он Марстон  видит Чудо Совершенства.  -  Бен  Джонсон знал  их
хорошо. -  За завесой тайны.  - Пробуждение -  первые догадки и гипотезы.  -
"Наслаждайтесь  музыкой стихов..."  -  Датировку  -  под вопрос!  - Странная
"опечатка" в  Британском  музее.  - Самый  знаменитый  издатель.  -  Мертвый
Солсбэри  приоткрывает завесу.  -  Другой  такой  пары  в Англии  не было. -
Платонический брак. - Однокашник Гамлета

     Поэма-реквием. О ком?

     Огромен  и  неиссякаем поток  книг  и  статей  о шекспировских сонетах.
Каждый год в мире появляется более сотни таких работ на различных языках. На
этом  фоне   другие  поэтические  произведения  Шекспира   могут  показаться
обойденными  вниманием исследователей, не говоря уже о широких  читательских
кругах.  Это  относится и к небольшой поэме,  которая  около  двух  столетий
печатается под названием "The Phoenix and  the Turtle",  что на русский язык
всегда ошибочно переводилось как "Феникс и Голубка".
     Но  научная дискуссия об этой поэме,  которую  без преувеличения  можно
назвать самым загадочным произведением Шекспира, продолжается  уже  120 лет,
хотя  она  никогда  не принимала  таких  широких  масштабов  и  огласки, как
знаменитый многоголосый спор о сонетах, о Белокуром друге и Смуглой  леди, о
любви и страданиях Великого Барда. В нашем шекспироведении дискуссия об этой
поэме долгое время вообще не находила освещения, хотя ее проблематика только
на первый, достаточно поверхностный взгляд выглядит узкоспециальной, стояшей
в стороне от важнейших вопросов истории мировой художественной культуры.
     Надо сказать, что сложные и спорные проблемы  датировки и идентификации
прототипов в ряде  произведений Шекспира и его современников разрабатывались
нашими учеными  довольно  редко: ведь  необходимые для подобных исследований
первоисточники  -  старинные  издания   и  рукописи  -  были  доступны  лишь
британским и  американским историкам английской литературы. Сегодня, однако,
возможности   для   проведения  таких  конкретных   исследований  неизмеримо
расширились:  наши  центральные библиотеки кроме  большого  количества работ
зарубежных  специалистов располагают  и  ценнейшими  научными  переизданиями
многих  первоисточников,  в том числе так называемыми  вариорумами,  а также
микрофильмокопиями оригиналов; приоткрылись для наших исследователей и двери
американских  и  английских  научных центров  и  библиотек  с их  бесценными
собраниями и коллекциями...
     Поэма, о  которой  дальше  пойдет  речь, обычно  помещается  после всех
других поэтических  произведений Шекспира и  часто завершает полные собрания
его  сочинений.  Изучая  творчество  Шекспира,  я давно  уже  обратил особое
внимание на это странное произведение и  потом  снова  и снова возвращался к
нему,  пытаясь  понять  его  смысл.  Потребовались, однако, годы напряженных
исследований как самой поэмы,  так и  сборника "Жертва Любви", в котором она
впервые появилась, творчества поэтов - современников  Шекспира, ознакомления
с трудами нескольких  поколений западных ученых, пока  первоначальные идеи и
догадки,  пройдя  через  процесс  жесткого  отбора  и  селекции   на  основе
действительно достоверных исторических и литературных фактов, превратились в
научную  гипотезу,   получившую  в  дальнейшем  как  теоретическое,  так   и
эмпирическое подтверждение.

     Итак, поэма Шекспира. Вот как  она  выглядит в превосходном переводе В.
Левика, помещенном в самом авторитетном Полном  собрании сочинений  Шекспира
(1960)*, в последнем, восьмом, томе:
     _________________
     *В  дальнейшем  все произведения Шекспира цитируются по  этому собранию
сочинений, за исключением подстрочников, сделанных  автором книги. - Примеч.
ред.)

     "ФЕНИКС и ГОЛУБКА

     Птица с голосом как гром,
     Житель важный пальм пустынных,
     Сбор труби для птиц невинных,
     Чистых сердцем и крылом!

     Ты же, хриплый нелюдим,
     Злобных демонов наместник,
     Смерти сумрачный предвестник,
     Прочь! не приближайся к ним!

