даже не тебя.
   - И все-таки еще один помощник может оказаться нам очень  полезен,  тем
более говорящий на их языке. Он,  правда,  слишком  многого  требует,  но,
надеюсь, цену можно и сбавить.
   Я заметил, что с удовольствием отправлюсь в Сест, если  чернокожий  так
на этом настаивает.
   - А если я навсегда потеряю тебя, - покачал головой Пасикрат, - то  что
скажу нашему регенту? Нет уж, оставайся при мне, пока мы не возьмем  город
и не вернемся домой.
   Заметив, что я рассматриваю боевую башню, чернокожий махнул рукой в  ее
сторону и что-то сказал Дракайне.
   - Он хочет показать тебе ее, - перевела Дракайна.
   - Что ж, с удовольствием посмотрю, - ответил я. - Пойдем, Ио. - Вслух я
этого говорить не стал, однако  мне  показалось,  что  чернокожий  намерен
просить защиты у этого  Гиперида.  Я  его  совершенно  не  помню,  но  Ио,
кажется, относится к нему очень хорошо, так что, возможно, чернокожий прав
и нам лучше иметь дело с Гиперидом, чем со спартанцами.
   - Ты, похоже, многое знаешь об  искусстве  осады,  -  сказал  Пасикрат,
когда мы подошли к башне. - Объясни, как пользоваться этой штукой.
   Объяснять практически было нечего - и так было видно, что эта башня  на
колесах и сделана из дерева. Задняя стенка отсутствовала, чтобы  уменьшить
вес башни, а передняя и обе боковые были обшиты досками, чтобы отскакивали
стрелы, и сверху еще и кожами, которые предохраняли доски от  расщепления.
Прежде чем придвинуть такую башню к стене, кожи обильно смачивают водой  с
помощью тряпок, привязанных к длинным шестам. Кроме того, в самой башне  к
стенам подвешивают кожаные ведра с водой, чтобы  находящиеся  внутри  люди
могли вылить их на себя в случае пожара.
   - Но ведь против такой башни  враг  выставит  лучших  своих  воинов,  -
сказал Пасикрат.
   - Да, разумеется, - согласился я, - однако и в башню обычно неумелых не
сажают.
   Чернокожий уже успел куда-то сходить и вскоре появился снова,  ведя  за
собой  лысого  человека  в  кожаной  кирасе.  Лысый,  похоже,  был  просто
потрясен, увидев нас. Он широко улыбнулся и воскликнул:
   -  Да,  никак,  это  Латро  и  маленькая  Ио!  Клянусь  Стоящим  богом!
[Гермесом] Вот уж не думал, что когда-нибудь доведется снова вас  увидеть!
Почему же вы покинули Афины и как попали сюда? А тот поэт, Пиндар, тоже  с
вами?
   Он погладил Ио по  головке,  и  девочка  нежно  обняла  его.  Оба  были
настолько растроганы, что даже говорить не могли.
   - Вряд ли ты помнишь Пиндара, Латро, - сказал наконец Гиперид. - Верно?
Наверно, и эту его девицу Гилаейру тоже не помнишь?
   Тут вперед вышел наш спартанец.
   - Я  Пасикрат,  сын  Полидекта,  являюсь  здесь  представителем  принца
Павсания, сына Клеомброта. Мой повелитель, регент Спарты, одержал  славную
победу в битве при Платеях.
   - А я Гиперид, сын Иона, - представился Гиперид.  Ио  пояснила  мне  на
ухо, что это значит: Гиперид из ионийцев и очень этим гордится, а Пасикрат
из дорийцев. - Я командую кораблями "Европа", "Эйидия" и "Клития".  Только
сейчас корабли мои на берегу, - он мотнул головой куда-то на  запад,  -  а
большая часть команды со мною вместе строит эти боевые башни.
   - Я слышал, - сказал  Пасикрат,  -  что  ты  продал  раба  Латро  одной
афинской гетере?
