княгиня.  --  Подавали  завтрак,  ленч,  чай,  обед  и
вечерний  чай  все  в  строгом  соответствии   с   инструкциями
дворцовым  буфетчикам. Некоторые из этих инструкций сохранились
без изменения со времен Екатерины Великой. Скажем, в 1889  году
появились  маленькие  булочки  с  шафраном,  которые  ежедневно
подавались к вечернему чаю. Такие  же  булочки  подавались  при
дворе  еще  в  1788  году.  Мы с моим братом Михаилом то и дело
проказничали, но мы просто не могли зайти украдкой  в  буфет  и
попросить бутерброд или булку. Такие вещи просто не делались.
     Несмотря  на  то,  что  из-за  стола  приходилось зачастую
вставать голодной, такие семейные обеды были полезны  для  юной
Великой  княжны.  Разговаривать  за  столом  она не могла, зато
могла слушать. И  она  с  интересом  прислушивалась  к  каждому
разговору. Разговору, в котором участвовали члены императорской
фамилии,  иностранные  владетельные особы, министры и дипломаты
ее отца. И маленький ее мирок увеличивался  с  каждой  неделей.
Портреты  отдельных  лиц,  которые  она  набрасывала  для меня,
разительно отличались от тех, которые  изображали  впоследствии
историки.  Тем  не  менее,  портреты эти основывались на личных
впечатлениях  Великой  княгини  и   отражали   ее   собственные
воззрения.  Возьмем,  к  примеру, генерала Черевина, начальника
наводившей на всех  страх  Охраны,  который  часто  приглашался
Императором  к  обеду[Если  г-н Воррес подразумевает под словом
"Охрана"   Охранное   отделение,   прозванное   ее   негласными
сотрудниками-революционерами   "Охранкой",   то  он  ошибается.
Генерал-адъютант П.А.Черевин был начальником Дворцовой охраны у
Императора   Александра   III,   а   не   "Охранки"    (Примеч.
переводчика).].  Благодаря  его  личной  преданности Государю и
Императрице Черевин стал другом Императорской семьи,  но  я  не
могу  не  удивляться  тому,  что,  зная, чем занимается Охрана,
Великая княгиня, тем не менее, отзывалась о нем:  "Дружелюбный,
великодушный, скромный. Он был очень популярен в Петербурге".
     Неужели она не знала, что тысячи матерей, живших в столице
и ее окрестностях, пугали своих детей именем Черевина?
     В  столовой Гатчинского дворца Великая княгиня встречала и
знаменитого Победоносцева, бывшего некогда наставником ее отца,
теперь же  могущественного  Обер-прокурора  Святейшего  Синода.
Ольга  Александровна  призналась  мне,  что его боялись во всех
частях Российской Империи.
     -- И все же люди были не вполне  справедливы  к  нему,  --
сетовала  она.  -- У него была внешность аскета, и иногда глаза
его приобретали холодное, как сталь, выражение. Я знаю, что  он
был   ревностным   сторонником   самодержавия,   панславизма  и
антисемитом. Но в нем было и много хорошего. Я часто наблюдала,
как он добр с детьми. И он мог быть забавным. Но в его  внешней
неуязвимости  был  один изъян: он боялся призраков. Они с женой
занимали квартиру на Литейном в Петербурге.  В  доме,  где  они
жили,  водились  призраки. Победоносцев приглашал священников с
тем,  чтобы  они  изгнали  духа.  Несмотря  на  это,  невидимое
чудовище  то  и  дело  своими  когтями  срывало с Победоносцева
одеяла.  Победоносцев  был  до  смерти  напуган,  но  продолжал
оставаться в том же доме до тех пор, пока жена его не переехала
в  другое здание, куда последовал за ней и сам Победоносцев. Он
сам рассказывал эту историю. Мне часто приходит в голову мысль,
что если бы  публика  знала,  что  Победоносцев  может  чего-то
бояться, то она бы изменила свое мнение о нем.
     --  Разве он не оказывал влияния на Императора? -- спросил
я.
     -- Полагаю, люди были склонны преувеличивать его  влияние.