     Кровопийца нам не брат,
     Хищных птиц сюда не нужно.
     Лишь орла мы просим дружно
     На торжественный обряд.

     Тот, кто знает свой черед,
     Час кончины неизбежной, -
     Дьякон в ризе белоснежной,
     Лебедь песню нам споет.

     Ты, чей трижды длинен путь,
     Чье дыханье - смерть надежде,
     Ворон в траурной одежде,
     Плачь и плакальщиком будь.

     Возглашаем антифон:
     Все - и страсть и верность - хрупко!
     Где ты, феникс, где голубка?
     Их огонь огнем спален.

     Так слились одна с другим,
     Душу так душа любила,
     Что любовь число убила -
     Двое сделались одним.

     Всюду врозь, но вместе всюду,
     Меж двоих исчез просвет.
     Не срослись, но щели нет, -
     Все дивились им, как чуду.

     Так сроднились их черты,
     Что себе себя же вскоре
     Он открыл в любимом взоре, -
     "Ты" - как "я", и "я" - как "ты".

     И смешались их права:
     Стало тождеством различье,
     Тот же лик в двойном обличье,
     Не один, а все ж не два!

     Ум с ума сходил на том,
     Что "не то" на деле - "то же",
     Сходно все и все несхоже,
     Сложность явлена в простом.

     Стало ясно: если два
     В единицу превратилось,
     Если разность совместилась,
     Ум неправ, любовь права.

     Славь же, смертный, и зови
     Две звезды с небес любви,
     Скорбно плача у гробницы
     Феникса и голубицы.

ПЛАЧ

     Юность, верность, красота,
     Прелесть сердца, чистота
     Здесь лежат, сомкнув уста.

     Феникс умер, и она
     Отошла, ему верна,
     В царство вечности и сна.

     Не бесплоден был, о нет,
     Брак, бездетный столько лет, -
     То невинности обет.

     Если верность иль - увы! -
     Красоту найдете вы -
     То обман, они мертвы.

     Ты, кто верен и любим,
     Помолись на благо им
     Перед камнем гробовым".

     Перевод  В. Левика  выполнен на более  высоком поэтическом уровне,  чем
переводы  всех   его   предшественников,  и  содержит   меньше   фактических
неточностей,  отступлений от смысла  и реалий оригинала.  Однако,  следуя за
этими  предшественниками, переводчик  допускает  грубую ошибку,  изменив пол
обеих  птиц  на  противоположный.  Дело в  том,  что в  оригинале  поэмы,  в
английском  тексте, речь идет не  о  Фениксе  и  Голубке, а о  Голубе  и его
подруге Феникс! Это легко обнаружить,  так как в восьмой и девятой строфах к
Голубю отнесено притяжательное местоимение  мужского рода, а Феникс  названа
королевой. Кроме того,  как мы увидим дальше, в произведениях других поэтов,
опубликованных вместе с шекспировской поэмой в том же поэтическом сборнике и
посвященных этим же  таинственным "птицам". Феникс совершенно  определенно и
бесспорно  является женщиной, а  Голубь -  мужчиной. Но переводчики поэмы на
русский язык сами  этого старинного сборника не читали, полу героев значения
не придавали, тем паче, что заглавие "Феникс и Голубка" звучит благозвучней,
чем  наоборот. Так повелось с легкой руки  П.А. Каншина, впервые переведшего
поэму сто лет назад (1893). Более  удивительно, что ошибку, искажающую текст
поэмы  и  мешающую постижению  ее  смысла,  не заметили  в  течение столетия
несколько поколений научных редакторов и комментаторов. И только после того,
как в статье,  опубликованной в академических "Шекспировских чтениях 1984" я
обратил внимание наших  шекспироведов на эту  ошибку,  она  была устранена в
новом переводе Д. Щедровицкого.
     Прочитав поэму,  мы убеждаемся, что в  ней  оплакивается уход  из жизни
удивительной четы, названной аллегорическими  именами Голубя  и Феникс.  При
жизни их  связывал  брак  чисто духовного  свойства,  но они  были настолько
близки друг другу, что между ними трудно даже провести  грань. И хотя каждый
из  них  имел  свое  собственное сердце, их  невозможно представить порознь,
вернее, они существуют и как два существа, и как одно целое - это невиданное
доселе, великое чудо света.
     Реквием исполняется в память о  них обоих, но мы узнаем, что умерли они
не одновременно, а один за другим. Первым уходит Голубь - сгорает в  пламени
на глазах своей подруги, после  чего  она следует за ним, исчезая  в этом же
пламени.   Изумленные  свидетели   видят,  как   два  существа  окончательно
становятся единым,  носящим двойное  имя. Здесь  поэт создает образы  крайне
загадочные  (и   трудные  для  перевода),  он   несколько  раз  подчеркивает
растерянность и удивление тех, кто ранее не был посвящен в эту тайну.
     Все в поэме заставляет задуматься  над ее  героями,  над их  необычными
отношениями, над  необычной панихидой.  Вначале  поэт обращается  к чудесной
громкоголосой   птице,  которая   с   одинокого  аравийского  дерева  должна
возвестить "честным  крыльям"  печальную весть.  Далее  туманно  упоминаются
враждебные силы из "крыла тирана" и "прорицатель гибели"*, которые не должны
приближаться   к  праведным,  собравшимся  для  печальной  церемонии.  Некой
зловещей  вороне,   живущей  три  срока  человеческой  жизни,  однако,  тоже
разрешено   в  ней  участвовать.  Лебедь  -  священник  в  белом  стихаре  -
приглашается  исполнить  похоронный антифон.  Торжественный  тон, тщательный
подбор  и  расположение  глаголов  с  первых  же строк  подчеркивают  особую
значительность и глубоко скорбный характер свершающегося.
     _________________
     *Эти выражения,  отсутствующие  в  переводе В.  Левика,  даются  мною в
дословном переводе.

