можно, господин  мой.  Тем  более  что  случилось  непредвиденное.
Регент еще не вернулся в Спарту,  а  Киклос  отправил  в  Элиду  несколько
надежных  воинов  разобраться  с   моим   родственничком.   Они   прибыли,
разумеется, как делегация, а не как военный отряд. Их там и было-то  всего
человек пять-шесть.  Элида  должным  образом  приветствовала  их,  и  они,
обнаружив, что никакими увещеваниями не могут заставить моего родственника
уняться, пригласили его  в  Спарту,  чтобы  он  смог  поговорить  лично  с
Киклосом, поскольку он даже не потрудился повидать тот город,  на  который
вылил столько грязи. Он  колебался;  они  настаивали  и  наконец,  получив
разрешение от магистратов, посадили его под арест  и  доставили  в  Спарту
силой. Знаете, какой приговор обычно выносят в Спарте преступникам?
   Мы не знали.
   - Бросают в колодец, а потом сверху швыряют им жалкую  еду.  Но  ничего
подобного, уверяю вас, с моим дурно воспитанным братцем не произошло.  Сам
Киклос, один из самых достойных и почитаемых граждан Спарты, приветствовал
его в своем доме как гостя, хотя позднее  ему  все  же  пришлось  передать
Эгесистрата властям, поскольку тот стал грубо  настаивать  на  немедленном
отъезде.
   Так вот, я, собственно, хотел сказать, что, по-моему, именно мой братец
виновен в той печали, что  гнетет  тебя.  Скорее  всего,  он  опутал  тебя
какими-то чарами. Я решил безотлагательно поговорить с тобой,  узнав,  что
он здесь и собирается присутствовать на Играх. Надеюсь, ты помнишь, как он
выглядит? Если нет, твой друг сможет указать тебе на него.


   Излагая все это  в  своем  дневнике,  я  и  понятия  не  имел,  что  мы
действительно вскоре встретим этого человека, которого зовут  Эгесистратом
из  Элиды.  Едва  я  дописал  последнее  слово,  как  пришел  Диокл  и  мы
направились  туда,  где  судейская  комиссия  заносила  в  списки  будущих
участников Игр - их было великое множество,  и  они,  насколько  я  понял,
прибыли не только из Эллады, но и отовсюду, где говорят на языке эллинов.
   Всех в первую очередь внимательно осматривали, ибо, согласно  правилам,
в состязаниях могут участвовать только эллины.  Жена  чернокожего  сказала
мне, что чернокожий тоже очень хотел принять участие  в  соревнованиях  по
бегу и в метании дротиков,  но  ему  отказали,  хотя  он  предложил  сразу
уплатить  необходимый  взнос.  Некоторое  время  нам  с  Диоклом  пришлось
подождать, и наконец мы подошли к одному из судей.
   Это был знакомый Диокла, и  они  дружески  приветствовали  друг  друга.
Диокл представил всех нас и пояснил, что чернокожий понимает,  что  его  к
соревнованиям не допустят, однако мечтает изучить механизм проведения Игр,
дабы учредить нечто подобное среди своих соотечественников. Имя  Пасикрата
занесли в три свитка, как только за него были уплачены взносы.
   - Ты эллин? - спросил судья, внимательно вглядываясь в мое лицо.
   - Конечно, - сказал я и объявил (как меня наставляли Тизамен и  Диокл),
что я гражданин Спарты.
   - Это он просто так сильно загорел, Агатарх, - вмешался  Диокл.  -  Мне
его регент Павсаний рекомендовал. Пришлось взять.
   - Ясно. - Судья пригладил бороду.
   - Он будет управлять колесницей великого регента, - сказал  Тизамен.  -
Меня ведь тоже сделали  гражданином  Спарты,  хотя  обычно  меня  называют
Тизамен из Элиды. Благородный Пасикрат, спартанец по рождению,  я  уверен,
готов за него поручиться.
   Глаза всех обратились к  однорукому  спартанцу,  который  прошипел  как
змея:
   - Да, он житель Спарты - но никакой не эллин!
   После чего случилось нечто такое, что мне и в голову прийти  не  могло.
Тизамен взвился от негодования и  с  кулаками  набросился  на  однорукого,
который испуганно отшатнулся; страх был прямо-таки написан у него на лице.
   Диокл ловко отгородил его от разъяренного прорицателя.
   - Тут не без ревности, Агатарх, ты же понимаешь...
   Судья пожал плечами:
   - Ну что ж, Латро Спартанский, проверим,  действительно  ли  ты  эллин.
Почитай нам какие-нибудь стихи, а мы послушаем.
   Я признался, что ни одного стихотворения не помню.
   - Ну что-нибудь ты же должен помнить! Как насчет вот этого:

   Из-за тебя, мой сын, всю жизнь я провела в слезах;
   Из-за тебя скиталась по темницам вечным ада.
   Но не дарована судьбой мне гибели награда -
   Не выпустит стрелы своей златой богиня;
   Ужасная болезнь мое дыханье не прервет.
   Ты, ты, мой сын, - моя болезнь, моя отрада;
   Недобро ты с моей любовью вечной поступил -
   Я для тебя хила, тебя не видя - сгину.

