доктора и сестры избегают
смотреть  на  меня. Среди солдат ослабла дисциплина, все стали,
горячась, обсуждать вопросы политики. Дальше -- больше. Однажды
мне едва не разбили голову. Как-то вечером мы работали с  одной
сестрой  в  аптечном  отделении.  Не  знаю,  что заставило меня
повернуть голову в  это  мгновение,  но  я  увидела,  что  она,
сверкая  глазами,  с  искаженным ртом, подняла высоко над собой
огромную банку с вазелином. Я вскрикнула, и она  уронила  банку
на пол и выбежала на улицу. Ее отправили в монастырь.
     Спустя  несколько  дней,  когда Великая княгиня дежурила в
палате, она услышала, что кто-то к ней пришел.  Она  подошла  к
двери,  и  тут  раненые увидели, как царская сестра бросилась в
объятия очень грязного и небритого офицера. Это  был  полковник
Куликовский,  ее  "Кукушкин", приехавший на неделю на побывку и
решивший провести отпуск поблизости от  лазарета.  После  того,
как его отпуск окончился, Великая княгиня поехала в Петроград.
     Дело  было  осенью  1915  года и, хотя Ольга Александровна
тогда этого еще не знала, то была ее последняя поездка в город,
который она так любила. Всей прислуге дома на  Сергиевской  она
заплатила годовое жалованье. Потом отправилась в Царское.
     --  Бедная  Алики  была  сама не своя от тревоги и печали.
Разумеется, я не рассказала  ей  о  тех  небылицах,  которые  я
слышала.  Она  призналась  мне,  как  ей недостает Ники. Мы обе
заплакали при расставании. Но больше всего я боялась встречи  с
Мама.  Я  должна  была сообщить ей, что намерена выйти замуж за
человека, которого люблю. Я  приготовилась  к  тому,  что  Мама
устроит   страшный  скандал,  но  она  встретила  это  известие
совершенно спокойно и сказала, что понимает меня. Для меня  это
явилось своего рода потрясением.
     Великая  княгиня  обнаружила, что по городу ходят слухи --
один нелепее другого -- направленные  на  то,  чтобы  подорвать
престиж их семьи. Некоторые даже забывали о том, что она сестра
Государя и повторяли эти вымыслы в ее присутствии. Поговаривали
о  заговоре среди членов Императорской фамилии против Государя.
Назывались имена одного Великого князя, затем другого.
     -- Мне хотелось  поскорей  вернуться  на  фронт,  к  своей
работе   сестры   милосердия.   В   Петрограде  меня  ничто  не
удерживало. Пораженческие настроения, доходившие  до  истерики,
охватили местное общество. Если послушать некоторых обывателей,
то можно было подумать, что война проиграна.
     Вернувшись  к себе в лазарет, Ольга Александровна сразу же
почувствовала   резкое   ухудшение   настроений.    Пока    она
отсутствовала,  из  Петрограда  приехало  несколько  медсестер,
которые даже не скрывали  своей  "красноты".  В  каждой  палате
ежедневно   происходили   какие-то  столкновения,  к  малейшему
событию в  будничной  жизни  придавался  политический  оттенок.
Узнав,  что  Императрица-Мать  решила  закрыть Аничков дворец в
Петрограде  и  переехать  в   Киев,   Ольга   Александровна   с
облегчением  вздохнула.  Великая  княгиня каждый день обедала в
обществе  своей  родительницы  и  была  рада  возможности  этой
короткой  передышке,  позволявшей  ей отдохнуть от обстановки в
лазарете, которая с каждым днем  становилась  все  напряженнее.
Служебные   обязанности   привели   Великого  князя  Александра
Михайловича на Украину. Он жил в собственном  поезде,  стоявшем
на  железнодорожных  путях  недалеко  от вокзала в Киеве. В его
вагоне была ванна, и Ольга Александровна  время  от  времени  с
удовольствием пользовалась ею. Нехватка топлива в Киеве привела
к тому, что горячей воды недоставало даже в госпиталях.
     Последние  месяцы 1916 года были полны событий для Великой
княгини. Прежде всего, на несколько дней  приехал  из  северной
столицы  ее  брат  Михаил.  Свободного  времени  у  Ольги  было
немного, но каждую лишнюю минутку она уделяла  ему.  Об  унылом
настоящем  они  не разговаривали. Возвращаясь к своему детству,
которое они провели вместе, брат и сестра смеялись,  как  дети,
вспоминая,  как  с  наслаждением  уплетали  похищенные конфеты.
