ки при дневном свете должны потренироваться  в
том, что нам  придется  делать  ночью.  Ио  тоже  хочет  пойти;  Гиппоклис
говорит, что это разрешается, хотя ей придется остаться в толпе  зрителей.
Эти слова "все мы должны собраться" я пишу на полу дворца своей  памяти  -
перед золотым шаром солнца, который катят синие жуки-скарабеи.
   В-четвертых, наконец, опишу порядок прохождения церемонии,  потому  что
не уверен, будет ли у меня возможность что-либо записать после  репетиции.
Сперва будет петь  мужской  хор,  затем  принесут  жертву  от  имени  всей
Лаконии. Предполагается, что знамения  будут  благоприятными,  потому  что
несколько раз уже выясняли, чего именно хочет богиня,  и  каждый  раз  она
настаивала, чтобы церемония состоялась.
   После жертвоприношения будут произнесены речи в честь Фемистокла и тех,
кто получает право гражданства; я точно не знаю, сколько их и как все  это
будет происходить. Затем выступит сам Фемистокл  -  с  хвалебной  речью  в
адрес спартанцев и их союзников, прославляя их за ту великую роль, которую
они сыграли в этой войне.
   Затем на  голову  его  возложат  венок  из  клевера.  Сделают  это  два
спартанских  царя.  (Мне  кажется  очень  странным,  что  Спарте  так   уж
необходимо иметь двух царей, но Аглаус и Ио дружно подтверждают,  что  это
так и есть. Полос же знает об этой  стране  не  больше  меня.)  Мы  должны
кричать  очень  громко  и  радостно,  когда  этот  венок  будут  возлагать
Фемистоклу на голову. Затем ему преподнесут  дары;  насколько  я  понимаю,
каждый из пяти архонтов, царица Горго и  регент  -  все  они  сделают  ему
какие-то  редкие  и  драгоценные  подарки,  после   чего   сам   Фемистокл
преподнесет в дар Царю богов, Зевсу, белоснежного  бычка.  (Этот  бычок  -
один из тех даров, которые он должен получить.)
   До этих пор я и все те, кто будет назван свободными  гражданами  Спарты
(периэками), будем всего лишь зрителями; но затем мы должны отбросить свою
одежду и омыться в водах  Эврота.  Затем  помощники  благовонными  маслами
умастят  наши  тела  и  подадут  нам  полотенце  и  новую  белую   одежду.
Соответствующим образом подготовившись, мы построимся в колонну  во  главе
со мной и Гиппоклисом (я должен стоять справа от  него)  и  пройдем  перед
храмом Ортии, где нам дадут факелы и подношения для богини и жриц, заранее
приготовленные нашими помощниками. (Во время подношения нами  даров  будет
петь женский хор.) Затем мы по очереди обойдем все храмы  Спарты.  Первыми
должны идти танцоры, за ними женский хор, а потом уже  мы,  вторя  припеву
каждой песни - мне сказали, что припев всегда короткий и очень  простой  и
что он нам успеет надоесть еще во время репетиции. В каждом из храмов  сто
человек совершат жертвоприношения. (Всех их уже предупредили об  этом;  мы
так и будем идти - по сто.)
   Когда мы вернемся к храму Ортии, я должен  буду  поднести  богине  свои
дары, и вместе со мной дары принесут  все  те,  кто  еще  не  успел  этого
сделать. Регент Павсаний,  пятеро  судей  и  оба  царя  пройдут  по  рядам
неофитов в сопровождении жриц. По мере того,  как  они  будут  каждого  по
отдельности провозглашать свободным, стоящая рядом  жрица  будет  надевать
неофиту на голову венок из диких цветов. Я буду первым из освобожденных  -
обряд  этот  совершит  сам  регент  и  царица  Горго.  Я  должен   каждого
поблагодарить - кратко, внятно, искренне, но скромно. Как только я закончу
свою речь, я должен бросить свой факел в реку.
   К тому времени, когда  будет  освобожден  последний  раб,  должно  быть
готово  мясо  жертвенных  животных.  И  начнется  всеобщий  пир.  И,   как
предупреждал меня Симонид, вино польется рекой.
   Во дворце моей памяти есть одна статуя  -  Гидра  с  семью  головами  и
четырьмя лапами. Я все предстоящие действия распределил по  ее  головам  и
конечностям:  первые  жертвоприношения,  речи,   выступление   Фемистокла,
подношение  ему  даров,  его  собственное  жертвоприношение  богам,   наше
очищение в реке, распределение факелов и жертвенных даров, прохождение  по
городу, мои дары богине, церемония освобождения  от  рабства  и  утопление
факела в реке.
