна
слышались   крики,   доносившиеся   снизу.   Все    пришли    в
замешательство   --   полицейские  и  военные  бегали  во  всех
направлениях. В течение нескольких минут ни мать,  ни  дочь  не
смогли обнаружить невысокую, худощавую фигуру Императора. Затем
они  увидели  его.  Государь  стоял на том же месте, на котором
находился в начале церемонии. Стоял, не шевелясь и очень прямо.
     Обеим женщинам пришлось ждать, когда Император вернется во
дворец.  Увидев  сестру,  он  рассказал,   что   услышал,   как
просвистел над его головой снаряд.
     --  Я  понял,  что  кто-то  пытается  убить меня. Я только
перекрестился. Что мне еще оставалось делать?
     -- Это было характерно  для  Ники,  --  прибавила  Великая
княгиня.  --  Он  не  знал,  что  такое  страх. И в то же время
казалось, что он готов погибнуть.
     Три дня спустя над  Петербургом  разыгралась  буря  почище
этой.     В     воскресенье    9    января    толпы    рабочих,
предводительствуемые священником  Георгием  Гапоном,  пересекли
Троицкий  мост  и  шли  по  набережным  к Зимнему дворцу, чтобы
передать  петицию  Императору.  Им  сообщили,   что   Император
находится  в  Царском  Селе.  Но  демонстранты не поверили. Они
продолжали ломиться вперед. В конце концов жестокость полиции и
жестокость дикой толпы столкнулись между собой.  Открыли  огонь
казаки.  Девяносто  два  рабочих  было убито, и почти триста --
ранено.
     Этот  день  вошел  в  русскую   историю,   как   "Кровавое
Воскресенье".  По-видимому,  цензоры пропустили все телеграфные
отчеты, посланные  за  границу  иностранными  корреспондентами,
аккредитованными  в  Петербурге. Факты сами по себе должны были
потрясти  Европу,  но  зарубежные  корреспонденты,  за  многими
исключениями,  значительно  увеличили  число  жертв  и  описали
инцидент гораздо более мрачными красками, чем это было на самом
деле. Не сообщалось в их  отчетах  ни  о  том,  что  в  полицию
швыряли  камни,  ни о множестве автомобилей, разбитых толпой по
пути к Зимнему,  ни  о  том,  что  большинство  мирных  жителей
столицы   спрятались  у  себя  дома,  закрыв  ставнями  окна  и
забаррикадировав двери. В опубликованных отчетах  утверждалось,
будто  демонстрация  была  мирной,  будто  рабочие  хотели лишь
поведать Императору о своих бедах, и якобы в действиях толпы не
было и намека на революционные  настроения  [Шествие  9  января
было  организовано  провокаторами  и  агентами охранки, в числе
которых были Азеф, Пинхус Рутенберг, Манасевич-Мануйлов  вместе
с  Г.Гапоном. Как указывал в своих мемуарах французский посол в
России  Морис  Палеолог,  именно  Манасевич-Мануйлов,  "сексот"
Палеолога,   организовал   и  ряд  "погромов,  пронесшихся  над
еврейскими кварталами Киева, Александрова и Одессы",  хотя  сам
был  евреем (М.Палеолог. Царская Россия накануне революции. М.:
Политиздат, 1991. -- С. 38.) (Примеч. переводчика.)].
     Великой княгини в Санкт-Петербурге в это время не было.
     -- За несколько дней до трагических событий  Ники  получил
полицейский рапорт. В субботу он позвонил Мама в Аничков дворец
и  велел  ей  и  мне тотчас же уехать в Гатчину. Сам он с Алики
находился в Царском  Селе.  Насколько  я  помню,  единственными
членами  фамилии,  остававшимися  в  Петербурге,  были мои дяди
Владимир и Николай, хотя, возможно, были и другие. В  то  время
мне  казалось,  что все эти приготовления совершенно неуместны.