   Печаль охватила меня - я точно слышал стон неведомой женщины на  ветру.
Глаза мои наполнились слезами. Я лишь молча качал головой.
   - Господин мой, - шепнул мне Тизамен,  -  теперь  твоя  очередь  читать
стихи, иначе... Киклос на тебя станет гневаться.
   Дворец моей памяти вставал передо мной камень за камнем.  Я  спешил  от
статуи к статуе - от мужчины с головой крокодила к  другому  -  с  головой
ястреба.
   - Ну? - нетерпеливо поторопил меня судья.
   Я попытался припомнить, что он говорил о богине  с  золотыми  стрелами,
хоть и не знал - как не знаю и сейчас, - что это  означает.  На  мгновение
мне показалось, что она мелькнула у него за спиной, ее нежный светлый  лик
светился прямо над его темноволосой головой, и  сразу  же  невесть  откуда
возникли у меня на устах полузабытые строки:

   Ты лира золоченая для Аполлона и для муз,
   Твоя мелодия ведет их танец дивный,
   Когда, хозяин хора певчих птиц,
   Он заставляет голоса их чистые звучать призывней...

   Еле слышно до меня донесся чей-то крик: "Что?.. Латро!"

   Ты гасишь молнии огонь опасный.
   Орел небесный складывает крылья, что устали не знают,
   Чтоб тебя послушать, твоею песней потрясенный.
   И даже Арес покидает войско,
   Услышав голос твой прекрасный...

   - Латро, это же я, Пиндар! - Он был старше меня по крайней мере лет  на
десять и значительно ниже ростом, однако заключил меня в поистине медвежьи
объятья и даже немного приподнял над землей.
   - Хорошо, он будет участвовать  в  состязаниях  на  колеснице  великого
регента, - пробормотал, записывая, судья. - А также - драться на  кулаках.
И участвовать в панкратионе.
   Пиндар  и  чернокожий   тем   временем   устроили   настоящую   пляску,
подскакивая, точно камни в праще, и обнимая друг друга.



41. ПУСТЬ БОГ САМ РЕШАЕТ

   Так было условлено после долгих споров. Фаретра уезжает завтра со своей
царицей, Фемистоклом, Эгесистратом и  прочими.  Между  тем  прибывают  все
новые путешественники, у меня просто глаза разбегаются. В городе только  и
говорят, что об огромном лагере  гостей,  который  разрастается  с  каждым
днем. Когда Пиндар пригласил нас выпить с ним вина, я засомневался, что  в
Дельфах осталась хоть капля, да и местечко, где  можно  было  бы  спокойно
посидеть, вряд ли нашлось  бы.  Но  Пиндар  повел  нас  в  гостиницу,  где
останавливается всегда, когда сюда приезжает.
   - А приезжаю я каждые четыре года, -  сказал  он,  -  когда  проводятся
Пифийские игры. Я, правда, еще  ни  разу  не  выиграл,  но  надежды  питаю
большие - очень большие! - именно в этот раз. Да и для дела моего  полезно
бывать на публике.
   Считая его слишком старым для  соревнований  по  бегу,  я  спросил,  не
дерется ли он на кулаках, чем ужасно насмешил их с  Диоклом  (Пасикрата  и
Тизамена с нами не было, хотя Пиндар пригласил их обоих.  Пасикрат  ни  за
что бы не остался, а Тизамен, как мне кажется, опасался, как бы  однорукий
не поговорил с регентом наедине).
   Мы пили вино, и Диокл с Пиндаром объясняли мне,  как  проводятся  Игры.
Оказывается, там есть состязания в музыке и пении, а  не  только  в  силе,
ловкости и быстроте. И вот сейчас я даже прервал свои  записи,  чтобы  еще
раз уточнить порядок проведения Игр. В основном он таков.
   Пение под аккомпанемент лиры. Пиндар как раз стал  репетировать,  когда
мы допили вино. Стихи  непременно  должны  принадлежать  самому  участнику
соревнований и исполняться впервые.
   Игра на флейте.
   Соревнования  в  беге  на  короткую  дистанцию  -  один  круг.  Побежит
Пасикрат.
   Соревнования в беге на среднюю дистанцию - два круга. Тоже Пасикрат.
   Бег на длинную дистанцию - двадцать четыре круга. Бежит Пасикрат.
   Пятиборье - бег, метание диска, прыжки, метание дротика и борьба.
   Борьба.
   Кулачный бой - в этом участвую я.
   Панкратион - тоже я.
   Скачки - Павсаний записал своего коня Аргаса; наездник - Ладас.
   Соревнования в беге для юношей.
   Пятиборье для юношей.
   Кулачный бой для юношей.
   Бег на среднюю дистанцию для юношей.
   Гонки на колесницах - возничим на колеснице принца Павсания буду я.
   Игра на лире - сыграет Симонид.
   Бег в доспехах - последний вид соревнований.