Когда же отпуск Великого  князя  закончился,  и  сестра  пришла
провожать  его  на  вокзал,  она горько зарыдала. Больше они не
встретились.
     В начале ноября (28 октября по старому стилю) из  Могилева
в  Киев  приехал  Император. Он вместе с родительницей навестил
сестру в ее лазарете.
     -- Я была потрясена при виде Ники: такой он  был  бледный,
худой  и  измученный,  --  вспоминала  Великая княгиня. -- Мама
встревожило  его  необычное  спокойствие.  Я  знала,  что   ему
хотелось  бы  поговорить со мной по душам, но у него не было ни
минуты времени: у него накопилось столько дел, и столько  людей
хотели с ним встретиться.
     Самым  памятным  для  Ольги Александровны оказался эпизод,
который произошел в палате лазарета.
     -- У нас там лежал  молодой  раненный  дезертир,  которого
судили  и  приговорили  к  смертной  казни.  Его  охраняли  два
часовых. Мы все жалели его: он казался нам таким славным.  Врач
сообщил  о нем Ники. Тот сразу же направился в угол палаты, где
лежал дезертир. Я пошла за ним и увидела, что раненый  окаменел
от  страха.  Положив  руку  на плечо юноши, Ники очень спокойно
спросил, почему тот дезертировал. Запинаясь бедняга  рассказал,
что,  когда  у  него  кончились  боеприпасы,  он  перепугался и
кинулся бежать. Затаив дыхание, мы ждали, что будет  дальше.  И
тут  Ники  сказал  юноше, что он свободен. Бедный юноша сполз с
постели, бросился на колени и, обхватив Ники за ноги,  зарыдал,
как  малое  дитя.  По-моему,  мы  тоже  все  плакали -- даже те
петроградские сестры, которые доставляли  нам  столько  хлопот.
Затем  в палате воцарилась тишина. Все солдаты смотрели на Ники
-- и сколько преданности было в их взглядах!  Забыты  были  все
трудности  и невзгоды. Снова Царь и его народ стали едиными. --
Голос Великой княгини затих. -- На многие годы  запомнился  мне
этот эпизод. С Ники мы больше не виделись.
     После  отъезда  Николая  II из Киева всеобщее недовольство
стало усиливаться, в город стали просачиваться  слухи  --  один
нелепей  другого;  перебои со снабжением участились, очереди за
продовольствием   увеличились.   Всякий    раз,    как    Ольга
Александровна  встречалась  с  Сандро,  тот  предупреждал  ее о
грядущих переменах.
     Мрачным было настроение киевлян и в тот день, когда  Ольга
узнала,   что   брат  аннулировал  ее  брак  с  принцем  Петром
Александровичем Ольденбургским. Теперь она  была  вправе  выйти
замуж  за  человека,  которого  любила  вот уже тринадцать лет.
Спустя непродолжительное время их обвенчали  в  очень  скромной
церкви.  Вряд  ли  у какого-то еще представителя Дома Романовых
была столь незаметная свадьба.
     -- На церемонию пришли Мама и Сандро. Присутствовали также
два или три офицера Гусарского Ахтырского полка и немногие  мои
подруги  из  числа  сестер  милосердия. Потом персонал лазарета
устроил обед в нашу  честь.  Тем  же  вечером  я  вернулась  на
дежурство  в  палату. Но я была действительно счастлива. У меня
сразу прибавилось сил.  Тогда,  стоя  в  церкви  рядом  с  моим
любимым  "Кукушкиным",  я решила смело глядеть в лицо будущему,
каким  бы  оно  ни  оказалось.  Я  была  настолько   благодарна
Всевышнему за то, что Он даровал мне такое счастье.

     Наступило  и  прошло  Рождество.  С приближением последних
дней монархии зловещие слухи  усилились.  Из  Петрограда  писем
почти  не приходило. Императрица-Мать, Ольга и Сандро не знали,
чему верить.
     -- Известие об отречении Ники прозвучало для нас, как гром
среди ясного неба, -- вспоминала  Ольга  Александровна.  --  Мы
были  ошеломлены. Мама была в ужасном состоянии, и мне пришлось
остаться у нее на ночь. На следующий день утром она  поехала  в
Могилев,  Сандро  поехал  вместе  с  Мама, мне надо было идти в
лазарет.
