ующую с ней  Страну  Высоких
Колпаков. Итак, ты должен поскорее отправиться  туда  и  молить  богиню  о
прощении; видимо, ты нанес ей некое оскорбление и тем самым  вынудил  тебя
ранить. Лишь после этого Светлый бог сможет исцелить тебя - иначе  в  лице
Великой богини  он  наживет  себе  врага,  чего  он,  по  вполне  понятным
причинам, конечно же не желает.
   - А что означает следующая строка? - спросил я. - Что это  за  Незримый
бог?
   - Этого я тебе сказать не могу, - покачал головой Пиндар.  -  В  Афинах
было святилище Неведомого бога, но именно  в  этом  городе  сейчас,  можно
сказать, настоящее Царство мертвых, ибо святилище после войны снова  лежит
в руинах. Но не спеши. В  таких  делах  часто  приходится  сперва  сделать
первый шаг вслепую, и лишь потом придет понимание того, каков должен  быть
следующий шаг. Я полагаю, что, когда ты  посетишь  Великую  Мать  богов  в
пещере Трофония, все встанет на свои места. И невозможно смертному...
   - Посмотрите-ка туда! - вскричала Ио таким пронзительным  голосом,  что
чернокожий вскочил как ужаленный. Ио, прикрывая глаза рукой,  смотрела  на
берег озера, над которым вставало солнце. Я  тоже  посмотрел  туда,  да  и
многие воины, побросав свои занятия, повернули головы в ту  сторону,  куда
указывала Ио; в лагере, по крайней мере  в  нашей  его  части,  воцарилась
полная тишина.
   С берега озера доносилась негромкая музыка; человек сто скакали  там  в
каком-то диком танце, и вместе  с  танцорами  скакали  козы  -  последних,
впрочем, возможно, просто пугали две рычащие ручные пантеры.
   - А, это Юный бог! (*26) - прошептал Пиндар и поманил меня за собой.
   Когда мы догнали вереницу воинов, спускавшихся к  озеру  за  водой,  Ио
схватила меня за руку:
   - А разве нас приглашали на этот праздник?
   Я сказал ей, что не знаю.
   - Ты же совершаешь странствие по святым местам!  -  бросил  Пиндар,  не
оборачиваясь. - Нехорошо обижать одного из великих богов.
   По пологому склону холма мы спустились к озеру; кругом зеленела молодая
трава, цвели цветы. Пиндар шел  впереди,  Ио  цеплялась  за  мою  руку,  а
чернокожий  хмуро  тащился  позади,  на  некотором  расстоянии   от   нас.
Поверхность озера в утренних лучах казалась золотым покрывалом, шаловливый
ветерок точно сорвал с Зари ее  темные  одежды,  умастив  прелестное  тело
богини множеством дивных благовоний. Позади нас уже слышались звуки труб -
войско Великого царя готовилось выступать  в  путь;  однако,  хотя  многие
воины поспешили назад, в лагерь, мы за ними не последовали.
   - Ты выглядишь счастливым, господин мой, - сказала Ио, поднимая ко  мне
свое личико.
   - Но я действительно счастлив, - ответил я. - А ты разве нет?
   - Если счастлив ты... О да, я счастлива тоже!
   - Ты говорила, что тебя привели в храм, чтобы принести в  дар  Светлому
богу. Разве там ты не испытывала счастья?
   - Нет, мне было страшно,  -  призналась  она.  -  Я  боялась,  что  мне
перережут горло, как несчастным жертвенным животным. И сегодня  мне  вдруг
тоже стало страшно: я подумала - а вдруг  Светлый  бог  отдал  меня  тебе,
чтобы ты принес меня в жертву где-нибудь в другом месте? Ты не  знаешь,  в
храме той Великой Матери богов, куда ведет нас поэт, детей в жертву богине
не приносят?
   - Понятия не имею, Ио; но если это действительно так, то я ни за что не
позволю убить тебя! Какой бы вред  или  оскорбление  я  ни  нанес  Великой
богине, подобную жертву ничто оправдать не сможет.
   - Но что, если ты будешь вынужден так поступить, чтобы найти свой дом и
друзей?
   - Неужели только желание найти их и привело меня в храм вашего Светлого
бога?
   - Не знаю, - задумчиво проговорила Ио. - По-моему,  тебя  туда  привели
мой прежний хозяин и его друзья. Во всяком случае, все вы  уже  были  там,
когда появилась я. Но потом мы успели немного посидеть с тобой  вдвоем,  и
ты рассказал мне, как попал в храм.
   Ио отвернулась и стала смотреть на танцоров.
   - Латро, погляди, как замечательно они танцуют!
