еникс  посвятила  себя. Похоже  все-таки,  что
больной Голубь на "острове Пафос" и есть эта самая "догорающая  свеча", хотя
образы у Честера, как мы уже заметили, не отличаются четкими контурами.
     Выполнив свою миссию, Госпожа Природа покидает остров  Пафос,  оставляя
Голубя и Феникс вдвоем. Голубь преклоняет колена и просит  Феникс поверить в
его  верность  и  преданность.   Он  говорит  о  своем  печальном  состоянии
(действительно, у него, как замечает Феникс, такой  вид, "будто его  имя уже
занесено в бледную Книгу Смерти"). Голубь в отчаянии:

     "Хоть я и хожу еще по земле,
     Но уже не живу, погребенный в могиле горя".

     Феникс  утешает  его, она пытается  стереть  слезы с его  лица,  но  он
уклоняется: он "нечист",  он  недостоин  прикосновения  ее прекрасной  руки.
Однако она настаивает, что должна остаться с ним:

     "Впредь не ты один, а мы вдвоем
     Этот нелегкий труд будем свершать.
     ........................................................
     Для тебя я оставила Аравию.
     Те огни потеряли свою силу*,
     И я пришла к тебе сюда,
     Чтобы на вершине горы мы возвели
     Свой собственный пылающий алтарь..."
     __________________________________
     **Буквально: "those fires have no working substance"

     Речь  идет  о совместном служении богу Аполлону - покровителю  поэзии и
других  искусств.  И  они  решают  возвести  горящий  алтарь  -  жертвенник,
посвященный их божественному покровителю.
     Но  сначала Феникс  задает Голубю несколько непростых  вопросов: в  чем
разница между подлинной  и  фальшивой  любовью, где  граница между добром  и
злом,    что   есть   знание;   где   искусство   Апеллеса**   (**Знаменитый
древнегреческий живописец) и где  благородная хитрость? К  сожалению, Голубь
успевает ответить лишь на первый вопрос:  они отправляются  собирать хворост
для  священного  огня.  Горение  (burning)  символизирует  в  поэме  сначала
служение Аполлону, а  потом - смерть,  желанную для обоих героев. Жертвенный
огонь,  посвященный  Аполлону, поглотит их, чтобы  "из их пепла  восстало  к
жизни одно имя". Голубь говорит:

     "У меня на душе теперь светло: мысль о неизбежном роке
     Вытеснила печаль из моего сердца..."

     Они  обращаются к Аполлону с просьбой  принять эту добровольную жертву,
послать  искру,  от которой  возгорится  пламя, призванное поглотить их. Тут
Феникс замечает, что кто-то подсматривает за ними, но Голубь успокаивает ее:
это некто Пеликан, их друг.

     "Пусть он будет свидетелем нашей трагедии
     И потом поведает об увиденном".

     Трагедии!  Голубь собирается первым  вступить  в  разгоревшееся  пламя,
когда Феникс задерживает его:

     "Стой, Голубь, стой, уступи мне это право,
     Ибо из моего праха новый Феникс восстанет.
     Твоя же хрупкая жизнь должна быть сохранена..."

     Она убеждает  его  остаться  жить, чтобы "продолжать учить и просвещать
этот грубый и лживый мир", но Голубь настаивает на своем праве умереть, быть
"ее  партнером, участником  этой  светлой трагедии".  И тогда они взывают  к
пламени, зажженному Аполлоном:

     "Феникс
     	О святое, чистое, совершенное пламя,
     	Прими же в себя нас обоих,
     	И из нашего праха пусть восстанет одно имя.

     Голубь
     	О священный благоухающий Огонь, поглощающий
     	Ветви, под которыми все девять муз слагали свои песни.
     	Прими мое бренное тело как жертву,
     	И из твоего пламени поднимется одно имя".

