Они
также заявили, что царь непременно накажет  тех  из  них,  кто  остался  в
живых, и что нам уже назначены конники для сопровождения и охраны.
   Затем они обвинили нас в  том,  что  мы  сожгли  священное  изображение
богини Котис. Эгесистрат отвечал, что оно само свалилось в костер, а у нас
вовсе не было желания оскорблять кого-либо из богов, да и  дров  в  пещере
было предостаточно. Он предложил заплатить серебром за изготовление  новой
статуи богини, и они согласились.
   Царица амазонок через Эгесистрата  передала  фракийцам,  что  священные
кони очень испуганы и плохо себя чувствуют  в  темных  стойлах  в  глубине
пещеры, далеко от огня. Двое коней к тому же сорвались с привязи и упали в
темноте в расщелину, так что их пришлось прирезать.
   Когда фракийцы услыхали об этом,  они  помрачнели  и  заявили,  что  мы
нарушили  данную  им  клятву.  Иппофода   (таково   имя   этой   амазонки)
рассердилась и стала что-то выкрикивать  им  на  своем  языке.  Эгесистрат
очень старался  договориться  мирно,  но  амазонки  схватили  фракийцев  и
приставили им мечи к спинам.
   После этого Эгесистрат и Иппофода долго о чем-то спорили, и лишь минуту
назад было наконец решено: одному фракийцу мы  позволим  уйти,  а  второго
оставим в заложниках. Если царь Котис будет  соблюдать  условия  мира,  мы
вернем ему этого фракийца. А если нет - мы его убьем.


   Пока я перечитывал записи о вчерашнем жертвоприношении и клятве, пришли
дети. Они хотели поговорить со мной. Девочку зовут Ио Табайкос, мальчика -
Полос. Девочка - моя рабыня. Во всяком случае, так она сама говорит,  хотя
поцеловала меня в щеку, как дочь, и я посадил ее себе  на  колени.  Она  и
есть та самая Ио, которая помогала мне вчера поить коней -  я  только  что
прочитал об этом в своей книге. Я спросил, не является  ли  и  Полос  моим
рабом.
   Она рассмеялась:
   - Нет. Он мой... я учу его говорить.
   Мальчик широко улыбнулся.
   - Он что, сын одной из этих женщин?
   Ио помотала головой.
   - У них нет сыновей. Если у них рождается  мальчик,  его  отдают  отцу.
Отцы их детей - обычно сыновья Сколота  (*39).  Ты,  наверное,  ничего  не
помнишь про них, хотя несколько сколотов было на корабле Гиперида.  У  них
еще такие длинные бороды, а у одного были очень синие глаза.  Они  отлично
стреляют из лука.
   - Мне сейчас не до сыновей Сколота, -  отвечал  я.  -  Расскажи  мне  о
Полосе.
   - Ну... Он, например, знает о лошадях так много,  как  никто  другой  в
мире. Если бы это он оставался со священными конями, ни  один  из  них  не
сорвался бы с привязи и не свалился в расщелину.
   Мальчик как будто понял, что она сказала, и важно кивнул.
   - Он явно не сын Эгесистрата, даже если та молодая  женщина  приходится
Эгесистрату женой, - сказал я. - Тем более Эгесистрат говорит  на  том  же
языке, что и мы. Он чей, этот мальчик? Кому он принадлежит?
   - Мне, - отвечала Ио. - Я же тебе говорила, хозяин.
   Я погрозил ей пальцем и сделал вид, что сейчас прогоню ее с колен.
   - Не шути со мной. Где его родители?
   Ио пожала плечами:
   - Где-то  на  северо-востоке,  наверно.  Он,  во  всяком  случае,  туда
показывает. Не думаю, правда, что он живет в родительском доме.
   Мальчик покачал головой и сказал что-то вроде: "Энкилин".
   - Они живут в горах, - перевела Ио. - Покажи хозяину то, что ты  нашел,
Полос.
