ссказать ему, что он натворил вместе с отцом Габором?
   Но тогда господин Балинт сразу же прогонит его с глаз долой.  Ведь  это
он сам вызвал турок против немцев. И теперь ему же придется  выслушать  от
своего воспитанника, что тот хотел уничтожить турок.
   Голова Гергея горела. Врать он не  любил.  Особенно  бесчестным  считал
лгать тому, кто его вырастил.
   И, весь залившись краской, он застыл с  непокрытой  головой  у  обочины
дороги. Затем слез с коня, взял его под уздцы.
   Будь что будет!
   Голодный конь, почуяв себя свободным, сразу начал щипать траву.
   Эх, благослови, господь, коня и голодное его брюхо! До чего  же  славно
дергать сейчас конягу  налево,  направо,  круто  поворачивать,  точно  это
норовистый конь!  Какое  счастье,  что  можно  стать  спиной  к  господам,
увлеченным беседой!
   Вот уже совсем близко слышится цоканье подков и звуки речей.  А  старый
конь все мечется налево, направо,  то  бежит  вокруг  хозяина,  то  хозяин
вокруг него.
   И подумать только: оказывается, ветер тоже  способен  сослужить  добрую
службу! Он прилетел с востока и поднял на дороге завесу  из  желтой  пыли.
Сквозь нее видно было только одно:  какой-то  паренек  мучится  в  поле  с
неуклюжим серым конягой. Очевидно,  немцы  оставили  лошадь  без  призора.
Пусть парнишка себе ее возьмет, не жалко!
   Гергей вздохнул с облегчением, когда господа проехали мимо и  никто  не
крикнул ему: "Гергей, сын мой!"
   Он снова вскочил на коня. Сперва лег животом, потом перекинул  ноги  и,
обернувшись, стал смотреть на шествие.
   Только тогда он заметил, что  пешие  солдаты  в  синей  одежде  скованы
цепями. Одежда у них изодрана,  волосы  забрызганы  грязью,  лица  бледны.
Среди них нет  ни  одного  старика.  Много  раненых.  У  одного,  высокого
оборванного пленника, лицо распухло и все в красных и синих кровоподтеках.
На изуродованной физиономии виден только один глаз.
   Уж не Балинт ли Терек дал ему по переносице?



11

   Буду Гергей видел впервые.
   Уйма  башен,  высокие  стены,  в  сторону  Пешта  спускается   тенистый
королевский парк. Гергей только диву давался.
   Так здесь и жил король Матяш? Здесь жил король  Лайош?  И  здесь  живет
сейчас, любуясь всем, его маленькая Эва?
   У ворот стоял стражник с алебардой, но он даже не взглянул на Гергея.
   Юноше показалось немного странным, что с ним  не  здороваются,  но  это
было, видимо,  в  порядке  вещей.  Он  посмотрел  на  королевский  двор  и
украшавший  его  большой  круглый  бассейн  из  красного  мрамора.   Затем
остановился на площади Сент-Дердь. Внимание его привлекли большие пушки на
колесах. Пушки были закопченные и неуклюжие. По облепленным грязью колесам
видно, что их забрали у немцев недавно, быть может, только вчера.
   - Добрый день, господин витязь! - обратился он к  стражу,  караулившему
пушки. - У немцев взяли пушки, правда?
   - Да, - гордо ответил круглолицый черноволосый солдат  с  подкрученными
кверху усами. Выражение лица у него было такое, будто он все время дует на
что-то горячее.
   Гергей снова воззрился на пушки. Три пушки были такие большие, что их и
двадцати волам не сдвинуть с места. И все они еще пахли порохом.
   - Господин витязь, - заговорил снова Гергей, -  вы  не  знаете  старика
Цецеи с деревянной рукой?
   - Как не знать!
   - А где он живет?
   - Вон там, внизу, - и солдат кивком головы указал на север, - на  улице
Сент-Янош.
