ржением домыслов
всех тех господ, которые утверждали, будто  мой  брат  опирался
только  на  реакционеров.  Столыпин был либералом, и до сих пор
люди не знают, что Ники сам назначил его на этот пост. Отставка
Горемыкина летом  1906  года  поразила  всех,  в  том  числе  и
Столыпина,  который  был тогда министром внутренних дел. Нельзя
сказать, чтобы мой брат был лишен  проницательности.  Он  знал,
что в такую минуту нужен Столыпин, и он не ошибся.
     Столыпин, государственный деятель, наделенный предвидением
и мужеством,  происходил  из  рядов поместного дворянства. Мать
его  была  урожденной  княжной  Горчаковой,  отец  отличился  в
русско-турецкой  войне 1877-1878 годов. Столыпин был убежденным
либералом,  но  он  знал  Россию  слишком  хорошо,   чтобы   не
сознавать,  что  воплощение в жизнь голых либеральных идей, без
всякой подготовки, приведет к непредсказуемым результатам.  Ему
хотелось   проводить   реформы   постепенно,   чтобы   приучить
национальное мышление  к  необходимости  перемен.  Сам  крупный
землевладелец,  знавший крестьянские проблемы не из вторых рук,
он  поставил  перед  собой  грандиозную  задачу   --   провести
земельную  реформу,  благодаря  которой крестьяне превратятся в
мелких  землевладельцев  и   образуют   здоровую   общественную
прослойку,  которая  станет  опорой престола и надежным оплотом
против атак революционеров в будущем.
     -- Он мог быть беспощадным, -- признавала Великая княгиня.
-- Он облагал налогами высшие классы, не зная жалости, а  когда
умирал  глава  семьи,  он  требовал  раздела  крупного  имения,
принадлежавшего ему. Крупные землевладельцы всех частей Империи
ненавидели его. Даже некоторые члены Императорской  фамилии,  в
том числе мой кузен Николай, [Великий князь Николай Михайлович,
брат  "Сандро",  свояк  Ольги, либерал-историк, слыл крупнейшим
землевладельцем в Империи.] были настроены к нему враждебно, но
большинство из нас находились целиком на стороне Столыпина.  Мы
понимали, что он человек сильный и искренний. Он не преследовал
никаких  личных  интересов.  Единственное,  что  для него имело
значение, это Россия. В  некоторых  книгах,  прочитанных  мною,
утверждается,  будто мой брат завидовал своему премьер-министру
и делал все, что в его силах, чтобы  повредить  Столыпину.  Это
подлая  ложь  --  как  и многое остальное. Прекрасно помню, как
Ники   однажды   сказал   мне:   "Иногда   Столыпин    начинает
своевольничать,  что  меня  раздражает, однако так продолжается
недолго. Он лучший председатель совета министров, какой у  меня
когда-либо был".
     Однако  даже  лучшие  государственные  умы,  должно  быть,
обречены в России. Столыпинские реформы едва  начали  приносить
свои  плоды,  как  пуля убийцы положила конец его начинаниям. В
киевском  театре,  где  давали  парадный  спектакль  --   оперу
Римского-Корсакова  "Сказка о царе Салтане" во время антракта в
Столыпина выстрелил один из участников революционной  группы  и
одновременно   полицейский  агент.  Император  вместе  с  двумя
дочерями находился в ложе напротив. Они увидели, как  Столыпин,
на  кителе  и на руке которого была кровь, медленно опустился в
кресло. Затем повернулся  к  Царской  ложе  и  перекрестил  ее.
Убийца  был  тут  же  схвачен и затем повешен. Премьер-министра
тотчас же отвезли в лечебницу, но через пять дней он умер.
     -- Никогда не забуду ужас  и  горе  Ники.  Когда  Столыпин
скончался,  Ники находился в Чернигове. Он поспешил вернуться в
Киев, поехал в  лечебницу  и  у  тела  Столыпина  опустился  на
колени.  Те, кто заявляет, будто Ники испытал облегчение, узнав
о смерти Столыпина, это люди гадкие, и у меня нет  слов,  чтобы
сказать,  что  я о них думаю. Мой брат был очень сдержан, но он
никогда  не  лицемерил.  Он  действительно  был  убит  кончиной
Столыпина. Я это знаю.