   - Это правда, я его продал Каллеос. - Гиперид помолчал,  поглядывая  на
Пасикрата и  Дракайну  и  словно  решая,  не  причинят  ли  эти  двое  ему
каких-либо неприятностей. - Незаконно, конечно,  ведь  женщинам  в  Афинах
иметь  собственность  запрещено.  Все  ее  имущество   якобы   принадлежит
человеку, которого Каллеос называет своим племянником и каждый год  платит
ему безумные деньги только за право называть его так.
   - У нас в Спарте более разумные правила - мы  вранья  не  любим.  Учти,
теперь Латро и девочка принадлежат  нашему  регенту;  твоя  знакомая  сама
передала их ему.
   - Ну так пусть сперва заплатит! - задохнулась от негодования Ио.
   - Заплатит, можешь быть уверена. И  запомни:  у  нас  в  Спарте  детей,
которые без разрешения встревают в разговор, секут кнутом. - Пасикрат даже
не взглянул на Ио. Он не сводил глаз с Гиперида. - Выполняя здесь  функции
стратега спартанцев, я весьма заинтересовался твоей боевой башней. Неужели
ты надеешься сделать ее такой же высокой, как крепостная стена? Ведь ты не
можешь даже измерить высоту этой стены?
   Гиперид прочистил горло и начал:
   - При всем моем уважении к тебе, стратег, ни одно из твоих  утверждений
не верно. Во-первых, нужно, чтобы вершина башни была  выше  стены  и  наши
лучники могли стрелять оттуда в противника  на  стене.  Во-вторых,  высоту
крепостной стены измерить не так уж трудно. Мы ее уже  определили.  Иди-ка
сюда, к передней стенке. -  И  Гиперид  сам  прошел  туда,  показывая  нам
пример. - Видишь эту  дверцу?  Когда  ее  опускают,  она  должна  прийтись
вровень с зубцами  крепостной  стены.  Сзади  есть  лесенка,  которую  ты,
возможно, заметил, и нашим людям стоит лишь взбежать  по  этой  лесенке  и
спрыгнуть на стену.
   - И все-таки, должно быть, нашелся такой  смельчак,  который  сбегал  с
мерной рейкой к стене города, - не сдавался  Пасикрат.  -  Впрочем,  может
быть, глубокой ночью...
   - Нет, зачем же! - усмехнулся Гиперид. - Я сам  измерил  высоту  стены,
причем средь бела дня. Сперва я попросил одного лучника... вот, кстати,  и
он. Подойди-ка сюда, Оиор.
   Огромный бородатый мужчина в  широких  штанах  подошел  к  нам,  шаркая
ногами. В руке он держал молот; ни за спиной, ни на поясе у него не было и
намека на колчан со стрелами. И все  же  я  знал,  что  лысый  Гиперид  не
ошибся: у бородача был зоркий взгляд лучника.
   - Мы привязали к стреле тонкую бечеву,  -  продолжал  Гиперид,  -  Оиор
выстрелил, и стрела  вонзилась  в  землю  у  самого  основания  стены.  Мы
отрезали веревку, и, подтащив стрелу к себе, измерили длину бечевы. Так мы
узнали расстояние от того места, где стоял Оиор, до крепостной стены.
   - Но это еще не высота стены, - возразил  Пасикрат.  -  Разве  что  вам
очень повезло, и вы...
   - Нет, дело тут, конечно, не в везении. Мы воткнули в землю меч,  чтобы
высота его была ровно локоть, и, когда тень от стены достигла того  места,
откуда тогда стрелял Оиор, мы измерили длину отбрасываемой  мечом  тени  и
разделили длину бечевы на длину этой тени. В итоге  и  получилась  искомая
высота стены: сорок семь локтей.
   Лучник Оиор улыбнулся мне и коснулся лба в приветственном жесте.
