гда вернемся, найдешь его здесь.
   - А если еще кто-нибудь будет у костра?
   - Тогда внимательно оглядись, приметь, кто, где и как лежит, где  турок
больше всего, и мигом возвращайся.
   Добрых полчаса стояли они в ивняке на берегу  речки.  Гергей  наставлял
солдат:
   - Пока турки бегут  -  бей,  руби.  Но  чтобы  никто  не  отдалялся  от
товарищей больше чем на сто шагов, не то отрежут от  своих.  Как  услышишь
трубу, сразу же поворачивай обратно и  мчись  домой.  А  покуда  трубы  не
слышно - гуляй, душа!
   Солдаты стояли кружком, жадно ловили каждое слово.
   Гергей продолжал:
   - Турки напугаются и даже не подумают сопротивляться. А вы врубитесь  в
самую гущу и колотите их до тех пор, пока не кинутся врассыпную. Запомните
раз и навсегда: конный ратник должен рубить так проворно, чтобы  противник
не успел отвечать. Удары должны сыпаться градом.
   - Как молния блескучая, - добавил Пете.
   Гергей умолк, прислушался к тому, что творится у турок.
   Потом снова обернулся к солдатам и спросил:
   - Где человеколов?
   - Я здесь, господин лейтенант, - ответил из рядов веселый голос.
   Вперед вышел рослый парень.
   - Орудие у тебя?
   - У меня, господин  лейтенант.  -  Парень  поднял  кверху  нечто  вроде
длинных загнутых вил.
   - Умеешь с ним обращаться?
   - Господин капитан научил.
   - Ладно, схвати турка за шею и подомни собаку под  себя.  Вот  было  бы
славно, ребята, поймать старшего офицера! Он живет обычно в самом красивом
шатре. И уж наверно, спит  в  одном  исподнем.  Коли  удастся,  попытаемся
поймать его.
   Гергей снова насторожился, потом продолжал:
   - Пленника надо связать, но только по рукам. Скрутите ему руки назад. А
если разживемся конем, посадим пленника на коня. И тогда  ты,  Криштоф,  и
ты, коротышка, поедете один  слева,  другой  справа  от  турка;  привяжете
поводья его коня  к  поводьям  своих  коней  и  отвезете  пленника  домой.
Вздумает бежать, говорить, кричать или соскользнуть с лошади - сразу бейте
его.
   - А если не захватим коня? - спросил Криштоф.
   - Тогда придется ему бежать рядом с вашими  конями.  Но  вы  все  равно
поспешайте домой, не ждите нас.
   Помолчали.  Ночь  стояла  тихая.  Слышалось  только  жалобное  жужжанье
осенних насекомых в виноградниках, да иногда  раздавался  далекий  конский
топот.
   - Вспыхнуло! - сказал наконец кто-то.
   Все увидели, как взвилось пламя.
   - Идет! - послышались вскоре тихие голоса.
   И руки потянулись к поводьям.
   Из тьмы кустарников вынырнула фигура Петера. Он несся стремглав.
   - Дозорного заколол! - сказал он, запыхавшись. - Даже охнуть не  успел,
как мешок свалился. Костер горит между шатрами. Возле  него  сидит  турок,
вроде как слуга. В руке у него желтые туфли, на коленях желтая краска...
   - Денщик, - улыбнувшись, промолвил Гергей. - Дальше.
   - Остальные сотнями спят вповалку - кто прямо на траве, кто на  одеялах
слева от костра.
   - Спят?
   - Как медведи.
   Гергей натянул ремешок шапки под подбородок.
   - Ну, ребята, двинулись! Ехать по возможности  врозь,  в  десяти  шагах
друг от друга. Развернемся! Когда я выстрелю, вы тоже разом палите в них и
нападайте, как волки, кричите, войте,  рубите  -  словом,  как  говорится:
"Бей, молодец, враг не отец!"
   - Орите во всю мочь, так орите, будто нас тысяча, - добавил Пете.
