ело.
Возвращаясь  домой,  я  чувствовала  себя  помолодевшей и более
жизнерадостной, -- отмечала Великая княгиня.
     Однако, несмотря на всю ее привязанность к своим  шведским
кузенам, Ольга Александровна без всякого сожаления возвращалась
в  Баллеруп.  Кнудсминне  со своими серыми стенами стал для нее
родным. В Ольге пробудилась материнская кровь, и она наконец-то
поняла, что язык, на котором разговаривают в Дании,  отнюдь  не
чужд  ей.  Оба  ее  сына,  Тихон и Гурий, завершив образование,
поступили на службу в датскую королевскую гвардию.  Вскоре  оба
они  женились на девушках-датчанках. Великая княгиня занималась
живописью, гуляла, работала в  саду,  сознавая,  что  заслужила
право мирно окончить свои дни на родине своей матери.

     Но  сестре  последнего  русского  монарха,  видно, было не
суждено мирно встретить закат ее жизни. Над Европой  пронеслись
грозы  1939  года,  а  к  концу 1940 года нацисты захватили всю
Данию. Сначала все было относительно спокойно, но затем  король
Христиан   X   был   интернирован   за  его  упорное  нежелание
сотрудничать с захватчиками. Датская армия  была  распущена,  и
сыновья Ольги Александровны несколько месяцев провели в тюрьме.
     --  Потом  в Баллерупе была создана база Люфтваффе. Узнав,
что я сестра русского  царя,  пришли  засвидетельствовать  свое
почтение немецкие офицеры. У меня не оставалось иного выбора, и
я их принимала, -- рассказывала Ольга Александровна.
     Вторжение   гитлеровцев   в   Россию   привело  к  ужасным
осложнениям в жизни  Великой  княгини.  Многие  тысячи  русских
эмигрантов,  поверивших  обещанию  Гитлера освободить Россию от
коммунистов,  встали  под  немецкие  знамена.  Многие  из   них
приезжали  в  Данию  лишь  для  того,  чтобы  увидеть сестру их
умученного Императора. Неподалеку от усадьбы Кнудсминне  возник
временный  лагерь, и Великая княгиня никогда не закрывала двери
перед своими соотечественниками. Но для  датчан,  чувствовавших
себя  униженными  германской  оккупацией,  один вид ненавистной
немецкой формы на тех русских приводил в  состояние  бешенства.
Ольга Александровна разрывалась надвое.
     Между   тем   датское  сопротивление  усиливалось.  Многие
датчане  рисковали  своей  жизнью  и   часто   гибли,   пытаясь
освободиться  от  чужеземного  ига. А рядом с ними жила русская
Великая  княгиня,  дочь  датской  принцессы,  причем  жила  уже
столько  лет,  и  вот теперь она заодно с оккупантами. оказывая
гостеприимство противнику и его пособникам. Датские  фермеры  и
крестьяне  не могли понять точку зрения Ольги Александровны, да
она и не ждала этого от них.
     Всю свою жизнь воздерживаясь от участия в политике,  Ольга
Александровна оказалась втянутой в опасный круговорот интриг. В
качестве  представительницы  рода  Романовых,  она  не могла не
принять сторону  союзников,  сражавшихся  с  Гитлером.  Она  не
забывала  войну, начатую кайзером, сыновья ее служили в датской
армии, да она и сама многим была обязана  Дании.  Но  она  была
русской   и  чувствовала,  что  обязана  оказать  помощь  своим
соотечественникам, надевшим немецкие мундиры в надежде,  что  с
победой  Гитлера  в  России  будет покончено с коммунизмом. Эти
несчастные русские эмигранты жестоко заблуждались. Некоторые из
них прибыли в Европу из самых отдаленных уголков мира,  но  все
они  одинаково  не  представляли  себе условий жизни в России и
тешили себя надеждой, что большевикам  ни  за  что  не  удастся
выстоять  перед  ударами  немецких бронированных полчищ. Победу
Гитлера они представляли себе лишь в радужных  красках.  Никому
из  них  не  приходило  в  голову, что с торжеством нацизма вся
Европа оказалась бы под таким же жестоким и ненавистным гнетом,
как и власть Кремля.