   - Я ведь не знаю здешних улиц.
   - Так ты, братец, езжай все  прямо,  а  там  поспрошаешь.  Живет  он  в
зеленом домике. Над дверями висит лук. Там живет оружейник, луки делает.
   - Саггитариуш?
   - Он самый.
   Гергей еще раз оглядел пушки и двинулся дальше на своем сером коне.


   После долгих расспросов он нашел наконец улицу Сент-Янош и  двухэтажный
домик, выкрашенный в зеленый цвет.
   В домике было по фасаду пять окон: три на втором  этаже  и  два  внизу.
Парадный вход был не больше обычной  комнатной  двери,  и  над  ним  висел
жестяной лук красного цвета.
   Цецеи жил на верхнем этаже. Гергей застал  старого  барина  в  утреннем
кунтуше и домашних туфлях. Он бил хлопушкой с длинной рукояткой облепивших
шкафчик мух.
   - Получай, собака! -  приговаривал  он,  нанеся  удар,  громкий,  точно
ружейный выстрел.
   Заслышав шаги, он сказал:
   - Смелее мухи зверя нет! Вот я бью, колочу их на глазах друг у  дружки,
а муха, вместо того чтоб улететь, садится мне на бороду. Получай,  собака!
- И он взмахнул хлопушкой.
   - Батюшка, родимый! - с улыбкой  приветствовал  его  Гергей.  -  Доброе
утро!
   Цецеи удивленно обернулся. Но и Гергею было  чему  подивиться.  Как  же
так? Борода Цецеи сползла ниже, чем была. Дома она росла от самых глаз,  а
здесь - Гергей приметил сразу - старик бреет верхнюю  часть  лица  и  даже
чуть помолодел от этого.
   - Ба! Сын мой, Гергей! - Цецеи с изумлением уставился на  него.  -  Так
это ты, душа моя?
   Гергею и самому казалось непостижимым, что он очутился здесь, однако он
все ждал, что его расцелуют,  обнимут,  как  это  бывало  обычно  дома,  в
Керестеше.
   Тут и хозяйка вышла из соседней комнаты.
   Она была тоже ошеломлена и глядела на Гергея во все глаза.
   - Как же ты приехал! - спросила  она.  -  Каким  ветром  тебя  занесло,
сынок?
   "А ведь прежде словно ласковее встречала меня", -  мелькнула  у  Гергея
мысль, да, пожалуй, и не мысль, а так, только мгновенное чувство.
   - Я приехал за вами, - ответил Гергей. - Вам надо вернуться в Керестеш.
   - Ого! - ответил старик таким тоном, точно хотел сказать: "Вот  это  уж
глупее глупого!"
   Да  и  хозяйка  смотрела  на  Гергея  жалостливо,  словно  на  дурачка,
сморозившего какую-нибудь чепуху.
   - Ты голоден, душа моя? - спросила она, положив ему руку  на  плечо.  -
Может быть, и не спал ночью?
   Гергей и кивнул и замотал головой, бросил  взгляд  на  открытую  дверь,
затем уставился на шахматную доску.
   - Ты Вицушку ждешь, правда? - Хозяйка взглянула на мужа и улыбнулась. -
Ее нет дома. Она даже  не  приходит.  Живет  у  королевы.  Только  изредка
удается ей побывать дома. Да и тогда она приезжает в карете  с  придворным
форейтором. Вон оно как!
   Но, услышав шипенье из кухни, она всплеснула руками.
   - Иисус Мария! У меня молоко убежит!
   Гергей ждал, что Цецеи продолжит  речь  о  Вицушке,  но  старик  сидел,
моргал глазами и молчал.
   - А где же отец Балинт? - спросил Гергей,  а  у  самого  будто  тяжелый
камень навалился на сердце.
   - Хоронит! - ответил Цецеи скучным голосом. - Собрал несколько монахов,
и они все хоронят.