   Бодогфальви тоже сел на коня. Отряд, развернувшись полукругом, двинулся
на восток.
   Пете ехал с краю. Его издали можно было признать по трем орлиным перьям
на шлеме. Он ехал рысцой, равняясь на Гергея.
   Теперь отряд вел Гергей.
   Некоторое время он тихо трусил вдоль кустарников и  вдруг  пустил  коня
бешеным галопом.
   В ночи раздался первый дикий вопль  и  выстрел  турка.  Гергей  ответил
выстрелом. Тут затрещали все пистолеты, и сто всадников  с  криком  "Руби,
бей окаянных!", точно адский вихрь, налетели на спящий турецкий лагерь.
   Турецкий стан ожил, наполнился треском и громом. Крики турок и  венгров
слились в единый бушующий ураган. Спавшие внезапно проснулись, вскочили  с
земли, забегали,  заметались  и,  обезумев  от  ужаса,  давя  друг  друга,
ринулись в проходы между шатрами.
   - Вперед! Вперед! - кричал Гергей.
   - Аллах! Аллах акбар! - вопили турки.
   - А, черт! - крикнул кто-то пронзительно.
   - Бей собаку! - ревел где-то между шатрами Гашпар Пете.
   Турки  вопят,  кричат  венгры.  Падают  черные  фигуры,   подпрыгивают,
кружатся. Свистят сабли, стучат топорики, топают, фыркают кони, с  треском
валятся шатры, воют собаки. Земля дрожит под ногами несущихся коней.
   Гергей налетает на кучку прижавшихся друг к другу басурман,  рубит  их,
крошит, бьет по чему попало. Сабля его не дает  пощады,  и  падают  турки,
валятся перед ним, как колосья  пшеницы  в  июне,  когда  по  ниве  скачет
борзая.
   - Аллах! Аллах!
   - Получай, пес басурман!
   Все турецкие лошади пасутся в табуне. Пытаясь спастись, турки ятаганами
режут путы и вскакивают на коней.
   - Ребята, за мной! - кричит Гергей.
   И венгры обрушиваются на всадников.  Рубят,  колют  и  людей  и  коней.
Звенят клинки, трещат копья.
   - Аллах! Аллах!
   - На тебе, пес поганый! - слышны крики и удары.
   Турки в ужасе прыгают на коней. На иных  -  даже  по  два.  Кто  может,
спасается верхом. А кому не удается вскочить  на  коня,  удирает  во  тьме
пешком.
   Но Гергей не преследует их. Он останавливается и трубит сбор.
   Венгры выскакивают к нему из-за шатров.
   - Турки бегут! - кричит Гергей. - Бери, ребята, все, что можно,  только
не выпускайте из рук уздечки коней.  Вытаскивайте  головни  из  костров  и
кидайте их в шатры!
   Венгры снова рассыпаются. Гергей стряхивает  кровь  с  сабли  и,  чтобы
очистить ее, трижды протыкает клинком полотнище шатра.
   - Фу-ты! Вот мерзкая работа!  -  говорит,  задыхаясь,  Золтаи,  который
таким же способом вытирает свою саблю.
   А турок уже и след простыл.
   Гергей подзывает к себе Фюгеди.
   - Пойдем, осмотрим все шатры подряд.
   При тусклом свете луны не отличишь шатер старшего  офицера.  Шатры  все
разные - один круглый, другой четырехугольный. Те, что понаряднее  других,
заранее приготовлены для кого-нибудь из начальства,  но  пока  что  в  них
спали рядовые.
   Гергей срывает  с  одного  шатра  флаг  с  конским  хвостом  и,  увидев
Криштофа, кричит:
   - Ну что, мальчик, порубал?
   - Двоих! - отвечает оруженосец, запыхавшись.
   - Только двоих?
   - Остальные убежали.
   Солдаты раздобыли несколько повозок и телег. Набросали в них то, что не
удалось  погрузить  на  коней:  ковры,   золоченые   бунчуки,   блиставшие
драгоценными камнями кутасы (шейное  украшение  коня),  сбрую,  сундуки  с
одеждой, шлемы, ружья, посуду - словом,  все,  что  попадалось  под  руку.
