еплеталась  с  религиозной  борьбой
против католичества.  Распространявшееся  в  Венгрии  протестантство  было
принято  как  венгерскими  магнатами,   стремившимися   овладеть   землями
католической церкви, так и широкими массами населения Венгрии, видевшими в
реформации средство сопротивления католической реакции Габсбургов.]
   Старик горстью захватил под самый подбородок свою  свисающую  на  грудь
седую бороду.
   - Я папист, - ответил паломник.
   Тогда священник протянул ему руку.
   Вошли в комнату. Священник остановился у окна и начал читать,  переводя
на венгерский написанное по-латыни письмо.
   - "Милый зять..."
   Голос священника звучал глухо, как у чревовещателя, согласные буквы  он
проглатывал, так что о  них  можно  было  только  догадываться.  Но  люди,
привыкшие к нему, понимали, что он говорит.
   Священник продолжал:
   - "...и милая Юлишка, пошли вам бог здоровья и безмятежной жизни. Дошло
до меня, что в ваших краях бесчинствуют то Морэ, то турки и что остались у
вас одни только горемычные крепостные. Все,  кто  мог,  бежали  в  Верхнюю
Венгрию или к немцам. А вы, мои возлюбленные, если живы еще и  обретаетесь
в Керестеше, спасайтесь тоже. Я говорил с его величеством,  просил,  чтобы
он возместил вам убытки..."
   - Не читай дальше! - вспыхнул Цецеи. - Собакам - собачьи подачки!
   - Тише, дружок, - успокаивала жена. - Дердь умница, Дердь знает, что от
Сапояи мы ничего не примем. Изволь прослушать письмо до конца.
   Священник насупил лохматые брови и продолжал читать:
   - "...Король, правда, не может вернуть вам Шашд,  но  возле  Надьварада
есть деревня..."
   - Прекрати, Балинт, прекрати! - Рассвирепев, Цецеи размахивал руками.
   - Дальше он уже о другом пишет, - заметил священник. - Вот слушай:  "Но
если у тебя все еще велика ненависть к нему..."
   - Да, велика, велика! - крикнул Цецеи, стукнув кулаком по столу.  -  Ни
на этом, ни на том свете  видеть  его  не  желаю.  А  если  на  том  свете
повстречаемся, так тоже только с оружием в руках!
   Поп вновь принялся читать:
   - "...то здесь, в Буде, пустует мой домик. Сами мы скоро переселимся  в
Надьварад. В доме моем только внизу живет оружейник, что луки изготовляет,
а три комнаты наверху стоят пустые..."
   Цецеи встал.
   - Не нужно мне! Ты, монах, купил  этот  дом  на  деньги  Сапояи!  Пусть
рухнет твой дом, коли я переступлю его порог!
   Священник пожал плечами.
   - Откуда ты знаешь, что на деньги  Сапояи?  Может  быть,  в  наследство
получил...
   Но Цецеи не стал и слушать. Сердито ковыляя, он  вышел  из  комнаты  и,
стуча деревяшкой, прошелся по террасе.
   Паломник закусывал у края  террасы,  в  тени  орехового  дерева.  Цецеи
молодцевато остановился перед ним и сердито сказал:
   - Передай монаху, что кланяюсь ему. А письмо  его  будто  и  читать  не
читал.
   - Так что ж, ответа не будет?
   - Нет.
   И старик поковылял дальше, к  амбару.  Расхаживая  взад  и  вперед  под
солнцем, он размахивал палкой во  все  стороны,  будто  отгоняя  невидимых
собак, и сердито бубнил:
   - Нет, брат, шалишь, голова у меня еще не деревянная!
   Крестьяне усерднее принялись стричь овец, собаки отбежали  подальше,  и
казалось, даже дом на холме со страху соскользнул куда-то ниже.
   Хозяйка вместе со священником  стояла  на  террасе.  Священник  пожимал
плечами.