Все  произошло  по   настоянию   министров   Ники   и   высшего
полицейского начальства. Мы с Мама хотели, чтобы он оставался в
Петербурге  и  встретил  эту  толпу. Я уверена, что несмотря на
агрессивные настроения части рабочих, появление Ники  успокоило
бы  людей.  Рабочие передали бы ему свою петицию и разошлись по
домам.  Но  тот  злосчастный  инцидент  во   время   водосвятия
взбудоражил  всех  высших  чиновников.  Они продолжали убеждать
Ники, что он не вправе идти на такой риск, что его  долг  перед
Россией покинуть столицу, что, даже если будут приняты все меры
безопасности,  возможен  какой-то недосмотр. Мы с Мама изо всех
сил старались  убедить  его,  что  министры  не  правы,  но  он
предпочел  последовать  их  совету и первым же раскаялся в том,
узнав о трагическом исходе.
     Спустя меньше  чем  месяц,  террористы  нанесли  очередной
удар.  Когда  Ольгин  дядя, Великий князь Сергей Александрович,
Московский  генерал-губернатор,  выезжал   из   ворот   Кремля,
пересекая  Красную  площадь,  он  был разорван на куски бомбой,
брошенной в его сани. Он был погребен в Москве, но на похоронах
присутствовали  лишь  немногие  члены  Императорской   фамилии:
обстановка в древней столице была столь напряженной, что нельзя
было исключить новых покушений.
     --  В  Царском  Селе  царило  такое  уныние, -- вспоминала
Великая княгиня. -- Я совершенно не разбиралась в  политике.  Я
просто думала, что со страной и со всеми нами происходит что-то
неладное.  Октябрьский  манифест,  похоже  на  то,  не  устроил
никого.  Вместе  с  Мама  мы  присутствовали  на  торжественном
молебне  по  поводу  открытия Первой Думы. Помню большую группу
депутатов от крестьян  и  фабричных  рабочих.  У  крестьян  был
хмурый вид. Но рабочие выглядели и того хуже: было впечатление,
что они нас ненавидят. Помню печаль в глазах Алики.
     В  течение  двух  лет  Великая  княгиня  не могла ездить в
Ольгино.  По  всей  России  --  от  Белого  моря  до  Крымского
побережья,   от   Прибалтийского  края  до  Урала  --  бушевали
крестьянские  восстания.   Мужички   жгли   усадьбы,   убивали,
насиловали.  Местные  власти не могли справиться с бунтарями, и
на  помощь  им  были  направлены  войска.  Но  крамола   начала
проникать  и  в  военную  среду.  В  конце  весны  1906 года на
некоторых кораблях Черноморского флота  произошло  восстание  с
многочисленными  жертвами.  За  ним  последовал  мятеж матросов
Балтийского флота, и в  течение  некоторого  времени  Кронштадт
представлял собой осажденную крепость.
     --  Я гостила у своего брата и Алики в Александрии. Стекла
в окнах дворца дрожали от  грохота  канонады,  доносившейся  из
Кронштадта.  То  были поистине черные годы, -- заметила Великая
княгиня.
     За два года  до  этих  событий  у  Государя  и  Государыни
родился сын.
     -- Произошло это во время войны с Японией. Вся страна была
в унынии: нашу армию в Манчжурии преследовали неудачи. И все же
я помню, какие счастливые были лица у людей, когда они узнали о
радостном  событии.  Знаете,  моя невестка никогда не оставляла
надежды, что у нее родится сын. И я  уверена,  что  его  принес
святой Серафим.
     Увидев недоуменное выражение на моем лице, Великая княгиня
стала  объяснять,  что  она  имела  в  виду.  Летом  1903  года
Император Николай II  пригласил  ее  поехать  вместе  с  ним  и
Императрицей  в  Саровскую  обитель,  находившуюся в Тамбовской
губернии. Паломничество имело определенную цель.  Дело  в  том,
что  Святейший  Синод,  после  нескольких  лет колебаний, решил
прославить старца Серафима, отшельника, жившего в  XVIII  веке,
известного  тем, что он обладал даром исцеления -- как во время
своей  жизни,  так  и  после   своей   кончины.   Паломничества
совершались в Саров в продолжение всего XIX столетия.