   Мальчик застенчиво отступил  и,  порывшись  в  складках  драной  козьей
шкуры, служившей ему одеждой, достал  оттуда  маленький  кожаный  мешочек.
Когда я протянул руку, он развязал кожаные завязки и высыпал мне на ладонь
звонкие золотые монеты.
   Я даже присвистнул:
   - Ничего себе! Где ты нашел столько денег, Полос?
   Он  взглянул  на  Ио,  словно  прося  у  нее  разрешения  ответить  мне
по-эллински, и сказал:
   - Взял у убитого.
   - У одного из убитых тобой, хозяин, - пояснила Ио. - Он  считает,  что,
раз это ты его убил, деньги принадлежат тебе.
   Я задумался.
   - Может, мы лучше разделим их? Половину тебе, Полос, а половину мне?
   Мальчик энергично закивал.
   - Только пусть моя доля хранится у Ио,  а  то  сам  я  забуду  об  этих
деньгах. Она меня знает. Но только никому не говорите, что у вас есть  так
много денег, иначе вам глотки перережут. Поняли?
   Мы  пересчитали  монеты  и  разложили  их  на  две   кучки.   Их   было
восемнадцать, каждая размером примерно с ноготь моего мизинца. Ио  сбегала
и принесла тряпку, в которую мы завязали мою долю -  девять  монет.  Полос
ссыпал свои монеты обратно в мешочек и тоже отдал Ио.
   - Послушай, - спросил я у Ио, - сколько пелтастов, по-твоему, напали на
нас нынче утром?
   - Много. Их было гораздо больше, чем нас.
   Я кивнул:
   - А сколько это - много?
   - Десятка два, а может, и три.
   - А могло их быть восемнадцать? Или давайте лучше пересчитаем убитых  -
тогда проще будет определить, со сколькими мы сражались. Вы с  Полосом  их
не считали?
   - Я только тех считала, которых ты убил,  -  ответила  Ио.  -  Их  было
семеро.
   Мы пошли взглянуть на убитых; всего их оказалось  одиннадцать.  Тот,  у
которого был мешочек с монетами, был в шлеме; у  него,  по  словам  детей,
было еще и кольцо на пальце, но кто-то уже снял его. Он  смотрел  на  меня
невидящим взором, лишенным всякой ненависти.
   - Ио, - сказал я, -  Эгесистрат  считает,  что  Полос  может  оказаться
фракийским шпионом. А ты как думаешь? Можно ему доверять?
   Не успела она ответить, как Полос, подняв  обе  руки  вверх  и  яростно
мотая головой, отбежал в угол пещеры.
   - Он не хочет слушать чужие секреты, - объяснила Ио. - Видимо, чтобы ты
не думал, что он что-то специально вынюхивает, а потом доносит.
   - Ну, раз так, можно считать, что никакой он не шпион. Но кому здесь мы
можем полностью доверять?
   - Чернокожему.
   - Так, это хорошо. А как насчет Эгесистрата и его жены? И царицы?
   Ио покачала головой.
   - Почему ты так думаешь? - спросил я.
   - Ну, Иппофоде надо заботиться о своих амазонках и действовать так, как
велит ее бог - перегнать священных коней в большой храм Ареса, что на юге,
и так далее. В первую очередь она будет думать об этом, а не о нас.
   - Очень хорошо. А Эгесистрат?
   Ио неуверенно передернула плечами.
   - Во-первых, его гораздо больше заботит Элата; никогда не видела,  чтоб
мужчина так беспокоился о  женщине!  Когда  ты  прочел  про  нее  в  своем
дневнике, то так и не рассказал мне, что там написано.  А  сейчас  ты  это
помнишь, хозяин?
   - Нет, но я потом еще раз все прочитаю, когда будет время. Так,  теперь
дальше.