   - Допустим, домик не в наследство получил, а своим  трудом  добыл.  Так
все равно может подарить кому захочет. Вот он и дарит Петеру Цецеи. Теперь
это будет дом Цецеи, и в нем сам король ему не указчик.
   Из комнаты вышел Добо. Хозяйка представила его  священнику  и  кликнула
Вицу:
   - Вицушка! Где ты, Вица?
   - Она в саду играет, - ответила служанка.
   Вернулся Цецеи и тут же напустился на священника:
   - Ты, поп, рехнулся, видно! Чего доброго, не сегодня завтра знаменосцем
поступишь к Яношу!
   - А ты на старости лет венгром зваться перестанешь! - рявкнул  в  ответ
священник.
   - А ты в палачи наймешься! - заорал Цецеи.
   - А ты к немцам! - сердито крикнул поп.
   - Палач!
   - Немец!
   - Живодер!
   - Изменник родины!
   Седовласые старцы кричали друг  на  друга  так,  что  оба  посинели  от
злости. Добо ждал только, когда придется их разнимать.
   - Да не бранитесь вы, господь с вами! - проговорил он  взволнованно.  -
Лучше уж с турками поругайтесь.
   Цецеи махнул рукой и упал на стул.
   - Не понимаешь ты этого, братец. Сапояи велел отрезать язык этому попу,
а мне - руку. Ну, не дурак ли  поп,  коли  обрубком  своего  языка  Сапояи
защищает!
   - Будь он только моим врагом, - ответил притихший священник, - я  давно
бы ему простил. И все же я скажу: пусть лучше он правит  венграми,  нежели
немец.
   - Нет уж, лучше немец, нежели турок! - заорал Цецеи.
   Добо перебил стариков, чтобы они не сцепились вновь:
   - Хорошего мало и в том и в другом, это верно.  Мы  в  Верхней  Венгрии
считаем так: подождем малость, может,  немец  выставит  свои  силы  против
турок. А кроме того, мы хотим убедиться, не продает ли Янош  нашу  отчизну
туркам!
   - Продал уже, братец, давно продал! - сказал Цецеи, махнув рукой.
   - Не верю, - ответил Добо. - Ему нужна  была  корона,  а  не  дружба  с
турками.
   На столе появилось блюдо  с  цыплятами,  зажаренными  в  сухарях.  Лица
стариков смягчились. Все сели за стол.
   - Эх, братец, когда-то и я был  таким  же  молодым,  как  ты!  -  Цецеи
покачал головой. - Сколько тебе лет?
   - Тридцать один, - ответил Добо. - Да не сегодня завтра и меня уж никто
больше молодым не назовет.
   - Покуда  не  женился  -  всегда  молод.  Но  теперь  самая  пора  тебе
обзавестись семьей.
   - Все некогда было, - сказал Добо, улыбаясь. - Я, отец, с малых лет все
в сражениях да в сражениях.
   - Так и надо. С тех пор как свет стоит, венгр  так  живет.  Ты,  может,
думаешь, я в танцах потерял обе ноги? Я, братец, начал  вместе  с  Кинижи!
[Кинижи Пал (ум. 1494) -  национальный  герой  Венгрии,  прославившийся  в
битвах с османскими завоевателями] Меня король Матяш [Матяш Хуняди (Матвей
Корвнн; 1443-1490) - венгерский король с 1458  по  1490  г.;  опираясь  на
мелких и  средних  феодалов  и  города,  проводил  политику  централизации
страны; вел успешную борьбу с Османской  империей  и  Австрией]  по  имени
называл. Закончил же я вместе с Дожей, а он, поверь  мне,  был  героем  из
героев.
   Цецеи поднял в честь Добо полный до краев оловянный стакан.
   - Да благословит господь венгров, а тебя, братец,  особенно.  Пусть  он
пошлет тебе победу над врагом и жену красивую. А в шахматы играть умеешь?
