певали  тому,  кто  вам
больше платил!
   Майлад взял Балинта за руку.
   - Пойдем отсюда, не связывайся.
   - Не пойду! - отдернув руку, сказал Балинт. - Ни  перед  человеком,  ни
перед псом я не отступаю.
   Увидев, что от ворот идет Вели-бей, он сел  на  скамью,  пытаясь  унять
свой гнев. Бей шел вместе с турецким муллой и  сыновьями  Морэ.  Оба  сына
тоже были в турецкой одежде, только без  тюрбанов.  Как  и  их  отец,  они
ходили с непокрытой головой.
   Майлад уселся рядом с Балинтом Тереком.
   Морэ стал перед ними,  расставив  ноги,  и,  подбоченившись,  продолжал
препираться:
   - Я участвовал в сражении, когда  сокрушили  Дердя  Дожу.  Я  дрался  в
Мохачской битве, где двадцать  четыре  тысячи  венгров  пролили  кровь  за
отчизну...
   - Я тоже был там, - оборвал  его  Майлад,  -  но  не  для  того,  чтобы
хвастаться этим.
   - А если ты участвовал в том кровавом крещении, то  должен  знать,  что
все уцелевшие в бою под Мохачем считают друг друга братьями.
   - Нет уж, пусть разбойник  с  большой  дороги  не  считает  меня  своим
братом! - закричал  Майлад,  покраснев.  -  Знаю  я,  почему  снесли  твой
палотайский замок!
   - Может, и знаешь, зато не знаешь, почему снесли Нану. Не  знаешь,  что
вся Венгрия лежит у ног будайского  паши.  И  только  я,  Ласло  Морэ,  не
побоялся ему крикнуть: "Ты не нам, а псам указ, гололобый!" Годы дрался  я
со своей маленькой  дружиной  против  турок.  Не  Фердинанд  дрался  и  не
почтенное венгерское дворянство, а я, Ласло Морэ. В прошлом году я  разбил
турецкое войско, направлявшееся в Белград, - я, Ласло  Морэ,  которого  вы
величаете грабителем и разбойником. -  Он  передохнул,  потом,  размахивая
руками, продолжал: - Было бы у  меня  столько  денег,  сколько  у  Иштвана
Майлада, было бы у меня столько добра, замков  и  челяди,  как  у  Балинта
Терека, было бы у меня столько солдат, как у того,  кто  носит  на  голове
корону в качестве украшения, - тогда меня, Ласло Морэ, чествовала бы нынче
Венгрия как своего освободителя. Но так как у меня мало было солдат,  мало
денег, то басурманы оттеснили меня в Нану и снесли, проклятые,  мой  замок
до основания...
   Подошел Вели-бей.
   - Не знаю, из-за чего вы тут пререкаетесь, но, несомненно, прав  Селим.
Он ближе к кладезю истины, чем вы, неверные.
   - Какой Селим? - изумленно спросил Балинт Терек.
   - Селим, которого еще несколько дней  назад  на  языке  неверных  звали
Ласло Морэ, - ответил Вели-бей.
   Балинт Терек откинулся назад и презрительно захохотал.
   - Вот как! Селим!.. И он еще разглагольствует о любви к отчизне!  Прочь
от меня, басурманин, песий сын!
   Не подскочи к ним Вели-бей, Балинт ударил бы изменника.
   - Неверная свинья! - заорал бей на Балинта. - Сейчас же  закую  тебя  в
кандалы!
   Балинт Терек вскинул голову, как горячий конь, которого  ударили  между
глаз. Глаза его горели огнем. Бог знает, что он натворил бы, не оттащи его
Майлад.
   Бей презрительно посмотрел  им  вслед.  Но  вспомнил,  видно,  о  своем
кармане и прекратил грубые речи. Затем обернулся к Морэ  и  громко,  чтобы
слышали его противники, сказал:
   - Султан, наш милостивый повелитель, рад был услышать, что ты вступаешь
в стан правоверных, и прислал вот этого  почтенного  священника,  дабы  он
принес тебе свет пророка, имя которого благословенно во веки веков.