     В конечном счете все надежды русских эмигрантов  потерпели
крушение. В довершение всего, сталинские войска подошли чуть ли
не  к  границам  Дании.  Коммунисты  неоднократно  требовали от
датских властей выдачи Великой княгини, обвиняя ее в  том,  что
она помогала своим землякам укрыться на Западе, а правительство
Дании  в  то время едва ли смогло бы воспротивиться требованиям
Кремля. Обвинение не было совсем необоснованным, хотя в  глазах
других  людей  в  действиях  Великой  княгини  не было никакого
преступления.   После   разгрома   Гитлера   многие    русские,
сражавшиеся  на  его  стороне,  приезжали в Кундсминне, надеясь
получить убежище. Ольга Александровна не могла оказать всем  им
реальную  помощь, хотя в разговоре со мной призналась, что один
из таких людей в течение нескольких недель скрывался у  нее  на
чердаке.  Но эти эмигранты поистине попали из огня да в полымя,
а те из них, кто прибыл из союзных стран, сознавали, что  перед
ними в Европе откроется не всякая дверь.
     Над  жизнью  Великой  княгини и ее близких нависла угроза.
Требования русских были все  более  настойчивыми.  Атмосфера  в
Баллерупе  становилась все более напряженной, и стало очевидно,
что дни семейства Ольги Александровны в Дании сочтены.
     Великой княгине, которой исполнилось шестьдесят шесть лет,
не очень-то легко было срываться с обжитого места. После многих
раздумий и семейных совещаний они решили эмигрировать в Канаду.
Датское правительство понимало, что  семья  Куликовских  должна
покинуть  страну  как  можно  скорее и незаметнее. Существовала
реальная опасность похищения русскими Великой княгини.
     В 1948 году гражданским лицам  было  не  просто  совершать
какие-то   переезды,   поэтому  пришлось  преодолеть  множество
трудностей. Осуществить множество  предварительных  переговоров
помог сэр Эдвард Пикок. В конечном счете семье Куликовских было
позволено  выехать  в  Канаду  в качестве "сельскохозяйственных
иммигрантов". Это значило, что, добравшись до этой страны,  они
должны  были  трудиться  на  ферме.  Продать усадьбу Кнудсминне
оказалось нетрудно, зато они столкнулись с почти непреодолимыми
трудностями, когда следовало получить деньги и вывезти их,  как
и  другие  средства,  которыми располагала Ольга Александровна.
Лишь помощь, которую предложила супруга принца Виго, американка
по  происхождению,  сумела  помочь  беде.  Именно  она  открыла
долларовый  счет  в нью-йоркском банке на имя Великой княгини и
согласилась принять платежи в датской валюте.
     Все  планы  строились  в  глубочайшей  тайне.  И  все-таки
произошла,  по-видимому,  какая-то  утечка  информации. Сначала
семья Куликовских  должна  была  отправиться  в  Англию,  и  за
несколько  дней  до  отплытия  у  них  в доме появился служащий
судоходной конторы с билетами  на  пароход  "Баторий",  где  им
предоставлялись  каюты.  Одним  из директоров конторы был принц
Аксель. Название судна ничего не говорило Великой  княгине,  но
когда  она  упомянула его в разговоре с друзьями в Копенгагене,
те пришли в ужас.
     "Вы не должны подниматься на борт этого  польского  судна,
-- заявили они. -- это же ловушка".
     --  Я  задрожала,  -- призналась мне Великая княгиня. -- Я
поняла, что, стоило бы нам появиться  на  судне,  принадлежащем
коммунистам, нас всех могли бы схватить коммунистические агенты
и  отправить  в  Москву.  А  там бы нас предали так называемому
суду, обвинив нас  в  государственной  измене.  Я  притворилась
больной, и "Баторий" ушел без нас.
     Лишь в мае 1948 года семья Куликовских покинула Данию, сев
на датский  военный транспорт, направлявшийся в Лондон, однако,
распрощавшись с Данией, Великая княгиня еще не была вне  всякой
опасности.  Насколько  реальной  и  близкой была эта опасность,
можно заключить из следующего  свидетельства,  предоставленного
мне   господином   Дж.С.П.   Армстронгом,  Генеральным  агентом
провинции Онтарио, аккредитованным в Англии. Было очевидно, что
как британское, так  и  канадское  правительства  считали  себя
ответственными  за безопасность Великой княгини и приняли самые
строгие меры для ее защиты.

