аверху к шнурку будет привязан колокольчик.
   Варшани завернул письмо в платок и спрятал у себя на груди.
   ...В стены Шандоровской башни с грохотом ударились  ядра.  Добо  видел,
что на башне смятение и солдаты в тревоге выскакивают оттуда.
   Турки каким-то образом пронюхали, что  наружные  укрепления  связаны  с
внутренними маленькими воротцами (проход этот напоминал шпенек на пряжке).
Как удалось туркам проведать об этом - неизвестно. Но они составили вместе
две высокие лестницы, связали вверху и посередке, и вот  на  Кирайсекеском
холме уже высилась гигантская стремянка, похожая на  перевернутую  римскую
цифру V. Взобравшись  на  стремянку,  какой-то  турок  увидел,  что  через
маленькие воротца проходят солдаты. Тогда на  Кирайсеке  втащили  пушку  и
принялись рьяно обстреливать ворота.
   Не прошло и часа, как у  ворот  уже  набралось  много  раненых  солдат;
пятерых ранило так тяжело, что они даже упали.
   - Тащите наверх доски! - крикнул Добо. - Выше поднимите тын!
   Но тщетно поднимали тын: турецкие пушки были  наведены  так,  что  ядра
перелетали и через тын и через доски и все равно сыпались на ворота.
   - Это обойдется мне в сто фунтов пороха, - проворчал Добо. - Вот уж  не
вовремя!
   Из угловой башни прибежал Гергей.
   -  Господин  капитан!  -  проговорил  он,  запыхавшись.  -  Так  нельзя
оставлять ворота. Там перестреляют лучших моих солдат!
   - Сейчас сделаем что-нибудь, - ответил Добо. И  тихо  добавил:  -  Надо
подождать. Покуда не начнем молоть порох, нам стрелять нельзя.
   Ядра градом сыпались на ворота.
   - Позвольте, господин  капитан,  в  другом  месте  пробить  проход  или
прорыть его под землей.
   - Гергей, можешь не  испрашивать  на  каждый  шаг  особого  разрешения,
действуй!
   Борнемисса велел пробить узкую брешь в стене, и солдаты стали проходить
через нее.
   А турки по-прежнему рьяно били ядрами по опустевшим воротам.  Обитатели
крепости сгребали эти ядра в кучу.


   ...Ночью турки снова таскали землю и валежник при тусклом  свете  луны.
Из крепости иногда постреливали.
   - Не стреляйте! - приказал Добо.
   Когда осажденные притихли, в турецком лагере усилился шум, гомон, треск
и топот.
   Под стенами крепости турок становилось все больше.
   Добо поставил стрелков к четырем пробоинам в три ряда.
   В первом ряду стрелки - лежа, во втором - с колена, в третьем - стоя.
   Фонари погасли.
   Турок собралось множество, и работали они без всякого прикрытия,  светя
себе ручными фонариками.
   Отряд турецких солдат взбирался все выше и выше и  уже  оказался  перед
самым проломом, но тут Добо скомандовал:
   - Огонь!
   Залп вызвал смятение.  Турки  скатились  вниз  с  насыпи  и  с  воплями
бросились  врассыпную  -  очевидно,  венгерские  пули  не  пропали  даром.
Несколько тюфенкчи выстрелили в ответ, но промахнулись. Теперь турки могли
работать только у подножия стены, да и то осторожно, все время укрываясь.



11

   Мельница грохотала день и ночь. Двенадцать дробилок усердно  крошили  и
перетирали селитру и уголь.  В  колоду  сыпался  свежий  черный  порох.  К
осажденным вновь вернулась уверенность.
   Турки возвели новые шанцы,  и  лишь  только  рассвело,  громыхнули  три
зарбзена, поставленные в городе у  большого  протоиерейского  дома.  Новой
мишенью оказалась вышка северо-западной  башни.  С  той  стороны,  правда,
трудновато было начать приступ, и,  вероятно,  турки  хотели  таким  путем
оттянуть сюда силы от других стен крепости.
   Вышку обстреливали большими чугунными ядрами.
   В этой части крепости стояли ряды домов, где жили пешие солдаты. Тут же
тянулась стена, обращенная к городу. На них и  обрушивались  ядра,  бывшие
уже на излете.
   Начала разрушаться и западная стена комендантского дворца.
   Госпожа Балог в ужасе вошла в комнату, где стояла постель Добо.
