ии биографических проблем российские  и советские шекспироведы
обычно   (за   исключением   краткого   периода   проникновения   в   Россию
рэтлендианской  гипотезы)  полагались  на своих  англо-американских  коллег.
Сегодня,    благодаря    совершенствованию    и    распространению   техники
микрокопирования, первоисточники и  вспомогательная  литература  стали более
доступными  и  для нас, появились возможности для  проведения  оригинальных,
независимых исследований. Эти возможности пока используются недостаточно.
     В  биографиях  Шекспира  на русском  языке  наиболее  полное  отражение
традиционные представления  о личности Великого  Барда  нашли  в талантливой
книге А.А. Аникста "Шекспир", изданной в серии "Жизнь замечательных людей" в
1964  году.  Крупный литературовед  и  искусствовед, внесший весомый вклад в
изучение и  пропаганду  шекспировского творчества, А.А. Аникст (1910-1988) в
вопросе об  авторстве,  о личности  Шекспира  придерживался стратфордианской
традиции, отвергая всякие сомнения в ее истинности.

     Час Голубя и Феникс пришел

     С  каждым  годом  на   воображаемой   карте  политической,  социальной,
культурной жизни Англии XVI -  XVII веков остается все меньше "белых пятен",
где  первые  шекспировские  биографы  могли  свободно  развешивать  лубочные
картинки наивных легенд  о  Великом Барде из Стратфорда.  По мере заполнения
этих "белых  пятен" становится все  труднее убедительно объяснить отсутствие
каких-либо следов,  каких-либо нитей, связывающих стратфордца с литературной
действительностью того времени. Его по-прежнему нет ни в кругу Пембруков или
Эссекса, ни  около Саутгемптона, ни среди студентов Кембриджа или лондонских
юридических корпораций  -  то есть  там,  куда прямо указывают шекспировские
произведения.  Нет  его  возле  Джонсона, Донна, Дрейтона, Дэниела, Чапмена,
Марстона, Бомонта, Флетчера  и других писателей  и  драматургов,  о жизни  и
круге  знакомых которых постепенно стало  известно  немало. Фигура  Великого
Барда, словно отделенная от всех его литературных современников таинственной
завесой, по-прежнему кажется обитающей в некоем четвертом измерении.
     Документы   о    жизни,   занятиях   и   интересах   Уильяма   Шакспера
свидетельствуют  - чем дальше, тем убедительнее,  - что никаким литературным
творчеством этот человек не занимался и заниматься не мог.
     "Шекспировская  тайна"  продолжает существовать,  элементы двух  разных
биографий  упорно  не  складываются  в  одно  жизнеописание  - искусственная
склейка  столь  несовместимого материала  не  может  не бросаться  в  глаза.
Сегодняшние   авторы   шекспировских  биографий  стараются  преодолеть   эту
несовместимость, густо насыщая свои книги картинами жизни эпохи,  рассказами
о выдающихся людях, о театрах и театральных труппах, синхронизируя события с
каноническими  (хотя часто  - спорными)  датировками появления шекспировских
произведений  и  с  нехитрыми  занятиями Уильяма  Шакспера. Как мы  видим на
примере  С. Шенбаума,  в научных биографиях привлечение  (и  соответствующая
подача) такого дополнительного  материала может только затенить, но никак не
устранить разительное несоответствие Уильяма Шакспера приписываемой ему роли
Великого Барда.
     Но научные  шекспировские  биографии читают не все  и не тогда, когда у
человека только начинают складываться представления об истории  литературы и
о великих  писателях.  Такие  представления формируются еще на школьной  - в
крайнем  случае  на  университетской   -   скамье   на   основе  информации,
содержащейся  в  учебниках  и хрестоматиях,  в  рассказах преподавателей,  в
художественных произведениях на  исторические темы, в рекламных  буклетах  о
стратфордских реликвиях, из личных впечатлений от посещения Стратфорда.
     В литературе околобиографического характера о Шекспире, не претендующей
на научность, можно  подчас  прочитать немало интересного. Так, в  книге  Р.