Разобрали даже несколько шатров и тоже кинули их на телеги.
   Когда вернулись в крепость, уже светало.
   Добо  с  нетерпением  поджидал  их  на  башне.  Если  вылазка  кончится
неудачно, народ в крепости падет духом. Но  больше  всего  он  беспокоился
потому, что Гергей взял с собой троих  старших  офицеров.  Однако,  увидев
несущегося впереди оруженосца и показавшихся вскоре на дороге  нагруженных
коней, повозки, телеги и самого  Гергея,  который  уже  издали  размахивал
бунчуком, Добо просиял от радости.
   Витязи влетели в ворота. Народ приветствовал их восторженными криками.
   Людей в отряде не только  не  убыло,  а  даже  прибавилось:  долговязый
парень привел турка с кляпом  во  рту.  Короткая  синяя  поддевка,  желтые
штаны, постолы - вот и вся одежда пленника. Тюрбан сбит с наголо  выбритой
головы, седые лохматые усы нависли над губами. Турок в негодовании  вращал
налившимися кровью глазами. Парень приволок пленника прямо к Добо и только
там вытащил у него изо рта затычку, на которую ушел обрывок чалмы.
   - Честь имею доложить, господин капитан: мы привели языка!
   - Осел! - заревел разъяренный турецкий тигр прямо в глаза храбрецу.
   Добо был не из смешливых, но тут он так весело захохотал,  что  у  него
даже слезы выступили на глазах.
   - Варшани, - сказал он пленнику, - хорошо же ты изображаешь турка! - И,
обернувшись к солдату, приказал: - Да развяжи его! Ведь это наш лазутчик.
   - Я пытался объяснить дураку, что  я  венгр,  -  горестно  оправдывался
Варшани, - но только скажу слово - он сразу меня по башке,  а  потом  даже
рот заткнул. - И Варшани поднял руку, собираясь отплатить за оплеуху.
   Солдат смущенно отошел в сторону.


   Добо подозвал Гергея и Мекчеи, крикнул и лазутчика:
   - Пойдем!
   Они поднялись в построенный над внутренними воротами двухэтажный дом  с
башенкой и завернули в комнату приворотника.
   Добо сел в плетеное кресло и знаком приказал Варшани рассказывать.
   - Так вот, господин капитан, - начал лазутчик, потирая онемевшую  руку.
- Идет вся рать. Впереди -  Ахмет-паша.  На  ночь  остановились  в  Абоне.
Передовые части во главе с Мэндэ-беем дошли  до  Маклара...  Черт  бы  его
побрал! - прибавил он изменившимся голосом.
   "Черт бы его побрал!" относилось к солдату,  который  приволок  Варшани
в-крепость. Веревка оставила глубокие следы на  руках,  голова  болела  от
ударов.
   - Стало быть, и бей был с вами? - встрепенулся Гергей. - Вот кого  надо
было-поймать!
   -  С  ним  не  справишься,  -  возразил  лазутчик.  -  Он  толст,   как
монастырский кабан. В нем, наверно, фунтов триста весу, если не больше.
   - Как ты его назвал?
   - Мэндэ. Его и пуля не берет. Беем он стал недавно, после Темешварского
сражения. Впрочем, солдаты по-прежнему называют его Хайваном.
   Гергей, улыбнувшись, затряс головой.
   - Это он, он самый, - обратился Гергей к  обоим  капитанам,  -  тот;  о
котором я намедни вечером рассказывал. Ну, здесь-то его пуля возьмет!
   - Говори дальше, - сказал Добо лазутчику.
   - Потом подойдет бейлер-бей Махмед Соколович. Это  знаменитый  пушкарь.
Он и пушки сам установит, и первый выстрелит. Говорят, у него такой  глаз,
что сквозь стены видит. Да только я этому не верю.