   В некоторые дни проводится несколько видов  соревнований.  Например,  в
первый день Пиндар и остальные  будут  утром  петь,  а  играть  на  флейте
соревнующиеся будут днем. Ближе к вечеру состоится забег на стадионе.  Все
соревнования для юношей (за исключением скачек) будут проводиться  в  один
день, а в последний день Игр сперва будут состязаться музыканты  в  умении
играть на лире, а потом состоится забег в полном боевом снаряжении.
   Ио разыскала нас, когда мы мирно пили вино, и принесла новость:  прибыл
Фемистокл Афинский на серебряной колеснице. Я этого человека не помню,  но
Ио и чернокожий сказали, что мы  вместе  с  ним  проделали  весь  путь  до
Спарты. Амазонки хотят воспользоваться его колесницей,  если  им  разрешат
участвовать в состязаниях.
   Выпив  вина,  мы  снова  отправились  туда,  где   записывают   будущих
участников состязаний, чтобы имя Пиндара тоже занесли  в  список.  Там  мы
встретили Фемистокла, плотного, веселого человека в хорошей  одежде,  и  с
ним старика Симонида. Симонид будет состязаться в игре на лире.  Фемистокл
сказал Пиндару, что сам он приехал только  посмотреть,  и  рассказал,  как
чернокожий и я стали жителями Спарты. Потом Пиндар рассказал всем, как  он
ездил в Фивы, чтобы раздобыть денег для того, чтобы нас выкупить, -  хотя,
по правде, мы никогда рабами и не были. Когда он вернулся в Афины, нас там
уже не было, и он оставил деньги одной своей знакомой и снова  вернулся  в
Фивы, где обратился с просьбой к отцам города  как-нибудь  убедить  афинян
освободить нас.
   Слушая его рассказ, я чувствовал,  что  он  мне  все  больше  и  больше
нравится. Я знаю, что далеко не всякий, кто шумно и радостно  приветствует
тебя, твой истинный друг, но Пиндар, по-моему, -  настоящий  наш  друг.  Я
спросил, не споет ли он для меня, чтобы разогнать мою печаль.  Я  знаю,  у
музыки есть такая власть. Он сказал, что обязательно споет, если я сегодня
вечером приду к нему в гости. Теперь я уже не думаю,  что  его  пение  мне
поможет, хотя Кихезипп уверяет меня, что поможет непременно.
   Еще много чего надо записать; постараюсь быть кратким.
   Амазонки влетели на стадион, точно камень, пущенный из пращи, влетел  в
окно,  и  мгновенно  смолкли  всяческие  разговоры.   Все   головы   сразу
повернулись в их сторону; нашим изумленным взорам  предстали  пять  весьма
мрачного вида женщин, более высоких, чем множество  мужчин,  исключительно
ловких, одетых в лохмотья,  однако  обладавших  великолепным  оружием.  Но
когда самая высокая из них  вдруг  бросилась  меня  обнимать  и  целовать,
тысяча глоток, наверное, радостно приветствовала нашу встречу! Даже сейчас
щеки мои пылают, когда я пишу об этом. Оказывается,  мы  с  Фаретрой  были
любовниками еще во Фракии. Я решил поговорить с судьями, чтобы  Фаретре  и
остальным амазонкам разрешили участвовать в состязаниях, но судьи  куда-то
ушли, и нам пришлось подождать.
   Тогда-то я и разглядел приз, предназначенный  победителю  в  гонках  на
колесницах. Прежде я его не замечал. То была высокая красная ваза - работа
замечательного мастера, - наполненная, как мне сказали,  самым  лучшим  из
масел и запечатанная воском. Но меня поразило куда  сильнее  то,  что  эта
ваза была из дворца моей памяти! И когда я мысленно вошел  в  тот  дворец,
она почему-то продолжала стоять  там!  А  вокруг  нее  прыгали  чернокожие
танцоры с бородами, лошадиными ушами и хвостами.
   Вернулись судьи, человек  двенадцать,  по-моему,  и  тут  же  принялись
качать  головами.  Никаких  женщин,  утверждали  они.  Женщинам  запрещено
участвовать в соревнованиях! То, что  царица  амазонок  была  не  замужем,
никакого значения не имело - просто женщины не допускались, и все.  Как  и