   - Пойдем к себе! - задыхаясь, хрипел Балинт Терек. - Пойдем отсюда, мой
добрый друг Майлад!


   Несколько дней спустя оба сына Морэ были освобождены.  Они  получили  в
Константинополе какие-то должности.
   Старик Морэ остался в стенах Семибашенного замка.
   Терек и Майлад не сказали с ним больше ни слова, но оба не раз слышали,
как Морэ настаивал на своем освобождении.
   Однажды Вели-бей ответил ему так:
   - Ходил я опять по твоему делу во дворец. Из Венгрии уже пришло письмо.
Ну, знаешь, будайский паша  расписал  тебя  на  славу!  Между  прочим,  он
сообщил, что во время осады Наны ты, удирая,  швырял  через  плечо  деньги
туркам, чтобы спасти свою шкуру. - И, покачав головой, он засмеялся: - Ох,
старик, старик, и лиса же ты!


   В ту пору уже и Секешфехервар и Эстергом были в руках турок. Султан сам
стал во главе своей рати, чтобы сокрушить эти два оплота Задунайщины.
   Вернулся он домой только к зиме.
   Обитатели Семибашенного замка  еженедельно  получали  вести  о  походе.
Узнали они о возвращении султана и ждали новых узников. Да простит господь
давним узникам, но они радовались заранее, что в тюрьме у них появятся еще
сотоварищи, быть может, даже старые  друзья.  Сколько  новостей  доведется
тогда услышать! Наверно, и о семьях удастся что-нибудь разузнать.
   Однажды  утром,  когда  Балинт  и  Майлад  беседовали  об  этом,  вдруг
отворилась дверь и вошел  Вели-бей.  Лицо  его  раскраснелось  от  быстрой
ходьбы. Сложив на  груди  руки,  он  низко  поклонился  Балинту  и  сказал
подобострастно:
   - Его величество падишах просит вас к себе, ваша милость. Соблаговолите
немедленно одеться - и поедем.
   Балинт Терек вздрогнул, глаза его остановились.
   - Ты свободен! - пролепетал Майлад.
   Они поспешно начали вытаскивать одежду из шкафа. Вели-бей тоже  побежал
переодеваться.
   - Не забудь обо мне! - умолял Майлад. - Напомни ему, Балинт, про  меня.
Ведь ты будешь беседовать с султаном с глазу  на  глаз.  Замолви  обо  мне
словечко, попроси, чтобы он отпустил вместе  с  тобой  и  меня.  О,  боже,
боже!.. Не забудь обо мне, Балинт!
   - Не забуду... - пробормотал Терек.
   Дрожащими пальцами  застегивал  он  синий  затканный  цветами  атласный
кафтан, в котором его много лет назад схватили турки. Свои красивые зимние
одежды он уже износил, а этот кафтан не  надевал  -  все  берег:  надеялся
поехать в нем когда-нибудь домой.
   Только сабли у пояса не было.
   - Ничего, вернешься из дворца - будет на тебе и сабля,  -  ободрял  его
Майлад, спускаясь вместе с ним по лестнице. - Так не забудь же!
   Радостно смотрел  он,  как  Балинт  и  Вели-бей  закутались  в  широкие
турецкие шубы и забрались в повозку,  как  бей  заботливо  запахивал  полы
меховой шубы Балинта Терека, чтобы у него не замерзли ноги, и как смиренно
садился по левую руку от него.
   - Балинт! Пусть ангелы небесные поедут с тобой за форейторов!
   Повозка тронулась. Позади ехали верхом два стража с пиками.
   "Господи, господи!.." - молился дорогой Балинт Терек.
   Ему казалось, что прошла  целая  вечность,  пока  повозка  завернула  в
ворота дворца.
   Во дворец пошли пешком через янычарский двор.