Я   действительно   помню,   что  мой  отец  более  внимательно
выслушивал его, чем  других  министров,  --  возразила  Великая
княгиня. -- Однако отец обычно сам принимал решения, независимо
от  чьих-либо  советов.  Вы  знаете,  сколько  он  работал!  Те
короткие утренние встречи с отцом врезались мне в  память.  Его
рабочий  стол  был  буквально завален кипами бумаг. Уже потом я
узнала, что он  частенько  засиживался  за  работой  далеко  за
полночь.  Днем  он  принимал у себя министров, иерархов церкви,
губернаторов и других лиц. Даже  в  Крыму,  где  он,  казалось,
должен  был  бы  отдыхать от государственных забот, к нему то и
дело   приходили   государственные   бумаги,   а    приезжавшие
нескончаемой  вереницей  курьеры и фельдъегери обеспечивали его
постоянную связь с правительством.
     -- Не могу сказать, -- добавила Великая княгиня, --  чтобы
я  разбиралась  во  всех сторонах его работы, но я твердо знаю,
что она ложилась нечеловеческой нагрузкой на  него,  отнимая  у
отца  все  его  время  и  силы. Он так любил находиться в кругу
семьи,  но  зато  как  жалел  тратить  часы  на  разного   рода
официальные развлечения! В этом он походил на Петра Великого.
     Настоящими  праздниками  были  те дни, когда, услышав, как
часы на башне дворца бьют три раза, Великая княжна  и  ее  брат
Михаил   получали   сообщение  о  том,  что  Его  Императорское
Величество изволит взять их с собой в гатчинские леса.
     -- Мы отправлялись в Зверинец -- парк, где водились  олени
-- только мы трое и больше никого. Мы походили на трех медведей
из  русской сказки. Отец нес большую лопату, Михаил поменьше, а
я совсем крохотную. У каждого из нас был также топорик,  фонарь
и  яблоко.  Если  дело происходило зимой, то отец учил нас, как
аккуратно расчистить дорожку, как срубить засохшее  дерево.  Он
научил  нас  с  Михаилом, как надо разводить костер. Наконец мы
пекли на костре яблоки, заливали костер  и  при  свете  фонарей
находили  дорогу  домой.  Летом  отец  учил  нас  читать  следы
животных. Часто мы приходили к какому-нибудь озеру, и Папа учил
нас грести. Ему так хотелось, чтобы мы научились  читать  книгу
природы  так  же  легко, как это умел делать он сам. Те дневные
прогулки были самыми дорогими для нас уроками.
     После прогулки, часов в пять пополудни, дети  пили  чай  в
обществе  Государыни  Императрицы. Иногда в гости к Императрице
приезжала компания дам из Петербурга, и тогда семейное чаепитие
превращалось в  нечто,  напоминающее  официальный  прием.  Дамы
садились полукругом вокруг Государыни, которая разливала чай из
красивого   серебряного   чайника,   поставленного   перед  нею
безупречно  вышколенным  лакеем,  Степановым.  Правда,  однажды
торжественность    чайной    церемонии   нарушил   неисправимый
проказник, Георгий, причем, весьма живописным  образом.  В  тот
момент,  когда  Степанов  с  обычным своим величественным видом
вошел  в  комнату,  Георгий  выставил  ногу.  Неожиданно   лицо
Степанова  исказилось от боли и изумления: он оказался на полу,
а кругом валялись чашки, тарелки, предметы серебряного сервиза,
пирожные. На картину эту  с  ужасом  смотрели  знатные  дамы  и
Императрица.
     --  Только  Георгию могло сойти с рук подобное безобразие,
-- заметила Великая княгиня. -- Дело в том, что Мама  питала  к
нему  слабость.  Очевидно,  вещее сердце матери предчувствовало
что-то. И действительно, когда Георгию было всего двадцать,  он
заболел   туберкулезом   и   семь   лет   спустя   скончался  в
Аббас-Тумане, у подножья Кавказских гор.
     Для маленьких Ольги  и  Миши  воскресенье  было  радостным
днем.  В  этот  день  им  разрешалось приглашать к себе в гости
детей из  знатных  семейств.  Те  приезжали  из  Петербурга  на
поезде,  чтобы  напиться  чаю и поиграть с Царскими детьми пару
часов. В дальней части дворца для  юных  гостей  было  отведено
тринадцать  комнат,  являвшихся  частью апартаментов Императора
Павла I.
     -- Однажды один из моих самых любимых товарищей по  играм,
сынишка  графа  Шереметева, погибшего в Борках, где-то раздобыл
медвежью шкуру -- с головой, лапами с когтями и прочим. Напялив
ее на себя,  он  стал  на  четвереньках  ползать  по  коридорам
дворца,  издавая  при  этом  грозное  рычание.  Старик  Филипп,
работавший на кухне, неожиданно наткнулся на страшного "зверя".