все неэллины; к тому же ни одна из амазонок не умела говорить по-эллински,
разве что несколько слов знала.
   Я и не заметил, как Ио куда-то ушла, но теперь она снова пробиралась  к
нам сквозь толпу, ведя за собой  довольно  красивого  хромого  человека  с
курчавой бородой. Фемистокл приветствовал его как  друга,  судьи  тоже,  а
царица амазонок обняла его. Пока он говорил то с одним, то  с  другим,  Ио
рассказала мне, что это Великий прорицатель - куда более  известный  даже,
чем Тизамен. И он был на севере вместо с Фаретрой, Ио и со мной.
   Он знает язык амазонок и заверил судей, что  этих  женщин  послал  сюда
великий Бог войны.  Но  судьи  по-прежнему  отказывались  допускать  их  к
соревнованиям.
   Тогда он повернулся к Фемистоклу и старому Симониду, и они втроем стали
что-то очень быстро обсуждать, но говорили так тихо, что  подслушать  было
невозможно.
   Наконец они согласно закивали головами, и  Фемистокл  выступил  вперед,
обращаясь к судьям - а точнее, ко всем присутствующим.  Его  зычный  голос
разносился по всему двору.
   - Вы должны извинить мне мое невежество,  друзья,  -  начал  он,  -  но
прошло уже много лет с тех пор, как я принимал участие в этих Играх.
   Судьи  заверили  его,  что  они  очень  рады  прибытию  столь  великого
человека.
   - Мне сказали, что мой дорогой друг регент  Павсаний  из  Спарты  решил
принять участие в гонках  на  колесницах,  -  продолжал  Фемистокл.  -  Но
неужели он сам будет управлять своей колесницей? Неужели сам будет держать
поводья?
   При этих словах кто-то из судей указал на меня, пояснив, что  управлять
колесницей от имени Павсания буду я.
   - А та прекрасная ваза - это и есть главный приз? Так  это  ее  получит
Латро, если выиграет? Счастливчик!
   Судьи поспешили объяснить Фемистоклу, что ее получу не я, а Павсаний  -
ведь считается, что это он участвует в состязаниях.
   - Ах вот как! - сказал Фемистокл. - Тогда все понятно. Но я хорошо знаю
Латро, и он никакой не эллин...
   Судьи сказали, что решили считать меня эллином и потому  разрешили  мне
участвовать в двух видах состязаний.
   - Но не в гонках на колесницах, - возразил Фемистокл.  -  Ведь  в  этом
виде состязаний участвует регент Павсаний, не правда ли? Скажите,  а  что,
закон запрещает всем женщинам участвовать в Играх?
   Этот вопрос, казалось, ужасно озадачил судей. Они пошептались, а  потом
сказали,  что,  поскольку  женщины  участвовать  не  могут,  то,  согласно
правилам, им это и не разрешается.
   - Замечательно! - Фемистокл потер свои крупные руки и широко улыбнулся.
- Но я-то могу участвовать? Я ведь мужчина и эллин, да и колесница у  меня
отличная.
   Судьи сказали, что были бы счастливы включить его в  число  участников;
вопрос о его мастерстве даже стоять не может.
   - Ну так я приму участие  в  Играх!  -  заявил  он.  -  Запишите  меня,
пожалуйста. Я - Фемистокл из Афин, а эта женщина будет моим возничим. -  И
он указал на Фаретру.
   Потом я долго тренировался под наблюдением Диокла - занимался тем,  что
пинал ногами бурдюк, набитый просом и  подвешенный  на  веревке.  Агатарх,
один из судей, пришел посмотреть, поскольку именно он  вносил  мое  имя  в
списки. Он сказал, что многих  записавшихся,  возможно,  вычеркнут,  когда
судьи понаблюдают за их тренировками,  но  меня  не  вычеркнут  совершенно
точно. Диокл заявил, что я работаю все лучше, и он, хоть и  совершенно  не
одобряет занятий любовью во время тренировок и перед началом Игр,  все  же
устроил мне кое-что приятное, отчего я, видимо,  и  повеселел.  Я  его  не
понял; но у Ио, которая смотрит, как я  пишу,  спрашивать  мне  что-то  не
хочется. Я чувствую... Вон какие там скалы - если с них броситься либо  на
камни, либо в море, то непременно погибнешь.