   - Сколько у них орудий?
   - Старых  стенобитных  -  штук  шестнадцать.  Других  больших  пушек  -
восемьдесят пять. Маленьких пушек - сто пятьдесят. Мортир - уйма. Ядра они
везут на ста  сорока  телегах.  Видел  я  и  двести  верблюдов,  груженных
порохом.  На  мажаре,  запряженной  четырьмя  волами,  везут  одни  только
мраморные ядра величиной с самый большой арбуз.
   - А как у них с припасами?
   - Рису маловато. Теперь уж рис только офицерам выдают.  А  муку,  овец,
коров они грабежом добывают у жителей.
   - Болезней в лагере нет?
   - Нет. Только Касон-бей заболел в Хатване - огурцов объелся.
   - Кто ж идет еще?
   - Арслан-бей.
   - Сын бывшего будайского паши?
   - Да.
   - А еще?
   - Мустафа-бей, Камбер-бей, правитель Нандорфехервара, сендрейский  бей,
Дервиш-бей, Вели-бей...
   - Дьявол возьми этого Вели-бея! - проворчал Мекчеи. -  Теперь-то  он  у
меня запоет!
   - И даже попляшет, - добавил Гергей.
   - А Дервиш-бей, - расспрашивал дальше Добо, - это еще что за птица?
   Варшани покачал головой.
   - Очень странный. С виду такой же, как и все, а когда идет в  сражение,
снимает бейскую  одежду  и  надевает  власяницу.  Потому  и  прозвали  его
Дервиш-беем.
   И Варшани в смущении захлопал глазами. По вопросу Добо  он  понял,  что
какой-то другой лазутчик опередил его.
   - Что это за человек? - продолжал допытываться Добо. - Какое войско  он
возглавляет?
   - Я видел его среди конных. Он одноглазый. Прежде был  агой  янычар,  и
настоящее его имя Юмурджак.
   Гергей схватился за саблю.
   - Юмурджак! - повторил он. - А вы не помните, господин капитан? Ведь  я
от этого Юмурджака удрал в детстве.
   Добо замотал головой.
   - Я уж со столькими турками имел дело, что не диво, если кого и забуду.
- И вдруг воскликнул, ударив себя по лбу: -  Вспомнил!  Это  ведь  младший
брат Арслан-бея. Жестокая собака! - И он снова обернулся  к  лазутчику:  -
Кем ты был в лагере?
   - Последнее время слугой Мэндэ-бея. Черт бы побрал того  осла,  который
схватил меня! Если б не он, ведь я мог бы доносить обо всех их замыслах.
   - А как ты попал к бею?
   - Подружился с его слугой и всегда терся возле его шатра. Под  Хатваном
бей рассердился на своего слугу и прогнал его. А так как меня он видел уже
не раз, то взял к себе. Я ведь и чернила варить научился.
   - Что?
   - Чернила. Он, господин капитан, пьет чернила, как вино. И утром,  и  в
обед, и вечером - все чернила хлещет.
   - Да это, наверно, не чернила.
   - Чернила, господин капитан. Настоящие, хорошие черные  чернила.  Варят
их из каких-то бобов, и такие они горькие, что я раз попробовал их - потом
на другой день все еще плевался. Бобы эти по-турецки зовут каве [кофе].
   Офицеры переглянулись. Ни один из них еще не слышал про кофе.
   - Это хорошо, что ты попал к нему, - задумчиво произнес Добо. -  А  что
говорят в войсках про Эгер? Крепость считают сильной или думают  с  налета
ее взять?
   Лазутчик пожал плечами.
   - После падения Солнока,  господин  капитан,  они  воображают,  что  им
принадлежит весь мир. Говорят, будто Али-паша написал Ахмеду, что  Эгер  -
это ветхий хлев.
   - Стало быть, турецкие войска еще не соединились?
   - Нет еще.
   Добо взглянул на Мекчеи.
   Тот с улыбкой сказал:
   - Ничего, они еще увидят, какие кроткие овечки  поджидают  их  в  нашем
ветхом хлеву!