     Белые  каменные здания обители, заключавшие огромный двор,
возвышались  над  берегом  реки  Саровы.  Золоченые  купола   и
колокольня  видны были за много верст. Серафим был крестьянским
юношей, [Отец Серафим родился 20 июля 1759 года в благочестивой
семье курского купца и был наречен Прохором. С  малых  лет  его
влекли   церковные  службы,  духовно-назидательное  чтение.  На
семнадцатом году  юноша  Прохор  Мошнин  получил  благословение
матери  (отца  он потерял в трехлетнем возрасте) и отправился в
Киев. Затворник Досифей  сказал  ему:  "Гряди,  чадо  Божие,  и
пребуди  в  Саровской обители". Там он стал послушником. В 1786
году Прохор был пострижен в монахи и  получил  имя  Серафим.  В
1797  году  он  поселился  в  келии  верстах в 5 от монастыря в
дремучем лесу. Тысячу дней он питался одной травою. Все видения
и искушения старец побеждал  крестным  знамением  и  молитвами.
Тысячу  дней  и  ночей  он  стоял  на  камне.  Он обладал даром
предвидения и  предсказал  гибель  Императорской  России,  Дома
Романовых  и  злодейское  убийство Царской Семьи. Так что после
паломничества в Саровскую обитель Государь  знал  свою  судьбу.
(Примеч.  переводчика.)] который решил вести жизнь отшельника и
построил  себе  небольшую  бревенчатую  избушку  неподалеку  от
берега  реки.  Многие  годы  он  провел  там в молитве. Питался
медом, корешками, лесными травами. Несмотря на  его  уединение,
люди  узнали  о  его праведной жизни и стали приходить к нему в
его  лесную  избушку.  Со  своими  гостями  он  был  ласков   и
приветлив.  Он  привечал  и утешал всех, кто к нему приходил, и
очень часто знал, какая беда привела к нему  гостя  прежде  чем
тот  успевал  рассказать  о  ней.  Среди  паломников было много
богатых  купцов.  По  старинному  обычаю  они  оставляли   свои
подношения  у  дверей  его  кельи.  Однако  старец раздавал эти
подношения беднякам. Ни золота, ни серебра ему было  не  нужно.
Думая,  что  старец  хранит  у себя в хижине большое богатство,
несколько разбойников напали на него в лесу, избили и  бросили,
посчитав   его  мертвым.  Но  Серафим  остался  жив.  Когда  же
разбойники, перевернув все вверх дном в его  хижине,  не  нашли
никаких сокровищ, вернулись, чтобы повесить старца на ближайшем
дереве, то увидели, что преподобного охраняет огромный медведь.
Залечив  раны,  старец  вернулся к себе в келью в сопровождении
медведя.
     --  После  кончины  преподобного,  --  продолжала  Великая
княгиня, -- у его могилы продолжали совершаться чудеса. У моего
прадеда, Николая I, была любимая дочь Мария. Однажды она тяжело
заболела.  Кто-то  из  знакомых,  живший в Тамбовской губернии,
прислал в Петербург шерстяной шарфик,  который  когда-то  носил
старец.  Его  надели  на девочку, и когда она проснулась утром,
жара как не бывало.  Сиделки  стали  снимать  с  нее  шарф,  но
девочка  захотела  оставить  его  у себя, сказав, что ночью она
видела доброго старичка, который вошел к ней в  комнату.  "Шарф
принадлежал  ему, -- сказал ребенок, -- и он мне его подарил. Я
хочу его сохранить".
     Великую княгиню не раз спрашивали, верит ли она в  чудеса.
Такой же вопрос задал и я.
     --  Верю  ли  я  в чудеса? Как можно в них не верить? Я их
видела в Сарове.

     Поездка в Саров была утомительной, главным  образом  из-за
жары.  Выйдя  из  поезда,  они  должны  были ехать целый день в
карете по пыльным, извилистым дорогам, которые вели  к  берегам
Саровы.