     "После войны, -- писал  г-н  Армстронг,  --  Скотланд  Ярд
часто вступал со мной в контакт, в целях проверки, относительно
многих  иностранцев,  желающих  эмигрировать в Канаду. Кажется,
где-то в середине апреля  1948  года  сотрудники  Скотланд-Ярда
впервые  связались  со мной по поводу Великой княгини. В данном
случае речь шла  о  том,  чтобы  установить,  желателен  ли  ее
приезд,  будут  ли  ей предоставлены право убежища и надлежащей
защиты,  и  не  приведет  ли  ее  присутствие  к  трудностям  и
осложнениям  для наших властей. Я заявил, что уверен в том, что
приезд ее  будет  приветствоваться,  и  что  как  правительство
Канады,  так  и  правительство провинции Онтарио предоставят ей
всю необходимую защиту.
     Из переговоров можно  было  сделать  вывод,  что  дело  не
терпит  отлагательств, что оно рассматривалось на самом высоком
уровне и что  для  безопасности  Великой  княгини  и  ее  семьи
необходимо, чтобы они покинули Великобританию как можно скорее.
Впоследствии  я узнал, что семейству серьезно угрожали в Дании,
и что это вынудило их спешно оставить эту страну. Какие-то люди
пытались установить местонахождение семейства и в Англии. Я был
приведен к  присяге  и  ко  мне  обратились  с  просьбой  всеми
способами  помочь  переезду  семьи в Канаду, если будет принято
окончательное решение по этому поводу.  Я  согласился  помогать
всяческими способами.
     Приблизительно неделю спустя сэр Эдвард Пикок обратился ко
мне с    просьбой    принять    его    по   вопросу,   носящему
конфиденциальный характер. Он хотел выяснить у меня, считаю  ли
я, что провинция Онтарио будет подходящим местом для проживания
Великой  княгини  и хорошо ли она будет встречена. Он рассказал
мне историю семьи,  поведал  об  ее  бедственном  положении,  и
выразил  надежду,  что  семье  будет  оказано  гостеприимство и
всяческая помощь.
     Сэр Эдвард попросил меня встретиться с Великой княгиней  у
нее  дома  и  рассказать  подробно  о  канадском  образе жизни,
стоимости жизни, жилищных условиях, сельском хозяйстве  и  т.д.
Он организовал мою первую встречу с ней, подчеркивая сохранение
в тайне ее домашнего адреса и дальнейших планов.

     Я  хорошо  помню  обстоятельства, при каких происходил мой
визит в апартаменты Хэмптон-корт  пэлис,  которые  предоставила
семейству  королева  Мария в качестве временного прибежища. Они
находились  в  квартале,  представляющем  собой  ряд  невысоких
домов,  расположенных  на  одной  из  улиц города, и я с трудом
отыскал нужный адрес.  Подъезжая  к  указанному  мне  дому,  на
противоположной  стороне улицы я заметил мужчину, стоявшего под
дождем  без  всякой   видимой   необходимости.   Неожиданно   я
сообразил,  что  было  бы  глупо  с  моей  стороны припарковать
большой канадский автомобиль  с  канадскими  номерными  знаками
перед  нужным  мне  домом,  поэтому свернул на боковую улицу и,
проехав  пару  кварталов,  вернулся   назад   пешком.   Мужчина
по-прежнему  стоял  под  проливным дождем. По-видимому, это был
переодетый полицейский.
     Меня провели в похожую  на  столовую  скудно  обставленную
комнату,  расположенную  на  первом  этаже.  Огонь  в камине не
горел, шторы на окнах задернуты. В помещении было так холодно и
сыро, что пальто снимать я  не  стал.  Спустя  несколько  минут
вошла  Великая  княгиня.  Представившись,  она  предложила  мне
раздеться и сесть и поблагодарила за то, что я пришел.  На  ней
был   теплый   костюм  из  плотного  материала  темного  цвета,
закрывавший даму от горла чуть ли не до  щиколоток.  На  плечах
теплый  шерстяной платок. Великая княгиня очень нервничала. Она
оказалась чрезвычайно обаятельной, умной и интересной женщиной.
У нее была царственная осанка, как и у  ее  знаменитой  подруги
королевы  Марии.  Когда я ее увидел, Великая княгиня показалась
мне  усталой,  грустной,  издерганной  и  озабоченной,  однако,
несмотря на все это, в каждой жилке лица, в каждой черте фигуры
этой   женщины  были  видны  решимость  и  отвага.  Она  искала
прибежища, где могла бы жить с семьей  в  мире  и  безопасности
простой  деревенской  жизнью, как можно меньше привлекая к себе
внимание со стороны  общества.  Сама  она  смерти  не  боялась,
главной ее заботой было уберечь от гибели ее детей и внуков.