     Великая княгиня не знала, чего ей следует ожидать, поэтому
тепло и сочувствие, с какими ее там встретили, глубоко  тронули
ее. Проходя мимо, солдаты пожимали ей руку. Не произносилось ни
слова,   но   многие   из   них   плакали,   как   дети.  Когда
сестра-большевичка  подскочила  к  Великой  княгине   и   стала
поздравлять  ее  с  отречением,  санитары,  находившиеся рядом,
схватили красную и вытолкали ее из палаты.
     На Императора обрушился целый шквал осуждений, зачастую со
стороны  близких   родственников.   "Вероятно,   Ники   потерял
рассудок,  --  писал Великий князь Александр Михайлович в своей
"Книге воспоминаний". -- С каких пор  Самодержец  Всероссийский
может  отречься  от  данной  ему  Богом  власти  из-за мятежа в
столице, вызванного недостатком  хлеба?  Измена  Петроградского
гарнизона?    Но    ведь    в   его   распоряжении   находилась
пятнадцатимиллионная армия..."
     Но  Великая  княгиня  продолжала  упорно  защищать  брата,
принявшего это трудное решение:
     -- Он не только желал прекратить дальнейшие беспорядки, но
у него  не  оставалось  иного  выбора.  Он  убедился,  что  его
оставили  все  командующие  армиями,  которые,  за  исключением
генерала Гурко, поддержали временное правительство. Ники не мог
положиться  даже на нижних чинов. Он увидел, что "кругом измена
и трусость, и обман!" Михаил же с такой женой не мог стать  его
преемником.  Но  даже  Мама не могла понять причин, заставивших
его  отречься.  Вернувшись  из  Могилева,   она   не   уставала
повторять,  что  это было для нее величайшим унижением в жизни.
Никогда не забуду тот день, когда она приехала  в  Киев.  Когда
после  отречения  сына  Вдовствующая  Императрица отправилась в
Могилев, ей были отданы все подобающие  ее  положению  почести.
Она  прибыла на Императорскую платформу вокзала в сопровождении
эскорта  казаков.   Провожал   ее   граф   Игнатьев,   киевский
губернатор.  Но  по  возвращении  ее никто не встретил. Вход на
Императорскую платформу  был  загорожен,  казачьего  конвоя  не
было.  Не  было  подано  даже  кареты. Марии Федоровне пришлось
ехать на обыкновенном извозчике. Через несколько минут после ее
приезда Великий князь Александр Михайлович поспешил в  лазарет,
в  котором  все  еще  работала  Ольга  Александровна, ожидавшая
первого ребенка.  Он  сказал,  что  ей  нужно  прийти  домой  и
успокоить Императрицу-Мать.
     --  Я  в  это  время  была  на  дежурстве, но мне пришлось
поехать домой. Никогда еще я не видела Мама в таком  состоянии.
Она  ни секунды не могла усидеть на месте. Она то и дело ходила
по комнате. Я видела, что она  не  столько  несчастна,  сколько
рассержена.  Она  не  понимала ничего, что произошло. И во всем
винила бедную Алики.
     -- День был  такой,  что  впору  поседеть,  --  продолжала
Великая  княгиня.  --  Торопясь к Мама, я оступилась и довольно
неудачно упала, когда выходила из  автомобиля.  Пытаясь  как-то
утешить  Мама,  я все время думала: не повредило ли мое падение
ребенку.
     Императрица-Мать   упрямо    отказывалась    мириться    с
действительностью. К огорчению всех, кто находился рядом с нею,
плац-парад. Нескончаемыми рядами на нем выстроились гвардейские
лазареты и госпитали. Настроение публики становилось все  более
враждебным.   Чернь   распахнула   двери  тюрем,  улицы  кишели
выпущенными на свободу толпами убийц, грабителей, расхаживавших
в тюремной одежде под дикий восторг обывателей.
     -- Я видела их из окна лазарета. Полиции нигде не было. На
улицах патрулировали ужасные на вид  хулиганы.  Хотя  они  были
вооружены  до  зубов,  но  порядка  навести не могли. На стенах
мелом были написаны всякие гнусные фразы,  направленные  против
Ники и Алики, со всех учреждений сорваны двуглавые орлы. Ходить
по  таким  улицам, чтобы добраться до дома, где жила Мама, было
делом рискованным.
     Великий князь Александр Михайлович настаивал на том, чтобы
обе женщины тотчас же уехали в Крым. Ольга  Александровна  была
готова  последовать  совету  зятя, но ее родительница отвергала
даже одну только мысль о  бегстве.  Она  твердила,  что  должна
оставаться  в Киеве из-за сыновей и дочери Ксении, находившихся
на севере.