   Странный я провел вечер, и снилось  мне  тоже  что-то  очень  странное.
Сперва я должен написать, что же на самом деле со мной случилось, а потом,
если останется время, пересказать свой сон. Ну а потом, если останется еще
немного времени, рассказать, как я себя чувствую сейчас. Это самое важное,
в сущности, но вряд ли стоит писать об этом в первую очередь.
   Итак, мы с Ио пошли  в  гостиницу,  где  остановился  тот  поэт,  и  он
пригласил нас войти. А увидев, как я  устал,  предложил  полежать  на  его
постели, пока он будет мне петь. Я так и  сделал,  но  мне  почему-то  все
время казалось, что точно так же поют и для мертвых - в преддверии вечного
отдыха и покоя. И вдруг я заснул, и мне  приснился  тот  сон,  а  потом  я
услышал слова поэта: "На сегодня все. Боюсь перенапрячь голос".
   И при этих словах я сел.
   Ио плакала. Она обнимала и целовала поэта, без  конца  повторяя,  какая
замечательная у него музыка и чудесные стихи. Ну а я не мог  вспомнить  ни
одной строчки! Однако  ощущал  себя  героем,  который  способен  разрушать
города и воздвигать новые; так что я улыбался во весь рот,  как  дурак,  и
тоже обнимал Пиндара, и мы хлопали друг друга по спине.
   - Я знал, что тебе поможет, - говорил он. - Ведь если бы у тебя не было
вкуса к поэзии и такой удивительно восприимчивой души, ты  никогда  бы  не
вспомнил тот отрывок из моей поэмы, который  декламировал  судьям  сегодня
утром. И как только ты умудрился его вспомнить - ведь  ты  все  забываешь!
Однако Светлый бог способен исцелить тебя, а Парнас - его дом,  и  он  наш
покровитель.
   Было темно, как в могиле, когда мы с Ио покинули гостиницу и побрели по
улицам Дельф; идти нам было далеко, и я пожалел, что не захватил  с  собой
меч.
   - Пиндар, наверное, лучший поэт в мире, - с чувством сказала  Ио.  -  И
подумай только - ведь он наш друг!
   Я спросил у нее, не храпел ли я во сне.
   - Так ты все проспал? Господин мой, но как же ты  мог?  Это  ведь  было
просто замечательно! Да и глаза у тебя все время были открыты.
   - Боюсь, что я все же заснул, хоть и ненадолго, - сказал я. - Вроде  бы
одну или две строфы я помню.
   Ио покачала головой:
   - Ну ладно, что тут поделаешь. Хорошо хоть ты не храпел - впрочем, я бы
тебя сразу разбудила. Но тебе сейчас явно  стало  лучше!  Даже  Диокл  так
говорит. Не потому ли, что ты увиделся с Фаретрой? Ты  очень  тосковал  по
ней, но теперь она снова здесь, с тобой, и все идет на лад.
   Вдруг чей-то незнакомый голос громко сказал прямо у меня над ухом:
   - И она куда ближе, чем  ты  думаешь,  Латро.  -  Из  арки  перед  нами
появились тот хромой человек, царица амазонок, Фаретра и маленькая хрупкая
женщина с длинными развевающимися волосами, головой не достававшая Фаретре
и до плеча.
   Ио воскликнула:
   - Эгесистрат! Какое счастье! А знаешь, Латро теперь значительно лучше!
   - Так и должно было быть, - кивнул Эгесистрат.
   Я почувствовал, как рука Фаретры скользнула в мою ладонь.
   Царица амазонок заговорила на своем языке, которого  я  не  понимал,  и
Эгесистрат перевел:
   - Мы идем взглянуть на лошадей. Не хочешь ли с нами? Эти лошади будут в
колеснице твоего соперника.
   Мы направились к лагерю, где остальные три амазонки  охраняли  лошадей.
Они посветили нам факелами. Честное слово, никогда не видел лучших  коней!
Они сверкали, точно языки пламени в неровном свете факелов, всхрапывали  и
нервно переступали копытами. Ио сказала, как  хорошо,  что  Фемистокл  так
помог амазонкам, а хромой Эгесистрат посоветовал Фемистоклу  записаться  в
число участников. Хромой только головой покачал в  ответ  на  ее  слова  и
сплюнул в огонь.
   - Фемистокл  теперь