   - Немцев?
   - Конечно, немцев. С  тех  пор  как  началась  война,  он  каждый  день
пропадает на кладбище. Можно подумать, что немцев и впрямь стоит хоронить.
   - И не стреляли в него?
   - Они в белых рубахах. По ним не стреляют.
   - А я видел многих непогребенных.
   - Верю, братец. Мы врагов хорошо порубали.
   Слово "братец" тоже неприятно кольнуло Гергея.  Но  больше  терпения  у
него не хватило, и он свернул разговор на Вицу.
   - Сейчас она тоже у королевы?
   - Да, - ответил старик и, поднявшись, заковылял по комнате.
   Приняв строгий и важный вид, он  рассказал,  что  недавно  монах  Дердь
повел Вицушку во дворец и в саду представил ее  королеве.  Младенец-король
вдруг улыбнулся и потянулся ручонками к Вице.  А  Вица  не  растерялась  -
схватила его на руки, как делала обычно дома с крестьянскими  ребятишками,
и, забыв о почтительности, подбросила. Потом сказала даже: "Глупышечка!" С
того дня королева оставила ее у себя и теперь даже ночевать  не  отпускает
домой.
   Поначалу Гергей слушал старика только  с  интересом,  потом  глаза  его
загорелись. Лишь одно показалось ему странным: почему старик Цецеи придает
своему лицу величественное выражение и  холодно  поглядывает  на  него?  И
Гергей опять помрачнел.
   - Ну что с тобой? - гаркнул старик. - Что ты по-дурацки таращишь глаза?
   - Я спать хочу, - ответил Гергей, едва сдерживая слезы.
   Он понял, что маленькой Эве не быть его женой.



12

   Но что же произошло в Буде?
   А то, что немцы хотели занять ее. Королева готова была  согласиться  на
это, да венгерским господам пришлось не по нраву,  что  во  дворце  Матяша
станет хозяйничать немец. Нет, пусть уж венгерским королем  будет  наконец
венгр!
   Призвали на помощь турок, а до их прихода оборонялись своими силами.  К
приходу передовых отрядов турок ряды  немцев  сильно  поредели.  Когда  же
явился султан с его несметными полчищами, войско Роггендорфа было разбито.
   Монах - так все звали  знаменитого  Дердя  Мартинуззи  -  приветствовал
султана четырьмя сотнями пленных немцев.
   Вместе с монахом поехали Балинт Терек и седой Петер Петрович.
   Султан расположился станом  у  Черепеша,  в  одном  переходе  от  Буды.
Венгерских вельмож он милостиво принял в шелковом своем шатре с башенкой и
крылечком. Всех троих он знал по имени. Знал и то, что этот монах -  разум
венгров. Балинт Терек был ему известен еще с того  времени,  когда  султан
хотел водрузить флаг с полумесяцем  на  башне  Вены.  Тогда  Балинт  Терек
наголову разбил Касон-пашу и его рать; с тех пор турки вспоминали  о  нем,
как о "дьяволе, изрыгающем пламя".
   Про  старика  Петровича  толмач   сообщил   султану,   что   он   родня
младенцу-королю и что именно он в 1514 году  сшиб  с  коня  Дердя  Дожу  и
захватил его в плен.
   Вельмож ввели в шатер. Все трое  поклонились.  Султан,  протянув  руку,
сделал шаг по направлению к гостям. Монах шагнул навстречу и приложился  к
его руке. Поцеловал руку султана и старик Петрович.
   Балинт Терек вместо целования руки снова поклонился и  хотя  побледнел,
но гордо взглянул на турецкого владыку.
   Это уже было дерзостью. У монаха все похолодело внутри. Знал бы заранее
- ни за что не стал бы уговаривать Балинта Терека ехать с ними.
   Султан даже бровью не повел. Поднял руку, протянутую было для  поцелуя,
и положил ее на плечо Балинту Тереку, обнял его.