     Поэма  начинается с императива: "Пусть эта громкоголосая птица..."; это
же  наклонение  встречается в  тексте несколько  раз.  Поэт  здесь не просто
описывает происходящее, он как бы распоряжается развертывающейся в медленном
темпе  траурной  церемонией, указывая каждому участнику его место  и роль. И
вместе со словами мы слышим  звуки органа, мелодию реквиема,  льющуюся из-за
строк.
     В заключение персонаж, носящий  имя Разум  (Ум), исполняет погребальный
плач  по обоим умершим, который  поэт сравнивает с "хором на их  трагической
сцене" (это  сравнение  в переводе  В.  Левика  исчезло).  По  форме  "Плач"
отличается  от  основной  части  поэмы  - это пять  трехстиший, помещенных в
первом издании на отдельной странице с отдельным заголовком.
     Голубь  и   Феникс  оплакиваются  как  редчайшие  существа,  когда-либо
украшавшие  этот мир,  с их смертью  на земле  исчезли  настоящие  красота и
истина. Третья строфа "Плача" специально указывает  на  необычные  отношения
между  Голубем и  Феникс при  жизни. В подстрочнике эта очень важная  строфа
звучит так:

     "Они не оставили после себя потомства,
     Но это не признак их бессилия,
     Их брак был невинным (чистым)*".
     _______________
     *"It was married chastitv".