   - Нет, - ответил Добо, улыбнувшись такому нежданному повороту в  мыслях
Цецеи, и, одним духом  осушив  стакан  крепкого  красного  вина,  подумал:
"Теперь понятно, почему старики так разошлись".
   - Раз не играешь  в  шахматы,  то  хороший  полководец  из  тебя  и  не
получится, - сказал Цецеи.
   - Если б мы бились по-восточному - рать на рать, не  получился  бы.  Но
ведь мы-то бьемся по-венгерски - человек на человека.  А  этому  шахматная
доска не научит.
   - Так, выходит, ты все же умеешь играть?
   - Нет, я только знаю, как играют.
   - Вот если научишься, - и судить  будешь  по-иному.  За  час  шахматной
игры, братец, можно узнать все приемы настоящего боя.
   - Может быть, вы с отцом Балинтом дома всегда в шахматы играете?
   - Мы? Никогда! Мы и без шахмат ругаемся почем зря. А ведь  и  оперились
вместе, и жили вместе, и сражались...
   Старики дружелюбно переглянулись и чокнулись.
   - Но ты, Балинт, согласись хоть с тем, что человек, выгнавший из логова
лисицу Морэ, совершил доброе дело. А ведь это дело рук Фердинанда.
   Цецеи провел рукой по усам.
   - Положим, не только Фердинанда, - заметил Добо, - а обоих королей. Там
были оба войска. Злодеяния Морэ уже всем не под силу  стало  терпеть.  Под
конец он даже могилы стал разрывать.
   - А все-таки больше войска послал Фердинанд.
   - Нет, скорее уж король Янош. Фердинанд  только  велел  Балинту  Тереку
помочь Яношу и отрядил еще пятьдесят рудокопов.
   - Чтоб стены рушить?
   - Да... С нами и турки были...
   - Конечно, под стягом Яноша?
   - Да, черт бы побрал таких помощников! Больше грабят, чем помогают.
   - Кто, свиньи акынджи?
   - Ну да.
   - И что же, легко вы справились с замком?
   - Не сказал бы, отец. Стены крепкие,  стенобитных  орудий  не  взяли  с
собой ни мы, ни войско Яноша. А много ли сделаешь фальконетами!
   - Я бывал там, - заговорил священник. - Это тебе не домик с оградой,  а
неприступная твердыня. Стало быть, замок они не сдали?
   - Нет. Нам пришлось приставить  к  скале  пятьдесят  рудокопов.  Ох,  и
работа же им досталась! Что говорить! Кирки высекали  искры  из  камня,  а
железные балки едва-едва долбили его. Но в конце  концов  против  стольких
рук и камень не устоял.
   - Взорвали?
   - Сперва передали Морэ, что мина заложена. Он ответил, чтобы  ждали  до
утра. Мы согласились. И что же натворила эта коварная  лиса?  Собрал  весь
народ и велел им крепко  держаться.  А  он,  мол,  тем  временем  украдкой
выберется из замка и приведет подмогу. "Ладно! -  говорят  ему.  -  Только
какая порука, что ты вернешься?" -  "Я  оставлю  здесь  своих  сыновей,  -
ответил негодяй, - все золото, серебро и скот. Какой вам еще залог  надо?"
Он спустился по веревке с крепостной стены - и  был  таков.  Мы,  конечно,
ничего не заметили в кромешной тьме.  Когда  же  солнце  взошло  -  видим:
белого флага на замке нет, парламентер  не  идет,  ворота  тоже  никто  не
думает открывать... Мы и взорвали мины. Разве здесь не было слышно? Грохот
стоял такой, что горы сотрясались. Стены рухнули, мы  ворвались  в  замок.
Солдаты наши до того рассвирепели, что поубивали всех людей Морэ...
   - Детей тоже?
   - Нет. Детей Морэ мы обнаружили в  каменном  подземелье.  Двух  славных
черноволосых мальчуганов. Они теперь у короля Яноша.
   - А сейчас вы ищете Морэ?
