понсором" госпожи Андерсон,
положили глаз на значительное состояние Романовых,  хранившееся
в зарубежных банках, в частности, в Англии. [См. приложение Б.]
Но  легенда  не  имела  под  собой  никакого  основания.  Ольга
Александровна заявила, что все Романовы сняли все свои средства
со счетов в зарубежных банках для того, чтобы помочь  России  в
ее  военных усилиях. К примеру, хранившиеся в зарубежных банках
средства  Государь  использовал  для   финансирования   закупок
оборудования  для  госпиталей и лазаретов. Нельзя было получить
лишь суммы, хранившиеся  в  Берлинском  банке.  Они  составляли
несколько  миллионов, но после поражения Германии и обесценения
марки на эти миллионы можно было купить разве пачку сигарет.
     -- По этой причине никто из нас, кому удалось спастись, не
располагал средствами, которые позволили бы нам сносно  жить  в
изгнании.  Слухи об этом "состоянии" стали повторяться особенно
настойчиво вскоре после появления госпожи Андерсон в Берлине  в
1920  году.  Назывались  астрономические цифры. Все это звучало
нелепо и ужасно вульгарно. Неужели Мама  приняла  бы  ренту  от
короля  Георга  V, если бы у нас были какие-то деньги в Англии?
Концы с концами не сходятся.

     В  конце  1928  года  в  Сандрингеме  скончалась  королева
Александра. Обе сестры были словно близнецы, если бы не разница
в  возрасте.  Смерть  сестры  явилась  непоправимым  ударом для
Императрицы Марии Федоровны. Сначала новость  просто  ошеломила
ее.  Но  после  того,  как  она  оправилась  от  потрясения,  у
Императрицы был такой вид, словно она  заблудилась  в  дремучем
лесу.  Чуть ли не на следующий день она сдала под бременем лет.
Стала немощной. Утратила вкус к  жизни.  Перестала  выезжать  в
свет, и последние три года жизни Императрица, по существу, была
узником Видере.
     Три эти года оказались очень трудными для Великой княгини.
Ее родительница,   несмотря   на   многочисленные  недомогания,
отказывалась от всякой медицинской помощи. Стала с  подозрением
относиться  к  своим  фрейлинам  и всей прислуге и требовала от
дочери, чтобы та постоянно находилась  при  ней  в  спальне.  У
Ольги  Александровны  почти  не  оставалось  времени  на мужа и
детей.  С  каждой  неделей,  с   каждым   месяцем   престарелая
Императрица все больше погружалась в прошлое.
     --  Мама  никогда  не говорила ни о Ники, ни о детях, хотя
целыми часами разглядывала их фотографии, находившиеся во  всех
уголках ее спальни. Затем стала беспокоиться о своей шкатулке с
драгоценностями.   Она  была  убеждена,  что  за  ней  охотятся
злоумышленники, и велела выдвинуть ее из-под  кровати,  с  тем,
чтобы   могла  видеть  ее,  когда  пожелает.  Иногда  ненадолго
приезжала из Англии Ксения, и мы обе просили Мама подарить  нам
что-нибудь на память, но она всякий раз отказывала. Полагаю, ей
было  отлично  известно,  что ни одна из ее дочерей не обладает
практической сметкой. Она лишь неизменно повторяла: "Когда меня
не  станет,  вы  получите  все".  Разумеется,  никакого  золота
Романовых  в  английских  банках не было, зато в спальне Мама в
Видере хранилось целое состояние. Я нередко замечала,  с  какой
тревогой  она  смотрит на эту шкатулку. Мама словно предвидела,
сколько неприятностей будет связано с нею.
     Императрица  Мария  Федоровна  была   права.   Разумеется,
Романовых никак нельзя было назвать практичными людьми. У Ольги
Александровны   не   сохранилось   бы  ни  одного  драгоценного
украшения,  если  бы  не  находчивость  и  смелость  ее  верной
горничной. Великой княгине Ксении Александровне удалось вывезти
из  России большую часть своих сокровищ. В коллекцию входили ее
знаменитые черные  жемчужины,  однако,  судя  по  словам  Ольги
Александровны,  ее сестра лишилась почти всего, доверив продажу
этих  бесценных  сокровищ  посторонним  лицам,  которые  что-то
напутали и провалили сделку.