   Все вышло так по-семейному и  по-венгерски,  словно  иначе  и  быть  не
могло.
   Позади султана стояли два его сына. Оба крепко пожали  руки  венгерским
вельможам. Должно быть, их научили заранее,  как  себя  вести.  Потом  они
снова стали за спиной отца и воззрились на Балинта Терека.
   А поглядеть на него стоило! Какой  величественный  красавец  венгр!  Он
затмевал собой всех вельмож. Балинт Терек был в красной атласной одежде  с
прорезными рукавами.
   Бараньи глаза старика султана тоже чаще обращались  к  Балинту,  чем  к
монаху, который, отвешивая поклоны, витиевато и хитро объяснял  по-латыни,
что немецкая опасность устранена и венгры счастливы,  чувствуя  над  собой
крылья такого высокого покровительства.
   Толмачом был Сулейман-паша - болезненный, сухощавый старик; он попал  с
венгерской  земли  к  туркам,  будучи  еще  стройным  юношей,  и   поэтому
безукоризненно знал оба языка.
   Сулейман-паша переводил речь монаха, фразу за фразой.
   Султан кивал головой. Когда монах Дердь  закончил  свою  речь  глубоким
поклоном, султан улыбнулся.
   - Ты хорошо сказал. Я потому и пришел, что король Янош был моим другом.
Судьба его народа мне не безразлична. В  Венгрии  должен  снова  наступить
мир, и венгры впредь могут спать спокойно: моя сабля будет вечно  охранять
их.
   Монах поклонился с выражением счастья на  лице.  Старик  Петрович  утер
слезинку. И только чело Балинта  Терека  омрачилось.  Он  смотрел  куда-то
вдаль.
   - Что ж, посмотрим, с каким народом вы совладали! - проговорил султан.
   Он сел на коня и в сопровождении венгерских вельмож проехал тихим шагом
мимо пленников. Пленных немцев выстроили двумя длинными рядами на песчаном
берегу  Дуная.  Некоторые  стояли  вытянувшись,  другие  ждали,  преклонив
колени.
   По правую руку султана ехал монах, по  левую  -  Сулейман-паша.  Султан
оборачивался иногда назад и обращался то к Петровичу, то к Балинту Тереку,
то к своим сыновьям.
   Пленные пали ниц перед султаном; иные  с  мольбой  протягивали  к  нему
скованные руки.
   - Дрянной народ, наемники! - заметил султан по-турецки. - Но попадаются
и сильные люди.
   - Были среди них и посильней,  -  ответил  Балинт  Терек  по-венгерски,
когда султан обратился к нему. - Несколько сотен. Да только их нет  здесь.
- И в ответ на вопросительный взгляд султана  спокойно  добавил:  -  Я  их
изрубил.
   Вернулись к шатру. Султан не пожелал войти, и ему вынесли кресло. Но ни
послам, ни сыновьям султана стульев не предложили.
   - Что же делать с пленными, ваше величество? - спросил Ахмат-паша.
   - Отрубите им головы, - ответил султан так  равнодушно,  будто  сказал:
"Почистите мне кафтан".
   Он сел в поставленное перед шатром кресло, на расшитую золотом подушку.
За спиной его стали двое слуг с опахалами  из  павлиньих  перьев  -  стали
вовсе не ради блеска, а для спасения султана от мух.  Время  шло  к  концу
августа, и вместе с войсками кочевали мириады мух.
   Рядом с султаном стояли  оба  его  сына,  а  перед  ними  -  венгерские
вельможи с непокрытыми головами.
   Султан смотрел некоторое время задумчиво,  потом  обратился  к  Балинту
Тереку:
   - Дорогой схватили какого-то попа. Из твоих владений.  Может  быть,  ты
знаешь его?
