то
живет вместе с тобой в палатке, - может убить  только  собственного  раба.
Если же убьет чужого, даже соседского, то должен будет  платить  штраф.  А
Молчаливый смотрит на любого  раба,  и  рука  его  сама  собой  потихоньку
подбирается к кинжалу; то ему покажется, что тебя слишком уважают  другие,
то ты поговорил с чужеземцем... - Кердон встряхнулся, точно  очнувшись  от
дурного сна. - Все, нам пора, - сказал он. - Мы уже опаздываем.  Меч  тебе
придется оставить здесь. - Он вскочил и знаком велел мне следовать за ним.
   Я снял меч и отнес в палатку. Когда я нагнал Кердона, он пошел шагах  в
трех впереди меня.
   - Поспешим, - сказал он мне  и  вдруг  вскрикнул:  что-то  промелькнуло
возле его ног и исчезло. Крик был приглушен, ибо Кердон успел прикрыть рот
рукой, однако Ио, спавшая в палатке, все же услышала его и выбежала к  нам
как раз в тот момент, когда я опустился возле Кердона на колени.
   - Господин мой, что случилось?
   Я сказал, что не знаю, и мы перенесли Кердона к костру. При свете  огня
у него на ноге стали видны две ранки: укус змеи. Пять раз наполнял  я  рот
его кровью, а когда кончил отсасывать яд, Ио дала мне вина с  водой,  и  я
тщательно прополоскал рот, а остальным вином мы  промыли  место  укуса.  К
этому времени все лицо Кердона было покрыто крупными каплями пота.
   Я спросил  Ио,  проснулись  ли  рабы  Басия.  Она  покачала  головой  и
предложила разбудить их.
   - Не надо! - вырвалось у Кердона.
   - Когда змея укусила Басия, - сказала Ио, - тот  лекарь  велел  держать
его в тепле. - Я кивнул и попросил ее принести мой плащ.
   - Ты должен пойти туда без меня, - прошептал Кердон.
   - Я пойду, если ты так этого хочешь.
   - Ты должен! Я ведь спас тебя утром, помнишь?
   - Помню, - сказал я. - Хорошо, я пойду один.
   Ио укрыла Кердона моим плащом и подоткнула его со  всех  сторон,  потом
наполнила чашу и дала ему напиться.
   - Ступай вверх по течению реки. Увидишь  белый  камень,  от  него  идет
тропа. Иди по ней до леса...  Там  никогда  не  рубят  деревья,  даже  для
строительства... Увидишь костер...
   - Я понял, - кивнул я и поднялся.
   - Погоди. Ты должен ее коснуться! Коснись, и я буду отмщен.
   - Обещаю.
   - Не беспокойся, господин мой, я о нем позабочусь, - сказала  Ио.  -  И
постараюсь спрятать его, - если он хотя бы чуточку сможет передвигаться, -
когда начнет светать. По-моему, он совсем не хочет, чтобы мы кого-то звали
на помощь.
   Я бросился бежать - отчасти потому, что Кердон велел мне  поторопиться,
отчасти  же  от  страха  перед  этой   невидимой   змеей.   Часовые   были
действительно на посту, как и говорил Кердон, однако  проскользнуть  между
ними было нетрудно, и я прокрался к реке в тени  почти  отвесного  берега.
Река - она, по-моему, называется Эврот -  почти  пересохла  из-за  летнего
зноя; сухой ил заглушал шаги. В воздухе пахло гнилью.
   Белый камень был, видимо, специально положен у  начала  тропы,  как  бы
отмечая ее начало. Широкая долина Эврота словно создана была  для  посевов
пшеницы и ячменя - не слишком каменистая и не слишком песчаная.  Тропинка,
начинавшаяся у белого камня, карабкалась на крутой берег, пересекала поле,
покрытое жнивьем, и вилась по пастбищам на холмах, вдали от всякого жилья.
Наконец показался небольшой лесок,  где  полно  было  пней  от  срубленных
деревьев.
   В слабом свете луны потерять здесь тропинку было настолько  легко,  что
теперь я удивляюсь, как это умудрился этого не сделать. Хотя  видно  было,
что  по  тропе  еще  совсем  недавно  прошло  множество  ног,  хорошо   ее
утоптавших. Поверх овечьих следов - овцы в  полях,  должно  быть,  не  раз
пересекали тропу - заметны были следы многих людей, причем босых.  В  лесу
пальцы мои все время кололи сломанные у края тропы травинки,  еще  влажные
от выступившего на изломе сока.