   Когда мы вернулись в палатку, Пасикрат отослал Дракайну  и  Ио,  а  мне
сказал, протягивая руку:
   - Я вижу, ты снова носишь свой меч, Латро. Отдай его мне.
   Я отстегнул меч и сказал:
   - Смотреть ты на него можешь сколько угодно.
   - Отдай мне свой меч, - повторил он.
   Уже по его чересчур ровному тону я догадался, что он задумал.
   - Нет, - сказал я и вновь пристегнул меч.
   Он свистнул. Наверное, он давно задумал меня проучить, пока мы снова не
отправились осматривать крепостные стены или не встретились с  Ксантиппом,
потому что рабы его  появились  мгновенно.  У  одного  в  руках  было  два
дротика, а у второго - плетка "скорпион" с тремя хвостами. Они вынырнули у
меня из-за спины, а сам Пасикрат тут же перекрыл второй выход, держа  руку
на рукояти меча.
   - Твои люди могут убить меня, - сказал я, - но бить меня они  не  будут
никогда. - Я вспомнил его слова о том, что эта Каллеос якобы продала  меня
регенту. - А если они убьют меня, что скажешь ты своему хозяину?
   - Правду, - пробурчал Пасикрат. - Сест не был взят, ты проявил  леность
и вел себя нагло. Я попробовал дать тебе урок, но ты стал  сопротивляться.
- Его гоплон был прислонен к стене палатки у входа. Заученным движением он
ловко подхватил его и надел на руку. - А теперь  отдай  мне  меч,  плащ  и
хитон, - приказал он мне, - и будь благоразумен.
   - Вот уж никто не считает вас,  спартанцев,  людьми  благоразумными,  -
сказал я.
   - Потому-то все и оказались нашими илотами или скоро будут  ими.  -  Он
глянул на своих рабов: - Ну, Кейр и Текмар, давайте  -  только  не  смейте
убивать его!
   Оба его  раба  были  недостаточно  хорошо  вооружены,  чтобы  захватить
вооруженного мечом воина, так что случившееся  в  следующую  минуту  можно
было бы назвать нелепым, если б это не было так  ужасно.  Первым  на  меня
двинулся раб с плеткой, страшно щелкая  тремя  ее  хвостами  в  воздухе  и
рассчитывая меня запугать. Я отступил назад и рубанул мечом  по  "хвостам"
из воловьей шкуры. Он резко отшатнулся и напоролся на  один  из  дротиков,
который держал наготове стоявший позади него второй раб.
   Самое ужасное - что при этом он остался жив и теперь буквально  истекал
кровью. Хватая воздух ртом, точно выброшенная на берег  рыба,  он  выронил
свою плетку и судорожно замахал руками.
   Я подхватил плетку, успев краем глаза  заметить  бросившегося  на  меня
Пасикрата. Кнутовище оказалось из какой-то тяжелой и плотной древесины,  а
"хвосты" самой плетки, с наконечниками из свинца, извивались  так,  словно
готовы были удушить человека. Что было силы я хлестнул плетью Пасикрата по
ногам.
   Однако он оказался проворен и успел закрыться щитом, так что  кнутовище
грохнуло по бронзовой пластине его гоплона. Тогда я  рубанул  сверху  вниз
Фалькатой - это наиболее мощный удар, - и снова он оказался ловчее меня  и
успел поднять щит, хотя клинок  прорезал  бронзу,  точно  кусок  сыра,  до
середины и так же легко вышел наружу.
   Пасикрат пронзительно вскрикнул. Его вопль был похож на  женский,  хотя
бросился он на меня с яростью настоящего мужчины и  заставил  отскочить  в
сторону.
   Я коснулся локтем стенки палатки и заметил свой  свиток.  Он  лежал  на
тюфяке, совсем рядом со мной, так что я быстро наклонился и  схватил  его.
Чем, видимо, и спас себе жизнь: дротик просвистел прямо у меня  над  ухом,
чуть задев его, и этот звук я ощутил как удар. Из рассеченного уха  ручьем
полилась кровь.