     Во  время  беседы  она  привела  в  комнату  своего  мужа,
полковника Куликовского, и сыновей, которые стали задавать  мне
вопросы.  Полковник был не вполне здоров и, хотя много вопросов
не задавал, слушал меня внимательно. Мне предложили перекусить,
и Великая княгиня, которая, по-видимому, принимала  все  важные
семейные решения, поручила мне предпринять необходимые меры.
     Говорила  она  очень  быстро  и  четко. Объяснила мне свою
проблему и подчеркнула, как важно, чтобы она  и  ее  семья  как
можно  раньше  уехали из Великобритании. По ее мнению, в Канаде
они будут в большей безопасности, чем в США. Она  поблагодарила
меня  за  предложение  помочь  ей  и  более  часа  осыпала меня
вопросами касательно таких проблем, как иммиграция,  транспорт,
финансы,  стоимость жизни, стоимость фермы, наиболее подходящее
ее расположение и о канадцах вообще. Хотя сыновья ее, очевидно,
были довольны ее быстрым решением, муж не  проявлял  такого  же
энтузиазма   и  полагал,  что  вопрос  следует  обсудить  более
внимательно. Никакого спора не было. Великая  княгиня  заявила,
что они уезжают, и проводила меня до дверей.
     Мы договорились о следующей встрече, чтобы я смог сообщить
о предпринятых  шагах.  По  причинам  безопасности возможен был
лишь личный контакт: ни телефоном,  ни  почтой  воспользоваться
было нельзя.
     В  мае  я  еще два раза нанес визит Великой княгине. Перед
самым отъездом она вместе с мужем и двумя  сыновьями  зашли  ко
мне в "Дом Онтарио", чтобы поблагодарить за помощь".
     Рассказ  господина  Армстронга приводится здесь целиком по
двум причинам. Во-первых, Ольга Александровна  предстает  перед
нами  совсем  не  такой,  какой  хотела бы казаться. Оказавшись
перед  серьезным  выбором,  она,  мечтательница,   непрактичная
художница,  предстает перед нами, как совершенно другой человек
-- женщина энергичная, полная сил, несмотря  на  ее  усталость,
быстро  принимающая  важные  решения,  причем,  по существу, не
обращая внимания на реакцию  членов  ее  семьи.  Второй  аспект
имеет большее значение.
     Шел  1948  год.  Минул тридцать один год после октябрьской
революции 1917 года. Казалось бы, что  семейство  Романовых  не
должно   было   больше   тревожить   Кремль,   но   все   факты
свидетельствуют о противоположном. В Дании, недалеко от  границ
которой   стояли   советские   войска,  жизнь  Великой  княгини
находилась  под  угрозой.  Но  тот  факт,  что  то   же   самое
происходило  и  в  Англии,  говорит  сам  за  себя. Магия имени
Романовых все еще была жива, и  угроза,  нависшая  над  Великой
княгиней, отнюдь не существовала в чьем-то воображении.
     В   спешке,  сопровождавшей  отъезд  из  Дании,  никто  не
позаботился  о  том,  чтобы  получить  паспорт  для  верной   и
незаменимой  помощницы  Ольги Александровны -- Мимки, которой к
тому времени  исполнилось  уже  восемьдесят  три  года.  Отъезд
пришлось  отложить  на  две недели, пока не выправили документы
для  Эмилии  Тенсо.  Великая  княгиня   часто   отлучалась   из
Хэмптон-корта, что лишь прибавляло забот Скотланд Ярду.
     --  Я  обрадовалась  задержке,  --  призналась  мне  Ольга
Александровна.  --  Мне  нужно  было  повидаться  со  столькими
людьми.  Я даже сумела отыскать родственников моей старой милой
Нана. Надо было увидеться и с Джимми, который, уйдя в отставку,
поселился в Букингемшире. Мы с ним пили чай. На  стене  у  него
висела  одна  из моих картин. Увидев ее, я воскликнула: "Я и не
знала, что умею так хорошо  рисовать".  Мне  было  так  приятно
увидеть   его   и  поговорить  о  прежних  временах.  Потом  мы
праздновали день рождения Мэй -- ей исполнился восемьдесят один
год, затем мне надо было нанести ряд совершенно частных визитов
в Марлборо-хаус.
     -- Вы не коснулись вопроса о драгоценностях при встрече  с
королевой Марией? -- осмелился я спросить.