     Итак,  отношения  этой четы,  ставшей единым  целым, были в то же время
платоническими,  и это добавляет еще одну загадочную черту к портрету героев
поэмы.  Загадочную,  но  вместе  с  другими  помогающую  увидеть,  что  поэт
оплакивает не каких-то  мифических птиц,  а действительно  живших на  земле,
среди  своих  современников людей, обладавших  необыкновенными достоинствами
мужчину и женщину, перед которыми он глубоко преклоняется.
     То,   что  за   аллегорическими   "птичьими"  именами  скрыты   реально
существовавшие личности,  видно  уже из  самой поэмы, а  произведения других
участников "Жертвы Любви" не оставляет в этом никаких сомнений. Это хотелось
бы подчеркнуть сразу,  потому  что имели  и  продолжают иметь место  попытки
отмахнуться от упорно не поддающейся упрощенным толкованиям поэмы,  когда ее
квалифицируют как сугубо аллегорическое произведение на традиционный сюжет о
легендарной   птице   Феникс   либо   просто   как   образчик   пресловутого
"ренессансного  неоплатонизма". Впрочем,  упрощенный  подход,  пренебрежение
конкретными,  но  трудно объяснимыми литературными и историческими фактами в
шекспироведении вещь нередкая и, как  мы увидим дальше, не случайная. А пока
вернемся к Голубю и Феникс...
     Панихида...  Погребальный  плач... По  ком?  Чья  смерть побудила поэта
создать  свою  поэму? Кто  эти двое -  удивительная  чета,  "звезды  любви",
украшавшие землю, ушедшие из жизни почти одновременно, не оставив после себя
потомства, но оставив двойное имя?
     Известно, что существенные  пробелы  в  наших знаниях о  жизни великого
английского драматурга  и поэта делают понимание его лирических произведений
весьма трудной, порой неразрешимой задачей, и к поэме  о Голубе и Феникс это
относится в полной мере. Даже сегодня, четыре столетия спустя, биографы мало
что определенного могут сказать о событиях и обстоятельствах, впечатления от
которых нашли  отражение в поэзии  Шекспира. Мы не  знаем, что именно в  его
лирике является выражением  подлинных переживаний поэта, а  что  относится к
области творческой фантазии или обусловлено влиянием литературной  моды того
времени.  Отсюда  чрезвычайные трудности,  которые  возникают  при  попытках
идентификации лирических  героев  Шекспира  с  его  реально  существовавшими
современниками.
     Мировое   шекспироведение   накопило   большой   и   поучительный  опыт
интерпретации сонетов Великого Барда, поисков их  реальных героев, в  первую
очередь -  Смуглой  леди  и  Белокурого друга.  Существует  колоссальная и с
каждым  годом  пополняющаяся  литература  об этом  знаменитом цикле  из  154
стихотворений.  Количество  различных, часто взаимоисключающих  одна  другую
гипотез исчисляется многими  десятками. И хотя  еще такие поэты,  как Гете и
Уордсворт,  утверждали,  что  в  сонетах  Шекспира нет  ни  одной  буквы  не
пережитой,  не  прочувствованной  поэтом,  что  сонеты  -  ключ,  отмыкающий
Шекспирово  сердце, сегодня, обозревая пирамиду написанных о них трудов,  мы
имеем    мало    оснований    считать    работу   завершенной.    Труднейшая
литературоведческая задача со  множеством неизвестных продолжает  оставаться
открытой и может  остаться такой,  пока ученые  не будут  располагать  более
достоверными представлениями  не  только о творческом  и интимном  окружении
Шекспира, но и о нем самом.
     Что же, казалось  бы,  тогда говорить о "Феникс и Голубе" - поэтическом
произведении,  гораздо более трудном  для  понимания, чем сонеты, содержащем
загадочные намеки  чуть ли не в каждой строке?  Что определенное могли бы мы
надеяться узнать о ее героях, скрытых за аллегорическими именами, что нового
могли бы  установить из нее о самом Уильяме  Шекспире  после  такого,  почти
обескураживающего опыта двухсотлетнего изучения сонетов? Можно добавить, что
некоторые исследователи высказывали сомнения в действительной принадлежности
поэмы  Шекспиру,  а крупнейший  биограф  Шекспира  Сидни Ли,  говоря в конце
прошлого века о загадочности  этого  произведения, добавил  такую  фразу: "К
счастью, Шекспир не написал больше ничего в таком же роде"1.
     Нет  сомнения,  что поэму  ждала  бы в лучшем  случае  участь  сонетов,
которые  позволяют  услышать биение  сердца  поэта, но  не дают  возможности
увидеть  его  лицо,  если  бы  она   не  являлась  составной  частью  целого
поэтического  сборника,  странного  и  необычного  во  многих  отношениях  и
посвященного этим же таинственным Голубю и Феникс.
     Но  прежде  чем  отправиться  в  странствие  по  лабиринтам  старинного
фолианта (где нитью Ариадны могут служить лишь научные методы и стремление к
истине, а не упование на традиции и авторитеты), надо вспомнить о мифической
птице  Феникс,  перешедшей  из  древней  легенды  в литературу шекспировской
Англии.