Сиссон "Юный  Шекспир" (переизданной у нас на английском языке) повествуется
о том, как юный Уильям учится в  стратфордской грамматической школе,  откуда
ему приходится  уйти  из-за тяжелого  материального положения семьи, как  он
начинает писать  стихи,  как  становится  пажем  у Фулка Грезила.  Последний
знакомит его с  самим Филипом Сидни, с  поэтом Генри  Гудиа и его пажем юным
Майклом Дрейтоном;  он  соревнуется  с  ними  в  сочинении  стихов  в  честь
прекрасных дам,  изумляя  их  своим  искусством, и т.п.  Поскольку  нигде не
оговаривается, что все  эти  наивные  выдумки  -  плоды  авторской фантазии,
многие читатели воспринимают их всерьез. И таких книг немало.
     В сегодняшнем академическом (университетском) шекспироведении на Западе
различимы  две  противоречивые  тенденции.  С одной  стороны, продолжающееся
внедрение  методов  научной  истории,   накопление   фактов,  среди  которых
стратфордианская традиция чувствует  себя все более  неуютно, ибо ни одно из
открытий не  обогатило арсенал  ее защитников. С другой  стороны,  бесспорно
имеет место негативная реакция на неостановимый - хотя и не  всегда заметный
-  процесс  размывания основ стратфордианской  традиции  и стратфордианского
культа, с которыми официальная наука о Шекспире связана неразрывно.
     За  полтора века нестратфордианцы смогли  указать  миру на непримиримые
противоречия традиционных представлений о личности Великого Барда, поставить
их под вопрос, сделать предметом научной дискуссии. Это немало.
     В  дальнейших поисках нестратфордианцы  подошли к  труднейшему вопросу:
"Если  не Шакспер,  то  кто?"  -  и предложили  много  (даже слишком  много)
вариантов  ответа на него.  Однако  разрозненные  нестратфордианские  школы,
отстаивающие  каждая   своего  кандидата,  не   могли,  конечно,   потеснить
оппонентов, опирающихся  на единую четырехвековую традицию и привычный культ
стратфордских реликвий, с господствующих позиций  в шекспироведческой науке.
Воспитанные на традиционных представлениях о  Шекспире,  ученые продолжают в
них верить, защищая, как  они полагают, Великого Барда от нечестивых нападок
его  критиков  и  хулителей.  Главные  аргументы  "еретиков"  обычно  просто
игнорируются, зато все, даже мелкие фактические неточности, не говоря  уже о
бездоказательных утверждениях, используются для дискредитации всякой критики
основ    стратфордианской   традиции    вообще,   вплоть    до   непризнания
"шекспировского вопроса" как научной  проблемы. Но полуторавековая дискуссия
возникла не  случайно и  не  в  результате происков  любителей  сенсаций или
высокомерных английских аристократов - речь идет об  объективно существующей
научной  проблеме   фундаментального  значения  для   всей  истории  мировой
культуры.  И  отгородиться от этой  проблемы  официальному,  привязанному  к
стратфордскому  культу  англо-американскому  шекспироведению   не   удается.
"Шекспировский  вопрос"  возрождается в каждом  новом  поколении,  и  только
поверхностному взгляду этот  интереснейший  и поучительный процесс обретения
истины может показаться безрезультатным.
     Знакомясь  с   трудами   маститых  английских  и  американских  ученых,
посвятивших свою жизнь  изучению  творчества  Шекспира  и его современников,
часто задаешься вопросом:  неужели они действительно не  замечают  странное,
необъяснимое  отсутствие малейших  свидетельств этих современников  о  своем
великом  товарище как  о конкретном живом человеке, не обращают внимания  на
подчеркнутые   странности   дройсхутовского    портрета   и   стратфордского
"монумента",  на удручающий характер стратфордских документов,  на множество
других  свидетельств  подобного   рода,   вызвавших   неприятие   у   тысячи
образованных и глубоко чтивших шекспировские  творения  людей, в  том  числе
выдающихся писателей и поэтов? Неужели эти  ученые действительно считают всю
аргументацию  нескольких  поколений критиков праздными  домыслами, происками
аристократов  и  т.п.?  Неужели  они  сами  - перед  лицом всей  этой  массы
установленных  фактов  -  никогда не усомнились в  истинности  традиционного
биографического канона: ведь им-то не может не быть известно, когда и как он
создавался?  Думаю, что это  не  всегда  так.  Однако не только усвоенные  с
детства   представления,    но   и    официальный   статус    (нечто   вроде
жрецов-толкователей стратфордско-шекспировского культа) ставит этих ученых в
затруднительное  положение,  даже если у них  и  возникают какие-то сомнения
относительно  центральной  фигуры  культа.  Поскольку  сегодня все-таки  нет
надежных способов  ограничить  циркуляцию  каких-либо  идей  в  гуманитарных
науках  только  узким   кругом  специалистов,  такие  ученые,  как  правило,
стараются  не  преступать  пределов  и  ограничений,  накладываемых  на  них
стратфордским символом  веры, от  чего, безусловно, страдают  их собственные
труды и  исследования.  Что касается  нестратфордианских гипотез, то жесткое
неприятие их официальным шекспироведением в  известном  смысле приносит даже
пользу:   испытание   временем   и    непризнанием   способствует   селекции
перспективных идей, отметанию домыслов, которых расплодилось немало.