   Дротик рассек стенку палатки, я  бросился  в  эту  дыру  и  побежал  на
восток, мимо  палаток,  прямо  через  поля  -  куда-то  по  направлению  к
Персеполису, как мне казалось, в самое сердце Империи, хоть  и  сейчас  не
знаю, откуда мне известны эти географические названия.
   Добравшись до холмов, я отыскал какую-то впадину и рухнул на землю, ибо
бежать больше не было сил. В голове стучало, в ушах слышался странный шум,
будто мчался разлившийся в половодье огромный поток.  Вскоре  серые  тучи,
висевшие низко над землей, рассеялись, и  показалось  солнце,  похожее  на
алую монету. Я мхом унял кровь, текшую из рассеченного  уха,  вытер  палой
листвой измазанный в крови клинок и, развернув свой свиток, прочел из него
достаточно, чтобы узнать, что должен непременно продолжать записи.
   Потом я некоторое время писал, отдыхая и прислушиваясь, нет ли  погони.
Но погони не было. Я решил снова бежать на  восток,  когда  взойдет  луна.
Главное - не забыть, что я беглец и от кого убегаю. "Я должна помнить  все
для тебя", - так сказала Ио, когда мы рассматривали с ней  боевые  осадные
машины афинян. Жаль, что сейчас Ио со мною нет.



41. МЫ - В СЕСТЕ

   Да, я был послан сюда богиней, и никакой это не сон. Как легко было  бы
написать, что мне все это  приснилось!  Многие  так  и  делали.  Однако  я
уверен, что богиня не снилась мне, ибо она-то меня и разбудила.
   А до ее появления мне снился сон о любви, и у женщины в этом  сне  были
волосы цвета воронова крыла, а может, мне так казалось при  лунном  свете.
Глаза ее горели желанием, она сама  льнула  ко  мне,  направляла  меня.  В
темных и спокойных водах озера отражались тысячи  звезд;  на  его  берегах
мужчины в рогатых шутовских масках совокуплялись с женщинами в  венках  из
виноградных лоз; гремели бубны и тамбурины.
   А потом я проснулся.
   Та  черноволосая  женщина  мгновенно  исчезла,  музыка   смолкла.   Мое
рассеченное ухо горело. Вокруг высились темные мрачные скалы,  воздух  был
холодный, влажный, в нем чувствовалось приближение зимы и,  снегопадов.  Я
слышал бормотание ветра среди дубов, и мне  вдруг  показалось  -  не  знаю
почему, - что ветер высказывает вслух мысли самого Зевса, верховного бога,
которому мало дела до простых  смертных.  Мне  показалось,  что  бог  этот
безумно зол и черные мысли обуревают его - ветер будто повторял все  время
одно-два слова, точно призывая кого-то к мести.
   Я сел, и ночь тут же  стала  самой  обычной.  Ветер  продувал  насквозь
дубовую рощу; молодая луна висела низко на западе.  Где-то  вдалеке  завыл
волк. Руки и ноги мои сводило от холода и неподвижности, однако я не  стал
снова укрываться плащом - напротив, у  меня  возникло  желание  немедленно
встать и бежать, спасаться от грозной опасности. Я уже не помнил, от чего,
собственно, бежал  в  горы,  от  чего  спасался,  но  все  сильнее  ощущал
неведомую угрозу. Я потянулся и увидел у своих  ног  этот  свиток;  я  еще
помнил, как засунул его в укромное место среди камней.
   Я хотел поднять его и охнул от ужаса, чуть было  не  закричав  во  весь
голос: я стоял на самом краю пропасти. Всего несколько минут назад я  спал
здесь, ни о чем не подозревая, хотя любое движение могло  бросить  меня  в
этот бездонный колодец! Пропасть была так глубока, что дна ее не достигали
ни серебряный свет луны, ни  сияние  звезд.  Весь  дрожа,  я  бросил  туда
камешек и прислушался, но так ничего и не услышал, напрасно напрягая  свой
слух и слыша лишь тяжкие удары собственного сердца.