   Множество ступенек  -  и  все  из  белого  мрамора.  Множество  статных
телохранителей и слуг. Величественные  мраморные  колонны,  мягкие  ковры,
позолота. На каждом шагу дивные образцы восточного филигранного искусства.
Но Балинт  Терек  видел  только  спину  слуги  в  белом  кафтане,  который
торопливо  шел  впереди  них,  да  дверь,  завешенную   плотным   шелковым
занавесом, и думал, что эта дверь ведет в покои султана.
   Балинта Терека ввели в маленький зал. Все  его  убранство  состояло  из
ковра и лежавшей на нем подушки. Возле подушки стоял большой медный сосуд,
похожий на крестильную купель в будайском храме. Только сосуд  этот  стоял
не на каменной подставке, а на мраморном кубе, и в нем  была  не  вода,  а
огонь - горящие угли.
   Балинт Терек был уже знаком с этим предметом турецкого обихода и  знал,
что называется  он  "мангал".  Зимой  турецкие  дома  отапливаются  такими
переносными печами.
   В комнате не было никого, кроме  трех  сарацин,  которые  застыли,  как
статуи, у дверей, сжимая в руке большие  серебряные  алебарды.  Трепещущий
Велибей молча остановился возле дверей.
   Балинт взглянул в окно. Он  увидел  зеленоватые  морские  волны,  а  на
другом берегу залива - Скутари. Вот так же смотрел бы он на Пешт  из  окон
своего будайского дворца...
   Стоял он недолго - за это время разве что яйцо можно было бы сварить, -
наконец черная рука откинула занавес у дверей, и мгновение спустя появился
султан.
   Свиты не было ни впереди, ни позади султана. Вместе с ним вошел  только
худенький юноша-сарацин лет пятнадцати и остановился возле стража.
   Бей мгновенно пал ниц на ковер. Балинт щелкнул каблуками и  поклонился.
Когда он поднял голову, султан стоял уже возле мангала, грея над ним  свои
худые руки. На нем был  опушенный  горностаем  шелковый  кафтан  орехового
цвета, такой длинный, что  из-под  него  виднелись  только  красные  носки
чувяк. На голове - легкая белая чалма. Щеки были выбриты. Тонкие седые усы
свисали ниже подбородка.
   С минуту царило молчание. Потом султан бросил взгляд на бея.
   - Ступай.
   Бей встал, поклонился и попятился к  дверям.  У  порога  снова  отвесил
поклон и исчез, словно тень.
   - Давно я не видел тебя, - заговорил султан спокойно. -  Ты  ничуть  не
изменился, только поседел.
   Балинт подумал: "Да ведь и ты, Сулейман, не помолодел!" С тех  пор  как
Балинт не видел его, султан весь иссох, и густая сеть морщин окружила  его
большие бараньи глаза. Нос его тоже как  будто  стал  длиннее.  Лицо  были
безобразно нарумянено.
   Балинт не промолвил ни слова, только ждал, ждал  с  замиранием  сердца,
что теперь будет.
   Султан скрестил руки на груди и сказал:
   - Ты, должно быть, знаешь, что Венгрии больше нет?
   Бледное лицо Балинта Терека приняло землистый оттенок. Если нет  больше
Венгрии, что же понадобилось от него султану?
   - Еще уцелело несколько крепостей, - продолжал султан, - да уже недолго
стоять этим жалким хлевам. В этом  году  сдадутся  и  они.  (Балинт  Терек
глубоко вздохнул.) Так вот: мне нужен хороший паша в Буду. Такой, чтобы он
не был чужим ни венграм, ни мне. Ты очень хороший человек. Поместья твои я
верну тебе. Все верну.
   Балинт пристально смотрел на него, губы его шевельнулись. Но так как он
еще не произнес ни звука, султан продолжал:
   - Ты понял, что я тебе сказал? Ведь ты говоришь по-турецки?
   - Да, - подтвердил Балинт.