     Ольга Александровна решительно покачала головой.
     -- К чему было обострять отношения?
     2  июня  1948  года Великая княгиня вместе со своей семьей
поднялась на  борт  судна  "Эмпресс  оф  Канада",  стоявшего  в
Ливерпульском  порту. Еще день жизни ушел на грустные прощания.
Кроме   шестидесятишестилетней    Великой    княгини    и    ее
шестидесятисемилетнего  супруга  группу  отъезжающих составляли
двое их сыновей -- Тихон,  которому  было  тридцать,  и  Гурий,
который  был  на  год  моложе, вместе с их женами-датчанками --
Агнес и  Рут,  --  шестилетней  внучкой  Ксенией  и  пятилетним
Леонидом.
     --  После  того,  как  в  тумане скрылись свинцовые берега
Англии, мне показалось, будто опустился некий занавес,  оставив
позади  годы жизни, проведенные в России и Дании, -- вспоминала
Ольга Александровна. -- Конечно, я твердо  знала,  что  никогда
больше  не  увижу  Европу.  Но я знала и то, что до конца своих
дней сохраню в  своей  памяти  много  дорогих  и  милых  сердцу
воспоминаний.

     В новом свете на склоне дней
     В  прошлом  у  Великой княгини было столько бед и невзгод,
что можно предположить, будто она пришла в уныние, очутившись в
незнакомом  мире  и  видя  необходимость  приспосабливаться   к
совершенно  незнакомым условиям жизни. Ольге Александровне было
шестьдесят шесть, годы ее не сломили, но, естественно, оставили
свой след.
     Однако, сознавая, что  распрощалась  с  Европой  навсегда,
Великая    княгиня   не   стала   предаваться   ностальгическим
воспоминаниям. Канада начала  представляться  ей  чем-то  вроде
приключения,  а в приключение следует пускаться без оглядки или
вовсе отказаться от  него.  Ее  мужество  подверглось  суровому
испытанию  еще  во  время плавания. Как сообщил Великой княгине
капитан, это был самый трудный рейс  "Эмпресс  оф  Канада".  От
морской  болезни страдали почти все пассажиры, в том числе и ее
семья, и лежали пластом. Но  на  Ольгу  Александровну  и  Мимку
качка  не произвела никакого воздействия. Мимка, превратившаяся
в ссохшуюся старуху восьмидесяти трех лет, заботилась  о  своей
хозяйке  и  не спускала глаз с кофты, которую купила ей в Крыму
Великая княгиня много лет назад. Ночью Мимка  клала  кофту  под
подушку,  а днем надевала на себя. Любому, кто случайно взял бы
в руки кофту, она показалась бы необыкновенно  тяжелой,  однако
Мимка   следила   за   тем,   чтобы  никому  такого  случая  не
представилось. Дело в том, что между тканью и подкладкой верная
старая служанка зашила несколько замшевых мешочков,  в  которых
хранилось  все,  что  осталось от драгоценностей ее хозяйки. Ни
количество безделушек, ни  их  стоимость  не  шли  ни  в  какое
сравнение  с  содержимым  шкатулки покойной Императрицы-Матери,
но,  по  мнению  Мимки,  даже  тоненькая  золотая  булавка,  не
представляющая   особой   ценности,   что   называется,   могла
пригодиться.
     -- Старый лайнер  все  время  раскачивался  из  стороны  в
сторону.  По  спокойной  воде,  думаю, мы плыли не так уж много
часов, -- рассказывала  Ольга  Александровна.  Я  не  понимала,
почему  я  не  страдала  от  морской болезни, как остальная моя
семья. Хорошим моряком я никогда  не  была,  Бывало,  во  время
плаваний  на  "Штандарте"  я лежала пластом -- к огорчению моих
племянниц.
     Кто-то из членов экипажа назвал судно  "пьяной  княгиней".
Реплику эту услышал какой-то датский журналист, находившийся на
корабле.  Решив,  что  она  относится к Ольге Александровне, он
возмущенно заявил капитану: "Замечание крайне  непочтительно  и
совершенно   несправедливо   --   ее  Императорское  Высочество
известна своими трезвыми привычками". Капитан заверил его,  что
шутка  не  имеет никакого отношения к Великой княгине. Каким-то
образом о происшедшем стало известно самой Ольге Александровне,
и  фраза,  оброненная  моряком,  ее  страшно  рас