   Мужчины и  женщины  весело  прыгали,  кружились,  брызгались  водой  на
отмелях; трава вокруг стала совершенно мокрой - не только от этих брызг  и
влажных ног, но и от вина, которое они  не  только  пили  (даже  во  время
танца), но и совершали жертвенные возлияния. Пронзительный голос флейты  и
упорный грохот бубна-тимпана (*27) теперь звучали, казалось, еще громче. И
хотя среди скачущих в безумном танце попадались мужчины в масках,  главным
образом это были  все  же  молодые  прекрасные  женщины,  либо  совершенно
обнаженные, либо  чуть  прикрывшие  наготу  и  кутавшиеся  в  растрепанные
длинные волосы.
   Ио уже присоединилась к ним, а вместе с нею и чернокожий и Пиндар, но я
смотрел только на маленькую Ио. Какой веселой казалась она в этом венке из
виноградной лозы, дважды обвившей ее головку! Она чрезвычайно  старательно
во всем подражала впавшим в экстаз взрослым женщинам и девушкам,  так  что
на некоторое время даже перестала казаться мне ребенком - по крайней мере,
пока длился этот безумный танец.
   Пиндар, чернокожий, да и сам я давно уже навсегда  простились  с  миром
детства, хотя некогда и для  нас  он  был,  разумеется,  родным  и  полным
друзей. Хотя мне почему-то и до сих пор мир детства кажется очень близким,
ведь только там существует мой родной дом и те мои друзья, которых  я  еще
способен вспомнить.



4. РАЗБУЖЕННЫЙ ЛУННЫМ СВЕТОМ

   Я попытался читать свой свиток, но не  смог  разобрать  бледные  буквы,
хотя луна светила так ярко, что рука моя отбрасывала четкую тень  на  лист
папируса. Рядом со мной спала женщина. Оба мы были обнажены, у обоих  кожа
влажна от выпавшей росы. Женщина дрожала от  ночной  прохлады,  однако  не
просыпалась, а я глаз не мог оторвать от изящной линии ее  бедер:  никогда
не думал, что это может быть так красиво!
   Я огляделся, надеясь найти, чем бы укрыть женщину;  мне  казалось,  что
вряд  ли  мы  бросились  бы  на  траву  прямо  посреди  лагеря  совершенно
обнаженными, не имея  под  рукой  даже  покрывала.  Вид  ее  тела  страшно
возбуждал меня - и я стыдился своей наготы, однако не находил ничего,  чем
бы можно было прикрыть ее.
   Неподалеку поблескивала вода. Я решил  умыться  -  у  меня  было  такое
ощущение, что если я плесну в лицо холодной водой, то сразу  вспомню,  кто
эта женщина и как случилось, что мы легли с нею прямо на  поросшем  травой
берегу.
   Я зашел в воду по пояс; она оказалась теплее,  чем  роса  на  траве,  и
окутала меня,  точно  одеялом.  Умываясь,  я  обнаружил,  что  голова  моя
забинтована. Я хотел сорвать бинты,  однако  тут  же  почувствовал  жгучую
боль.
   Теперь я окончательно пробудился ото сна, но, как ни странно, сны,  уже
наполовину позабытые, оставили в моей голове некую пустоту.  Тихо  шептала
вода, лаская мне грудь, над головой белым фонарем  висела  луна,  указывая
какой-нибудь юной деве путь домой (*28), а  когда  я  снова  посмотрел  на
берег, то увидел Ее, чистую и светлую, как лунный луч. Изогнутый лук в  ее
руке был похож на месяц, из колчана на поясе выглядывали  золотые  стрелы.
Довольно долго прекрасная охотница  пробиралась  среди  спящих  на  берегу
людей и наконец миновала их, взобралась на холм  и,  достигнув  самой  его
вершины, скрылась.
   Теперь вставало солнце, его лучи самоцветами сверкали на влажной траве.
По-моему, я уже когда-то видел рассвет над этим озером (при  свете  дня  я
убедился, что это действительно озеро), однако не могу сказать, когда  это
было. Правда, я уже успел прочитать кое-что  в  своем  дневнике  и  теперь
несколько лучше ориентируюсь в происходящем.
   Если я был разбужен лунным светом, то моих  соседей  разбудило  солнце;
люди сонно потягивались, зевали и изумленно озирались. Я снова  побрел  по
воде к берегу, жалея о том, что так долго любовался девой с луком в  руке,
а не искал, чем бы укрыть ту женщину, что провела со мною  ночь.  Она  все
еще спала, и я бросил в озеро разбитый кувшин из-под вина, что лежал с нею
рядом. Чуть поодаль я обнаружил свиток и хитон, а также меч  и  латы;  все
это явно принадлежало мне, и я укрыл женщину своим хитоном.