   Тропинка взобралась еще на два холма, а  третий  холм  будто  расколола
пополам - так люди колют дрова с помощью  клина.  Когда  я  проходил  там,
словно между двумя каменными стенами, мне показалось, что я иду по залу  с
колоннами, сильно заросшими мхом; мох так густо покрывал стволы толстых  и
высоких дубов, что казалось, всех их покрыла шкура огромного зверя.
   Вдруг на освещенную луной поляну передо мной, прямо из густой тени  под
деревьями вышел лев.  Зверь  повернул  черногривую  голову  и  внимательно
посмотрел на меня. Еще мгновение - и он снова исчез  в  тени  деревьев.  Я
подождал, опасаясь, что если пойду дальше, то непременно  снова  встречусь
со львом; стоя там и  напряженно  вслушиваясь  в  каждый  шорох  падающего
листка, я услышал, как поют дети.
   Что-то в этом пении подсказало мне, что я ничего не  должен  бояться  в
этом зачарованном месте, даже льва. Однако я все-таки  продолжал  ждать  и
лишь через некоторое время двинулся вперед и вскоре увидел сквозь  деревья
мерцание красного огня. То горел костер. Теперь я ступал  еще  осторожнее,
чтобы незаметно подойти поближе и посмотреть, что  это  за  действо,  ради
которого я пришел сюда.
   Алтарем служил плоский камень, укрепленный меж двух скал лишь чуть выше
моего пояса. Дети, голоса которых я  слышал,  танцевали  на  поляне  между
двумя кострами; движения их в лунном свете казались особенно медлительными
и торжественными.  Танцевали  они  под  аккомпанемент  собственных  чистых
голосов  да  двух  каменных  молотков,  которыми  отбивала  ритм  какая-то
женщина. За ними и за поляной, в тени деревьев, слышался  шепот  мужчин  и
женщин - точно ивы (*138) шелестели на  ветру.  Кердон  назвал  это  место
"святилищем Великой Матери" и  подчеркнул,  что  я  непременно  должен  ее
коснуться, но никакой богини я пока не видел.
   Перестук молотков был подобен биению  сердца.  Я  долго  слушал  его  и
дивное пение детей, любуясь танцем;  девочки  были  в  венках  из  цветов,
мальчики - в венках из соломы.
   И вот танец кончился, молотки смолкли.
   Маленькие танцоры застыли, не нарушая круга. Та женщина,  что  отбивала
ритм, встала, и другая женщина повела ее к  алтарю.  Девочка,  стоявшая  к
алтарю ближе других детей, пошла с ними вместе.
   Женщина с молотками оказалась слепой; у алтаря вторая женщина и девочка
поддерживали ее; она коснулась его своими молотками и положила их на него.
Потом, с помощью второй женщины, она подняла девочку и  тоже  положила  на
алтарь. Затем выбрала один из молотков и двинулась вокруг алтаря, пока  не
остановилась рядом с головой лежащей девочки.
   Я передвигался как бы с нею вместе, но куда  быстрее,  хотя  мне  нужно
было преодолеть куда  большее  расстояние:  обойти  поляну  кругом,  чтобы
алтарь оказался между мною и  теми,  кто  наблюдал  за  обрядом.  А  когда
женщина подняла молоток, я выкрикнул какое-то имя и бросился к ней.
   Если бы она была зрячей,  то  скорее  всего  все-таки  помедлила  бы  и
обернулась и я бы успел спасти ребенка, но слепая жрица медлить не  стала.
Каменный молоток с силой расколол голову девочки, и мозг ее разлетелся  по
алтарю.
   Именно в это мгновение я и увидел Великую Мать -  старуху  раза  в  два
ниже меня ростом. Склоняясь над плечом жрицы, она мочила пальцы в кровавой
луже. Да, то была она, Великая богиня, но какой же дряхлой  она  казалась!
Безумная отвратительная старуха в рваном хитоне, сером от пыли. Если  б  я
не был обязан Кердону жизнью, ни за что не стал бы к ней прикасаться! Я уж
хотел было убежать, но тут что-то ударило меня по  голове,  и  я  упал  на
землю.
   Подняться я не  успел  -  сотня  людей  окружила  и  оседлала  меня.  У
некоторых в руках были обыкновенные палки, подобранные в  лесу;  у  других
оружием служили собственные кулаки и пятки. Один из людей  вдруг  крикнул,
чтобы остальные отошли в сторону, и вскинул мотыгу. Меня отпустили,  потом
вдруг все повернулись и бросились прочь, причем с такой скоростью,  словно
спасались от смерти. Я пнул раба с мотыгой под колено и  еще  добавил  ему
кулаком так, что он упал.