     --  Пожалуй,  все  мы изнемогли к концу дня, но никому и в
голову не приходило, чтобы сетовать на  усталость.  Да  мы  ее,
пожалуй,  и не чувствовали. Мы были полны религиозного рвения и
надежд. Ехали мы на тройках: Ники и Алики впереди, Мама и я  за
ними,  а  дядя  Сергей,  которого убили два года спустя, и тетя
Элла -- за нами следом  [Великий  князь  Сергей  Александрович,
младший  сын  Александра  II, был убит в Москве два года спустя
(см. стр.  152).  Его  вдова,  принцесса  Елизавета  Гессенская
("тетя   Элла")   удалилась   от  света  и  основала  в  Москве
Марфо-Мариинскую обитель, став ее  настоятельницей.].  В  самом
конце  ехали  кузены  со  своими  женами.  И все время, пока мы
ехали, мы обгоняли тысячи паломников, направляющихся к обители.
     Поездка  прерывалась  несколько  раз.  В  каждой  деревне,
попадавшейся им по пути, их встречал священник, благословлявший
Императора. Государь тотчас же приказывал кучеру остановиться и
выходил из кареты.
     --  И вот он стоял, окруженный толпой паломников и другого
люда, и каждый старался приблизиться к нему,  чтобы  поцеловать
ему руки, рукава одежды, плечи. Это было так трогательно, что у
меня  нет  слов  описать  эту картину. Как всегда, мы ехали под
охраной Лейб-казаков, но им не от кого было нас  охранять.  Для
всего этого люда Ники был Царь Батюшка.
     В   Сарове   Августейших   богомольцев   отвели   в  покои
настоятеля.   А   наутро   Государь,   Великий   князь   Сергей
Александрович и его двоюродные братья понесли мощи преподобного
Серафима, извлеченные из скромной могилы на кладбище обители, в
собор с золотым куполом, специально построенный, как вместилище
мощей святого.
     --  На  берегу  узенькой речки я увидела первое чудо. Воды
Саровы считались целебными, потому  что  в  них  часто  купался
преподобный  старец.  Я  увидела крестьянку, которая несла свою
полностью парализованную дочурку, а затем погрузила ее в  реку.
Немного   спустя   девочка   своими   ножками   поднималась  по
травянистому   берегу.   Доктора,   находившиеся   в    Сарове,
подтвердили подлинность недуга и исцеления от него.
     Государыня  тоже  купалась  в  Сарове  и молилась у раки с
мощами святого. Спустя год у нее родился сын; но  затем,  когда
он  был  еще  совсем  младенцем,  родители узнали, что он болен
гемофилией. Великая княгиня была уверена,  что  все  ее  четыре
племянницы  передали  бы  эту  страшную болезнь своему мужскому
потомству, если бы вышли замуж,  и  утверждала,  что  и  у  них
бывали  сильные  кровотечения.  Она вспоминала, какая поднялась
паника в Царском Селе, когда Великой  княжне  Марии  Николаевне
удаляли   гланды.  Доктор  Скляров,  которого  Великая  княгиня
представила Императрице,  рассчитывал,  что  предстоит  обычная
несложная  операция.  Но  едва она началась, как у юной Великой
княжны обильно хлынула кровь. Застигнутый  врасплох,  доктор  в
страхе выбежал из операционной. И в этой экстремальной ситуации
Императрица Александра Федоровна проявила свой характер.
     --  Алики  спокойно взяла трясущегося от страха доктора за
руку и спокойно, но твердо проговорила:  "Прошу  вас  закончить
операцию,   доктор".   Несмотря   на   то,   что   кровотечение
продолжалось, ему удалось успешно завершить операцию.
     Рождение сына, которое должно было стать самым  счастливым
событием  в  жизни  Ники  и Алики, можно сказать, стало для них
тягчайшим крестом, -- грустно проговорила Ольга Александровна.
     Между тем тучи продолжали сгущаться.  Над  страной  словно
навис  покров  отчаяния.  По словам Великой княгини, к середине
1906  года  вылазки  террористов  настолько   участились,   что
монархия  пала  бы,  если  бы  в июле того же года на должность
председателя совета министров не был назначен  Петр  Аркадьевич
Столыпин.
     --  Он  занимал  свою  должность  в течение пяти лет, но я
уверена, что он продержался бы на ней и дольше. Его  длительное
пребывание  на  этом  посту должно стать опрове