   Ио спросила, не видел ли  я  нашего  чернокожего.  Мы  отыскали  его  в
гимнасии неподалеку, где он смотрел, как Гиппоклис учит  Полоса  орудовать
спартанским мечом. Ио показала нам маленькую комнатку  без  окон  напротив
той, где спим Ио,  Полос  и  я.  Там  всего  лишь  пара  дубовых  колодок,
укрепленных бронзой и железом; на полу кровавые  пятна.  Ио  с  чернокожим
нашли на стене место, где ее чинили. Они говорят, что здесь  был  заключен
один человек, которого мы знаем, однако он бежал, проломив эту стену.  Оба
предупредили меня, чтобы я никому ничего об этом не говорил. Мы  вышли  из
этой комнаты так, что никто нас не заметил, хотя, когда мы шли через двор,
нас видел один из подручных Киклоса.
   Ио говорит, что будет очень рада поскорее покинуть Спарту  -  ей  здесь
очень не нравится. Мне тоже, хотя после завтрашних событий это  будет  мой
город. Ио попросила меня узнать у Киклоса, когда мы отправляемся в  Дельфы
на Игры.


   Мы поужинали в казармах той моры (*72), в  которой  состоит  Гиппоклис.
Это длинное помещение с низким потолком, где нет ничего,  кроме  столов  и
скамей. Ио сказала, что мы уже однажды ели в таком доме, когда были  здесь
в прошлый раз, и предупредила меня, чтобы я даже не  пробовал  их  суп.  Я
вскоре увидел, однако, что все спартанцы едят его с удовольствием, и  тоже
попробовал, однако он  показался  мне  каким-то  горько-соленым.  Копченая
свинина, лук и ячмень,  тушенные  вместе,  составили  второе  блюдо,  хотя
Гиппоклис говорит, что вообще-то мясо им дают очень редко.
   Потом я сидел  и  слушал  разговор  Киклоса  с  Гиппоклисом  и  другими
молодыми людьми, хотя кое-кому из них мое присутствие явно не нравилось. Я
бы не сказал, что Киклос красноречив, да и голос у него не благозвучный, а
фразы редко бывают удачно построены - однако молодые люди впитывали каждое
его слово.
   Раб принес вино и сушеный инжир. Я хотел разбудить Ио и  Полоса,  чтобы
они тоже полакомились, но Киклос покачал головой. А я все-таки спрятал для
каждого по одной большой ягоде.
   Хотя обо всем здесь говорилось  как  о  чем-то  обыденном,  кое-что  из
сказанного Киклосом показалось мне просто невероятным.  Он  рассказывал  о
Кире (*73), царе варваров, который завоевал многие страны и  народы.  Один
из его советников предложил ему перенести столицу Персидской империи туда,
где климат помягче, а земля более плодородна. Кир отказался,  заявив,  что
мягкая земля плодит мягких людей. Затем  Киклос  заговорил  о  плодородных
землях Лаконии, где во множестве  произрастает  пшеница,  ячмень  и  самые
разнообразные фрукты, и спросил: отчего же тогда  спартанцы  оказались  не
такими же "мягкими", как их земля?
   Киклос также говорил о законе, который превращает женщину во  вдову  на
все то время, что ее супруг находится за пределами  своей  родной  страны.
Сперва он спросил у  молодых  спартанцев,  справедлив  ли  этот  закон  по
отношению к мужу, а потом (когда никто не  ответил  на  первый  вопрос)  -
справедлив ли он по отношению к жене. Молодые люди заспорили  и  пришли  к
выводу, что он несправедлив по отношению к обоим: мужчина не должен терять
то, что принадлежит ему по праву, стоит ему покинуть свой дом,  а  женщина
не должна подвергать риску доброе  имя  своего  мужа  только  потому,  что
находится с ним в разлуке. Киклос объяснил причину, по которой был  принят
этот закон: это  было  сделано  во  имя  процветания  Спарты,  чтобы  дети
рождались вне зависимости от наличия в домах мужей. А я еще подумал:  вряд
ли  у  мужчин  после  этого  могла  возникнуть  слишком  большая  тяга   к
путешествиям.
   - Ты бы оставил здесь свою жену, Латро? -  спросил  Киклос.  -  Теперь,
когда знаешь этот наш закон?
   Я сказал, что нет, и все засмеялись.
   - Ну тебе беспокоиться нечего, -  сказал  он.  -  Этот  закон  применим
только к спартиатам, а не к вам.  -  Но  мне  кажется,  что  он  абсолютно
справедлив: я-то, конечно же, забуду свою жену сразу же, как нас разлучат.