     Полуторавековая  дискуссия   о   "шекспировском   вопросе"   не   имеет
прецедентов в истории,  как, впрочем,  и  многое другое, связанное с Великим
Бардом  и  его  творениями.  Но неправильно  говорить об  этой  дискуссии  в
прошедшем времени - она только еще вступает в решающую стадию.
     Даже если великий художник и его  соратники  специально  позаботились о
том, чтобы его подлинное лицо было сокрыто от современников и потомков, даже
если он хотел  остаться жить только в своих творениях, превратить  их в свой
единственный памятник, без надгробия и эпитафии, - мы можем узнать об  этом,
лишь  найдя  его и  поняв  его  помыслы.  Этот  поиск  ни  в  коей  мере  не
свидетельствует  об отсутствии пиетета перед  творениями  великого человека,
уважения  к его памяти.  Смешно и  наивно  видеть в научных исследованиях  и
гипотезах   лишь  погоню  за  историческими  сенсациями,   попытки   кого-то
"разоблачить". И надо быть уже совсем лишенным воображения, чтобы опасаться,
что такие исследования могут нанести ущерб чьему бы то  ни  было  престижу -
будь  то престиж  Англии,  мировой  литературы и театра или славного  города
Стратфорда-на-Эйвоне. Как бы  ни складывался спор вокруг Шекспира, авторитет
великого  писателя  незыблем,   ибо  он  основывается  на  его  несравненных
творениях, а не на документах стратфордского прихода и судебных протоколах о
преследованиях несостоятельных должников.
     Речь идет  не о "разоблачении" Шекспира, а о  его постижении. Множество
фактов  указывает на то, что  перед  нами -  Великая  Игра, самое  блестящее
создание гениального драматурга, сценой для которого  стало  само  Время,  а
роль не  только  зрителей, но и  участников  отведена сменяющим  друг  друга
поколениям  смертных.  И  те,  кто сегодня,  подобно старательным библейским
евнухам,  охраняют запечатанные входы в  святая святых этого Театра Времени,
не зная, что скрывается за ними, тоже исполняют предназначенную им роль.
     Постижение Великой Игры  об Уильяме Шекспире - не потеря, как опасаются
"стерегущие  порог",  а  неизмеримое  обогащение.  Что  же  касается Уильяма
Шакспера,  то  когда  -  как  и предвидели создатели Первого фолио -  "время
размоет стратфордский  монумент",  то есть  будет понято, что Шакспер не был
Великим Бардом,  но несколько  столетий  исправно  выполнял  роль его маски,
"импрессы", мир  не  только не отвернется от старых реликвий, но будет чтить
их по-новому.  Ибо он как  один  из  главных  актеров  Великой  Игры  займет
достойное место в ее истории - на удивление и назидание человечеству!
     Конечно, придет  день,  когда  различия в позициях  оппонентов  в Споре
отойдут  на  задний план и  будут  казаться  несущественными -  ведь  каждый
отстаивал свое  представление, свое  видение Потрясающего Копьем, каждый был
активным участником задуманного им Театра.
     Но  сегодня  говорить  об  этом  еще  рано.  Сегодня не так  важна сама
дискуссия,  где  основные  аргументы   и  контраргументы  уже  давно  начали
повторяться,  как  конкретные  исследования  фактов,  которые могут являться
ключами к  тайне Великого Барда, к святая святых его Театра. И  честеровский
сборник "Жертва Любви" - один из таких важнейших ключей.