   - Так вот: я назначу тебя своим пашой в Буду.
   Плечи Балинта дрогнули, но лицо оставалось серьезным и скорбным. Взгляд
скользнул  с  султана  на  мангал,   сквозь   арабески   которого,   алея,
просвечивали раскаленные угли.
   Султан замолк на мгновение. Быть может, ждал, что Балинт, по  турецкому
обычаю, припадет к его стопам, или же поцелует ему руку на венгерский лад,
или пролепечет хоть слово благодарности. Но Балинт молчал,  скрестив  руки
на груди, будто позабыв, что стоит перед султаном.
   Султан помрачнел. Раза два прошелся по комнате. Потом снова остановился
и бросил взгляд на Балинта.
   - Может, тебе это не по душе?
   Балинт опомнился.
   В краткие мгновения безмолвия душа его унеслась  далеко,  облетела  все
прекрасные замки, родные поля и леса;  он  обнимал  жену,  целовал  детей,
любовался своими табунами, стадами,  отарами,  смотрел  на  многочисленных
слуг, мчался на своих любимых конях, дышал венгерским воздухом  венгерской
земли...
   Голос султана как будто пробудил его ото сна.
   - Милостивый повелитель, - произнес он, глубоко растроганный, - если  я
правильно понял, ты благоволишь назначить меня на место Вербеци?
   Султан замотал головой.
   - Нет. Вербеци умер. Он умер в том же году, когда ты ушел. На его место
мы не назначили никого. Я хочу поставить тебя настоящим пашой,  дать  тебе
самый большой пашалык  своей  державы  и  предоставить  полнейшую  свободу
действий.
   Ошеломленный Балинт смотрел на султана.
   - Но как же так, ваше величество? - проговорил он наконец. -  Мне  быть
венгерским пашой?
   - Нет, турецким пашой.
   - Турецким пашой?
   - Да, турецким. Я же сказал тебе: Венгрии больше нет. Стало  быть,  нет
больше и венгров. Я думал, ты уже понял.
   - И я должен стать турком?
   - Турецким пашой.
   Балинт Терек понурил голову и вздохнул так, будто у него душа  с  телом
расставалась; на лбу его резко  обозначились  страдальческие  морщины.  Он
взглянул на султана.
   - А иначе нельзя?
   - Нет.
   Балинт Терек смежил глаза, задышал тяжело и часто.
   - Ваше величество, - промолвил он наконец, - я знаю, что вы не привыкли
слышать прямые речи, но мне на  старости  лет  кривить  душой  зазорно.  Я
всегда говорю то, что думаю.
   - А что ты думаешь? - ледяным тоном спросил султан.
   Балинт Терек побледнел, но ответил с величавой прямотой:
   - Дума моя одна, милостивый падишах: если даже вся Венгрия  принадлежит
тебе и все венгры станут турками, я турком не стану. Нет! Нет!



9

   На обратном пути Вели-бей с ужасом выслушал рассказ  Балинта  Терека  о
тайной его беседе с султаном.
   - Безумный человек! - воскликнул он. - Даю голову на  отсечение,  нынче
ночью ты уже будешь спать в Кровавой башне.
   И до самой полуночи  Вели-бей  торчал  во  дворе,  ожидая  распоряжений
султана.
   Но ни в ту, ни в следующую  ночь,  ни  в  последующие  дни  и  ночи  не
поступало никаких распоряжений - ни письменных, ни устных.
   Неделю спустя старый шейх-уль-ислам удостоил Еди-кулу своим  милостивым
посещением. Он приехал без всякой торжественности,  один,  словно  рядовой
священник. Вели-бей от удивления чуть не рухнул на землю.
   - Здесь есть какой-то знатный гяур, - сказал великий  муфтий,  -  зовут
его Балинт Терек.
   - Да, - произнес бей с поклоном.
   -  Падишаху,  да  ниспошлет  ему  аллах  долголетие,  полюбилась  мысль
назначить этого венгра правителем наших венгерских  владений.  А  неверный
пес не желает обратиться в нашу веру.