   И тут я увидел, что из-за деревьев появились  спартанцы,  уже  успевшие
построиться в необычайно ровную колонну, точно на плацу, и державшие копья
наперевес. Я подхватил с земли мотыгу и убил ею того,  кто  так  же  хотел
убить меня. Таким образом, я, можно сказать, вооружился, причем лучше, чем
мог бы ожидать.
   И только тут я догадался, что остальные-то богини  не  видят!  Какой-то
человек между тем взял ее за руку  и  повел  прочь;  ему  помогала  зрячая
жрица. Тот, что вел богиню за руку, был виден сквозь нее, как бывает виден
огонь в клубах поднявшегося над ним дыма.
   - Я не пью крови, смочившей железо, - проговорила Великая Мать.
   Я хотел было объяснить ей, что убил  человека,  отнюдь  не  принося  ей
жертву, но тут на меня сзади налетела Дракайна:
   - Хвала Охотнице! Я уж думала, они тебя убили!
   - Как ты сюда попала? - спросил я. - Ты что, следила за мной?
   Она покачала своей хорошенькой  головкой,  и  сережки  ее  сверкнули  в
лунном свете.
   - Я пришла со спартанцами. Или, точнее, привела их  сюда.  Я-то  сумела
отыскать тайное святилище - и тебя, Латро, - а вот они нет!
   Нас окружили спартанцы. За исключением  мертвого  мужчины  на  земле  и
мертвой девочки на  алтаре  все  остальные  последователи  культа  куда-то
исчезли. Исчезла и сама богиня, хотя я по-прежнему  слышал  ее  старческий
надтреснутый голос: она скликала в дубовой роще своих подданных.



31. СЛОВА ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ

   Пророчество богини все еще звучит в  моих  ушах.  Я  должен  непременно
записать его, хотя  если  тот  Молчаливый,  Пасикрат,  прочитает  это,  то
наверняка меня убьет.
   Его в святилище Великой Матери не было, но я этого не знал и решил, что
предводитель отряда спартанцев (которые собрались у алтаря  и  глазели  на
мертвую девочку) вполне может быть Пасикратом, и спросил, как его имя.
   - Эвтакт, - ответил он. - Ты что, уже забыл, как мы шли сюда из Афин?
   - Ну разумеется он все забыл, благородный Эвтакт! - вмешалась Дракайна.
- Ты ведь и сам знаешь, как у него бывает. Ну а сам-то ты меня помнишь?
   Эвтакт вежливо ответил:
   - Я знаю, кто ты, госпожа, и вижу,  какую  услугу  ты  оказала  сегодня
Спарте.
   - А что тебе известно об Эврикле из Милета? Он ведь шел вместе с  вами!
Где же он теперь?
   - Видимо, там, куда его послал регент, - уклончиво  ответил  Эвтакт.  -
Разве я могу вмешиваться в подобные дела? - Он повернулся к своим  воинам.
- А вы чего здесь стоите, остолопы? Стащите ее  с  алтаря,  а  сам  алтарь
уничтожьте.
   Я спросил, станет ли он хоронить девочку. Он покачал головой:
   - Пусть боги хоронят своих мертвецов... О наших мертвых они  заставляют
заботиться нас самих. Но, Латро, - его грубый голос чуточку  смягчился,  -
ты бы все-таки не ходил в такие места один! Хоть бы помощников взял!
   Тем временем восемь воинов приподняли алтарь за один край и со страшным
грохотом сбросили его на землю. На поляне я насчитал что-то около тридцати
гоплитов.
   Однако стоило нам ступить под деревья, как в нас  полетели  камни.  Что
тут началось! Камни и тяжелые сучья сыпались градом, пока мы пробирались к
расселине в холме. Одному из спартанцев здорово попало по ноге, однако  он
все еще мог идти, хотя и сильно прихрамывал. Но вскоре камень угодил ему в
другую ногу и сломал ее. Двое гоплитов  привязали  свои  красные  плащи  к
древкам копий и на этих своеобразных носилках понесли товарища.
   В расселине сражаться стало еще труднее; нападавшие швыряли в нас  куда
более крупными камнями, да еще сверху; кроме того, теперь с нами сражались
в основном мужчины, а не женщины и дети, как в лесу. Мы с  Дракайной  были
без лат - пришлось остановиться и прижаться к скале; а гоплиты подняли над
головой свои огромные щиты и продолжали идти. Крики  и  грохот  камней  по
бронзовым щитам создавали такой шум, словно в  сотне  кузниц  все  кузнецы
разом начали кричать и бить молотом по своим ста наковальням; все в отряде
были оглушены и ошеломлены - кроме, пожалуй,  Дракайны,  которая  схватила
меня за руку и повлекла прочь, в густую тень, из  которой  мы  только  что
вышли.