     Когда   Столыпин   находился   у  руля  государственности,
ситуация  в  России  стала  более  спокойной.  У  Императорской
фамилии  было  такое чувство, что, поскольку произошла разрядка
напряженности, можно позволить себе и  отдохнуть.  Весной  1907
года  Великая  княгиня  Ольга  Александровна одна отправилась в
Биарриц, где остановилась в  "Отель  дю  Палэ".  Вскоре,  к  ее
радости,  туда  же  приезжает  и сестра Ксения со своим мужем и
шестью детьми.
     -- Но  какая  уйма  народу  приехала  вместе  с  ними,  --
засмеялась   Ольга   Александровна.   --  Их  придворный  штат,
наставники, гувернантки, прислуга. В "Отеле дю Палэ"  для  всех
для  них  не  хватило  места.  Им  пришлось  снять по соседству
огромную виллу. Слава Богу, -- прибавила она, -- что я привыкла
путешествовать очень скромно.
     Я поверил Великой княгине на слово. Лишь после смерти ее я
узнал значение слова "скромно" применительно к ее путешествиям.
Ныне покойная  виконтесса  Нэнси  Астор   сообщила   мне,   что
находилась  в  то  же  время  в  Биаррице  и  много  слышала  о
"скромных"  привычках  Великой  княгини  Ольги   Александровны.
Виконтесса   выяснила,   что   штат   прислуги  и  других  лиц,
сопровождавших  ее,  составлял  тридцать  человек.  Однако  для
представительницы   Дома   Романовых,  совершавшей  поездку  за
границу  цифра  эта  была,  в  общем-то,   довольно   скромная.
Вдовствующую  Императрицу сопровождало двести человек! В те дни
появление Романовых на Ривьере  приносило  владельцам  гостиниц
большой  доход.  Им  очень  много  требовалось  для своих нужд,
приемы их отличались щедростью, и счета свои они  оплачивали  с
приятной  готовностью.  Все  их  расходы  во  время путешествий
оплачивались из средств, хранившихся в банках Англии, Франции и
других стран Западной Европы.
     Из Биаррица Великая княгиня  вернулась  в  Россию.  Прошло
почти  пять лет с того дня, как она сообщила мужу, что намерена
расстаться с ним, но, по-видимому, принц  Петр  Ольденбургский,
предложивший   ей  отсрочку  в  семь  лет,  полагал,  что  этот
своеобразный "модус вивенди" будет  продолжаться  неопределенно
долго.  Он по-прежнему играл в карты, по-прежнему ходил обедать
к своим родителям, жившим на Дворцовой набережной,  по-прежнему
на  людях  вел  себя,  как  примерный муж. Но светское общество
трудно обмануть; никто не знал  о  ревностно  скрываемой  любви
Великой княгини, зато репутация принца Петра была общеизвестна.
Как  это  всегда  бывает,  лица,  не  имевшие  об этом никакого
представления, утверждали, будто им хорошо  известно  все,  что
происходит в семье Ольденбургских.
     Тем  временем  Ольга ждала. Ей было бы действительно очень
одиноко, если бы не ее преданная старая Нана. Похоже на то, что
у Ольги Александровны почти не  было  задушевных  подруг  среди
родных.   Ее  любимый  брат  был  отослан  за  границу.  Сестра
постоянно была  занята  со  своими  детьми,  которых  было  уже
семеро.  Оставалось  Царское  Село, где брат и его супруга жили
теперь постоянно. Зимний дворец в  Петербурге  открывался  лишь
для официальных приемов или других событий.

     Разумеется, жизнь в Империи стала более спокойной во время
пребывания  Столыпина  на  своей  должности,  однако враждебное
отношение к Царственной чете не ослабевало. Эта неприязнь,  как
неустанно  повторяла  Великая  княгиня  в  разговорах  со мной,
исходила  не  от  масс  народа,  а   от   светского   общества,
недовольного  тем, что более не устраиваются придворные балы, и
увы, со стороны отдельных представителей клана Романовых.
     Правда, жизнь в  Царском  Селе  проходила  в  изоляции  от
внешнего  мира.  Министры  и другие крупные чиновники приезжали
туда со  своими  докладами,  послы  получали  аудиенции,  и  их
приглашали   к   Императорскому   столу,   но   никаких  других
развлечений там, по  существу,  не  было,  а  Государь  работал
больше, чем всегда.