   Капитан сидел возле кровати в кресле, не сняв доспехов, в том же  виде,
в каком ходил по крепости. Только шлема не было у него на голове. Опершись
о локотник кресла, он сладко спал. Перед ним на столике горела свеча.  Над
головой висела потемневшая от времени картина, на  которой  был  изображен
король Иштван Святой, протягивающий корону деве Марии. Картину принес сюда
из церкви, превращенной в башню, какой-то набожный католик. Краски на  ней
так потускнели, что глаза нарисованных людей казались  лишь  коричневатыми
пятнами.
   Добо спал обычно в этой комнате.
   Он  вернулся  домой  только  перед  рассветом  и,  должно  быть  ожидая
внезапного штурма на заре, решил не раздеваться.
   Обстреливали как раз ту часть дворца,  в  которой  он  спал.  Ядра  так
сотрясали строение, что трещали балки. В одной стене комнаты  образовалась
трещина в четыре пальца шириной. Сквозь нее виднелся тын.
   - Господин капитан! - крикнула госпожа Балог.
   В здание ударилось новое ядро, на голову ее посыпалась штукатурка.
   Она подскочила к капитану и начала его трясти.
   - Что такое? - сонно спросил Добо, открыв глаза.
   - Дворец обстреливают! Встаньте, ради Христа!
   Добо оглянулся. Увидел трещину, встал.
   - Что ж, придется перенести мою кровать в какую-нибудь нижнюю  комнату,
которая поближе к входной двери, - сказал он. - Сейчас я вернусь.
   "Сейчас я вернусь" стало обычным обещанием Добо, которого он никогда не
выполнял. И  госпожа  Балог  даже  в  минуту  грозной  опасности  невольно
улыбнулась.
   - Подождите, я хоть вскипячу для вас кружку вина.
   -  Вот  это  славно!  Спасибо!  -  ответил  Добо,  стряхивая  с  головы
набившуюся в волосы штукатурку. - Сразу все нутро согреется, хорошо будет.
И, пожалуйста, положите в глинтвейн чуточку гвоздики.
   - А куда прислать?
   - Я сам за ним прискачу.
   - Ничего вы не прискочите, господин капитан. Я сына пошлю.
   Перед дверьми дворца всегда стоял оседланный конь, и возле него дежурил
то один, то другой оруженосец - каждый со своей лошадкой. Добо сел в седло
и поехал осматривать крепость.
   Из низеньких казарменных помещений, теснясь, выходили солдаты. Оружие и
одежду тащили кто на  плече,  кто  под  мышкой,  иные  -  за  спиной.  Все
бранились.
   -  Ступайте  в  монастырь,  -  сказал  Добо.  -  Его  не  обстреливают.
Перетащите туда тюфяки. В коридорах найдется место.
   Мекчеи с группой солдат торопливо пересекал рыночную  площадь.  Солдаты
несли лопаты, мотыги и кирки.  Мекчеи  держал  в  руке  большое  кремневое
ружье. Увидев Добо, он поднял ружье и подал знак капитану. Добо подъехал к
нему.
   - Со стороны Кирайсеке ведут подкоп, - доложил Мекчеи. - А мы  идем  им
навстречу.
   - Правильно, - согласился Добо. - Что ж, веди своих  ребят  на  работу.
Пусть копают. Потом немедленно разыщи меня.
   Он спешил на башню Бойки. У подножия ее  перед  конюшнями  сидели  пять
человек в шлемах. Лица их освещали красные  отблески  костра.  Все  пятеро
плели из соломы маленькие венки. Возле них в котлах кипела смола.
   У подножия башни Добо увидел низко склонившегося Гергея. Он внимательно
рассматривал  горошинки,  насыпанные  на  барабан.  Увидев  Добо,   Гергей
поднялся и доложил:
   - Турки начали вести подкоп. Нынче  мы  обнаружили  в  одном  месте  их
работу. Сам Мекчеи пошел им навстречу.
   - Знаю, - ответил Добо.
   - Все наши барабаны никуда уже не годятся, размякли. Но  дрожание  воды
выдало турок.
   Добо поднялся к тыну и глянул в щель.
   Вал, который турки воздвигали у проломов, поднялся на сажень.
   Как раз в эту минуту дервиши уносили на двух копьях  мертвого  акынджи,
лежавшего на куче валежника. Он погиб еще во время ночного обстрела.
   Напротив стен повсюду виднелись рвы  и  частоколы.  Турки  тоже  решили
укрыться.
   - Опять что-то замышляют, - покачав головой, заметил Добо. - Ясаулов  и
янычар нигде не видно.
   Поднялся на башню и Мекчеи.
   - Ведут подкоп, - коротко сообщил он.