     Человечество непременно обретет истину о Великой Игре, коль скоро у нас
хватит  сил  и  ума  пробиться к  ней через  все  препятствия  и  лабиринты,
нагроможденные не только  всепожирающим  Временем, но  и гениальным  умыслом
тех, кто стоит  всегда так близко от нас,  - мы чувствуем биение  их высокой
мысли,  - однако  невидимые,  неузнанные,  они  словно  смеются  над  нашими
трудностями,  над  попытками   соединить  разбросанные  там  и  сям  обрывки
ариадниной нити.
     Но час Голубя и Феникс пришел...




Глава третья. ЦЕЛОМУДРЕННЫЕ ХОЗЯЕВА ШЕРВУДСКОГО ЛЕСА

     Следы  ведут в  Бельвуар.  -  Дитя государства.  - О,  Падуя,  Падуя...
Разгаданный  портрет.  - Феникс,  дочь  Феникса -  Розалинда. Жак-меланхолик
жаждет  быть шутом.  -  Кембриджские игры вокруг обители муз. -  Фаворит  на
эшафоте.  Крушение. -  Корабль  плывет  в Эльсинор. Два кварто "Гамлета".  -
Поэты  Бельвуарской долины. -  Графиня Пембрук - хозяйка поэтической Аркадии
туманного Альбиона. - Преображение жены капитана Лэньера

     Следы ведут в Бельвуар

     Теперь  вернемся   к  Рэтлендам,  платонической  чете,   чьи  необычные
отношения  и занятия,  а также странные обстоятельства почти  одновременного
ухода из  жизни  в точности совпадают  с  тем, что  рассказывают о  Голубе и
Феникс Роберт Честер и другие поэты - авторы сборника "Жертва Любви".
     Даже  если  бы  Роджера Мэннерса, 5-го  графа Рэтленда,  не подозревали
серьезно в том, что именно он скрывался за  псевдонимом-маской  "Потрясающий
Копьем",  обнаруженных в нашем  столетии фактов  достаточно, чтобы  привлечь
пристальное внимание к этой странной личности, всегда оказывающейся там, где
мог  бы  находиться  и  Великий Бард, и  нередко там,  где находился  Уильям
Шакспер из  Стратфорда;  чтобы  постараться  узнать все  о  Рэтленде  и  его
жене-поэтессе, бывших, как постепенно выясняется, одним из подлинных центров
литературной жизни тогдашней Англии.
     Исследования Г. Цейглера, К. Блейбтрея, С. Демблона, П. Пороховщикова1,
К. Сайкса2, публикации подлинных документов,  найденных в Бельвуаре и других
местах,  пролили наконец некоторый  свет на эту загадочную пару, ранее почти
полностью  скрытую завесой,  созданной  ими самими  и их  верными  друзьями.
Сегодня, несмотря  на  то, что  внимание западных нестратфордианцев по  ряду
причин больше обращено к таким фигурам, как Оксфорд и Марло, факты,  лежащие
в основании рэтлендианской гипотезы,  остаются непоколебленными; наоборот, в
ходе моих  исследований  добавились факты, связанные  с Елизаветой  Сидни  -
Рэтленд  и   ее  ролью  в  литературном  процессе,  а  также  с  грандиозным
раблезианским  фарсом вокруг  "Величайшего  Путешественника и Князя  Поэтов"
Томаса Кориэта. Значение всех этих фактов для  осмысления загадочных явлений
в литературе  елизаветинско-якобианской Англии  -  включая и  "шекспировскую
тайну" - видно  на примере не  только честеровского  сборника,  но и  других
книг, о которых я буду говорить дальше.
     Потребуется  еще   немало   усилий,   чтобы   отчетливо  увидеть   этих
необыкновенных людей,  понять  их  помыслы, постигнуть  высокую трагедию  их
служения искусству, их жизни и смерти.  Но главное ясно уже сегодня - путь к
разгадке тайны Великого Барда лежит  через проникновение  в тайну Рэтлендов,
тайну Голубя и Феникс.

     Роджер  Мэннерс   родился   6  октября  1576  года  в   замке  Бельвуар
расположенном  в  графстве Лейстер,  в конце небольшой Бельвуарской  долины,
недалеко от  исторического  Шервудского  леса,  где  когда-то совершал  свои
подвиги легендарный Робин Худ.