   - Я завернул сюда с четырьмя молодцами - думал, нападем на его след. По
дороге мы встретили полевого сторожа, у которого  он  ночевал  в  погребе.
Сторож сказал, что Морэ направился сюда, к Печу.
   Госпожа Цецеи обернулась.
   - Магда, где Вицушка? - спросила она девушку, которая что-то скребла во
дворе.
   - Не знаю, - ответила служанка. - После обеда она играла в саду.
   - Беги поищи ее!
   - Это моя доченька, - улыбнулся Цецеи. - Господь на старости лет послал
мне утешение. Вот посмотришь - настоящая маленькая фея Илона! [фея Илона -
героиня венгерской народной сказки]
   - А сына у вас нет?
   Цецеи, помрачнев, покачал головой.
   - Был бы сын, так у меня даже рука выросла  бы  снова,  словно  у  рака
клешня.
   Девочки нигде не оказалось. За  жарким  спором  и  чтением  письма  все
позабыли о маленькой Вице. Служанкам было тоже не до нее - они нашли  себе
занятие во дворе. Там витязи  подкручивали  усы,  девушки  ходили,  колыша
юбками, и веселились так, будто витязи съехались к Цецеи на смотрины.
   Уже все обшарили вокруг дома.
   - Вицушка!.. Вицушка!..
   Облазили все кусты, обыскали все уголки в деревне,  где  обычно  играли
ребята. Куда же запропастилась тетка Като? Ведь ей было поручено  смотреть
за девочкой.  Заснула,  должно  быть,  старуха.  Да  видел  ли  кто-нибудь
Вицушку? Никто не видел. После обеда она разговаривала у садовой калитки с
каким-то мальчонкой. Кто ж там проходил? Не иначе как Герге. Он вел  пасти
дедушкиного коня. А где же Герге? И его нет нигде. Наверно, пошел с  конем
в лес. Вот она, детская беспечность! Сколько раз говорили мальчишке, чтобы
не заходил с конем дальше тутовника!
   Обыскали весь лес вокруг деревни.
   - Вицушка!.. Вицушка!..
   Занялись поисками и Добо  со  своими  солдатами.  Заглянули  за  каждое
деревце, каждый куст, осмотрели все заросли бурьяна  вокруг  деревни,  все
канавки, овражек - не задремала ли где-нибудь девочка.
   - Вицушка!.. Вица!..
   Плача и причитая, искала своего сына  и  матушка  Герге.  Старуху  Като
нашли в лесу. Она уже давно искала, звала - даже горло надорвала,  охрипла
совсем.
   Наконец перед вечером послышался радостный крик служанки:
   - Нашлись!
   - Ну, слава богу!
   Но, увы, это была только одежда - беленькая сорочка, красные  башмачки,
желтая юбочка из тафты, рубашка  Герге,  его  штанишки  и  шляпа.  Ребята,
должно быть, купались - на мягком песке у самой речки  отпечатались  следы
их ног. Один след - побольше,  с  растопыренными  пальцами,  -  след  ноги
Герге. И совсем маленький - след ножки; Вицушки.
   Видно, в речке утонули ребята.



3

   - Меня зовут Маргит. Вот так и зовите: тетя Маргит, - сказала  девушка,
сидевшая в телеге. - Я вам сказку расскажу. Сказок я знаю пропасть.  А  вы
сами-то откуда, родненькие мои?
   - Из деревни, - печально ответил Герге.
   - Из деревни, - пролепетала и девочка.
   - А из какой деревни?
   - Вон из той.
   - Как же называется ваша деревня?
   - Называется?
   - Да, как она называется?
   - Называется? Не знаю, как называется.
   У круглолицей Маргит были пухлые  губы,  всегда  точно  протянутые  для
поцелуя, а вокруг носа были рассыпаны веснушки. На шее она носила  голубые
стеклянные бусы. Турки увезли ее из одного хуторка Шомодьского комитата.