     Последние  годы  жизни  Императрицы  Марии  Федоровны были
омрачены ее родственниками, которые настаивали  на  том,  чтобы
она рассталась со своей знаменитой коллекцией. И действительно,
в   ее   распоряжении  был  поистине  клад,  ценность  которого
многократно   возросла   благодаря   нескольким    великолепным
ювелирным  изделиям,  доставшимся  Марии  Федоровне от покойной
сестры, королевы Александры. Вскоре  весьма  прозрачные  намеки
стал  делать  король  Христиан  X, рассчитывавший получить свою
долю от стоимости проданных драгоценностей. Не отставал от него
и Великий князь Александр Михайлович, с комфортом  устроившийся
во   Франции.   В   своих  письмах  он  постоянно  требовал  от
Вдовствующей Императрицы, чтобы та  если  не  продала,  то,  по
крайней  мере, заложила бы свои драгоценности. Это позволило бы
семейству открыть бумажную фабрику, которая, по словам Великого
князя,  принесла  бы  баснословные  прибыли   всем   Романовым.
Находившаяся  в  Англии  Великая  княгиня  Ксения Александровна
оказалась в бедственном положении, выход из которого она видела
лишь в  продаже  ее  доли  сокровищ.  Короче  говоря,  шкатулка
Императрицы  Марии  Федоровны  привлекала  к себе взоры всех --
кроме Ольги.
     Полковник Куликовский, неизменно державшийся в стороне  от
всех  семейных  планов,  интриг  и  стычек, не мог не заметить,
насколько редко -- если это вообще происходило --  считались  с
мнением   его   жены.  В  конце  концов  он  посоветовал  Ольге
позаботиться и о собственных интересах, однако, как я понял  из
слов Великой княгини, она не предприняла ничего в этом плане.
     --   Все   это  было  так  неприятно,  --  заметила  Ольга
Александровна.
     В своем письме  английский  король  Георг  V  рекомендовал
"дорогой тетушке Минни" поместить ее драгоценности в банковский
сейф в Лондоне. Он также обещал лично проследить за подготовкой
и  соблюдением  условий продажи. Однако "дорогая тетушка Минни"
упорно отказывалась расстаться со своей шкатулкой  несмотря  на
все  аргументы, приводившиеся ее английским племянником и всеми
родственниками,   принадлежавшими   к   семейству    Романовых.
Знаменитая шкатулка продолжала оставаться в ее спальне до самой
смерти хозяйки.

     В  октябре  1928  года Императрица Мария Федоровна впала в
коматозное состояние. Приехавшая из Англии за неделю  до  этого
дочь  Ксения и ольга трое суток не смыкали глаз, дежуря у нее в
комнате.  13  октября  Императрица  скончалась,  не  приходя  в
сознание.
     Прах  ее  отвезли  во  дворец  Амалиенборг.  Окончательное
решение относительно похорон  оставалось  за  королем,  который
сначала  заявил,  что  нет  необходимости устраивать его тетке,
бывшей Императрице, торжественные похороны. Сам  по  себе  факт
этот  не  имел  большого  значения  для  ее дочерей, однако они
оскорбились за мать, положение и достоинство которой попирались
столь недостойным образом.
     -- В конечном счете, -- сообщила мне Ольга  Александровна,
--  кузену  пришлось  изменить  свое  решение,  уступив  мнению
общества.
     Однако, неохотно дав разрешение на торжественные похороны,
король обставил его  рядом  неприятных  условий.  Одно  из  них
заключалось  в том, чтобы отец Леонид Колчев, духовник покойной
Императрицы,  не  смел  появляться   в   соборе   в   облачении
православного   священника,   иначе,   дескать,   и  сторонники
римско-католической религии потребуют для себя права  совершать
богослужения    в    соборе,    принадлежащем   преимущественно
протестантам. Это, однако, не  смутило  преданного  священника.
Отец  Колчев  сумел  проникнуть  в  собор,  надев поверх своего
облачения длинное пальто, и отслужил панихиду по  православному
обряду у гроба почившей в Бозе Императрицы.
     Гроб,  задрапированный  пурпуром,  был  доставлен  в собор
Роскилде,  традиционное   место   погребения   членов   датской
королевской  фамилии.  На  непродолжительное  время вновь ожили
блеск и величие Императорской России, когда воздавались почести
последней   русской   Императрице.   Были   представлены    все
владетельные  дома Европы; сотни русских эмигрантов, в их числе
многие представители Дома Романовых устремились в Данию,  чтобы
отдать последний долг Вдовствующей Императрице.