   Мой  сосед,  мрачноватого  вида  человек  лет   сорока,   спросил,   не
соотечественники ли мы с ним, а когда я ответил отрицательно, удивился:
   - Но ты же вроде бы не варвар? И говоришь как мы.
   Он тоже был нагим, однако на голове у  него  красовались  не  бинты,  а
венок из плюща; в  руках  он  держал  легкий  сосновый  посох,  увенчанный
сосновой шишкой (*29).
   - Твоя речь мне действительно понятна, - ответствовал я, - но я не могу
объяснить, откуда знаю этот язык.  Я...  в  данный  момент  я  здесь.  Это
единственное, в чем я уверен.
   Девочка, которая давно прислушивалась к нашей беседе, пояснила:
   - Латро ничего не помнит, жрец. Он мой господин.
   - Так, так! - Жрец кивнул, как бы в подтверждение собственных мыслей. -
Со многими случается нечто подобное. Бог Из Дерева (*30) начисто промывает
мозги, так что ты, парень, ни в чем не виноват.
   - По-моему, твой бог тут ни при чем, - с важным видом  возразила  жрецу
девочка. - Латро лишила памяти Великая Мать богов. А может, Мать-Земля или
Хозяйка свиней.
   - Все это одна и та же богиня, милая,  -  ласково  сказал  ей  жрец.  -
Подойди сюда, сядь. Ты уже достаточно выросла, чтобы кое-что понимать.
   Он уселся на траву, Ио села напротив, а я - с нею рядом.
   - Судя по твоему выговору, ты родом из семивратных Фив, верно?
   Она кивнула.
   - Тогда вспомни человека, которого, должно быть, не раз видела в родном
городе. Ну, скажем, гончара, что делает разные горшки. Он  также  является
отцом  девочки,  вроде  тебя,  мужем  женщины,  какой  ты  станешь,  когда
вырастешь, и сыном другой женщины. Но если случится война, гончар надевает
шлем, берет в руки тяжелый щит и копье  и  становится  гоплитом  (*31).  А
теперь ответь: кто же он такой? Воин, сын, муж, отец или просто гончар?
   - Все вместе, - сказала девочка.
   - Ну как же ты станешь обращаться к нему? Если, предположим, не  будешь
знать его имени?
   Девочка молчала.
   - Ты обратишься к нему, как полагается в той ситуации, в какой вы оба в
данный момент оказались, и в зависимости от того, что в данный момент тебе
от него нужно, не так ли? Если ты встретишь его  на  плацу,  то  окликнешь
его: "О воин!"; если в лавке - спросишь: "Горшечник, сколько стоит вон  то
блюдо?" То же самое и с богами, милая; их у нас,  конечно,  много,  однако
все же не так много, как считают  некоторые  невежественные  люди.  То  же
самое и с твоей богиней, которую ты  назвала  Хозяйкой  свиней.  Когда  мы
хотим, чтобы она благословила наши поля, мы называем ее богиней Зерна.  Но
когда мы представляем ее прародительницей всего сущего на земле:  деревьев
и ячменя, диких зверей и домашнего скота  -  то  именуем  Великой  Матерью
богов.
   - По-моему, богам самим следовало  бы  называть  людям  свои  имена,  -
сказала девочка.
   - У них много имен. Именно этому, в частности, я  и  хотел  бы  научить
тебя, вот только успею ли? Если бы тебе пришлось побывать в Речной Стране,
как мне когда-то, ты бы и там обнаружила Великую Мать богов, хотя египтяне
называют ее совсем иным  именем.  Боги  или  богини  должны  иметь  имена,
подходящие для языка каждого народа.
   - А поэт говорил, что твой бог - это прекрасный юноша, - сообщила Ио.
   - Ну вот тебе и еще один пример! - Жрец улыбнулся. - Тот поэт, которого
ты имеешь в виду, называл его Юным богом и имел полное на это право.  А  я
всего  несколько  минут  назад  назвал  его  богом  Из  Дерева,  что  тоже
справедливо... Ото! Вот это да!
   Я обернулся: к нам приближался человек, черный как ночь. Он, как  и  мы
сами, был совершенно обнажен,  однако  в  руке  держал  копье  с  крученым
раздвоенным рогом на конце.
   - Как я не раз утверждал в беседе с менадами (*32) и  сатирами  из  его
свиты, такое действо, как  вчера,  сближает  бога  с  людьми.  И  вот  вам
пожалуйста - доказательство, почти чудо! Подойди и сядь с нами рядом, друг
мой.