   Хотя мой камешек так и не достиг дна той пропасти, в глубине  ее  вдруг
что-то шевельнулось. Стены-то в ней, по крайней  мере,  были,  и  по  этим
стенам метались странные белые  и  светло-зеленые  проблески,  не  слишком
яркие  и  какие-то  далекие.  Порой  они  напоминали  муравьев  на  стенах
запечатанной гробницы, порой будто перелетали бесшумно с  одной  стены  на
другую, подобно летучим мышам, поблескивали и мерцали.
   - Ты бы, конечно, и так нашел меня, - сказал вдруг  кто-то  у  меня  за
спиной, - но я пришла сама.
   Я обернулся и увидел девушку лет  пятнадцати,  сидевшую  на  камне.  Ее
наряд был соткан из  мрачноватых  осенних  листьев,  желтых,  зеленоватых,
красно-коричневых, а чело украшала диадема с черным  камнем.  Хотя  сидела
она спиной к лунному свету, я ясно мог видеть ее лицо: оно напоминало лицо
голодного и больного ребенка, как у тех девочек и мальчиков,  что  торгуют
собой в нищих кварталах больших городов.
   - Скоро ты удивишься тому, что произошло с твоей книгой, - сказала она.
- Я сохраню ее для тебя; но теперь возьми свой свиток  и  уходи  от  моего
порога.
   Когда она говорила, мне  было  страшнее,  чем  на  краю  той  пропасти;
возможно, если бы не страх, я бы не подчинился ее приказу.
   - Я уже свернула твой пергамент, причем очень туго, и связала бечевкой;
там же и твой стиль. А теперь сунь свиток за пояс.  Тебе  придется  немало
потрудиться, прежде чем ты снова начнешь делать записи.
   - Кто ты? - спросил я.
   - Называй меня Девой,  как  называл  во  время  нашей  с  тобой  первой
встречи.
   - Так ты богиня? Я не думал...
   Она горько усмехнулась:
   - Что и боги вмешиваются в войну людей друг с другом? Теперь уже не так
часто. Но Незримый слабеет, а мы стали достаточно сильны.  Мы  никогда  не
исчезнем полностью из вашей жизни.
   Я склонил перед ней голову:
   - Как могу я служить тебе, Дева?
   - Прежде всего отпусти рукоять  меча.  Поверь,  против  меня  твой  меч
бессилен.
   Я опустил руку.
   - Во-вторых, поступай так, как велю тебе я,  и  облегчишь  мне  заботу,
которую, желая помочь матери, я взяла на себя. Ты,  конечно,  не  помнишь,
однако некогда я дала тебе обещание: вернуть тебя к твоим прежним друзьям.
   - Значит, ты проявила большую доброту, чем я того заслуживал, -  сказал
я, заикаясь от вспыхнувшей в сердце радости.
   - Я делаю это ради своей матери, а не ради тебя. И ты вовсе  не  должен
благодарить меня. Как и я ничем тебе  не  обязана.  Если  бы  ты  позволил
Пасикрату побить тебя, как и прочих рабов, моя задача была бы куда легче.
   - Я не раб, - возразил я.
   Она снова улыбнулась.
   - Как же так, Латро? Значит, ты даже и не мой раб?
   - Я твой верный слуга и последователь.
   - И как всегда, велеречивый. Запомни, Латро: никто из  людей  не  может
сравниться с богами. Даже в лести и фальши.
   - Ты говоришь, что некогда пообещала отправить  меня  к  моим  близким.
Если это обещание было фальшивым, лучше убей меня сразу.
   - Обещание свое я сдержу, - сказала она и облизнула пересохшие губы.  -
Но я голодна. Чем ты одаришь меня, когда я исполню  твое  желание,  Латро?
Увижу ли я гекатомбу, когда сотня быков исходит дымящейся кровью  на  моих
алтарях?