     -- Я с иронией наблюдала за ними, -- многие из них даже не
вспоминали  о  Мама,  когда она жила в изгнании. Однако все они
поспешили на ее похороны -- даже  мой  кузен  Кирилл,  которому
следовало  бы  держаться  подальше  от  нас, -- угрюмо заметила
Ольга Александровна. [В эпилоге отмечается роль, которую сыграл
Великий  князь  Кирилл  Владимирович   во   время   февральской
революции 1917 года. Великая княгиня Ольга Александровна, как и
многие  другие  члены  Императорской  фамилии,  не простили ему
опрометчивого признания временного правительства.]
     Каких-то два  или  три  дня  спустя  после  похорон  Ольгу
навестил   король   Христиан   X   с   единственной   целью  --
удостовериться, что драгоценности ее  родительницы  по-прежнему
находятся  в  Видере.  Великая  княгиня,  не  веря  своим ушам,
ответила, что не  знает  этого  наверняка.  Она  полагала,  что
шкатулка находится на пути в Лондон.
     В   своих   мемуарах   покойный   сэр   Фредерик  Понсонби
рассказывал,  что  от  короля  Георга  V  он  получил  указание
доставить  драгоценности  в Англию для их сохранности. Понсонби
обратился с просьбой к сэру Питеру Барку отправиться  в  Данию.
[Русский  министр финансов (1914-17). После революции поселился
в Англии, где был пригрет королем, а затем возведен в рыцарское
достоинство.] Понсонби в своей книге сообщает о приезде Барка в
Копенгаген и встрече с обеими Великими княгинями. Барк объяснил
им,  что  прибыл   по   поручению   короля,   который   находит
целесообразным  отвезти  драгоценности  в Лондон, где они будут
храниться в банковском сейфе до тех пор, пока сестры не  решат,
как   ими   распорядиться.   По  словам  Понсонби,  обе  сестры
согласились с этим  предложением.  Шкатулка  с  драгоценностями
была  опечатана  в  их  присутствии,  доставлена  в  британское
посольство в Копенгагене, а затем тотчас отвезена в Англию.
     Но Великая княгиня Ольга Александровна поведала мне о том,
что эпизод,   описанный   сэром    Понсонби,    расходится    с
действительностью.  На  самом деле с Барком она не встречалась,
шкатулка в ее присутствии не опечатывалась и  не  увозилась.  О
договоренности знала лишь ее сестра Ксения.

     -- Я совсем ничего не знала, пока на следующий день Ксения
не сообщила  мне,  что  шкатулку  уже  увезли  из Дании. План я
одобрила и испытала благодарность к Джорджи, который так о  нас
заботится.  В  том,  что произошло в Копенгагене, его вины нет.
Ксения сама занялась сделкой. Мне дали  понять:  меня  все  это
мало  касается,  поскольку я замужем за простолюдином. Это было
жестоко и несправедливо, --  добавила  Ольга  Александровна.  Я
понял,  что  история  со  шкатулкой проложила глубокую пропасть
между сестрами.
     Поставив Ольгу в еще более унизительное положение,  Ксения
оставила сестру в Дании, а сама поспешила в Англию почти тотчас
же.  Она  присутствовала  при  вскрытии шкатулки в Букингемском
дворце, когда Понсонби  имел  первую  и  последнюю  возможность
оценить   сказочное   богатство  прежде,  чем  оно  рассеялось.
Драгоценности оказались еще более великолепными, чем он вначале
предполагал. "Были извлечены целые нитки  самых  восхитительных
жемчужин, все в соответствии с их размерами. Самые крупные были
величиной с вишню... -- писал он в мемуарах. -- Затем разложили
изумруды, крупные рубины и сапфиры..."
     Оценку  произвела  фирма Хеннель и сыновья, которая тотчас
же готова была выдать в виде аванса сумму в  сто  тысяч  фунтов
стерлингов под заклад содержимого шкатулки. По словам Понсонби,
"впоследствии   эти   драгоценности  принесли  доход  в  триста
пятьдесят тысяч фунтов".
     Король  Георг  V  обратился   к   сэру   Эдварду   Пикоку,
родившемуся  в Канаде директору Английского банка, позаботиться
о финансовом положении его обеих кузин из Дома Романовых. После
смерти Великой княгини Ольги Александровны сэр  Эдвард  сообщил
мне,  что  сумма,  доверенная ему в 1929 году, составляла около
100 000 фунтов стерлингов, из  которой  приблизительно  60  000
получила  Ксения,  а  остальное -- Ольга Александровна. Однако,
судя по мемуарам сэра Понсонби, разница  между  этой  суммой  и
той, которую принесли драгоценности, составляла 250 000 фунтов.