   По лицу его было видно, что он провел бессонную ночь. Глаза были красны
и  тусклы,  волосы  всклокочены,  доломан  на  плечах  испачкан  грязью  и
известкой. Видно, Мекчеи помогал каменщикам поднимать балки.
   - Капитан, - строго сказал ему Добо, - немедленно ступай спать!
   В это время по лестнице поднимался оруженосец  Балаж.  В  руке  он  нес
серебряный поднос, а на подносе - серебряный кубок. В утреннем холодке  из
кубка шел белый пар.
   Мекчеи попрощался и направился к лестнице.
   Добо окликнул его более мягко:
   - Пишта!
   Мекчеи обернулся.
   - Возьми, братец, у Балажа кубок и выпей.



12

   Только на следующую ночь узнали осажденные, чем были заняты в тот  день
янычары.
   Они соорудили приспособления, похожие на балдахины, под которыми  носят
во время крестного хода святые дары. Но  эти  балдахины  сделаны  были  из
крепких досок, а вместо  четырех  разных  шестов  их  поддерживали  четыре
копья.
   Теперь валежник и землю турки  стали  носить  под  такими  передвижными
крышами, или, как их называли, навесами.
   Днем старшие офицеры хорошенько выспались.  Они  спали  большей  частью
после обеда, так как для штурма турки  выбирали  обычно  утренние  часы  и
намерения их всегда выяснялись к обеду.  К  ночи  офицеры  были  снова  на
ногах, а на покой уходила половина рядовых. Добо с Мекчеи договорились  не
устанавливать для себя определенного времени  для  сна:  решили,  что  как
только один их них отдохнет немного, сразу же пойдет отдыхать другой.
   Вот так они и не спали  оба.  Лишь  изредка  прикорнут  в  каком-нибудь
уголке башни или на насыпи, да и то сидя. После обеда,  правда,  удавалось
иногда соснуть часа два. От бессонницы глаза Добо  были  обведены  красной
каемкой.
   Эх, и злость же брала стрелков, что турки догадались соорудить  навесы!
Для этих приспособлений были  собраны  все  доски,  уцелевшие  в  потолках
городских домов, в заборах и  свинарниках,  ибо  турки  поняли,  что  надо
укрыться, иначе толку не будет.
   У Шандоровской башни земляную насыпь подняли так высоко,  что  она  уже
доходила до нижнего края пролома крепостной стены.
   Турецкие солдаты были защищены навесами, а те, кто  поддерживал  навесы
копьями, прикрывали свою голову  вязанками  валежника.  В  крепости  же  у
пролома  осаждающих  всегда  поджидали  двадцать  стрелков  и   заряженная
мортира. У бойниц  на  стене  тоже  караулили  наведенные  ружья.  Но  все
предосторожности были тщетны, даже густой мрак защищал турок в часы ночной
работы.
   Гергей бодрствовал у самого  большого  пролома  и  вдруг  увидел,  как,
укрывшись вязанками виноградных лоз, по насыпи крадется  человек  двадцать
турок. В ночной мгле они казались черными тенями.
   Гергей крикнул со стены:
   - Гашпарич!
   - Слушаю! - ответил мужской голос.
   - Руки у вас не чешутся?
   - Еще как чешутся-то, шут их дери! Господин лейтенант, дозвольте саблей
поработать!
   - Валяйте, черт бы побрал басурманское отродье! Но смотрите: порубили -
и тут же обратно!
   - Понял, господин лейтенант.
   У пролома работали каменщики, но брешь была еще так велика, что  в  нее
свободно могла бы въехать телега.
   С разрешения Гергея, Гашпарич выскочил, пронзил пикой переднего  турка,
вооруженного дюжиной ятаганов, и тут же вскочил обратно в крепость.
   Турок упал. Остальные продолжали подтаскивать хворост.
   По примеру смельчака Гашпарича  в  брешь  выскочили  еще  трое.  Пиками
уложили они троих турок и вновь нырнули в пролом.
   Послышалась брань. Турки пришли в смятение, но снизу, тесня  их,  лезли
другие.
   И тут уж выскакивают десять венгров - кто с саблей, кто с пикой. Колют,
рубят подносчиков хвороста, потом поворачивают и один  за  другим  прыгают
обратно в пролом.
   Турки  побросали  хворост,  и  человек  тридцать  накинулись  на  троих
венгров, не успевших возвратиться в крепость.
   Гергей приказал стрелять со стен. Турки кувырком  попадали  друг  через
друга, но все же младший сержант  Кальман  вернулся  с  кровавой  раной  в
груди. Ему пронзили грудь пикой.
   - Стреляйте и вы! - крикнул вниз Гергей.