     Мэннерсы, как и многие другие английские аристократические  роды,  были
потомками норманнских  рыцарей,  осевших  в Англии  после победы  Вильгельма
Завоевателя над англосаксами. В  войне Алой  и Белой розы, которой посвящена
трилогия  "Генрих  VI", один  из  предков Роджера сражался на  стороне этого
короля, другой был сподвижником графа Уорика. Прадед Роджера, Томас Мэннерс,
пользовался расположением  короля Генриха VIII и в 1525 году получил от него
титул графа Рэтленда (последний граф Рэтленд - юный  сын Ричарда Йорка - был
убит в битве  при Уэкфилде в 1460  году).  Внук  Томаса, 3-й граф Рэтленд  -
Эдуард,   был  человеком  высокообразованным   (он  был  магистром  искусств
Кембриджского  и  Оксфордского  университетов),  знатоком юриспруденции, что
подтверждает такой авторитет, как Уильям Кэмден. Эдуард пользовался доверием
королевы  Елизаветы, посетившей Бельвуар  во время одной из своих поездок по
стране. Интересно, что, хотя он считался вполне лояльным подданным королевы,
иезуиты  включили  его в список аристократов,  на  которых испанский  король
может опереться в случае своего вторжения  в Англию (письмо иезуита Парсонса
с такой информацией было обнаружено  в испанских  архивах в  прошлом  веке);
возможно, он каким-то образом проявлял симпатии к гонимому католицизму.
     После  смерти  Эдуарда в 1587  году титул перешел к его младшему брату,
Джону,  умершему  уже  в  следующем  году,  и  5-м  графом  Рэтлендом   стал
одиннадцатилетний  Роджер Мэннерс.  Историки отмечают,  что  кроме  любви  к
знаниям  и  искусствам  многим  Мэннерсам  была  свойственна  и  необычность
поведения, эксцентричность.
     О  стоящем  на  высоком  холме  замечательном  замке  Бельвуар  мы  уже
упоминали в связи с его описанием в поэме Честера. Но он заслуживает и более
подробного рассказа.  Я был там и  могу свидетельствовать: ничего прекраснее
Бельвуара  я в Англии не видел. Из небольшого  селения внизу  в замок  ведут
каменные ступени. Дорога  к замку обсажена рядами кедров и  рододендронов, а
вход в него охранялся  пушками,  поставленными  на бастионе.  Перед  стенами
замка  - эспланада, прогуливаясь  по которой можно наслаждаться  поэтическим
видом окрестностей;  в ясную  погоду видимость доходит до тридцати  миль,  и
можно  различить  крыши  Ноттингема  и  колокольни  Линкольнского  собора...
Эспланада находится  над отвесной стеной обрыва, в которой  проделан  вход в
огромный погреб,  составляющий  подземную часть замка. Замок обустраивался и
украшался  всеми  предшественниками  Роджера;  картинная  галерея  Бельвуара
насчитывала сотни полотен, в том числе французских, итальянских, фламандских
мастеров,  к  услугам хозяев и гостей была  богатейшая библиотека, постоянно
пополнявшаяся  новыми  изданиями. Хозяйственные записи дворецкого  фиксируют
значительные и частые расходы  на приобретение  книг3. Так, в сентябре  1585
года  20  шиллингов затрачено на покупку  вышедшего в Париже на  французском
языке сочинения Бельфоре "Трагические  истории", послужившего, как известно,
источником для "Гамлета". Были в библиотеке "Хроники" и  Холла, и Холиншеда,
ставшие   источниками  для   шекспировских   исторических   пьес,  и  другие
использованные  Шекспиром  книги.  Особенно много  книг  начали приобретать,
когда  хозяином  Бельвуара стал Роджер.  Забегая  вперед,  скажу,  что через
несколько  десятилетий после  его  смерти, в  1643  -  1645  годы,  Бельвуар
окажется  ареной  жестоких  сражений  между  сторонниками  короля  и  армией
парламента, а в начале XIX века здание сильно пострадало  от пожара, погибло
много ценных картин и документов. Потом оно было построено заново.
     Ближайшим другом Джона Мэннерса,  отца Роджера, был  Генри Герберт, 2-й
граф Пембрук, муж Мэри Сидни; с его сыновьями  Уильямом и Филипом - особенно
с первым  - Роджер Мэннерс  сохранит дружбу до конца  жизни, им  же, как  мы
знаем, будет  посвящено посмертное издание шек