Похолодев от страха, бедняга вскочил на один из длинных столов,
стоявших вдоль коридора, и бросился бежать с  криком:  "Господь
Всемогущий,  во  дворце  медведь! Помогите!" Мы так испугались,
что Мама может узнать об этой проделке!
     Именно Император,  а  не  Императрица  был  ближе  к  двум
младшим  детям.  По  признанию  Великой  княгини  их  с матерью
разделяла пропасть.  Императрица  Мария  Федоровна  великолепно
выполняла свои обязанности Царицы, но она всегда оставалась ею,
даже  входя  в детскую. Ольга и Михаил боялись мать. Всем своим
поведением она давала понять,  что  их  крохотный  мирок  с  их
мелкими  проблемами  не очень-то интересует ее. Маленькой Ольге
никогда не приходило в голову искать у родительницы утешения  и
совета.
     --  По  существу,  заходить в комнаты Мама заставляла меня
Нана. Приходя к ней, я  всегда  чувствовала  себя  не  в  своей
тарелке.  Я  изо  всех  сил  старалась вести себя, как следует.
Никак не могла заставить себя говорить с Мама естественно.  Она
страшно  боялась,  что  кто-то  может перейти границы этикета и
благопристойности. Лишь гораздо  позднее  я  поняла,  что  Мама
ревнует  меня  к  Нана, однако моя привязанность к Нана была не
единственной преградой, разделявшей мать  и  дочь.  Если  мы  с
Михаилом  делали  что-то  недозволенное,  нас  за  эту  шалость
наказывали, но потом отец громко хохотал. Например,  так  было,
когда   мы   с   Михаилом  забрались  на  крышу  дворца,  чтобы
полюбоваться на огромный парк,  освещенный  лунным  светом.  Но
Мама,  узнав о таких проказах, даже не улыбалась. Наше счастье,
что она была всегда так занята,  что  редко  узнавала  о  наших
проделках.
     Однако  у матери и дочери были, по крайней мере, два общих
интереса, которые могли бы легко сблизить их обеих. императрица
Мария Федоровна обожала живопись, хотя ни в Дании, ни в  России
не  получила настоящего художественного образования. В одной из
галерей впоследствии висела ее  картина  --  портрет  кучера  в
натуральную величину. Ее младшая дочь проявила талант художницы
в  столь  раннем возрасте, что Император решил пригласить к ней
настоящего учителя живописи.
     -- Мне разрешили держать в руках карандаш даже  на  уроках
географии  и  арифметики.  Я  лучше  усваивала услышанное, если
рисовала колосок или какие-нибудь полевые цветы [Талант Великой
княжны (а затем княгини) развивался и  зрел.  Ее  натюрморты  и
пейзажи  были восхитительны, и она продолжала рисовать до конца
своих дней.].
     Другой привязанностью,  объединявшей  Императрицу  и  юную
Великую княжну, была любовь к животным, в особенности, лошадям.
     -- Верховая езда была излюбленным занятием для нас, детей.
Лошадей мы просто обожали: у каждого из нас был свой инструктор
верховой  езды  --  офицер  Императорской  гвардии.  В седле мы
чувствовали себя, как рыбы в воде. Мама тоже  обожала  лошадей,
но Папа их терпеть не мог, -- призналась Великая княгиня.
     Императорские  лошади  были  очень плохо объезжены и часто
лягались.  Ольга  Александровна   вспомнила   случай,   который
произошел в Гатчине. Императрица подъехала на изящной коляске к
подъезду дворца, чтобы предложить Государю прокатиться вместе с
нею.  Едва  Александр  III  встал  на  подножку коляски, лошади
начали пятиться, и он тотчас спрыгнул на землю.
     -- Садись же!  --  воскликнула  Императрица,  но  Государь
отрезал:
     -- Если хочешь разбиться, поезжай одна.
     Великая княгиня рассказывала:
     --  Мама  лично  занималась  Императорскими  конюшнями,  а
заведовал   придворной   конюшенной   частью   обер-шталмейстер
генерал-адъютант   Артур   Грюнвальд.  Это  был  добрый  старый
господин, не вполне соответствовавший своей должности.  Однажды
Мама  понадобилась  для  ее  коляски  пара лошадей покрупнее. И
когда она захотела  взглянуть  на  лошадей,  генерал  Грюнвальд
сказал:  "Oui,  je les ai achetes, mais je conseillerais Madame
de ne pas les conduire" (Да, я их купил, но я не советую Вашему
Величеству управлять ими!)