   - Да ведь нас там убьют! - изумился я.
   - Нас определенно убьют - но только не там, а в этой  расселине.  Разве
ты не видишь, что спартанцам не пройти?
   И действительно, замыкавшие колонну гоплиты уже остановились  и  начали
пятиться, чтоб найти спасение от камней.
   - Они, возможно, чем-то перегородили тропу. Или  поставили  четыре-пять
человек с оружием там, где  тропа  расширяется.  Придется  спартанцам,  по
крайней мере тем, кто идет первым,  сразиться  с  ними  и  постараться  их
убить. Возможно, эта фаланга  и  лучшая  в  мире,  но  я  сомневаюсь,  что
поодиночке спартанские воины окажутся сильнее разъяренной толпы.
   Вскоре отступили  и  все  остальные  спартанцы.  Почти  каждый  из  них
поддерживал раненого товарища и одновременно прикрывался от камней  щитом.
Рядом со мной взревел Эвтакт:
   - Назад, к кострам! Подождем рассвета!
   Взвизгнула Дракайна. Я вовремя  обернулся,  успел  заметить  блеснувшее
лезвие ножа, и Дракайна исчезла. Напавшая на нее женщина тоже пронзительно
вскрикнула и упала на землю.
   В темноте на меня набросились, и я уложил  нападавших  ударами  мотыги,
которую я по-прежнему сжимал в руках. Хотя, конечно,  гордиться  тут  было
нечем: я бегло осмотрел убитых и увидел, что убил женщину  и,  видимо,  ее
сынишку лет двенадцати; женщина была вооружена кухонным ножом, а мальчик -
серпом. Увидев этот серп, я пожалел, что при мне нет моей Фалькаты,  хотя,
надо сказать, мотыга оказалась совсем не плохим оружием. Женщина, напавшая
на Дракайну, билась на земле  в  агонии,  однако  самой  Дракайны  и  след
простыл.
   Я присоединился к спартанцам, помогая нести одного из раненых. Пока  мы
пробивались к поляне, камни сыпались градом, и в меня попали дважды, но  с
ног не сбили и ни одной кости не сломали. Когда мы  пытались  вернуться  в
лагерь, спартанцы, как всегда, шли строем и словно не замечали пущенных  в
них "снарядов", однако теперь они о строе забыли и то и дело  бросались  в
чащу, двоих нападавших даже убили, хотя один из спартанцев тоже погиб  при
этом.
   Костры уже догорали, так что, пока перевязывали раненых, все  остальные
(и я в том числе) постарались собрать побольше топлива и набросать его  на
тлеющие угли. И тут я снова услышал в дубовой роще голос богини  и  сказал
Эвтакту, что рабы сейчас возобновят атаку.
   Эвтакт поднял голову - он стоял на коленях возле умиравшего спартанца -
и спросил, почему я так думаю. Ответить я не успел: из-за деревьев донесся
рык льва, которому вторил волчий вой. И, словно все они тоже были львами и
волками, послышались страшные вопли сотен людей. У каждого  из  нападавших
был в руках камень, они подбегали как можно ближе, с силой бросали  его  и
тут же стремительно исчезали в ночном  лесу.  Мы  подбирали  некоторые  из
камней и бросали в убегавших, но никого во тьме разглядеть не успевали.
   В конце концов они окружили нас. Я бился, прижавшись спиной к одной  из
опор поверженного алтаря, хотя она была явно  недостаточно  высока,  чтобы
как следует защитить мне  спину.  Рядом  со  мной  упал  спартанец,  потом
второй, и после этого я больше  уже  не  слышал  зычного  голоса  Эвтакта,
который все старался подбодрить своих гоплитов.  Я  продолжал  биться,  со
всех сторон окруженный рабами,  вооруженными  дубинками  и  серпами.  Все,
правда, заняло куда меньше времени, чем мне потребовалось,  чтобы  описать
это в дневнике.
   И тут  старушечий  надтреснутый  голос  богини  воззвал:  "Прекратите!"
По-моему, илоты не могли слышать ее, однако они тут же  подчинились  этому
приказу.
   Великая Мать, широко шагая, приближалась к кострам; огромное количество
пролитой крови, должно быть, восстановило ее силы, хоть и  не  вернуло  ей
молодости. Лев и волк ластились к ней,  как  собаки,  прыгали  и  пытались
лизнуть ее. Илоты не могли видеть самой богини, однако зверей они видели и
в ужасе отшатнулись. Когда она остановилась  предо  мной,  я  почувствовал
себя ребенком из сказки, которого настигла страшная карга и хочет  утащить
в свою горную пещеру.