   Лазутчик продолжал:
   - В лагере много всякого сброда. Войска сопровождают разные греческие и
армянские  купцы,  канатные  плясуны,  барышники  и  цыгане.  Есть  там  и
несколько  сотен  невольниц.  Большей  частью  женщины  из  Темешвара.  Их
поделили между офицерами...
   - Негодяи! - с возмущением воскликнул Мекчеи.
   Лазутчик говорил дальше:
   - Из невольников мужского пола я видел только мальчишек да еще  возниц,
везущих ядра. Арслан-бей десять раз  на  дню  повторяет,  что  как  только
эгерчане увидят турецкую  несметную  рать,  то  сразу  же  сбегут,  как  и
солнокцы.
   - Какие у турок главные силы?
   -  Множество  янычар.  И  еще  больше  -  конных  мюсселлемов.  Идут  и
подкопщики - называют их лагумджи. Еще идут хумбараджи  -  они  копьями  и
пращами забрасывают в крепость гранаты из обожженной глины.
   Добо встал.
   - Теперь ступай,  отдохни.  Покажись  нашим  людям,  особенно  башенной
страже, чтобы они узнали тебя, если еще не знают. А  ночью  возвращайся  в
турецкий лагерь. Захочешь о чем-нибудь донести нам,  подойди  к  стене  со
стороны города и заиграй на дудке. Стражи у ворот уже знают твою дудку.



7

   На рынке тут же началась продажа с  торгов  военной  добычи:  продавали
восемь низкорослых турецких лошадок и всякое добро,  привезенное  на  пяти
груженых возах.
   Вытащили из постели дьяка - раздатчика хлеба, поставили перед ним стол,
дали ему барабанщика. Глашатаем назначили Бодогфальви.
   - Начнем с коней, - сказал Пете.
   - Продается прекрасный арабский конь! - провозгласил Бодогфальви.
   - Продавай сразу обоих, - заметил Мекчеи, зная, что среди  добычи  было
два одинаковых гнедых коня.
   Добо поручил Мекчеи купить для оруженосцев двух коней. Мекчеи ждал,  не
надбавит ли кто цену. Но никто не прибавлял, все берегли деньги на  оружие
и одежду. За четыре форинта Мекчеи достались все восемь лошадей;  он  увел
их в конюшню.
   Затем следовали телеги. Из них охапками вынимали  превосходное  оружие.
За динар или за два  можно  было  купить  саблю,  украшенную  драгоценными
камнями,  и  ружье  с  прикладом  из  слоновой  кости.  Женщины  наперебой
торговали одежду. Фюгеди купил двадцатифунтовую булаву, Иов Пакши приобрел
бархатный чепрак, Золтаи - серебряный шлем. Деньги так  и  сыпались  дьяку
Михаю, и он усердно записывал, кто что купил и сколько заплатил.
   Когда с первой телегой почти покончили, Бодогфальви весело крикнул:
   - А теперь следует сокровищница знаменитого царя Дария!
   С помощью силача-солдата он поставил на задок телеги  красивый  сундук,
обитый телячьей кожей.
   Сундук был заперт, но ни замка,  ни  запора  не  было  видно.  Пришлось
взломать его топором.
   Из-за любопытства люди чуть не  передавили  друг  друга.  Ведь  если  в
сундуке и нет сокровищ царя Дария, то уж  наверняка  в  нем  лежат  ценные
вещи.
   Придвинулись ближе и оба корчмаря - Лаци Надь и Дюри Дебрей. Оба были в
фартуках с высокими нагрудниками.
   - Вот бы купить два серебряных кубка! - сказал Дебрей.  -  Если  витязи
завернут ко мне в корчму, пусть пили бы с удовольствием.
   И он взглянул на молодого смуглого солдата. Парень тотчас запустил руку
к себе в карман.
   С телеги сбросили ворох женской одежды и несколько горшков с цветами  -
очевидно, некоторые турецкие офицеры везли с собой и жен.