   Черный человек присел на корточки и знаками показал, что хочет пить.
   - Он хочет еще вина, - сказала девочка.
   - Он что же, не говорит на нашем языке?
   - По-моему, он нас понимает, но только сам никогда ничего  не  говорит.
Может, кто-нибудь посмеялся над ним, когда он попробовал, да неудачно?
   Жрец снова улыбнулся.
   - Ты мудра не по годам, детка. Друг  мой,  вина  у  нас,  к  сожалению,
больше нет. Все, что было, выпили вчера в честь нашего бога или разлили во
время либатий (*33). Сегодня, если хочешь пить, придется пить воду. - Жрец
сперва показал, как льют из горсти на землю вино, а потом кивнул в сторону
озера.
   Чернокожий явно все понял, однако с места не двинулся.
   - Так что я хотел сказать? - продолжал жрец, оборачиваясь к Ио. - Когда
непостижимые боги явили нам нашего чернокожего друга, то,  видимо,  хотели
пояснить, почему наш бог Из Дерева носит еще одно имя: царь Нисы (*34).  А
кто-нибудь из вас знает, где находится Ниса?
   Мы с Ио не знали.
   - Это страна чернокожих людей, расположенная на южной границе с  Речной
Страной,  выше  по  течению  Великой  реки.  Наш  бог  был  зачат,   когда
Громовержец во время своих  странствий  приметил  некую  принцессу  Семелу
(*35), дочь правителя дивных Фив семивратных. Да, в те дни у нас  был  еще
свой царь... - Жрец помолчал и откашлялся. - Громовержец тоже  притворился
обычным земным царем и посетил дворец  отца  Семелы  в  качестве  высокого
гостя. Ему удалось завоевать ее любовь, хотя они и не сочетались браком. -
Ио печально покачала головой, а жрец продолжал: -  Увы,  жена  Громовержца
Телейя [Гера] узнала об этом. Кое-кто говорит, между прочим, что Телейя  -
одно из имен богини, как и Мать-Земля, как и Великая Мать  богов;  однако,
по-моему,  это  заблуждение.  Впрочем,  не   важно.   Так   вот,   Телейя,
превратившись в скромную старушку, нанялась в няньки к  принцессе  Семеле.
"Твой возлюбленный куда более высокого происхождения, чем земные  цари,  -
заявила она своей воспитаннице. - Заставь же его открыть свою тайну!.."
   К  нам  вдруг  приблизился  какой-то  человек  весьма   привлекательной
наружности; он был чуть помоложе жреца. С ним была  красивая  темноволосая
женщина с голубыми, точно фиалки, глазами. Мужчина спросил меня:
   - Ты, верно, не помнишь меня, Латро?
   - Нет, не помню, - ответил я.
   - Этого я и боялся. Я Пиндар, твой друг. Эта малышка,  -  он  кивнул  в
сторону девочки, - твоя рабыня, Ио. А это... э... как бы это сказать?..
   - Меня зовут Гилаейра (*36), - опередила его  молодая  женщина.  Только
теперь я сумел оторвать взгляд от ее фиалковых очей  и  заметил,  что  она
старается незаметно прикрыть обнаженную грудь. - Во  время  вакханалий  не
принято называть друг друга по имени. А  теперь  можно.  Ты  ведь  помнишь
меня, да", Латро?
   - Я знаю, что мы спали с тобою рядом и я прикрыл  тебя  хитоном,  когда
проснулся, - сказал я.
   - Память у него отняла Великая Мать богов, - пояснил Пиндар. - Он очень
быстро все забывает.
   - Как это ужасно, должно быть! -  воскликнула  Гилаейра,  и  все  же  я
видел: втайне она довольна, что я, видимо, уже не помню, чем мы занимались
прошлой ночью и что выделывали.
   Жрец между тем продолжал свой урок, и я услышал, как он говорит Ио:
   - ...и дал новорожденному богу облик мальчика.
   Ио, должно быть, предпочитала слушать нас; во всяком случае, она быстро
обернулась и шепотом пояснила Гилаейре:
   - Ничего, Латро все записывает, чтобы не забыть. - Потом сказала мне: -
Господин мой, вчера ты долго сидел и писал, а потом  к  тебе  подошла  эта
женщина, и ты сразу скатал свой свиток.