На самом деле весьма вероятно, что я  и  сейчас  женат,  только  жена  моя
считает себя вдовой! Видишь ли, - продолжал он, -  наш  город  в  основном
ведь защищают именно спартиаты, а не периэки, хотя мы можем в случае нужды
призвать в свою армию и вас. Видел ли ты, сколь мощны наши стены?
   Я сказал, что вообще никаких стен не видел и даже не  думал,  что  этот
город окружен стеной.
   - Он окружен стеной из наших щитов! -  напыщенно  провозгласил  Киклос.
Потом зевнул и потянулся. - У нас завтра полно дел - боюсь, как бы  мы  не
проспали.
   Я встал вместе с остальными, намереваясь идти, однако он  жестом  велел
мне остаться.
   Когда все ушли, я сказал:
   - С твоей стороны очень великодушно было принять в своем  доме  меня  и
этих детей, однако, боюсь, мы тебя сильно стеснили. Впрочем, скоро  мы,  я
надеюсь, будем уже на пути в Дельфы, и ты вздохнешь с облегчением.
   Он только отмахнулся, наливая мне еще вина. Налил он и себе.
   - Гиппоклис говорит, ты отлично владеешь мечом?
   Я сказал, что вроде бы не хвастал ему этим.
   - Да нет, - покачал головой Киклос, - он просто учил твоего мальчишку и
обнаружил, что ты уже успел  многое  из  своего  искусства  ему  передать.
Пасикрат говорит, что ты ему  руку  отсек  и  вообще  в  тебе  есть  нечто
сверхъестественное. То же самое говорит и наш регент...
   - По-моему, - сказал я, - я самый обыкновенный человек.
   - Ну нет - обыкновенные люди никогда так о себе  самих  не  скажут!  По
словам Фемистокла, ты все забываешь. А завтра утром ты будешь помнить  то,
что я говорю тебе сейчас?
   Я сказал, что запишу все это в дневник, а утром перечитаю.
   Киклос открыл сундук, на котором сидел, и вытащил два деревянных  меча.
Один он протянул мне.
   - Только в лицо не бить, хорошо? Все остальное  как  всегда.  А  теперь
попробуй меня убить.
   Я ударил его по руке. Он очень ловко  парировал  и  стал  наступать;  я
перехватил его за запястье, швырнул на пол и приставил свой деревянный меч
ему к горлу.
   Когда он поднялся на ноги и отдышался, то спросил:
   - Как же так получается, что этой науки ты не забываешь?
   Я объяснил, что умение и память - вещи различные.
   - А ты умеешь управлять колесницей? С четверкой лошадей справишься?
   Я сказал, что не знаю этого.
   - Утром тебя об этом будет спрашивать Павсаний. Не пройдет и суток, как
ты будешь объявлен жителем Спарты и его подданным. Что ты ответишь ему?
   Я сказал, что, разумеется, попробую, если этого пожелает правитель моей
новой родины.
   Киклос отвернулся и прошелся по двору, больше на меня не глядя.
   - Наш авторитет значительно упал, -  бормотал  он.  -  Сперва  Марафон,
потом Платеи, Микале, Сест... Однако мы вскоре выведем Фемистокла из игры,
а тогда посмотрим. Если мы победим  на  Пифийских  играх  -  а  мы  просто
обязаны  выиграть  скачки  на  колесницах!  -  и  храбро  выступим  против
какого-нибудь из городов Великого Царя...
   Я спросил, почему он хочет убить Фемистокла.
   - Нет-нет, напротив! -  сказал  он.  -  Я  намерен  возвеличить  его  -
буквально осыпать его почестями и подарками! За такое  никто  никогда  нас
винить не станет.



36. ЗАПЯТНАННЫЕ КРОВЬЮ ДОСПЕХИ

   Порванная одежда, искореженные латы и оружие  висели  в  зале  царского
дворца.
   - Все  это  принадлежало  царю  Леониду,  -  пояснил  нам  сын  регента
Павсания, Плейстоанакс. - Мой отец подобрал все это у Фермопил, когда  вез
домой тело Леонида. Мой дед и царь  Леонид  были  братья.  Пожалуйста,  не
трогайте здесь ничего, мой отец никому не позволяет трогать эти вещи!
   Я убрал руку, которой дотронулся  было  до  хитона  покойного  царя,  а
Фемистокл заверил юношу, что  мы  ничего  трогать  не  будем.  Ио  шепнула
Полосу:
   - Значит, ты хочешь стать великим воином? Видишь,  какую  цену  за  это
приходится платить?
   Полос, похоже, ее даже не слушал; потрясенный, он лишь смотрел  на  все
вокруг огромным темными глазами.