   - Мне хотелось бы только пару  чувяк,  -  сказала  пожилая  женщина.  -
Говорят, турки шьют чувяки на славу.
   Сундук открыли,  и,  к  немалому  изумлению  зевак,  из  него  поднялся
мальчуган лет шести-семи - перепуганный малыш с белым  личиком  и  глазами
серны. Волосы маленького турка были коротко  острижены.  Он  был  в  одной
рубашонке, на шее висела на шнурке золотая монетка.
   Бодогфальви выругался:
   - Тьфу, чтоб им ни дна ни покрышки! Провались они  пропадом,  все  твои
родичи, и деды, и прадеды, лягушки гололобые! - И он скорчил смешную рожу,
желая выразить свое отвращение.
   Все засмеялись.
   - Пристукни этого головастика! - гаркнул солдат с другой телеги.
   - Все семя их надо истребить! - с горечью поддержал его третий.
   - Да вылезай ты, кошка тебя забодай! - заорал Бодогфальви.
   Схватив мальчика за плечо, он вытащил его из сундука и кинул  на  траву
так, что ребенок перекувырнулся и завизжал.
   Все смотрели на него с гадливостью, как на жабу.
   - Ох, какой урод! - сказала одна женщина.
   - И вовсе не урод! - ответила другая.
   А ребенок стоял. Губы его скривились, испуганные  глазенки  были  полны
слез. Он вытирал их ручками, с ужасом глядя  то  на  одну,  то  на  другую
женщину, но громко плакать не смел и только всхлипывал.
   - Да пристукните же его! - крикнул шатерник, замахнувшись кулаком.
   Испугавшись крика, ребенок приник к какой-то женщине и спрятал голову в
складках ее юбки. Случайно это оказалась та самая сухая старуха с  орлиным
носом, которая назвала его уродом. Она работала в  пекарне.  Рукава  ее  и
сейчас были засучены, а синий головной платок завязан концами на затылке.
   - Вот еще! - сказала она, положив руку на голову ребенка. - А может, он
не турок! Правда, сынок, ты ведь не турок?
   Мальчик поднял личико, но не ответил.
   - А кто же он? - усомнился Бодогфальви. - Вон в сундуке и  одежда  его.
Красная шапка и красный доломан. Да где ж это виданы  такие  штаны?  Внизу
тесемка вдета - и затягивай, как кисет.
   Он бросил одежду мальчика.
   - Аннем! [Мама! (тур.)] - заговорил ребенок. - Нереде? [Где? (тур.)]
   - Видишь, он венгр! - воскликнула женщина,  торжествуя.  -  Он  сказал:
"Аням дериде!" [Мама, иди сюда! (венг.)]
   И она обернулась к мальчику.
   - Да какой же он венгр, тетушка Ваш! - улыбнулся Пете. - Он говорит  не
"дериде", а "нереде". Спрашивает, где его мать.
   - Йок бурда анын! [Нет здесь твоей матери! (тур.)]
   Ребенок снова расплакался:
   - Медед, медед! [Помогите, помогите! (тур.)]
   Тетушка Ваш опустилась на  колени  и  молча  начала  одевать  мальчика.
Надела на  него  красные  шаровары,  красную  шапку,  красные  башмачки  и
фиолетовый бархатный доломан. Доломан-то, правда, был уже в заплатках,  да
и красные башмачки повыцвели. Она вытерла фартуком лицо мальчика.
   - Надо его отдать туркам, - сказала она.
   Пете и сам не знал, что делать.
   - Эх! - заорал Бодогфальви, выхватив саблю. - Что ж, разве  эти  собаки
не убивают наших детей? Они даже младенцев не щадят!
   Тетушка Ваш оттащила мальчика и, защищая его от сабли, прикрыла руками.
   - Руби! - крикнул шатерник.
   - Не тронь!
   И мгновенно три женщины обступили ребенка.
   Пока солдат вкладывал саблю в ножны, ребенок исчез  между  фар