   Из нижней пробоины на турок дождем посыпались пули.
   Во время вспышек видно было, что  перед  проломом  лежит  около  сорока
окровавленных турок.  Остальные,  вооружившись  пиками  и  саблями,  целым
отрядом кинулись к бреши.
   - Огонь! - крикнул Гергей ратникам, стоявшим на стене.
   В это время прибыл и Добо.
   Перед проломом в луже крови лежал,  запрокинувшись,  Кальман.  Какой-то
янычар ударил пикой в пролом - не попал ни в кого - и с гиканьем вскочил в
крепость.
   Добо, стоявший как раз возле пробоины, дал ему в нос кулаком,  да  так,
что кровь брызнула во все стороны, и в тот же миг Гашпарич метнул в  турка
копье.
   Остальные басурманы,  не  решившись  последовать  за  своим  товарищем,
повернули обратно и бросились по насыпи наутек.
   - Выкиньте собаку! - сказал Добо каменщикам и поднялся на стену.
   - Турки прекратили рыть подкоп, - сообщил Добо Гергею.
   - Так я и думал, - ответил Гергей.
   - Ты хочешь мне что-нибудь сказать?
   - Взгляните, пожалуйста, на наши кружки.
   У висячего фонаря под нижним сводом башни работало пятеро солдат, в том
числе и цыган.
   Там лежала целая  гора  -  несколько  сот  глиняных  кружек  и  обрезки
ружейных стволов. И те и другие снаряжали порохом.
   Один насыпал в кружку горсть  пороха,  второй  забивал  туда  тряпки  и
камни, третий опять сыпал горсть пороха. Четвертый  сидел  возле  обрезков
ржавых ружейных стволов, нарезанных кусками, насыпал в них порох и затыкал
с обоих концов деревянными пробками. Пятый  привязывал  деревянные  пробки
проволокой. Цыган обмазывал готовые гранаты глиной.
   - У нас уже готово триста кружек, - доложил Гергей.
   - Кладите в них и серу, - сказал Добо, - притом большими кусками.
   - Что же, это хорошо, - ответил Гергей.
   Оруженосец Балаж побежал за серой.
   Добо некоторое время с удовольствием  наблюдал  за  работающими,  потом
оглянулся.
   - Гашпарич здесь?
   - Здесь, - ответил кто-то снизу.
   - Иди сюда.
   Парень прибежал наверх и, остановившись перед Добо, щелкнул каблуками.
   - Ты первый выскочил из бреши?
   - Да, господин капитан.
   - С нынешнего дня ты - младший сержант!


   Только утром осажденные увидели, какой  верной  защитой  оказались  для
турок навесы в первую ночь. От дома протоиерея Хецеи до юго-западной стены
крепости, то есть до того  места,  где  и  поныне  стоят  ворота,  тянулся
высокий вал.
   Вскоре из рвов стали подкатывать к стенам бочки. Тысячи  и  тысячи  рук
тащили и складывали пустые бочки.
   Турки взломали городские погреба, выпустили вино из бочек, а бочки эти,
да и чаны, в которых  виноделы  давили  виноград,  принялись  подносить  к
крепости.
   Видно было, как воздвигается большая стена из бочек.  Бочки  передавали
из рук в руки и ставили их, как должно, на днище.
   В тот же день сложили гору из бочек; опорой ей служила сама  крепостная
стена. А с наружной стороны горы турки  соорудили  лестницу  из  мешков  с
песком.
   Из крепости палили с утра до ночи, но бочки служили хорошими  укрытием,
и турецкие солдаты делали свое дело.
   Даже ночью слышно было, как громыхают и бренчат чаны и бочки.
   Большую часть стрелков  венгры  поставили  на  эту  сторону  крепостной
стены. Тут же установили и мортиры, а с  боков  навели  на  бочечную  гору
несколько пищалей.
   - Турки - дураки! - сказал Фюгеди.
   Однако оказалось, что они не такие уж дураки. У подножия бочечной  горы
еще  засветло  задвигалось  несколько  широких   навесов.   Каждый   навес
поддерживали восемь копий, и помещались  под  этими  кровлями  двадцать  -
тридцать турок.
   - Огня и кипятку! - распорядился Добо. - Несите солому, якори, крюки  и
кирки, да побольше!
   Добо заметил не только продвижение навесов, но и то, что внизу, во рву,
турки зажгли факелы.
   Накануне они обстреливали башню Бебека. Там тоже мешки с землей служили
им лестницей.
   Добо поехал к этой башне.