   - Все мы смертны, - сказал Плейстоанакс. - Я знаю, что должен  умереть,
но я бы очень хотел умереть так, как он, - в рукопашной  битве  с  врагом,
видя его лицо!
   - Вряд ли он видел лицо того, кто его убил, - заметил я. - Ему  нанесли
сзади удар дротиком.
   Плейстоанакс улыбнулся:
   - Я вижу, ты многое знаешь о том героическом  сражении,  господин  мой.
Да, царь Леонид прорвал оборону варваров и угрожал их  предводителю,  один
из стражников которого и убил Леонида именно так, как ты сказал.
   Фемистокл смотрел на меня прищурившись.
   - Не думаю, чтобы Латро мог помнить историю Леонида -  если  он  вообще
когда-нибудь ее слышал. Как ты это узнал, Латро?
   - По его хитону. Там большое кровавое пятно на плече у  ворота,  однако
на боках крови почти нет; и мне еще кажется, что  Леониду,  уже  мертвому,
кто-то отрубил ноги и руки. А вот след от той раны, что оказалась для него
смертельной, - круглая дырка на спине, примерно на ладонь  выше  талии,  и
совсем небольшое отверстие спереди - там, где наконечник  копья  вышел  из
груди.
   Плейстоанакс все это время внимательно рассматривал хитон,  не  решаясь
даже коснуться его. Он пока что еще подросток, хотя  довольно  высокий  и,
пожалуй, чересчур красивый на мой вкус.
   - Дротик пробил заднюю пластину его кирасы, -  продолжал  я,  -  прошел
сквозь тело и был остановлен нагрудной пластиной.  Стрела  никогда  бы  не
смогла пробить бронзу, да и отверстие оставила бы поменьше. Разрез от меча
был бы более широким, как и от кинжала. А тяжелое копье - если  бы  ударил
всадник - проделало бы огромную дыру, да, пожалуй,  и  нагрудную  пластину
тоже пробило бы. - Я хотел еще сказать, что  дыра  на  хитоне  -  если  бы
ударил своим копьем гоплит - тоже была бы больше, однако вовремя умолк.  А
потом сказал: - Царь Спарты не должен был подставлять спину под  вражеские
копья. Так что, по всей  вероятности,  кто-то  метнул  дротик  с  довольно
близкого расстояния, причем метнула его чья-то умелая и  сильная  рука.  И
из-за спины.
   Молодой однорукий спартанец влетел в зал, оборвав своим появлением  мою
речь. Из того, что я прочитал с утра в своем дневнике,  я  знаю,  что  это
Пасикрат. Я поздоровался с ним, назвав его по имени, и, хотя выражение его
лица осталось непроницаемым, в глазах вспыхнуло удивление.  Однако  сказал
он только то, что обязан был передать:
   - Великий регент сейчас примет вас, в том числе и детей.
   - А меня?  -  Плейстоанакс  надменно  поднял  бровь,  что  должно  было
означать, что себя к понятию "дети" он не относит, хотя  вряд  ли  он  был
старше Ио.
   Регент Павсаний  поднялся  нам  навстречу  и  приветствовал  нас  самым
сердечным образом: обнял Фемистокла,  Симонида  и  меня,  потрепал  Ио  по
голове и ласково ущипнул Полоса за  щечку.  Хотя  Ио  предупреждала  меня,
чтобы я не  слишком  доверял  ему,  мне  он  сразу  понравился.  Его  лицо
превращено в ужасную маску шрамами от старых  ран,  из-за  которых  правый
угол его рта постоянно приподнят, словно он усмехается. Однако разве можно
винить человека за полученные в бою увечья!
   - Это Тизамен, мой прорицатель, - сказал регент, указывая на  какого-то
коротышку, который тут же вскочил. Увидев его, я быстро посмотрел  на  Ио.
"Мы обо всем поговорим позже", - сказал я ей взглядом. Она  мне  описывала
этого похожего на кролика человечка как самое настоящее  чудовище,  однако
"чудовище" готово было прыгать перед Фемистоклом на задних лапках,  стоило
тому щелкнуть пальцами.
   - Садитесь же, прошу вас. И ты тоже, Пасикрат.  Поскольку  ты  идешь  с
нами, то почему бы и тебе не послушать нашу беседу.
   Фемистокл поднял голову:
   - Кимон говорил мне, что ты, великий  регент,  желал  бы,  чтобы  Латро
представлял Спарту в Дельфах? А сам ты будешь участвовать в Играх?