     --  И  Ники,  и  Алики  редко  когда  оставались  одни, --
вспоминала Великая княгиня. --  Всегда  во  дворце  были  люди,
приглашенные на завтрак, который часто подавали в большом зале,
расположенном в стороне от покоев Царской четы. Но в их флигеле
столовой  не  было.  Завтрак,  чай  и обед подавали где угодно,
ставя их на складной столик. Иногда к  чаю  приходили  дети  --
Ники  часто  работал  и  после  обеда.  Кабинет  его  отделялся
коротким коридором от их спальни. Супруги не только имели общую
опочивальню, но и спали в одной кровати. Однажды Ники  в  шутку
пожаловался, что Алики не давала ему спать, хрустя в постели ее
любимым английским печеньем.
     Николай  II,  который  был  превосходным спортсменом, имел
небольшой  гимнастический  зал,  примыкавший  к  его   рабочему
кабинету. Единственным видом разрядки для него была гимнастика.
     --  Помню,  однажды,  полагая,  что  он  сидит  у  себя  в
кабинете,  целиком  поглощенный  работой,  я  увидела,  что  он
вертится  на  турнике.  "Чтобы  думать, необходимо, чтобы кровь
приливала к голове",  --  улыбнулся  Царь,  увидев  недоуменное
выражение на лице сестры.
     Летом  1908 года вся семья отправилась морем в Ревель, где
должна была состояться встреча Императора с английским  королем
Эдуардом VII и королевой Александрой.
     --  Это  было событие огромного исторического значения, --
заметила Великая княгиня. --  Оно  ознаменовало  новый  союз  с
Англией,  к  которому  так  стремился  Ники.  Во  время войны с
Японией отношения между обеими  странами  находились  на  грани
разрыва.  Ни британское правительство, ни народ не скрывали, на
чьей стороне их симпатии, поэтому приезд  дяди  Берти  доставил
нам  особенное  удовольствие.  Мы  были уверены, что наконец-то
родственные  узы  между  обоими  царствующими   домами   станут
способствовать лучшему пониманию и народов обеих стран.
     Король  Эдуард VII прибыл в Ревель на борту яхты "Виктория
и Альберт", Император -- на "Штандарте",  а  Императрица  Мария
Федоровна -- на своей яхте "Полярная Звезда". Визит продолжался
три дня.
     --  У  меня  была  уйма свободного времени, поскольку Мама
постоянно занималась тетей Аликс. Я  ходила  в  гости,  ко  мне
ходили   гости.  Меня  очень  обрадовала  встреча  с  адмиралом
Фишером. Я с ним подружилась еще в Карлсбаде. Боюсь признаться,
но я страшно  подвела  его.  Адмирал  умел  рассказывать  очень
смешные  истории,  и  мой  смех  можно  было услышать издалека.
Как-то за обедом на борту королевской яхты "Виктория и Альберт"
я хохотала так громко, что дядя Берти поднял голову и  попросил
адмирала  Фишера не забывать, что мы не на орудийной палубе. Со
стыда я готова была провалиться сквозь землю,  но  не  нашлась,
что  сказать.  Когда  обед  кончился, я сказала дяде Берти, что
виновата только я одна.
     Иллюминация  и  фейерверки,  вспыхивавшие  над  Ревельской
бухтой  и  отражавшиеся в северном небе, на несколько мгновений
осветили  и  жизнь  Великой  княгини.  Но  вскоре  после  этого
Государь  и Императрица отправились с государственными визитами
в Швецию, Францию и Англию, а Ольга Александровна, оставшаяся в
России, по-прежнему сопровождала Императрицу-Мать,  окунувшуюся
в  бесконечный круговорот навевавших тоску приемов и балов. Но,
по крайней мере, утром  она  была  свободна  и  в  течение  тех
немногих  драгоценных  часов,  которые  у нее оставались, могла
гулять, заниматься живописью и работать в больнице. Решение  ее
тети  Эллы  посвятить  себя  помощи страждущим оказало на Ольгу
глубокое впечатление.
     В 1912  году  Императрица  Мария  Федоровна  нанесла  свой
последний перед Великой войной визит в Англию, и Ольге пришлось
сопровождать  родительницу.  Великая  княгиня никогда не любила
уезжать из России. На этот раз она  чувствовала  себя  особенно
угнетенной.  Миновало  семь  лет,  но  принц  Петр  ни  разу не
вспомнил о своем обещании, которое он дал Ольге  в  1903  году.
Похоже,   его  устраивало  существующее  положение.  Ольга  же,
прекрасно отдававшая себе отчет  в  том,  чего  стоили  прежние
скандалы  в  их  семействе  Государю,  не  решалась  усугублять
ситуацию.
     Продолжительное  пребывание  в  Сандрингеме  нисколько  не
улучшило ее настроение.