     Императрица  и  великолепно  ездила  верхом,   и   правила
лошадьми, да и все ее дети сели на лошадь раньше, чем научились
ходить. Однако не только лошади владели сердцами детей. Если бы
им  было позволено держать у себя всех животных, которых дарили
им родные и друзья, то дворец мог бы превратиться в зоопарк.  В
качестве  подарков им дарили собак, медвежат, кроликов, волчат,
зайцев, даже лосей и рысей. Всех этих  животных,  кроме  собак,
отправили в зоологические сады Петербурга и Москвы.
     Одной из любимиц Великой княжны была белая ворона, которую
подарил  ей  отец.  Был  у  нее и волчонок, которого держали на
выгоне и кормили  фруктами  и  молоком,  а  также  Куку,  заяц,
который  стал  совсем ручным и ходил за своей хозяйкой повсюду,
словно собачонка.
     Но охоту она терпеть не могла.
     -- Как-то на Рождество Михаилу подарили его первое  ружье.
По-моему,  ему тогда было десять лет. На следующий день он убил
в парке ворону. Увидев, как она упала, мы подбежали и  увидели,
что  она  ранена.  Мы  оба сели на снег и горько заплакали. Мой
бедный братец весь день ходил расстроенный, но  его  стрелковое
искусство,  разумеется,  улучшилось.  У  него  был превосходный
инструктор, и в конце концов Михаил стал отличным стрелком.  Но
мне  охота  никогда  не  нравилась.  Ни  мою  сестру,  ни меня,
стрелять не учили...

     Двумя самыми памятными  днями  в  году  были  Рождество  и
Пасха.   У  Великой  княгини  остались  самые  теплые  и  яркие
воспоминания  об  этих  праздниках.  Прежде  всего,  это   были
счастливые семейные торжества, но в эти два дня понятие "семья"
включало не только Императора, Императрицу и их детей, но также
великое  множество  родственников.  К  ней  принадлежали тысячи
слуг,  лакеев,  придворной  челяди,  солдат,  моряков,   членов
придворного  штата  и  все, кто имел право доступа во дворец. И
всем им полагалось дарить подарки.
     Подарки  представляли  собой  целую   проблему.   Согласно
этикету,  ни  один  из членов Императорской семьи не вправе был
заходить в магазин  ни  в  одном  городе.  Владельцы  магазинов
должны  были  сами  присылать  свои товары во дворец. Александр
[Магазин в Петербурге, с которым можно сравнить магазин Эспри'с
в Лондоне. Все остальные перечисленные магазины примерно такого
же рода.], Болен, Кабюссю, Сципион,  Кнопп  и  другие  торговцы
отправляли в Гатчину один ящик за другим.
     -- Однако, -- вспоминает Великая княгиня, -- из года в год
они присылали  одно  и  то  же. Если у них что-то покупали, эти
купцы полагали, что нам  и  впредь  потребуется  то  же  самое.
Как-то  получалось,  что  у  нас  никогда  не  хватало  времени
отправить эти товары обратно, в  Петербург.  Кроме  того,  живя
почти   безвыездно   во   дворце,  мы  не  имели  ни  малейшего
представления о том,  какие  появились  новинки.  По-настоящему
солидные магазины в то время не рекламировали своих товаров. Но
даже  если  какие-то  из  них и рекламировали их, мы, дети, все
равно их рекламу не  смогли  бы  увидеть:  приносить  газеты  в
детские  было  строго-настрого  запрещено.  Подарок,  который я
всегда дарила Папа, был изделием моих собственных рук: это были
мягкие красные туфли, вышитые белыми крестиками. Мне  было  так
приятно видеть их на нем.
     Карманных денег у Императорских детей не было. То, что они
выбирали   в   качестве   подарков   для   друзей  и  знакомых,
оплачивалось из казны. Что сколько стоит, они не знали. Старшая
сестра Ольги, Великая княжна Ксения, в  которой  мать  души  не
чаяла,  однажды очутилась в апартаментах Императрицы, когда две
фрейлины распаковывали коробки с драгоценностями и безделушками
от Картье из Парижа. Ксения, которой было тринадцать  лет,  еще
не   решила,  что  подарить  родительнице.  Неожиданно  девочка
увидела филигранный флакон  для  духов  с  пробкой,  украшенной
сапфирами.  Она  схватила  флакон  и  стала  упрашивать графиню
Строганову не выдавать ее секрета. Этот  флакон,  должно  быть,
стоил  целое  состояние,  и  Ксения подарила его Императрице на
Рождество. Немного позднее Мария  Федоровна  дала  понять,  что
дети  могут  только  любоваться  коробочками от Картье и других
ювелиров, и не более того.