   - ...Однако Телейя, царица богов, -  вещал  между  тем  жрец,  -  сразу
раскусила  ее  хитрость.  Из  благовонных  трав  и  меда  она  приготовила
угощение, которым сманила мальчика и в итоге привела его на остров Наксос,
где верный страж ждал приказов от ее дочери, хозяйки Афин... (*37)
   Уже успели проснуться и встать последние из спавших  вокруг  участников
вакханалии; многие выглядели  совершенно  измученными  и  больными,  точно
воины после тяжкого поражения в битве, - по-моему, я много видел  подобных
воинов когда-то. Я напряг  память,  однако  перед  моим  мысленным  взором
возник лишь какой-то мертвый человек  на  обочине  дороги,  потом  другой,
живой и с курчавой бородой, и он набрасывал на лошадь попону прямо  поверх
седла...
   Чернокожий, которому явно наскучил рассказ  жреца  (и,  видимо,  он  не
слишком хорошо понимал его речь), пошел к озеру напиться.  Вернувшись,  он
стал знаками призывать меня к себе.
   Указывая на Пиндара, Гилаейра шепнула мне:
   - Он сказал, что эта девочка - твоя рабыня. А сам  ты  что,  раб  этого
чернокожего? - Поскольку я не отвечал, она пояснила:  -  Но  ведь  раб  не
может владеть другим рабом; даже если он его купит, этот  раб  тоже  будет
принадлежать его господину.
   - Не знаю, кто он, - ответил я, - но чувствую, что это мой друг.
   - Было бы невежливо с нашей стороны  прямо  сейчас  встать  и  уйти,  -
тихонько заметил Пиндар. - Ведь твоей юной рабыне  рассказывают  о  важных
вещах. Уйдем чуть позже; нам все равно нужно еще где-то позавтракать.
   Я помахал чернокожему, приглашая его снова сесть рядом  с  нами,  и  он
повиновался.
   - Так ты действительно ничего не помнишь и даже не знаешь, раб  ты  или
свободный человек? - шепотом спросила Гилаейра. - Разве это возможно?
   - Я каждый раз словно выхожу из тумана, - попытался я объяснить  ей.  -
Этот туман окружает меня со всех сторон, выплывает прямо  из-за  спины.  Я
помню, как мне удалось на некоторое время вырваться из его власти, когда я
проснулся с тобою рядом и пошел к озеру напиться всласть и умыться. И  все
же я чувствую себя человеком свободным, а не рабом.
   - Но хозяйка Афин, - продолжал жрец, - не зря так зовется. Она истинный
софист и, подобно своему городу,  отстаивает  лишь  собственные  интересы,
воспринимая легкомысленные обещания и славословия как  пустой  звук.  Хоть
она и помогала своей матери, но спасла сердце Юного бога, вытащила его  из
огня и отдала Громовержцу...
   Он продолжал рассказывать, голос его, подобно ветру, шелестел в молодой
траве, а последователи его веры собирались вокруг нас и  тоже  садились  и
слушали. Но я не стану приводить всю историю целиком: нам пора в  путь,  и
вряд ли рассказ жреца для меня так уж важен.
   Под конец жрец сказал Ио:
   - Как видишь, и у нас есть  претензии  к  Юному  богу.  Его  мать  была
дочерью царя наших Фив, и в синие воды нашего озера - в этом самом  месте!
- вошел он, чтобы проникнуть в подземный мир и спасти ее.  Вчера  ты,  Ио,
помогла нам отпраздновать день ее спасения (*38).
   Воцарилась тишина, затем Пиндар осторожно спросил:
   - Закончил ли ты свой рассказ?
   Жрец, улыбаясь, кивнул.
   - Я бы мог, конечно, рассказать куда больше. Но детские головки подобны
малым сосудам: так быстро переполняются,  что  знания  переливаются  через
край.
   - В таком случае нам пора. - Пиндар встал. - Здесь, наверное,  найдутся
добрые крестьяне, которые смогут нас накормить?
   - Мы с учениками скоро возвращаемся в  город,  так  что,  если  хотите,
подождите немного, и я покажу вам те дома, где нас кормят  каждый  год,  -
предложил жрец.
   Пиндар покачал головой:
   - Нет, ждать мы не можем.  Мы  направляемся  в  Лейбадейскую  пещеру  и
сегодня должны пройти немало, если хотим  завтра  еще  засветло  добраться
туда.
   Синие глаза Гилаейры вспыхнули:
   - Так вы идете в Дельфы?
   - Да, нам приказал идти туда оракул, устами  которого  говорил  великий
бог поэзии. Точнее, - поправился Пиндар, - это Латро должен идти  туда,  а
меня фиванцы выбрали ему в провожатые.
   - Можно и мне пойти с вами? Не знаю, что со мной происходит,  -  а  вам
конечно же совершенно  неинтересны  мои  личные  обстоятельства,  -  но  в
последнее время меня очень тянет к  богам,  я  чувствую  себя  значительно
ближе