   - Эгесистрат творил разные чудеса и предсказывал будущее для варваров -
я имею в виду персидское войско, а не здешних варваров! Ты  тоже  сражался
на стороне Великого Царя. И мой родной  город  тоже  входил  в  число  его
союзников.
   - А чернокожий? - спросил я.
   Ио кивнула.
   - Стало быть, мы все были на одной стороне? И  у  нас  нет  достаточных
причин, чтобы не доверять ему, Ио?
   - Да, но теперь он служит Гипериду!  Впрочем,  и  мы  тоже.  А  Гиперид
сражался против Великого Царя. Видишь, как все перепуталось?
   - Похоже на то.
   - Кроме того, Эгесистрат ненавидит спартанцев так же сильно, как  любит
Элату. Я и сама их не люблю,  но  они  в  дружеских  отношениях  с  родным
городом Гиперида.
   - Так, - сказал я,  -  вполне  достаточно.  А  теперь  приведи  ко  мне
чернокожего.
   - Позволь сперва еще кое-что сказать тебе, хозяин.  Я  обещала  Полосу,
что непременно скажу тебе об этом.
   - Конечно, говори, - отвечал я. - Тем более если это для вас так важно.
Что же ты хочешь мне сказать?
   - Видишь ли, хозяин, Эгесистрат и царица Иппофода  обсуждали,  что  нам
следует предпринять дальше... ну, как обычно... Но ведь это  тебе  следует
решать, как нам быть дальше! Так говорит  Полос,  и  я  тоже  так  считаю.
Амазонки - прекрасные воины, я и  не  думала,  что  женщины  способны  так
здорово сражаться, пока сама не  увидела.  Чернокожий  просто  великолепно
дрался, а Эгесистрат вообще был похож на раненого льва. Но фракийцы боятся
вовсе не их, а тебя! Я все время была у тебя  за  спиной  нынче  утром,  с
мечом наготове, и видела их лица. Полос говорит, они тебя "героем"  зовут!
Считают, что в  тебя  вселился  Плейстор,  даже  если  ты  об  этом  и  не
подозреваешь!
   Когда она замолчала, я спросил:
   - Это все?
   - Ты же иногда видишь богов, господин мой! Да-да, ты  их  видишь.  Один
раз ты видел Царя  Нисы,  даже  касался  его,  а  потом  и  я  смогла  его
увидеть... Он был старый и был похож на нашего чернокожего, вот только...
   - Давай, давай, что было дальше?
   - Однажды, еще до того, как Светлый бог отдал меня  тебе,  я  ходила  в
театр, дома, в Фивах. Это  стоит  очень  дорого,  но  иногда  какой-нибудь
богатый человек покупает места  для  бедных,  так  сделал  и  мой  прежний
хозяин. Актеры все-были в масках, но зрители об этом не знали...
   - Что за чушь ты несешь, Ио, - заметил я. - При чем тут  театр?  Иди-ка
лучше да приведи сюда чернокожего.
   Обиженная, она поднялась и гордо выпрямилась, глядя мне прямо в глаза:
   - Ты можешь побить меня, господин, если хочешь. Только я знаю,  что  не
побьешь. Неужели мы могли бы так долго удерживать эту пещеру, если бы тебя
не было с нами? Я понимаю,  эта  Апсинфия  -  всего  лишь  жалкое  убежище
варваров и расположена на самом краю  света,  но  у  здешнего  царя  сотни
воинов, может быть, даже сотни тысяч!
   С этими словами она и ушла. Я все это записал и стал ждать,  когда  она
вернется вместе с чернокожим.



19. МОЙ ПОЕДИНОК С ЦАРЕМ

   Эобаз-мидиец, схватка в храме, стратег из Спарты -  эти  и  еще  многие
другие новости принес Клетон. Все это я должен записать, потому  что  пора
ложиться спать, а потом я все позабуду.