   Балинт Терек понял,  что  сказал  султан,  однако  выслушал  толмача  и
ответил по-венгерски:
   - Всех священников из моих владений я не  знаю.  У  меня  их  несколько
сотен, причем разной веры. Но может статься, что этого я знаю.
   - Принесите его сюда, - приказал султан и, подняв брови полумесяцем, со
скукой уставился куда-то в пространство.
   С берега Дуная донесся шум -  там  рубили  головы  пленникам.  Крики  и
мольбы смешались с гомоном турецкого стана.
   Двое турок быстро принесли труп, завернутый в простыню. Положив его  на
землю у ног султана, они откинули простыню с головы мертвеца.
   - Знаешь его? - спросил султан, искоса глядя на Терека.
   - Как же не знать!  -  ответил  потрясенный  Балинт.  -  Ведь  это  мой
священник.
   И он обвел взглядом присутствующих, словно ожидая от них объяснения. Но
лица придворных султана были  холодны.  Он  встретился  только  с  ледяным
взглядом черных глаз.
   - С ним случилась какая-то беда, - сказал султан. - Он был болен уже  и
тогда, когда его принесли в мой лагерь. Похороните его с честью, -  сказал
он, обернувшись к слугам, - по обрядам христианской церкви.
   Слуги  начали  разносить  на  серебряных  подносах  серебряные  чаши  с
напитком из апельсинового сока и розовой  воды.  Шербет  был  ароматный  и
холодный, как лед.
   Любезно улыбаясь, султан угостил первым Балинта Терека.



13

   Супруга Цецеи постелила Гергею в маленькой комнатке, выходившей  окнами
во двор. Юноше нужна была не столько постель, сколько возможность остаться
наедине со своим горем.
   Он не удивился тому, что  королева  полюбила  его  маленькую  Эву,  ибо
считал, что во всем мире нет создания более достойного любви, чем она.  Но
то, что Цецеи так загордились, обидело его до глубины души. Вицушка попала
теперь в королевский замок, где бывают только герцоги и прочая знать.  Как
же подступиться к ней какому-то ничтожному юноше, у которого нет ни герба,
ни дома, ни даже паршивой собаки!
   Он прилег на лавку, покрытую вытертой медвежьей шкурой,  и  склонил  на
руку мокрое от слез лицо.
   У грусти есть хорошее свойство:  она  усыпляет  и  вдобавок  еще  тешит
сладкими снами.
   Гергей проспал на медвежьей шкуре добрых полдня и проснулся с улыбкой.
   Он  удивленно  окинул  взглядом  комнату  и  висевший  на  стене  образ
кривоногого святого Имре, потом вдруг помрачнел,  приподнялся  на  ложе  и
закрыл лицо руками. Вихрь черных мыслей закружился у него в голове и  слил
воедино события двух последних дней: большой турецкий стан, неволя, смерть
отца Габора, спасение, Будайская крепость, разлука с "маленькой  женой"  и
перемена, которая произошла с его приемными  родителями.  Все  это  вихрем
кружилось у него в голове. Потом он вспомнил про своего коня - про старого
серого конягу. Напоили, накормили ли его? Как поплетется он на этой  кляче
в Шомодьвар? Что ответит, если его спросят, где отец Габор? Кто  будет  их
теперь учить? Наверно, Шебештьен Тиноди - добрый лютник  с  парализованной
рукой.
   Гергей встал, встряхнулся, словно желая  освободиться  от  пут  дурного
сна. Пошел к приемным родителям.
   - Матушка, - сказал он супруге Цецеи, -  я  приехал  только  для  того,
чтобы предупредить о турецкой опасности. Сейчас поеду обратно.
   Жена Цецеи сидела у окна и обшивала золотыми нитками край воротничка из
тонкого полотна. В те времена женщины носили воротнички, расшитые золотом.
Вышивка предназначалась для ее дочери.