     Этот повторяющийся образ - некое загадочное имя, остающееся после обоих
героев,  возникающее,  подобно  Фениксу,  из  их  пепла,  явно несет  важную
смысловую  нагрузку.  Мы  встречаем  его и дальше, в  стихотворениях  других
участников сборника; так, в поэме, с которой начался наш поиск и под которой
стоит имя Шекспира, образ уточняется - "двойное имя"; у Марстона он обретает
и  другие,  весьма  многозначительные  атрибуты,  отсутствующие  в легенде о
чудесной птице.
     Голубь все-таки  первым  вступает  в пламя, сгорая  в нем,  и рассказом
Феникс о  том, как  стоически, даже с улыбкой, принял ее друг свое последнее
испытание, заканчивается поэма Честера:

     "Посмотрите на насмешливое выражение его лица -
     Раскинув свои крылья повсюду, он продолжает смеяться!
     Учись, испорченный мир, учись слушать и видеть
     Дружбу незапятнанную и подлинную".

     И вот она уже спешит за ним:

     "Я лечу к тебе, милый Голубь, и своими крыльями
     Я обниму твой драгоценный пепел.
     И я надеюсь, что это восстающее Создание
     Будет владеть всем, сотворенным нами обоими.
     Но мне пора. О, приобщи меня к своей славе!"

     Обратим внимание на "Создание"  (Creature), которое будет владеть всем,
что сотворено обоими героями,  - это,  несомненно, тот же загадочный образ -
"Имя, поднимающееся из их пепла", но есть и некоторое уточнение: речь идет о
творческом наследии. Завеса  тайны приоткрывается...  Внимательному читателю
могут  показаться странными  слова  Феникс о  том,  что у  ее  мертвого (или
умирающего)  друга  было  насмешливое  -  или  даже  веселое  (mirthfull)  -
выражение лица. Однако  это не опечатка и не небрежность автора, ибо рядом с
этим  прилагательным  мы  видим глагол joyes - веселится.  Он  смеялся  и на
пороге Вечности...
     Под последней строкой монолога Феникс  напечатано: "Конец. Р.Ч. (Роберт
Честер. - И.Г.)"; несмотря  на это, далее на трех страницах мы видим еще два
стихотворения, не  разделенные на строфы  - строки рифмуются попарно. Первое
озаглавлено  "Пеликан" и содержит его свидетельство как о смерти Голубя, так
и самой Феникс:

     "О, что за душераздирающий Спектакль,
     Подлинное Чудо Мира я видел..."

     Пеликан  говорит о  мужестве, с которым  Голубь встретил смерть,  потом
рассказывает, как Феникс  ("удочеренное дитя Природы") храбро последовала за
своим другом, и оба сгорели в пламени Аполлона.

     "О, если редчайшие из земных существ
     Сгорают вместе, что может подняться из огня
     И предстать перед глазами изумленных смертных,
     Как не еще более совершенное Создание?"

     Это возникшее из пепла Голубя  и Феникс  "Создание" получило от них все
дары благородных умов, устремленных  к добру, любви, красоте. И вклад Феникс
нельзя отделить от того, что  дал  "Созданию" Голубь,  - эти двое  благодаря
Природе стали одним. Что касается Природы,  то  ясно:  речь  идет  о Госпоже
Природе, доставившей свою воспитанницу на этот  остров, где служат Аполлону.
Гораздо труднее  постигнуть  удивительнейшее и совершеннейшее "Создание", на
которое Честер несколько раз  намекал и раньше и к которому он обращает свой
восторженный   взор  в  последнем   стихотворении,   так   и  озаглавленном:
"Заключение".
     "Заключение" начинается  с извинения в слабости авторского  таланта для
того, чтобы говорить о столь важных событиях, о столь  редкостном  предмете;
но ведь  случается,  что  "самую  тяжелую  и  ценную  ношу  доверяют  тащить
скромному  ослу...".  После этого  извинения  Честер  сообщает,  что  другой
царственный Феникс поднялся из пламени, и это блестящее создание будет долго
удивлять мир.  Честер выражает надежду,  что  "благородные умы" одобрят  его
старания и опять подписывается: "Конец. Р.Ч.".