     Легенда о чудесной птице Феникс

     По древнему преданию, отраженному в античной литературе, чудесная птица
Феникс жила в полном одиночестве в сказочной Аравии; гнездо ее помешалось на
одиноком  дереве.  Птица  якобы  доживала до  пятисот  лет,  после чего сама
готовила себе погребальный костер, в пламени которого сгорала, а из ее пепла
чудесным образом рождался новый Феникс - и опять он был единственным в мире.
Красивый миф  мог бы символизировать бессмертие и беспрерывное возобновление
чуда Бытия...
     В английской  литературе образ Феникса  появляется еще в  Средневековье
(VIII - IX вв.), сначала как аллегория Христа, умирающего и воскресающего по
божественному предопределению. У елизаветинцев этот образ встречается часто,
но, как правило, не ассоциируется с религиозными сюжетами; придя в Англию на
этот раз вместе с другими дарами итальянского и французского Возрождения, он
несет на себе  черты  петраркианской  и ронсаровской  трактовки легендарного
образа.  Петрарка,  говоря о  красоте  и неземном  очаровании  своей  Лауры,
несколько раз  уподобляет  ее  Фениксу, так  же  поступает  Ронсар  в  своих
"Сонетах к Елене". Английские поэты XVI - XVII веков чаще всего использовали
это  имя  - Феникс - как  синоним слова  "чудо" для  выражения уникальности,
необыкновенных   достоинств   выдающихся  личностей.   Многократно  Фениксом
называли королеву Елизавету, и это было верноподданнейшей лестью, изысканным
комплиментом  монархине,   так  долго   и   "счастливо"  правившей  страной,
победившей   могущественных   врагов,   благополучно   избежавшей   стольких
опасностей.  Фениксами величали и других выдающихся людей эпохи, вкладывая в
это  имя высшую,  самую лестную оценку их талантов и заслуг.  Так, например,
Фениксом  часто называли великого  поэта, кумира елизаветинцев Филипа Сидни,
особенно в элегиях на  его  трагическую безвременную смерть. В  элегии Мэтью
Ройдона, помещенной  в  специальном  поэтическом сборнике  "Гнездо  Феникса"
(1593)2, Голубь, Соловей,  Лебедь, Феникс  и Орел оплакивают Астрофила  -  в
этой поэтической  аллегории много общего с  шекспировской  поэмой.  Ранее, в
1591 году, в элегии, опубликованной в сборнике "Беседка отдохновения"3, поэт
Николас Бретон упрекает смерть, которая, забрав Филипа Сидни, убила Феникса,
но через несколько строк среди "птиц", скорбящих  о невозвратимой утрате, мы
видим  и  Феникса - это, как и  у Ройдона, уже  новый Феникс,  восставший из
пепла   своего   предшественника.  Ибо  этим   именем   нередко   специально
подчеркивалась преемственность или наследственность редких качеств, большого
таланта.
     В  каждом  отдельном  случае необходим  тщательный  анализ контекста, в
котором встречается образ Феникса,  чтобы определить, какие элементы древней
легенды  и позднейших традиций использовал автор,  какой степени  творческой
трансформации  эти  элементы  подверглись и  какие новые черты добавлены  им
самим. При этом анализ текстов должен сочетать литературоведческий подход  с
научно-историческим,  ибо  только   такое   сочетание  позволяет   правильно
определить  возможность  и  допустимую  степень отождествления тех  или иных
явлений  и   персонажей.   Увлечение  какой-то  одной   стороной  анализа  -
узколитературоведческой  или   узкоисторической  -  и  пренебрежение  другой
приводит    к   распространенным   ошибкам:   поспешной   и   необоснованной
идентификации или, наоборот, сведению художественной образности произведения
к  пустой традиционной  форме  или к  абстракциям, лишенным актуального  для
своего времени содержания.
     Шекспир  упоминает имя "Феникс"  в восьми  пьесах:  в первой и  третьей
частях "Генриха  VI",  в "Как вам  это  понравится",  "Конец -  делу венец",
"Тимон  Афинский",  "Антоний  и Клеопатра",  "Цимбелин", "Буря",  а  также в
сонете 19  и  в  "Жалобе  влюбленного".  В "Генрихе  VI" Феникс  - ожидаемый
мститель, который восстанет из пепла погибших; в  других  пьесах это синомим
таких  черт,  как уникальность,  великолепие,  величие. В "Буре"  Себастьян,
потрясенный  звуками  музыки,  доносящейся  с  небес,  и  другими  чудесами,
открывшимися на пустынном острове, восклицает, что  теперь он готов верить и
в существование  мифических единорогов,  и  в Феникса, живущего  в Аравии  и
правящего  в  этот  час  на своем  троне  -  оди