   Слушая ответы  детей,  она  только  покачивала  головой.  Потом  тайком
нарвала лоскутков из наваленного кучей  разного  белья,  навернула  их  на
деревянную ложку и смастерила куклу.
   - Это Вицушкина куколка. Платочек у  нее  желтый,  юбочка  красная.  Мы
будем ее одевать, укладывать спать, баюкать и танцевать с нею.
   Медленно плелась невольничья повозка.
   Рядом брели широкоплечий деревенский парень и молодой рябой цыган.  Оба
босые.  Цыган  был  в  залатанных  синих  штанах  и  синем  доломане.   Из
внутреннего кармана доломана торчала грязная воронка деревянной дудки.  По
другую  сторону  повозки  шли  священник  в  черной  сутане   и   лохматый
большеголовый крестьянин. Крестьянину, должно быть, лет  сорок.  Священник
помоложе. Это высокий человек с тонкими чертами лица, без усов, без бороды
и даже без бровей. Лицо у него красное,  как  свекла,  одни  только  глаза
чернеют. Несколько дней назад турки поливали его кипятком,  требуя,  чтобы
он отдал им сокровища своей церкви.
   Но какие там были сокровища в его церквушке!
   А теперь бедняги попали в рабство. На ногах у них цепи, руки скованы  у
кого спереди, у кого сзади. Парень идет на одной цепи с цыганом, священник
- с крестьянином. У парня  щиколотки  под  кандалами  обвернуты  тряпками.
Тряпки уже все в крови.
   - Остановимся, - взывал он иногда с мольбой. - Я хоть кандалы поправлю.
   Но янычары,  болтавшие  меж  собой  по-турецки,  не  обращали  на  него
внимания и в лучшем случае отвечали сердитым взглядом.
   Герге уставился на парня. Какие у него большие руки! А сколько  пуговок
на поддевке! Вот уж кто не боится! И не будь  у  него  руки  закручены  за
спину, все янычары, наверно, разбежались бы от него.
   Парень и правда не боялся. Он поднял голову и заорал на сутулого турка,
трусившего рядом с ним верхом:
   - Чтоб вы сгорели, басурманы! Волчье отродье!
   - Гашпар, Гашпар, - успокаивала его Маргит, сидевшая на телеге, -  надо
покорно переносить свою участь. Видите, и солнце уже клонится к закату:  в
такую пору они всегда делают привал.
   Маргит  утерла  слезы  на  глазах,  но  тут  и   мальчик   с   девочкой
расплакались.
   - Я хочу домой! - закричал Герге.
   - К папе! - вторила ему, плача, малышка Эва.
   А турки и вправду  остановились.  Слезли  с  коней,  вытащили  кувшины,
помыли руки, ноги и лица. Потом встали в ряд на колени, лицом  к  востоку,
и, поцеловав землю, начали молиться.
   Невольники молча смотрели на них.
   Девушка сошла с повозки, оторвала лоскут от своей сорочки и  перевязала
им парню ноги. Потом осторожно, бережно надвинула кандалы на повязку.
   - Благослови тебя бог! - произнес парень со вздохом.
   - Коли удастся, Гашпар, мы на ночь еще подорожник приложим.
   Лицо ее искривилось - казалось, она вот-вот заплачет. Так и плакала она
ежечасно: поплачет, поплачет - и снова поет  ребятам  песни,  ведь  стоило
только ей заплакать, как и они пускались в рев.
   - Эх, и подвело же брюхо с голодухи! - сказал цыган, присев  возле  них
прямо на пыльную дорогу.  -  Такого  великого  поста  я  еще  в  жизни  не
соблюдал.
   Возница - тоже невольник со скованными ногами - улыбнулся.
   - Я и сам есть хочу, - сказал он, бросив презрительный взгляд на турок.
- Вечером сварю такой паприкаш, что весь нам достанется.
   - Ты что же, повар?