     Император Александр III ненавидел всякую показную роскошь.
Ему ничего бы не стоило  осыпать  драгоценностями  своих  детей
каждое Рождество, но вместо этого дети получали игрушки, книги,
садовые инструменты и прочее.
     И  все-таки,  несмотря  на бережливость Императорской четы
[А.А.Мосолов в своей книге "При  дворе  последнего  Императора"
отмечает  безграничную  доброту Императрицы Марии Федоровны (с.
106 и далее) (Примеч.  переводчика.)],  рождественские  подарки
обходились  ей  дорого. Следовало одаривать всех родственников,
как  русских,  так  и   зарубежных,   весь   придворный   штат,
правительственных  чиновников, всю прислугу, солдат и матросов,
служивших у Императорской  фамилии...  Списки,  составляемые  в
канцелярии Министра Императорского двора, насчитывали несколько
тысяч  имен,  и  на  всех  карточках, прикрепленных к подаркам,
стояли подписи Императорской четы.  Такое  количество  подарков
едва  ли  можно  было подобрать индивидуально. Они представляли
собой, главным образом, изделия из  фарфора,  стекла,  серебра.
Родственники и близкие друзья получали драгоценности.
     За  несколько  недель  до  Рождества  во дворце начиналась
суматоха; прибывали посыльные с какими-то  пакетами,  садовники
несли  многочисленные елки, повара сбивались с ног. Даже личный
кабинет Императора был завален пакетами,  на  которые  Ольге  и
Мише  было  запрещено  смотреть.  В тесной кухне в задней части
детских  апартаментов  миссис   Франклин   священнодействовала,
готовя  сливовые  пудинги.  Такое  блюдо  без  труда  могли  бы
изготовить и повара, но миссис Франклин и слышать не  хотела  о
том, чтобы переложить эту обязанность на чужие плечи.
     К  Сочельнику  все  уже  было  готово. Пополудни во дворце
наступало всеобщее затишье.  Все  русские  слуги  стояли  возле
окон,  ожидая  появления  первой звезды. В шесть часов начинали
звонить колокола Гатчинской дворцовой церкви, созывая  верующих
к вечерне. После службы устраивался семейный обед.
     --  Обедали  мы  в  комнате рядом с банкетным залом. Двери
зала были закрыты, перед ними стояли на  часах  казаки  Конвоя.
Есть  нам совсем не хотелось -- так мы были возбуждены -- и как
же трудно нам было молчать! Я сидела, уставясь на  свой  нож  и
вилку  и  мысленно  разговаривала  с  ними.  Все мы, даже Ники,
которому тогда уже перевалило за двадцать, ждали лишь одного --
когда же уберут никому не нужный  десерт,  а  родители  встанут
из-за стола и отправятся в банкетный зал.
     Но  и  дети,  и  все  остальные  должны  были  ждать, пока
Император не позвонит в колокольчик. И тут, забыв про этикет  и
всякую  чинность, все бросались к дверям банкетного зала. Двери
распахивались настежь, и "мы оказывались в волшебном  царстве".
Весь  зал  был  уставлен  рождественскими  елками,  сверкающими
разноцветными   свечами   и    увешанными    позолоченными    и
посеребренными   фруктами   и   елочными   украшениями.  Ничего
удивительного! Шесть елок предназначались для семьи  и  гораздо
больше  --  для родственников и придворного штата. Возле каждой
елки  стоял  маленький  столик,  покрытый  белой  скатертью   и
уставленный подарками.
     В  этот праздник даже Императрица не возмущалась суматохой
и толкотней. После веселых минут, проведенных в банкетном зале,
пили чай, пели традиционные  песни.  Около  полуночи  приходила
миссис Франклин и уводила не успевших прийти в себя детей назад
в  детские.  Три  дня спустя елки нужно было убирать из дворца.
Дети занимались этим сами.  В  банкетный  зал  приходили  слуги
вместе   со   своими   семьями,  а  Царские  дети,  вооруженные
ножницами, взбирались на с