   - Собака!
   - Я попросил падишаха, да ниспошлет ему аллах долголетие, разрешить мне
взглянуть на этого узника. Быть может, мне удастся сделать что-нибудь.  Ты
ведь знаешь, сын мой, что я старый и опытный человек.
   - Ты мудрый из мудрейших, высокочтимый шейх, Соломон нашего времени!
   - Мне думается, каждый узел можно развязать, нужно лишь взяться за дело
спокойно и с умом. Быть может, гяур смягчится, если я сам принесу ему свет
пророка. Сперва он будет только слушать меня, а потом и  сам  не  заметит,
как в сердце его западут первые семена правой веры.
   - Он человек довольно смышленый.
   - Видишь ли, сын мой, если мы обратим этого злого нечестивца  в  правую
веру, то доставим радость падишаху.
   И, кивая головами, они вместе произнесли:
   - Да ниспошлет ему аллах долголетие!


   В восьмом часу дня, а по нашему времени - в два часа  пополудни  Балинт
Терек спал у себя в комнате. Бей  приоткрыл  дверь  и  пригласил  великого
муфтия войти.
   Господин Балинт приподнялся  на  тахте  и,  опершись  на  локоть,  стал
растерянно протирать глаза.
   Он смотрел на длиннобородую библейскую фигуру, которую еще  никогда  не
видел. Однако по черному кафтану и белой чалме сразу признал в  посетителе
духовное лицо.
   - Проснись, господин Балинт, - окликнул его бей. - Тебя ожидает большая
честь: сам милостивый шейх-уль-ислам пришел просветить тебя. Выслушай  его
внимательно.
   Он сорвал со стены  ковер,  висевший  над  кроватью,  и  разостлал  его
посреди комнаты. Потом снял с себя кафтан и хотел  было  положить  его  на
ковер, но старик этого не допустил. Он сел, поджав под себя ноги. Борода у
него свисала до пояса.
   Умными старческими глазами он пытливо  оглядел  Балинта  Терека,  потом
принялся листать переплетенную в кожу толстую книжечку величиной с ладонь.
   - Что вам нужно? - пробурчал Балинт Терек. -  Ведь  я  же  ясно  сказал
султану, что не перейду в турецкую веру.
   Вели-бей не отвечал. Он взглянул  на  великого  муфтия.  А  тот  вместо
ответа поднес книгу к сердцу, к губам и ко лбу, потом заговорил:
   - Во имя аллаха милостивого и милосердного, Абдул  Казем  Мохамед  сына
Абдаллаха, сына Абд Эн Моталлеба, сына Хазема, сына Абд Менафа, сына Каси,
сына Калеба, сына Морры, сына Ловы, сына Галеби...
   Господин Балинт молча смотрел на старика. Затем надел доломан,  сел  на
стул и стал ждать, чем все это кончится.
   Старик спокойно продолжал:
   - ...сына Фера, сына Малека, сына Мадара, сына Кенана, сына Каниза...
   Балинт Терек зевнул.
   А старик продолжал:
   - ...сына Модрека, сына Элиаша, сына Модара, сына Назара, сына Моада...
   Он перечислил еще целую уйму имен и возвратился наконец  к  Мохамеду  и
его рождению.
   Бея в комнате уже не было - он  бесшумно  выскользнул,  чтобы  заняться
своими делами. В коридоре ему встретился Майлад, который только что  встал
после обеденного сна и шел будить Балинта.
   Бей преградил ему путь.
   - Не мешай Тереку, - сказал он, подняв палец. - У него духовная  особа.
Обращает его в правую веру.
   - В турецкую веру?
   - Да.
   И бей, подпрыгивая, поспешно спустился по лестнице.
   Майлад, пораженный, смотрел ему вслед.