   Я покачал головой.
   - Я бы и рад был сам перерезать глотки всем этим быкам да еще и пел  бы
при этом, да только их у меня нет. Нет и денег. Все, что у  меня  есть,  -
при мне, ты это видишь сама.
   - Ну  да,  книга,  меч,  пояс  воина,  сандалии  и  рваный  хитон...  И
разумеется, твое тело, но его я у тебя не попрошу:  все  равно  оно  скоро
станет моим. Ну а скажи, готов ли ты положить на мой алтарь все остальное?
   - Все, что ты захочешь!
   - И даже Ио?
   - Кто такая Ио? - спросил я.
   - Рабыня. Говорит, что твоя. Ну  что,  отдашь  мне  ее  по  собственной
доброй воле?
   Я с трудом заставил себя утвердительно кивнуть.
   - Только сперва покажи мне ее, богиня.
   - Ах вот как? Ладно, я не стану просить у тебя Ио. Не стану  просить  и
твою книгу, и меч, и все остальное. Я  облегчу  тебе  задачу:  подари  мне
волка.
   - Всего лишь волка? - Душа моя встрепенулась от радости. -  О,  как  ты
великодушна, как милостива!
   - Так многие говорили. Да, я прошу всего лишь волка. Однако  волк  этот
посвящен моей матери, и ты тоже знал бы о нем, только  ты  все  забываешь.
Итак, я сама позабочусь, чтобы вы с ним встретились, и  помечу  его  своим
знаком, чтобы ты мог отличить его.
   - И об этом я не забуду?
   Она указала мне пальцем: там, передо мной и встающим  солнцем,  высился
холм, однако я сразу понял, что волк - за этим холмом.
   - Летом дни были длинными и вечерняя заря встречалась  с  утренней.  Но
теперь дни становятся все короче; когда снова завоют волки, ты не забудешь
ни меня, ни мои слова. И вот что еще помни: когда волк бросится  на  тебя,
ты не испугаешься. Это он и есть.
   - С радостью выполню твою волю!
   - Ну, не то чтобы с радостью. Особенно когда время придет. А теперь  ты
прежде всего должен вернуться к тем стенам, от которых  бежал,  причем  до
восхода солнца. Успеешь?
   - Но уже заря, - сказал я. - Разве я  могу  бежать  так  быстро?  Я  бы
побежал, если б мог.
   - Враги жаждут твоей крови. Будь осторожен. Когда взойдет солнце,  тебе
встретятся женщина и ребенок, идущие рука об руку. Отдай свой меч ребенку.
Понял?
   - Я так и сделаю.
   - А когда отыщешь того волка, схвати его за ухо,  быстро  перережь  ему
горло  и  произнеси  мое  имя.  Ступай.  Когда  сделаешь,  что  я  велела,
исполнится и мое обещание.
   Город был едва виден  где-то  на  западе,  однако  я  почему-то  хорошо
различал  его  серые  стены,  насупившиеся  сотнями  башен   над   лагерем
осаждавших. Я бросился бежать, и город скрылся  из  виду.  Я  скользил  по
камням, огромными прыжками пересекал покрытые жнивьем поля и действительно
очень быстро оказался среди знакомых палаток.
   Воины пробуждались ото сна; хрипло  играли  трубы;  люди  потягивались,
зевали, надевали латы, опоясывались мечами, брали в руки копья  и  щиты  с
изображением перевернутого быка, знака Афин, и строились; их неровные ряды
окриками  подравнивали   эномотархи   (*159).   Кое-кто   с   любопытством
посматривал в мою сторону, и я помахал свитком над головой, чтобы считали,
что я просто гонец; никто не остановил меня.
   Пробежав лагерь насквозь, я оказался в предместьях Сеста, где раньше во
множестве располагались жилые  дома  и  торговые  ряды.  Теперь  все  было
сожжено - не знаю, осаждавшими или осажденными.