   - Да, я туда отправлюсь, и  вместе  с  тобой,  если  ты  не  против,  -
потому-то я и просил вас  всех  прийти  сюда.  Это  безусловно  произведет
благоприятное впечатление, если мы сегодня во время церемонии  упомянем  о
нашем решении отправиться на Игры вместе.
   Фемистокл и регент уселись, остальные тоже сели, и Фемистокл сказал:
   - Я довольно давно  не  видел  соревнований  -  для  меня  это  большое
искушение. Вон Симонид каждый год бывает на Играх.
   - Это же моя работа! - скромно заметил  старый  поэт.  -  Я  прославляю
победителей из Афин и даже платы не прошу. Я как бы отдаю тем  самым  свой
долг городу, который так хорошо принял меня, иноземца. А от представителей
других городов, если они  побеждают,  мне  порой  действительно  достается
богатое вознаграждение.
   Регент Павсаний подмигнул сыну:
   - Предположим, победителем стану я. Ну как, поэт, ты ведь не  заставишь
платить меня, а? Разве ты сам - как, впрочем, и  Афины  -  не  нам  обязан
победой при Платеях?
   Симонид откашлялся:
   - Да, разумеется. Я бы даже  сказал,  что  мы  вам  обязаны  в  той  же
степени, что и вы - всей Аттике, когда  Фемистокл  -  о,  это  всего  лишь
пример! - выиграл битву при  Саламине.  Кстати,  кто  был  тот,  кого  вы,
спартанцы, поставили во главе соединенных флотов? Я забыл его  имя...  Так
или иначе, из двух названных побед я бы счел Саламин более важной  -  ведь
то была первая ваша сокрушительная битва с персами.
   Павсаний громко  рассмеялся,  ему  вторили  толстенький  прорицатель  и
однорукий Пасикрат, а потом засмеялся и сам Фемистокл. Ио прошептала:
   - Но ведь это Фемистокл командовал флотами при Саламине!
   Регент вытер слезы, выступившие от смеха у него на глазах.
   - Бедняга Эврибиад! (*74) Его славы хватило бы на  дюжину  полководцев,
однако никто не желает  выказать  ему  должное  уважение.  Если  я  одержу
победу, Симонид, ты сочинишь в мою честь победную оду. Бесплатно,  раз  ты
сам на этом настаиваешь. Впрочем, никто никогда не мог  упрекнуть  меня  в
неблагодарности.
   Симонид молча ему поклонился.
   - Мое участие в Играх,  однако,  носит  лишь  номинальный  характер,  -
продолжал Павсаний. - Это не секрет, и сейчас  вы  узнаете  весь  расклад:
именно моя тетка тренировала нашу команду. Насколько я понимаю, с  нею  вы
уже встречались?
   Фемистокл и Симонид кивнули.
   - У нее особый глаз на лошадей, и она отлично умеет с ними  обращаться.
Однако вам закон известен: ни одна замужняя женщина или вдова  участвовать
в Играх не может. Вступишь в брак, добра не жди - видно, так решили  боги,
- пошутил регент. - Мы сперва сочли это не столь  большим  препятствием  -
ведь Горго могла бы передать свою команду Плейстарху...
   - Разумно, - вставил Фемистокл. - Но что-то не получилось?
   - Дело главным образом в самом Плейстархе. Он ведь  еще  мальчишка,  но
упрямства у него не  меньше,  чем  у  любого  взрослого  спартанца.  И  он
настаивает на том, чтобы самому поехать в Дельфы -  если  мы,  разумеется,
хотим, чтобы он возглавил нашу  команду.  Полагаю,  на  самом-то  деле  он
рассчитывает  сам  поучаствовать  в  гонках  на  колесницах,   хотя   духу
предложить это матери у него не хватает.
   Фемистокл тихонько засмеялся.
   - Ну и, естественно, тетка моя  и  слышать  об  этом  не  желает.  Как,
впрочем, и наши архонты - они начинают страшно нервничать, стоит одному из
царей покинуть Спарту: кто знает,  когда  варвары  вздумают  снова  начать
войну?
   Фемистокл сказал примирительно:
   - Ну, я надеюсь, война пока что окончена. А  царю  Спарты  грозит  куда
больше опасностей на Пелопоннесе, чем за его пределами.
   - Вот и я так  же  считаю,  -  подхватил  Павсаний.  -  Все  постепенно
приходит в норму. Взгляни на это  письмо.  Вчера  вечером  мне  его  гонец
доставил.
   Фемистокл развернул папирус и прочел вслух:
   - "Привет тебе, славный царь  Павсаний  Клеомброт!  Это  пишу  я,  твой
преданный слуга  Агис  из  Коринфа!  Добытое  тобой  на  войне  имущество,
порученное моим заботам, я передал