   При фамильярном "ты" брови возницы дрогнули, но все же он ответил:
   - Только по вечерам. Днем они и обед достают себе грабежом.
   - Чтоб им ослепнуть! Чтоб на масленицу у них ноги судорогой  свело!  Ты
давно у них служишь?
   - Три дня!
   - А улизнуть никак нельзя?
   - Нет. От этих не удерешь! Погляди, какие  на  мне  сапоги.  -  Возница
поднял ногу, раздался звон тяжелых, толстых цепей.
   - А вдруг тебе сегодня не придется готовить? - с тревогой сказал цыган.
   - Наверняка придется. Вчера я им так вкусно сготовил, что  они  ели  да
облизывались, как собаки.
   - Хоть бы и мне этак облизнуться! Я уж и позабыл,  зачем  у  меня  зубы
выросли, только что щелкаю ими с голоду.
   - Турки нынче и вином разжились. Вон везут в задке телеги.
   - Турки-то ведь не пьют!
   - Они как увидят вино, сразу свой турецкий закон забывают.
   - Тогда будет и на моей улице праздник! - развеселился цыган. - Я такую
песенку сыграю, что они все запляшут.
   Кривой янычар и после молитвы не тронулся в путь.  В  вечерней  мгле  с
вершины горы  смутно  был  виден  в  долине  город,  окутанный  дымкой,  -
гнездовье венгров. Осиное гнездо!
   Турки посовещались меж собой, потом кривой янычар кинул вознице:
   - За мной! В лес!
   И повозки заехали в лес, подальше от проезжей дороги.
   Уже и солнце затонуло за деревьями, сумраком заволокло дубраву. В ясном
небе засверкала первая звезда.
   Турки нашли удобную лужайку. Янычар развязал руки священнику и гаркнул:
   - Разжигай костер!
   - Ваша милость, сударь-государь турок, целую ваши руки-ноги, уж лучше я
разожгу костер. В этом деле я больше смыслю,  прямо  мастак,  -  предложил
цыган свои услуги.
   - Молчи! - заорал на него турок.
   Позвали и трех невольниц, чтобы они  помогли  развести  огонь.  Женщины
вместе со священником пошли к ближайшим деревьям собирать валежник и сухие
листья. С помощью огнива и трута высекли огонь, и вскоре  запылал  костер.
Затем турки освободили возницу и разрешили ему слезть с облучка.
   - Свари то же самое, что и вчера, - приказал ему кривой янычар.
   Возница поставил в большом  чугунном  котле  воду  на  огонь,  и  когда
священник с цыганом освежевали барана, он  умелыми  руками  мелко  порезал
мясо, бросил его  в  воду,  положил  побольше  репчатого  лука  и  насыпал
паприки. Он, наверно, добавил бы  и  картошки,  да  только  в  те  времена
картофель был редкостью, вроде ананаса.  Даже  за  столом  знатных  господ
подавали его только как деликатес, и названия точного у него еще не было -
именовали его то американскими, то земляными яблоками.
   Вокруг костра развалилось человек двадцать турок.  Въехав  в  лес,  они
сразу же поставили телеги кругом в виде ограды.  Лошадям  спутали  ноги  и
пустили их пастись на лужайку, а невольников  согнали  внутрь  ограды.  Их
было шестнадцать человек: девять  мужчин,  пять  женщин  и  двое  детишек.
Бедняжки так и повалились на траву. Некоторых тут же одолел сон.
   Маленькая Вица заснула на горе узлов. Уронив голову на  колени  Маргит,
правой рукой прижимая к груди свою жалкую куклу, она спала и  видела  сны.
Рядышком лежал на животе Герге.
   Кривой янычар  оставил  детей  вместе  с  девушкой  на  возу  и  иногда
поглядывал на них.
   Костер пылал высоким пламенем.  Турки  резали  баранов,  кур  и  гусей.
Невольники усердно трудились, приготовляя ужин. Немного спустя в  чанах  и
котлах уже кипел паприк