Я  указал  на  это несоответствие сэру Эдварду Пикоку, но он не
смог дать толкового объяснения, заявив, что, возможно, в данном
случае сэру Понсонби изменила память.
     Вряд ли следует согласиться с Пикоком.  Сэр  Понсонби  мог
ошибиться  в  каких-то  мелких  деталях,  но  едва ли это могло
касаться общей стоимости Романовских сокровищ. Кроме  того,  ни
для  кого  не секрет, что коллекция стоила во много раз дороже,
чем 100 000 фунтов. Некоторые знатоки, в  их  числе  сэр  Питер
Барк, оценивали ее в полмиллиона фунтов стерлингов. Сомневаться
относительно  суммы,  выплаченной  обеим  сестрам,  указанной в
заявлении сэра Эдварда Пикока,  нет  оснований.  Поэтому  тайна
исчезнувших   250  000  фунтов  стерлингов  и  поныне  остается
неразгаданной.
     Вскоре после  продажи  Романовских  сокровищ  в  коллекции
королевы   Марии   появились  весьма  примечательные  ювелирные
изделия, как сообщила мне Великая княгиня Ольга  Александровна,
добавив при этом, что леди Барк, жена бывшего русского министра
финансов, также приобрела украшение из Романовской шкатулки.
     Каков   же  может  быть  ответ  на  загадку?  Может  быть,
английские правители полагали, что они вправе удержать  разницу
в  250  000  фунтов стерлингов, чтобы компенсировать содержание
Императрицы Марии Федоровны, ее семьи и ее крохотного  двора  в
Дании? Если дело обстояло таким образом, то английской королеве
следовало  объяснить  это  своим кузинам, которые были уверены,
что зависят от щедрости  своих  английских  родичей!  Моральное
состояние  изгнанников  значительно  улучшилось бы, если бы они
знали, что их долг перед Англией выплачен сполна.
     Как правило, Великая княгиня старалась не  касаться  столь
щекотливого  предмета,  но  в одном случае она изменила обычной
своей сдержанности.
     -- Действительно, -- проговорила она, -- в этом деле  есть
некоторые  стороны, которые я не могла понять. Да я и не думала
об этом слишком  уж  много  и  ни  с  кем  не  делилась  своими
соображениями,  кроме  своего  мужа.  Я знаю, что Мэй [королева
Мария] всегда  обожала  ювелирные  изделия  хорошего  качества.
Помню,  в 1925 году советское правительство, крайне нуждавшееся
в иностранной валюте, отправило для продажи в Англии  множество
драгоценностей,  принадлежавших  фамилии  Романовых, и, как мне
стало известно, Мэй приобрела очень многие из них, в том  числе
коллекцию  пасхальных  яиц  работы Фаберже. Мне также известно,
что среди ювелирных изделий, вывезенных в  Англию  на  продажу,
был  по крайней мере один предмет, похищенный из моего дворца в
Петрограде. Но его цена оказалась слишком высока даже для  Мэй,
и  я полагаю, что предмет этот и поныне находится в Кремле. Это
был один из моих  свадебных  подарков  --  изысканный  веер  из
перламутра, усыпанный алмазами и жемчужинами.
     Я   мог  убедиться,  что  Великую  княгиню  не  слишком-то
заботила окончательная судьба сокровищ ее родительницы  и  даже
распределение  средств  от  их продажи. Но она была уязвлена до
глубины души манерой, в какой  производились  все  эти  сделки.
Видя,  как  с  ней обращались в те трудные недели после кончины
матери, ей жить не хотелось.

     Дворец Видере, Ольга Александровна вполне  это  сознавала,
не  мог  служить  ей  домашним  очагом. Он был слишком велик, а
содержание его было ей не по карману.
     После отъезда сестры Ксении в Англию  Ольга  Александровна
со  своей  семьей  жили  в  Амалиенборге.  Но оставаться там на
долгое время им не позволили.  Король  Христиан  послал  своего
двоюродного  брата,  принца  Акселя, с настоятельной просьбой к
Великой  княгине  и  ее  домочадцам  незамедлительно   покинуть
дворец.