     Но  тут  произошло  событие,   образумившее   Вдовствующую
Императрицу.  Однажды  утром она отправилась в главный киевский
госпиталь, но перед самым носом у  нее  двери  захлопнулись,  и
главный  хирург  грубо  заявил,  что  в ее присутствии более не
нуждаются. Весь медицинский персонал --  доктора  и  сестры  --
поддержал  хама. Императрица-Мать вернулась домой. На следующее
утро она сказала дочери, что поедет в Крым.
     Оставаясь   в   Киеве,   Романовы   подвергались   большой
опасности,  но  уехать  из  него было бы невозможно, если бы не
инициатива и нечеловеческие усилия Великого  князя.  Большевики
ни  за  что бы не позволили бы им уехать дальше вокзала. Спустя
несколько  дней  Сандро  удалось  найти  поезд,   стоявший   на
заброшенном  полустанке  за пределами города. Он сумел привлечь
на свою сторону небольшой отряд саперов, все  еще  остававшихся
верными  Императору,  которые  строили  мост  через  Днепр. Они
согласились  сопровождать  поезд  в   течение   всего   полного
опасностей и неожиданностей пути в Крым.
     Семейство   покинуло   Киев  ночью,  каждый  добирался  до
железной   дороги   отдельно   от    остальных.    Вдовствующая
Императрица,   Великий   князь   Александр   Михайлович,  Ольга
Александровна и ее муж молча сели в поезд. За ними  последовали
несколько  человек  из  придворного  штата  Императрицы-Матери.
Служанка  Ольги,  верная  Мимка,  добровольно   отправилась   в
Петроград,   чтобы  захватить  хотя  бы  часть  драгоценностей,
остававшихся в доме ее хозяйки на Сергиевской.
     -- Ночь была холодная. На мне не было ничего, кроме  формы
сестры милосердия. Чтобы не привлекать к себе подозрения, уходя
из  лазарета,  пальто  я  надевать  не  стала,  -- рассказывала
Великая княгиня. -- Муж накинул мне на  плечи  свою  шинель.  В
руках  у  меня  был  маленький  саквояж. Помню, я посмотрела на
него, на свою мятую юбку и поняла, что  это  все,  что  у  меня
осталось.
     Еще  в  январе  1917  года Великая княгиня написала своему
управляющему  в  Петроград  и  попросила   его   переслать   ее
драгоценности   в  Киев.  Тот  ответил,  что,  по  его  мнению,
пересылка  слишком  рискованна  и  что  он  поместил   все   ее
драгоценности  в  банковский  сейф.  Матери  ее повезло гораздо
больше. Кики, преданная ей горничная,  успела  упаковать  часть
драгоценностей, принадлежавших Императрице-Матери и привезти их
в Киев.
     Великая  княгиня  так и не поняла, как им все-таки удалось
добраться до Крыма. На каждой станции происходили дикие  сцены,
толпы беженцев пытались атаковать поезд. Однако саперы сдержали
свое  слово.  Вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, они
охраняли двери каждого вагона. Чтобы добраться до  Севастополя,
им  понадобилось  четверо  суток.  Саперы  не подогнали поезд к
платформе вокзала, но отвели его на запасной путь за  пределами
города.  Там  уже  стояло несколько автомобилей. Их прислали из
военно-авиационной  школы,  личный  состав  которой   оставался
преданным монархии.
     -- Когда мы вышли из поезда, я увидела кучку растрепанных,
неопрятных  матросов,  разглядывавших нас. Сущей мукой было для
меня видеть ненависть в их глазах. Они ничего не могли  с  нами
поделать:  их было немного, и с нами были верные саперы. А ведь
с самого  моего  детства  в  матросах  Ники  я  видела  друзей.
Сознание того, что теперь они стали врагами, потрясло меня.
     Романовы в Ливадию не поехали. Они направились в Ай-Тодор,
имение  Великого  князя Александра Михайловича, расположенное в
двух  десятках  верст  от  Ялты.  Спустя  несколько  дней  туда
приехала  с  севера  и  Великая княгиня Ксения Александровна со
своими детьми.
     -- Те несколько недель, которые мы  провели  в  Ай-Тодоре,
казались чуть ли не сказкой. Была весна, сад был в цвету. У нас
появилась  какая-то  надежда.  Нас  оставили  в покое, никто не
вмешивался в наши дела. Разумеется мы  беспокоились  о  Ники  и
всех  остальных.  Ходило  ведь  столько слухов. Если не считать
одного письма, доставленного тайком,  мы  не  получали  никаких
известий  с севера. Мы знали одно: сам он, Алики и дети все еще
находятся в Царском Селе, -- рассказывала Ольга Александровна.