   Гергей уже приготовил якори, висевшие на цепях, и кирки. На башне горел
огонь, и на нем в котле растопляли говяжье сало, а по  соседству  стопками
лежали черные, просмоленные венки из соломы. Турки и здесь  устремились  к
крепости, прикрывшись большими навесами.
   У Старых ворот заделкой пробоин руководил Мекчеи. Знали, что неприятель
и в этом месте пойдет на приступ.
   И все же самая большая опасность грозила юго-западному  углу  крепости,
где была сложена гора из бочек. Там защитой руководил Фюгеди.
   Добо надвинул поплотнее стальной шлем и поскакал туда  в  сопровождении
оруженосца Балажа.
   На стене высоким пламенем горел тын. Неприятелю удалось поджечь его.
   Турки теперь не вопили. Ловко укрывшись под навесами, они  стреляли  по
защитникам крепости.
   Обстреливать турок сверху было уже невозможно. Стали палить в них  ниже
горящих тынов. Чтобы попасть под навесы, пробивали дыры  между  камнями  и
стреляли через них.
   - Бросай солому! - крикнул Добо.
   На горящий тын полилась вода, а на турецкие  навесы  полетели  пылающие
соломенные венки, пропитанные маслом и говяжьим салом.
   Навесы, достигшие стены, переворачивали или отталкивали кирками, а  те,
которые загорелись, предоставляли своей судьбе. Турки швыряли вниз горящие
навесы и с воем спасались от огненного ливня.  Бочки  шатались  под  ними.
Одежда на спине турка в красном доломане загорелась, и он бросился бежать,
неся на себе пылающий костер. Осажденные смеялись.
   - Солому, только солому! - командовал Добо.
   Промасленные соломенные венки,  пылая,  летели  на  деревянные  навесы.
Отбросив  копья,  поддерживавшие  навесы,  турки  опрометью   убегали   от
бушующего огня.
   - Счастливого пути! - кричали им вдогонку осажденные.
   Но это была только краткая передышка. Едва успели отбить  первую  волну
атаки, как турецкие пушки начали бить по тынам.
   Чтобы уберечься от ядер, Добо приказал всем залечь.  Турецким  пушкарям
удалось  подбить  два  столба,  подпиравшие  тын.  Тын  пошатнулся  и   на
протяжении сорока саженей с треском и скрежетом выгнулся наружу.
   Еще один удар по столбам, и весь тын рухнет.
   - Хватайте кирки! - крикнул Фюгеди. - Берите цепи, канаты!
   Пятьдесят человек зацепили кирками падающий тын, пустили  в  ход  цепи,
веревки, новые столбы и колья. Вскоре  тын  выпрямился  и  встал  на  свое
место.
   В это время Добо был уже у башни Бойки, где осаждающих встречал Гергей.
Там стоял смрадный запах смолы, пригоревшего говяжьего сала  и  порохового
дыма.
   Турки  возлагали  большие  надежды  на  поврежденную  посередине  вышку
угловой башни. Завладеть Темешваром им помогла разрушенная вышка, и теперь
они считали залогом удачи захват крепостных вышек: ведь во  время  первого
приступа им не удалось в них утвердиться.
   К стене вышки турки натаскали землю, а земляную насыпь не подожжешь.
   - Идут! Идут! - послышались взволнованные голоса осажденных.
   Турки, тесня друг друга, взбирались вверх под широкими навесами.
   Сколько ни сыпали на них горящие просмоленные и промасленные венки,  им
удалось влезть на вышку башни.
   - Аллах акбар!
   - Бей! Руби!
   С кирайсекеской стороны карабкались на стену тысячи вооруженных турок.
   На верхушке башни из бойниц и щелей высовывались кирки и копья:  венгры
отталкивали, рубили и подцепляли навесы.
   Но и турки не дремали. Из-под навесов палили ружья. Снизу в  защитников
крепости летели копья, гранаты и стрелы.
   Закованный в панцирь сипахи, пренебрегая смертью, прыгнул на  стену  и,
хватая руками в железных перчатках копья и кирки, ломал и  раскидывал  их.
За первым сипахи вскочили второй, третий...
   Покуда с ними  расправлялись  кирками  и  кистенями,  через  их  голову
взобрались другие.
   - Аллах! Аферин!
   Через минуту навес, обтянутый коровьей шкурой, был поднят  на  площадку
башни, и тридцать - сорок янычар лежа и с колена расстреливали из-под него
венгров, которые бились на башне.
   - Аллах! Аллах! - вопили во всю глотку рассвирепевшие турки.
   - Победа близка! - орали ясаулы.
   С головы Добо свалился шлем, и  он  с  непокрытой