   Когда я начинаю припоминать  утренние  события,  то  вижу  перед  собой
женские головы на копьях; длинные темные волосы мертвых женщин мокнут  под
дождем... Нас сопровождали высокородные всадники в  кольчугах  из  золотых
колец, и на их копьях как раз и красовались отрубленные головы. Но тем  не
менее - хотя нас было очень мало и мы были не слишком хорошо вооружены - я
вскоре заметил, что они нас боятся.
   Иппофода ехала впереди на белом жеребце из священного табуна. За ней  -
Эгесистрат, Элата, чернокожий и я; потом дети, причем Полос тоже верхом на
белом жеребце. Затем шли белые кони  без  всадников,  а  замыкали  шествие
остальные амазонки, гоня священных лошадей впереди себя.
   И все же отрубленные женские головы привели меня в ярость. Заметив, что
фракийцы нас боятся, я обогнал царицу Иппофоду и остальных  и  спросил  на
языке эллинов у благородных фракийцев, у  которых  на  копьях  красовались
столь ужасные  символы,  где  они  взяли  эти  головы.  Фракийцы  пытались
изобразить, что не понимают меня, но я ясно видел,  что  они  все  отлично
поняли, потому что оба покраснели от гнева.
   - Мы считали вас  настоящими  воинами,  но  ошиблись,  -  сказал  я.  -
Истинный воин никогда не станет хвастать  тем,  что  убил  женщину.  Воины
убивают мужчин, а  женщин  забирают  в  свои  дома,  чтоб  грели  хозяевам
постель. Вы что, и детскими головами свои копья украшаете?  А  может,  вам
кажется, что особая воинская доблесть в том, чтобы насадить на  наконечник
копья грудного младенца?
   Они промолчали  и  отвернулись  -  в  разные  стороны,  явно  не  желая
встречаться со мной взглядом.
   - Когда мальчик идет на охоту, - продолжал я, - он убивает  медвежонка,
но всем говорит, что убил большого медведя, не зная еще, что придет и  тот
день, когда он действительно  повстречает  такого  медведя.  И  тогда  ему
действительно понадобится короткое копье, чтобы...
   Эгесистрат попросил меня замолчать.
   - Я замолчу, - отвечал я ему,  -  если  они  отдадут  мне  головы  этих
женщин, чтобы мы могли достойно предать их огню.
   Тогда один из фракийцев что-то сказал Эгесистрату  на  своем  языке,  и
Эгесистрат перевел мне, что они  согласны  отдать  эти  головы,  когда  мы
доберемся до храма Бога войны, и позволят нам предать их огню в  священном
очаге. Я промолчал, но дал коню шенкеля и на всякий случай выехал  вперед,
чтобы держать в поле зрения этих фракийцев с головами на копьях.
   Сперва фракийцы вроде бы держали свое слово. Царь уже ждал нас в храме,
одетый в золотую кольчугу и богатый плащ; за  ним  стоял  старик  с  белой
бородой, также в богатых одеждах, и множество высокородных фракийцев.  Все
они были верхом на великолепных конях. Когда царь увидел  меня,  лицо  его
покраснело от гнева, а когда  он  заметил  мальчика  верхом  на  священном
жеребце, то разозлился еще больше; но тут один из фракийцев что-то  сказал
ему, и царь, а за ним и старец согласно закивали. Женские головы  сняли  с
копий и передали амазонкам, держа за волосы. Амазонки бережно приняли их в
руки. В священном очаге уже горел огонь. Царица  Иппофода  что-то  сказала
амазонкам и воздела руки, обращая свою молитву к Богу  войны.  После  чего
головы были поставлены прямо на горящие  дрова  и  завалены  сверху  мелко
нарубленным хворостом.
   Когда пламя поглотило их, царь обратился к фракийцам, которые пришли  в
храм с ним вместе. Эгесистрат тихим голосом переводил его речь  амазонкам,
а Полос - чернокожему, Элате, Ио и мне (хотя он говорит  на  языке  Эллады
хуже, чем я).