     Вскоре в Крым приехали и другие беженцы. Князь  и  княгиня
Юсуповы   поселились   в  Кореизе  --  имении  по  соседству  с
Ай-Тодором. Великий  князь  Николай  Николаевич  жил  со  своей
семьей  в  Дюльбере  неподалеку  от Ай-Тодора, и лето 1917 года
прошло спокойно. Лишь тревога о тех,  кто  остался  на  севере,
омрачала  это  безмятежное  существование. 12 августа у Великой
княгини родился сын.  По  обету  она  назвала  своего  первенца
Тихоном.
     Неожиданно   положение   изменилось   в   худшую  сторону.
Временное правительство прислало в Крым своего комиссара, чтобы
"присматривать   за   Романовыми".   Подняли   голову   местные
большевики.   Обитатели   Ай-Тодора  узнали  о  попытке  Ленина
захватить власть в июле.  Из  Царского  Села  не  было  никаких
известий.  Лишь радость от появления на свет ее первенца давала
Великой княгине силы  в  те  трудные  дни,  когда  Вдовствующая
Императрица сетовала на то, что ее уговорили ехать в Крым, а ей
следовало  бы отправиться в Петроград и оказать поддержку сыну,
от которого отвернулось все семейство.  Атмосфера  в  Ай-Тодоре
ничуть  не  разрядилась  после  приезда верной служанки Великой
княгини, Мимки, которой удалось-таки  добраться  до  Крыма.  Но
приехала   она,   по   сути,   с   пустыми  руками.  Почти  все
драгоценности Ольги Александровны были реквизированы.
     -- Поэтому милая моя Мимка привезла то, что попалось ей на
глаза  --  огромную  шляпу,  украшенную  страусовыми   перьями,
несколько  платьев и шелковое кимоно, которое кто-то привез мне
из  Японии  много  лет  назад.  И  еще   она   привезла   моего
мальтийского пуделя! -- вспоминала Ольга Александровна.
     Обстановка  в  Крыму  ухудшалась.  Неподалеку от Ай-Тодора
находился особняк Гужонов, крупных петроградских промышленников
французского происхождения. Великая княгиня Ольга Александровна
и полковник Куликовский дружили с ними и часто проводили вечера
на их вилле. Однажды ночью в Ай-Тодор прибежал доктор семейства
Гужонов и рассказал, что на их виллу напала шайка  большевиков,
разграбила  особняк, убила хозяина, а жену его избила до потери
сознания.
     То была кровавая прелюдия  к  продолжительной  и  страшной
драме.   Вскоре   Черноморский   флот   оказался  под  влиянием
большевиков, в руки которых попали два самых крупных  города  в
Крыму -- Севастополь и Ялта. Обитатели Ай-Тодора узнавали то об
одной   кровавой   расправе,  то  о  другой.  В  конце  концов,
Севастопольский совет вынудил  Временное  правительство  выдать
ему  ордер, который позволил бы его представителям проникнуть в
Ай-Тодор   и   провести    расследование    "контрреволюционной
деятельности" тех, кто там живет.
     Однажды  в  четыре  часа  утра  Великую  княгиню и ее мужа
разбудили два матроса, которые вошли к  ним  в  комнату.  Обоим
было  велено  не  шуметь.  Комнату  обыскали. Затем один матрос
ушел, а другой уселся на диван.  Вскоре  ему  надоело  охранять
двух  безобидных  людей  и  он  поведал  им, что его начальство
подозревает, что в Ай-Тодоре скрываются немецкие шпионы. "И  мы
ищем  огнестрельное  оружие  и тайный телеграф", -- добавил он.
Через несколько часов в комнату  пробрались  два  младших  сына
Великого  князя  Александра  Михайловича  и  рассказали,  что в
комнате Императрицы  Марии  Федоровны  полно  матросов,  и  она
бранит их почем зря.
     --  Зная  характер Мама, я испугалась: как бы не случилось
худшее, -- заявила Великая княгиня, -- и, не  обращая  внимания
на нашего стража, бросилась к ней в комнату.
     Ольга  нашла  мать  в  постели,  а  ее  комнату в страшном
беспорядке. Все ящики комодов пусты. На полу одежда и белье