   - Куда же ты торопишься? - удивилась  хозяйка.  -  Ведь  мы  еще  и  не
поговорили толком. Мужа нет дома. Может  быть,  он  хочет  побеседовать  с
тобой. А ты был у господина Балинта?
   Гергей смущенно заморгал глазами.
   - Нет. И не пойду к нему. Я удрал из дому, никому не сказавшись.
   - Со священником нашим тоже не хочешь побеседовать?
   - А где он живет?
   - Здесь, с нами. Где ж ему  еще  жить!  Да  только  его  нет  дома.  Он
хоронит.
   - Они все так же бранятся меж собой?
   - Пуще прежнего. Теперь наш поп - сторонник Фердинанда, а муж -  короля
Яноша.
   - Прошу _вашу милость_ передать ему от меня поклон.
   Он намеренно не назвал ее _матушкой_.
   Жена  Цецеи  перевернула  свою  вышивку  и  после  минутного   молчания
ответила:
   - Что ж, сынок, что ж, Гергей, тогда я не стану тебя удерживать, только
покушай перед отъездом. Я оставила тебе обед, да будить не хотела.
   Гергей опустил голову. Должно быть, размышлял,  стоит  ли  ему  принять
угощение. Подумав, решил принять, чтобы не обидеть хозяев.
   Жена Цецеи накрыла стол желтой кожаной скатертью, положила  на  тарелку
холодное жаркое и поставила вино.
   Вернулся и отец Балинт. Обычно он возвращался после  своих  милосердных
трудов только вечером, а в этот день,  устав  от  жары  и  работы,  пришел
раньше.
   Вслед за ним приковылял и Цецеи.
   Гергей поцеловал руку священнику. Тот  усадил  его  за  стол,  и  юноше
пришлось отвечать на вопросы во время еды.
   - Как ты вырос! - Отец Балинт смотрел на него и только диву давался.  -
Совсем мужчиной стал. А ведь словно только на время ушел от нас!  -  И  он
оглянулся. - А где Вица?
   - Во дворце, - ответил Цецеи.
   Священник  взглядом  требовал   объяснения,   поэтому   Цецеи   сказал,
оправдываясь:
   - Королева очень полюбила ее, не отпускает...
   - С каких это пор?
   - Несколько дней.
   - Уж не за _ребенком_ ли она там ходит? - спросил священник, фыркнув.
   - За ребенком, - ответил Цецеи. - Только не подумай,  что  няней,  нянь
там достаточно. Вица просто там время проводит, вот и все.
   - Твоя дочь ходит за сыном Сапояи? - воскликнул  священник  и  вскочил,
покраснев.
   Цецеи беспокойно заковылял по комнате.
   - А что ж тут такого? -  проворчал  он,  обернувшись.  -  Ты  ведь  сам
говорил: лучше уж пес, да венгр, чем ангел, да немец?
   - Но твоя дочь баюкает сына Сапояи! - Отец  Балинт  свирепо  заорал  на
Цецеи: - Да что ж у тебя, мозги раскисли на старости лет?  Или  ты  забыл,
что отец этого ребенка был палачом? Забыл, как вместе  со  мной  лакомился
мясом Дердя Дожи?
   И он так хватил стулом об пол, что стул разлетелся вдребезги.
   У Гергея кусок застрял в горле. Он бросился вон из  комнаты,  стремглав
сбежал по лестнице, вывел своего коня и умчался, ни с кем не попрощавшись.



14

   Возле королевского дворца он соскочил с коня и взял его под уздцы.
   На стене дворца  Гергей  заметил  солнечные  часы  величиной  с  колесо
телеги. Солнце как раз скрылось за тучи,  и  позолоченный  столбик  только
бледной тенью указывал на римскую цифру IV.
   Гергей пытливо рассматривал окна.  Оглядел  по  очереди  окна  нижнего,
потом верхнего этажа, а затем и башенные оконца.
   В ворота дворца входили и выходили солдаты. Шаркая  ногами,  подошел