     На  помощь  Ольге  Александровне пришел датский миллионер,
господин Расмуссен. Неподалеку от Видере у  него  было  крупное
имение,  и  он  нанял  полковника  Куликовского,  превосходного
знатока  лошадей,  на  должность  управляющего  его  конюшнями.
Великая  княгиня  и  ее  супруг  с  радостью  оставили  мрачный
Амалиенборг, где король, взбешенный исчезновением сокровищ  его
тетки, никогда не упускал возможности унизить свою кузину.
     Вскоре  подтвердились юридические права Великой княгини на
дворец Видере. Она смогла продать его и  на  вырученные  деньги
приобрести  усадьбу. Но на все это ушло почти четыре года. Лишь
в 1932 году она и ее  семья  стали  владельцами  крупной  фермы
Кнудсминне в городке под названием Баллеруп, милях в пятнадцати
к северо-западу от Копенгагена.
     --  Мы  почувствовали себя словно в раю и хотели прожить в
мире и покое всю оставшуюся жизнь. Даже  не  помышляли  о  том,
чтобы  куда-то  переехать.  Амалиенборг  стал  далеким прошлым.
Кнудсминне принадлежало только нам, мы были там ограждены и  от
дурного  нрава  короля, и от его недоброжелательности. Это была
скромная крестьянская усадьба, которой было  далеко  до  дворца
или замка, но для нас это был семейный очаг. Нас ожидал тяжелый
труд.  но  я была готова ко всему. Я понимала, что в тысячу раз
лучше жить бедным изгнанником среди бедных крестьян, чем  среди
владетельных   богачей   и   аристократов.   Я   полюбила  этих
мужественных, трудолюбивых людей. Думаю, и они  приняли  нас  в
свою  среду  --  и  не  за наше происхождение, а за наш упорный
труд, -- рассказывала Ольга Александровна.
     Пришлось  нанимать  работников,  но  Великая   княгиня   и
полковник  Куликовский  и  сами  не  отлынивали  от работы. Они
держали лошадей, коров джерсейской породы,  свиней  и  домашнюю
птицу.  Домашнее  хозяйство  вели  неутомимая  Мимка, горничная
Великой княгини, и Татьяна Громова, бывшая няня Великой  княжны
Анастасии,  которая  бежала в Финляндию, а в 1934 году отыскала
Великую княгиню Ольгу Александровну. Приходили помочь и женщины
из соседней деревни.
     Впервые после 1914 года Ольга Александровна почувствовала,
что принадлежит самой себе.  Теперь  у  нее  появилось  немного
свободного  времени,  и она вновь вернулась к живописи, которой
не занималась  столько  лет.  Постепенно  ее  изящные  этюды  с
изображением   цветов   и   деревьев   стали  находить  сбыт  в
Копенгагене и других городах.
     -- То были спокойные годы, -- призналась Великая  княгиня.
-- У меня были муж и сыновья. Никто не вмешивался в нашу жизнь.
Богатыми  мы  не  были,  но  на жизнь нам хватало. Все мы много
трудились, и какое же это было счастье --  жить  своей  семьей,
имея собственную крышу над головой.
     Она  упорно  называла  себя  женой  фермера,  но  ведь она
оставалась дочерью и  сестрой  Царей,  и  к  ней  в  Кнудсминне
приезжали  навестить  ее царственные родственники. Иногда Ольга
Александровна ездила в Германию  и  во  Францию.  Ее  любили  и
уважали  все  эмигранты,  но  она  держалась  в стороне от всех
группировок и партий. Раз в  год  на  пароходе  отправлялась  в
Швецию  погостить  у  кронпринца  и  принцессы  в  их  поместье
Софиеру.
     -- Я бывала в Софиеру еще в то время, когда королем Швеции
был Оскар II. Тогда мне там не очень  нравилось.  Но  Густав  и
Луиза  все переделали на свой лад. Этот замок из красного камня
превратился  в  уютное  жилище  --  так  приветливы  были   его
владельцы.  Я  получала удовольствие от этих поездок. Густав --
известный археолог и ботаник. Всякий раз, когда я  возвращалась
в  Данию,  он  дарил  мне  разные растения. А Луиза была просто
неповторима. Знаете, у себя дома они ввели такое правило, чтобы
гости не давали прислуге на чай. Для такой бедной родственницы,
как я, это было весьма  кстати.  В  Софиеру  было  так  вес