   - Слушайте меня! - сказал царь. - Вы все помните нашу клятву. Осмелится
ли кто-либо утверждать, что она ничего не стоит?
   У царя был сильный, глубокий голос, внимательные ясные  глаза.  Странно
звучал неуклюжий перевод Полоса по сравнению со звенящей металлом  царской
речью.
   - Мы поклялись, что они уйдут с миром. И никто не  посмеет  нанести  им
никакого оскорбления - хотя в честном бою мы бы рассеяли их,  как  мякину.
Однако никаких схваток с ними больше не будет!
   И эти слова повторили за ним все фракийцы.
   - Золото, что они заплатили нам за священных коней  Гелиоса,  пойдет  в
его храм. Тамирис проследит за этим. - Он бросил взгляд в сторону  старца.
- И эти люди уйдут с миром!
   И снова  фракийцы  эхом  повторили  его  слова.  После  чего  старец  и
несколько благородных фракийцев вывели из-за занавеса в задней части храма
Эобаза-мидийца. Эгесистрат и чернокожий с облегчением вздохнули,  а  у  Ио
вырвалось:
   - Ну наконец-то!
   Мидиец был высок и силен, лицо  его  украшал  шрам,  выходивший  из-под
черной бороды; он был более темнокожий,  чем  Эгесистрат,  но  все  же  не
такой, как наш чернокожий.
   Тут царь вновь заговорил, но Полосу было не до перевода: он подбежал  к
Эобазу и стал рассматривать его меч  и  лук.  Эгесистрат  тоже  ничего  не
перевел амазонкам,  поскольку  обнимал  Эобаза,  говоря  с  ним  на  языке
мидийцев, как мне кажется, хотя несколько слов я все же разобрал и по этим
словам, а также - по жестам Эгесистрата понял, что он  попозже  представит
Эобазу всех нас, когда для этого будет время.
   Эобаз взял возвращенное ему оружие, и мы вышли из  согретого  священным
огнем  помещения  храма  под  моросивший  снаружи  ледяной  дождь.  Царица
Иппофода указала на тех священных коней, которых хотела бы  взять,  выбрав
того жеребца, на котором  приехала,  и  еще  трех  других.  Все  это  были
великолепные животные. Амазонки тотчас же надели  на  них  уздечки.  Потом
Иппофода отсчитала золотые монеты в руки старца - очень много  монет,  как
мне показалось. Царь попробовал некоторые на зуб - высока ли проба золота.
Когда была отсчитана последняя монета, один  из  пелтастов  принес  старцу
весы, чтобы взвесить золото. Я не понял, что именно  он  сказал,  но  было
ясно, что он вполне удовлетворен результатом.
   Настал самый острый момент, и все это понимали.  Чернокожий  прыгнул  в
седло.  Эгесистрат   тут   же   последовал   его   примеру,   как   всегда
взгромоздившись на коня вместе с костылем. Но тут царь  крикнул  на  языке
эллинов и почти так, как мог бы самый настоящий эллин:
   - Погодите! Мы обещали, что вы уедете с миром. Однако, если один из вас
предпочтет честный бой, наша клятва нарушена не будет.
   Тут я окончательно удостоверился, что эти фракийцы знают язык  эллинов:
все они тут же зашевелились в седлах, а многие приготовились пустить в ход
оружие.
   Эгесистрат громко возразил:
   - Но мы вовсе не хотим ни с кем драться! Дайте же нам уехать  с  миром,
как и обещали.
   Тут старец обратился к царю по-фракийски. Мне показалось, что  он  тоже
призывал к миру, но царь гневно покачал головой.