10

   Еще не успело кончиться персидское  погребальное  шествие,  как  Гергей
схватил Эву за руку и двинулся вперед. Он протиснулся в толпу,  бросив  по
дороге цыгану и Мекчеи:
   - Идемте! Беда!
   Теперь впереди шел широкоплечий Мекчеи, прокладывая в толпе дорогу себе
и своим товарищам. Юмурджак и ага топтались на той стороне улицы.  Они  не
могли пройти сквозь ряды священной процессии. Их не пропустили бы солдаты,
наблюдавшие за порядком, да и  кончары,  которыми  в  религиозном  экстазе
размахивали персы, тоже обратились бы против них.
   Сунниты и шииты ненавидят друг друга. Шииты  считают,  что  современные
служители Мохамеда - сунниты - незаконно захватили власть. А турки считают
персов еретиками.
   Наконец наши  путешественники  выбрались  из  толпы  и  соединились  на
какой-то узкой и темной улочке.
   Только тогда Гергей мог заговорить:
   - Бежим! Я видел агу и Юмурджака. Они пришли с солдатами!
   И беглецы ринулись во тьму. Впереди всех  несся  цыган,  хотя  не  знал
даже, кого и чего надо опасаться.
   Он наткнулся на спящих собак и,  перекувырнувшись,  упал.  Одна  собака
взвизгнула, остальные в испуге бросились врассыпную.
   Ведь известно, что Стамбул - собачий рай. Там  либо  нет  дворов,  либо
дворами служат крыши домов - так что собакам нигде нет  пристанища.  Рыжие
псы, похожие на  лисиц,  иногда  сотнями  заполняют  улицы.  Турки  их  не
трогают. Напротив, если какая-нибудь  сука  щенится,  для  нее  бросают  у
дверей дома тряпку или рогожу. Псы чистят и  убирают  улицы  Стамбула.  По
утрам каждый турок опоражнивает возле двери  своего  дома  четырехугольный
мусорный ящик. Собаки  съедают  отбросы,  пожирают  все,  кроме  стекла  и
железа. И псы в Стамбуле вовсе не безобразные и не дикие. Свистни любому -
он весело вильнет хвостом. Погладь его - он обрадуется.
   Когда цыган упал,  вся  компания  остановилась  перевести  дух.  Гергей
засмеялся.
   - Черт тебя побери, Шаркези! Что ты мчишься как угорелый!
   - Да ведь за нами гонятся!  -  запыхавшись,  отвечал  цыган,  с  трудом
поднимаясь на ноги.
   - Никто уже не гонится. Погоди, послушаем.
   На улице  было  тихо.  Только  издали  доносилось  благоговейное  пение
персов. Все навострили уши.
   - Дальше я не побегу, - сказал Мекчеи с досадой. -  Если  кто  нападет,
всажу в него клинок.
   Но никто не показывался.
   - Потеряли наш след, - рассудил Гергей. - Друг мой Шаркези, где  же  мы
переночуем?
   Цыган взглянул на небо.
   - Сейчас взойдет луна. У меня тут один знакомый держит корчму.  У  него
можно переночевать. Да только живет он далеконько, за Еди-кулой.
   Янчи оживился.
   - Идти к нему надо мимо Еди-кулы?
   - Да, - ответил цыган. - Корчма оттуда на расстоянии полета стрелы.
   - Ты говоришь, сейчас луна взойдет?
   - Вот-вот взойдет. Вы, барич, не видите разве, как светлеет край  неба?
Надо поторапливаться. Корчмарь этот - грек. Скупает  у  нас  краденое.  За
хорошие деньги он и одежду продаст.
   - А мы не могли бы взглянуть поближе на  Еди-кулу?  -  спросил  Янчи  с
дрожью в голосе. - Может быть...
   - Ночью-то?
   - Ночью. Ох, мне так хочется!..
   - Можно, коли уж так не терпится. - Цыган пожал плечами.  -  Только  бы
нас не поймали.
   И он пошел впереди, осторожно переступая через развалившихся на  дороге
соб