     -- Мне было так грустно, -- вспоминала Великая княгиня. --
Тетя Аликс  так  постарела и стала слышать еще хуже. Они с Мама
только и делали, что сидели дома и вспоминали о прошлом.  Мы  с
Викторией  катались  в  коляске  и  верхом.  Когда мы вчетвером
садились за стол, у меня было  такое  чувство,  словно  все  мы
положены  на  полку. Мне было всего тридцать, но я ощущала себя
совсем дряхлой. Даже после того,  как  мы  покинули  Норфолк  и
поселились у Джорджи и Мэй в Букингемском дворце, жизнь наша не
стала  намного  веселее.  Меня  не  покидало  предчувствие, что
что-то должно случиться. Как-то вечером я отправилась в театр с
моей милой подругой, леди Астор. Там мне стало плохо.
     Великая княгиня вернулась в Россию, поскольку ее  здоровье
по-прежнему  вызывало  беспокойство.  В  Англии у нее произошел
нервный срыв и в течение всего следующего года  она  находилась
на  грани  нового  срыва.  Но  Императрица  Мать,  по-видимому,
полагала, что признаками  болезни  могут  быть  только  высокая
температура  или пятна на лице. Она намеревалась встретиться со
своей сестрой снова -- на этот раз в Дании -- осенью 1912 года,
в уверенности, что ее младшая дочь  достаточно  здорова,  чтобы
сопровождать ее. И яхта "Полярная Звезда" снова вышла в море --
держа курс к датским берегам.
     --  Наше  пребывание в Дании продолжалось, кажется, недели
две, но я так обрадовалась, когда оно подошло к концу. Жили  мы
на  яхте, поэтому я не могла никуда сбежать. Приходилось целыми
днями сидеть на палубе и слушать  рассказы  тети  Аликс  о  том
счастливом времени, когда она была молода.
     Каким  счастьем  для  Великой  княгини  было  вернуться  в
Россию, чтобы слушать бесхитростные истории своих  племянниц  и
пытаться   развеять   все   возраставшую   тревогу  Императрицы
относительно маленького Алексея.
     -- К тому времени, -- свидетельствует Великая княгиня,  --
Алики  стала  совершенно  больной  женщиной.  Дыхание  ее стало
частым, со спазмами, которые явно причиняли ей  боль.  Я  часто
замечала,  что у нее синеют губы. Постоянная тревога о здоровье
Алексея окончательно подорвала ее здоровье.
     Во время празднования 300-летия Дома Романовых в 1913 году
никто из членов фамилии не  имел  достаточно  личного  времени.
Одно  торжество  сменялось  другим.  В честь Императорской четы
петербургское дворянство устроило грандиозный бал.
     -- Было  столько  блеска,  столько  роскоши,  --  невесело
проговорила Великая княгиня, -- но все мне казалось ненастоящим
и  вымученным.  Алики  совсем выбилась из сил и едва не упала в
обморок на балу.  Наблюдая  все  эти  праздничные  иллюминации,
присутствуя  на  одном  бале  за  другим, я испытывала странное
чувство, что,  хотя  мы  веселились  так  же,  как  делали  это
столетиями,  возникают какие-то новые, ужасные условия жизни. И
это происходит благодаря силам, которые нам не подвластны.
     Императрица Александра Федоровна  была  слишком  измучена,
чтобы   путешествовать,   и  на  долю  великой  княгини  выпало
сопровождать  своего  державного  брата  в  сердце  России,   в
частности, Кострому, древнюю вотчину рода Романовых.
     --  Это было гораздо лучше, чем находиться в бальных залах
Петербурга,   --   с   теплым   чувством   проговорила    Ольга
Александровна.  --  Повсюду, где бы мы ни появлялись, мы видели
проявления  преданности,  доходившие  до  экстаза.  Когда   наш
пароход  плыл  по  Волге, мы видели толпы крестьян, стоявших по
пояс в воде, чтобы взглянуть на Ники. Я наблюдала  в  некоторых
городах,  как ремесленники и мастеровые падали на колени, чтобы
поцеловать его тень, когда мы проходили мимо  них.  Раздавались
оглушительные    приветственные   возгласы.   При   виде   этих
восторженных толп кто бы мог подумать, что не пройдет и четырех
лет, как  само  имя  Ники  будет  смешано  с  грязью  и  станет
предметом ненависти!