   - Не твое дело! - сказал он Эгесистрату. - И других ваших это  тоже  не
касается - кроме одного. - И хотя обращался он к Эгесистрату,  но  смотрел
прямо на меня. - Остальные могут ехать с миром. Впрочем, и он тоже -  если
захочет. Мы обещали вам это. Но если он пожелает участвовать в поединке  с
оружием в руках - как один герой с другим героем! - ему стоит  только  это
сказать.
   - Он не желает этого! - резко выкрикнул Эгесистрат. - В седло, Латро!
   - Да, - повторил царь. - В седло, Латро! И еще тебе понадобится  копье.
Эй, кто-нибудь, принесите копье, да получше!
   Не думаю, чтобы царь делился своими планами со своими  советниками,  но
по крайней мере один из них явно знал, что сейчас произойдет, ибо  тут  же
оказался рядом со мной, протягивая мне новое копье.
   Я не стал его брать.
   - Ты называешь себя героем, - сказал я царю, - и, как  я  понимаю,  это
истинная правда, ибо только дурак станет без нужды сражаться с героем. - Я
подошел к своему коню и хотел сесть в седло, но один  из  фракийцев  ткнул
его в бок кинжалом; конь заржал от боли и отскочил, испуганно кося глазом.
Фракиец ткнул в меня копьем - чуть ли не в нос.
   Иппофода метнулась к царю - она была выше его ростом,  лицо  ее  пылало
гневом, глаза метали синие молнии. Не знаю, что она ему сказала, но сперва
она указала на небо, затянутое низкими тучами, потом на храм, потом  опять
на небо; голос ее был подобен рыку пантеры. Чернокожий хотел  броситься  к
ней на помощь, но множество фракийцев вцепились  в  его  коня,  стащили  с
седла и бросили на землю. Царь старался не смотреть на Иппофоду, неотрывно
следя взглядом за мной.
   - Как же ты глуп! - сказал я. - Ты ведь сам объявил своему народу,  что
отпустишь нас с миром, и сам же нарушаешь данную тобой клятву! Разве ты не
знаешь, что именно так многие цари потеряли свой трон?
   - А ты захвати его, если сможешь! - завопил царь и плюнул мне в лицо.
   Мне кто-то снова подсунул копье, и теперь уже я  его  взял.  Все  сразу
умолкли. Державшие чернокожего фракийцы  отпустили  его  и  отступили;  он
поднялся, отирая грязь с лица и одежды; его изуродованное раной лицо  было
похоже на маску ярости.
   Эгесистрат подъехал поближе, и его никто не остановил. Царь сказал:
   - Если желаешь говорить, прежде чем мы начнем поединок, слезь с коня!
   Эгесистрат кивнул:
   - Только из уважения к тебе, царь.
   Он сполз с коня, держась за седло, и встал, для прочности  как  следует
опершись на костыль.
   - Царь Котис, - начал он, - ты поклялся перед своими и  нашими  богами,
что отпустишь нас с миром. Отпусти же нас, пока не пролилась твоя  царская
кровь! Может, боги еще простят тебя!
   - Если это все, что ты хотел  сказать,  -  отвечал  царь,  -  то  лучше
замолчи, или мы забьем тебе рот навозом.
   Эгесистрат повернулся ко  мне  и  спросил  так  тихо,  что  я  еле  его
расслышал:
   - Ты знаешь, как бьются на копьях, Латро?
   - Не уверен, - сказал я, - но вряд ли тут нужна особая наука.
   Фракийцы, заслышав мои слова, заулыбались  и  стали  подталкивать  друг
друга локтями, натягивая уздечки.
   - Учти, он в шлеме! У тебя тоже еще вчера был шлем, но ты  его,  видно,
где-то оставил. Дать тебе другой?
   Я отрицательно покачал головой.
   Царь крикнул:
   - Копье тебе дали? В седло!
   Я спросил его, где будем биться - в поле или на склоне холма.
   - Нет, - и он показал мне рукой, - езжай вон до той рощи, там  разверни
коня и жди моего нападения.
   Иппофода что-то быстро сказала Эгес