   - Значит, ты снова явился в гости к Матушке Ге? -  спросила  богиня.  -
Что ж, Европа передала твою просьбу, а дочь моя рассказала  мне,  что  она
тебе пообещала. Помнишь Европу? Или дочь мою, Кору?
   Если я когда-либо и встречался с ними, то  теперь  они  растворились  в
тумане забвения, исчезли в нем навсегда, словно их и не бывало.
   - Нет, не помнишь. - Теперь  богиня  казалась  огромной,  но  голос  ее
звучал по-прежнему слабо, я еле слышал его сквозь рычание зверей  и  крики
илотов. - Ну, что ж ты не грозишь мне своей мотыгой? - спросила она. -  Ты
же пытался грозить моей Коре мечом? Или все еще льва боишься?
   Я молча покачал головой: она еще не договорила, как воспоминания о Коре
и Европе молнией вспыхнули в моем мозгу.
   - Разве могу  я  желать  твоей  смерти,  Великая  Мать?  Кто  даст  мне
исцеление, кроме тебя?
   - Клянусь волками, которых сосали твои предки-воины: ты быстро умнеешь.
   Илоты смотрели на меня так, словно я сошел с ума. Они опустили  оружие,
и я, когда заговорила Матушка Ге, тоже уронил свою мотыгу. Потом подошел к
ней и коснулся ее руки.
   Илоты ужасно развопились, стоило  мне  это  сделать,  но  вскоре  снова
притихли и стали подходить ближе. У  многих  из  глаз  струились  слезы  -
плакали и мужчины, и женщины, и дети. Они  бы,  конечно,  тоже  хотели  ее
коснуться, если б могли, но лев и волк бросались на них и отгоняли прочь -
в точности как пастушьи собаки, охраняющие отару овец.
   - Богиня! - вскричал один из илотов. - Услышь нашу мольбу!
   - Я слышала ваши мольбы много раз, - ответствовала Матушка Ге, и теперь
ее голос был нежен и подобен пению  райской  птички,  радующейся  ласковым
утренним лучам солнца.
   - Пять столетий люди Спарты держат нас в рабстве...
   - И будут держать еще пять столетий. Но здесь вас семеро против одного.
С какой же стати мне помогать вам?
   Тогда илоты вывели вперед слепую жрицу. Она вскричала:
   - Мы твои верные слуги! Кто станет поить кровью твои  алтари,  если  мы
утратим нашу веру?
   - У меня миллионы  последователей  в  других  странах,  -  ответила  ей
Матушка Ге. - Есть и такие, кому я не кажусь старой и сгорбленной  каргой.
- Она пожевала ввалившимися деснами. - А сегодня мне бы хотелось  получить
еще одну жертву. Дайте ее мне - с охотой и верой! - и я сделаю все, что  в
моих силах, чтобы  освободить  вас.  Убивать  никого  не  нужно.  Ну  как,
отдадите мне мою добычу?
   - О да! - крикнули разом и жрица, и  тот  мужчина,  что  просил  богиню
освободить рабов Спарты. Все вокруг тоже выразили свое согласие, и Матушка
Ге объяснила, что  именно  ей  требуется.  Слепая  жрица  отыскала  острый
осколок  кремня  (для  чего,  точно  зверь,  долго  ползала  по  земле  на
четвереньках) и подала тому мужчине.
   Дважды пытался он нанести удар, однако стоило показаться  крови,  и  он
отдергивал руку. Хотя Матушка Ге и сказала, что умирать ему необязательно,
его потомство в ту ночь умерло на десять  тысяч  поколений  вперед,  и  он
понимал это не хуже других.  Этот  несчастный  стоял  довольно  далеко  от
Матушки Ге и от меня, спиной к нам; илоты  толпились  вокруг,  подбадривая
его и обещая жалкие подарки - новую крышу или молочную  козу.  Я  понимал,
что сейчас легко могу ускользнуть прочь, никем не  замеченный  в  темноте,
однако ждал развязки, точно зачарованный.
   Затем последовал решительный удар, и мужчина поднял руку  с  зажатым  в
кулаке мужским членом - так мясник поднимает куски требухи,  показывая  их
покупателю.  Кто-то  принял  от  него  страшную  жертву  и   возложил   на
сокрушенный спартанцами алтарь, а скопец стоял, широко  раздвинув  ноги  и
истекая кровью, как женщина в свои лунные дни или, точнее, как только  что
кастрированный бычок. Илоты уложили  его  на  землю  и  постарались  унять
кровотечение с помощью паутины и мха.
   -  А  теперь  слушай