     В  это  время  Великой  княгине  как  никогда  нужна  была
душевная поддержка. В конце весны 1913 года скончалась во время
сна ее верная старая Нана. Это произошло в доме Великой княгини
на Сергиевской. Ольга  распорядилась,  чтобы  ее  похоронили  в
Гатчинском  парке -- на том самом месте, откуда миссис Франклин
часто наблюдала за тем, как играет со своим братом Михаилом  ее
маленькая подопечная.
     -- Смерть Нана была для меня большим ударом, -- призналась
Великая  княгиня. -- Да она и не была так уж стара. Разве могла
я тогда, в 1913 году, догадываться, что смерть уберегла  ее  от
ужасов 1917 года и всего, что затем последовало!
     Но  вот  настал  1914  год.  Повсюду слышались разговоры о
напряженной обстановке в Европе и намерениях кайзера.
     -- Я заговорила по этому поводу с Ники.  Он  ответил,  что
кайзер  нудный  человек  и  любит  пустить  пыль в глаза, но он
никогда не начнет войны. И я почему-то подумала о Папа  и  дяде
Берти.  Они оба ненавидели войну, как и Ники. Оба были сильными
людьми, но силен ли Ники? Обоих их боялся Вилли, но  боялся  ли
он  Ники  или  Джорджи [английский король Георг V.]? Я этого не
думаю.
     После  Сараевского  убийства  напряжение  достигло   своей
высшей  точки,  а  в  июле 1914 года президент Франции Пуанкаре
прибыл в Санкт-Петербург с государственным визитом.
     --  Алики  нездоровилось,  поэтому  я  должна  была  всюду
сопровождать  Ники  --  была  на банкетах и балах, на приеме во
французском посольстве, на  юбилейном  спектакле  в  Мариинском
театре,  обеде  на  борту  броненосца  "Франция".  Пуанкаре мне
совсем не понравился. Это был  низенький  толстый  человечек  с
улыбкой   Урии  Гипа  [отрицательный  персонаж  романа  Чарльза
Диккенса]. Я нашла, что он уклончив в своих ответах. Он  осыпал
нас  всех  комплиментами  и  подарками  и  то и дело произносил
напыщенные речи о взаимной дружбе и уважении. Но эти  цветистые
фразы  были лишь сотрясением воздуха. Не прошло и трех лет, как
он проявил свою натуру, когда подло обошелся с моей семьей.
     Ольга Александровна умолкла на мгновение.
     -- Все это осталось  в  прошлом,  но  все  беды  нынешнего
столетия  начались в 1914 году. И вы знаете, кто повинен в том,
что война разразилась? Великобритания. Если бы с самого  начала
правительство  Джорджи  дало  понять,  что  Англия  встанет  на
сторону России и Франции,  если  Германия  вздумает  баламутить
воду,  то Вилли не посмел бы сделать и шага. Могу вам сообщить,
что граф Пурталес, посол Вилли, заявил у нас в гостиной, что он
убежден: Британия ни за что не вступит в войну.
     1-го августа 1914 года,  когда  было  объявлено  о  начале
первой  мировой  войны  [в  этот  день  Германия объявила войну
России.], Великая княгиня и Император присутствовали на  смотре
войск   в   Красном  Селе  --  военном  лагере  в  окрестностях
Петербурга.  Встревоженная  настойчивыми  слухами  о   грядущей
войне, Великая княгиня спросила у брата, следует ли ей остаться
в  Красном,  чтобы иметь возможность проводить на фронт полк ее
имени в случае объявления войны.
     -- Не беспокойся, дорогая, -- ответил Император. --  Войны
не будет. Поезжай домой, можешь спать спокойно.
     --  Успокоенная,  в  тот  же  вечер я уехала из Красного в
Петербург. Я принимала ванну, когда от  Ники  прибыл  курьер  и
сообщил мне о том, что неожиданно [Германия] объявила нам войну
и  что  я  должна  немедленно  вернуться  в  Красное  Село. Это
свидетельствует о том, насколько далек был Ники от мысли о том,
что война начнется.
     Великая княгиня Ольга Александровна тотчас  отправилась  в
Красное  Село, чтобы проводить на фронт офицеров и нижних чинов
Ахтырского гусарского полка. Вместе с ним туда  отправлялись  и
другие  полки.  Ольга мельком увиделась с Николаем Куликовским.
Они на  мгновение  коснулись  руками,  обменялись  парой  слов,
сказанных шопотом, и он ушел.
     --  Я смотрела ему вслед. Я доверила его Божьему промыслу.
После его отъезда в Петербу