     Песни Голубя и сонеты Шекспира

     Дальше на 34 страницах читатель может ознакомиться  с большим собранием
стихотворений  ("кантос"), представленных как  "созданные Пафосским  Голубем
для прекрасной  Феникс"8. Такой  подзаголовок, сам характер этих поэтических
произведений, а  также то  обстоятельство, что  Честер специально пометил их
как чужие, цитируемые  им, не позволяют рассматривать их в качестве простого
продолжения  честеровской поэмы. "Песни Голубя" по  своей яркой  поэтической
образности,   виртуозной   поэтической   технике   превосходят   не   только
произведение  неизвестного  в  истории  литературы  Честера,  но   и   таких
выдающихся поэтов, участников  сборника,  как Чапмен, Джонсон, Марстон.  Это
целый каскад мастерских  акростихов, удивительно  близких  по своим  темам и
образности шекспировским сонетам.
     Первая  группа акростихов названа "алфавитными"  -  она  состоит из  24
стихотворений (на семи страницах). Это  семистишия с  рифмой "аб  абб ее", в
которых  первое  слово  каждой  строки начинается с  одной и  той  же буквы;
стихотворения  расположены в порядке английского алфавита  - от  "А" до "Z".
Вторая - и  значительно большая - по объему группа акростихов создавалась по
другому  принципу:  начальные  слова  каждой строки,  читаемые  сверху вниз,
образуют предложение, являющееся в свою  очередь первой, ключевой строкой  -
или  даже  несколькими  строками  стихотворения.  Здесь,  в  зависимости  от
количества слов в ключевом предложении, мы встречаемся со всем разнообразием
строфики -  от шестистиший до четырнадцатистрочных стихотворений (сонет) - и
рифмовки.  Адекватный  перевод этих  акростихов на другой  язык  невозможен,
поэтому для читателей, владеющих  английским, мы приводим некоторые из них в
первозданном виде.
     "Песни Голубя" - труднейшие, филигранные акростихи -  давно привлекли к
себе восхищенное (а подчас и  озадаченное) внимание западных специалистов по
английской   поэзии.  Поражает  обилие  шекспировских   сравнений,  метафор,
отдельных слов и  целых фраз, как будто сошедших  на эти  страницы из поэм и
сонетов  Уильяма Шекспира. Как и  в сонетах Шекспира,  здесь доминирует тема
нежной любви  -  дружбы,  определяющей,  наряду  с творчеством,  смысл жизни
поэта. Высшее счастье - любить и знать, что ты любим.
     Прекрасная Феникс - "восхитительная комета", "ее красота цветет подобно
розе". Любовь  поэта к  ней  исполнена безмерной  преданности,  искренности,
чистоты. Но их объединяет не страсть: их союз основан на  духовном  родстве,
на  радости  "совместного  служения Аполлону",  чей  огонь  они  бескорыстно
поддерживают, веря в свое высокое предназначение.
     "Я сам и все мое всегда твое"  -  эту фразу образуют первые слова строк
одного акростиха.  Несравненная Феникс - Муза  поэта,  вселяющая в него "дух
древнего Гомера". Их творческий союз неразделим:
     "Мои строки являются и  твоими", "Я буду исполнять мои  сонеты на твоей
арфе",  "Обратись  ко  мне,   и  я  отвечу  песней,   с  которой  никто   не
сравняется..."
     Но безоблачная радость и счастье - не удел нашего Голубя. Многие строки
исполнены горечи  и боли, несправедливой судьбой он  обречен на страдание; с
ним, как можно понять из другого акростиха, произошло какое-то несчастье, он
тяжко  болен.  Неоднократно  он  просит у  нее прощения  за  свое состояние,
взывает к ее сочувствию, помощи:

     "Если у тебя есть сострадание, прояви его,
     Ведь сострадание - лучшее украшение женщины...

     Яви свое милосердие, о Феникс,
     Помоги страдающему в его болезни...

     Никакие лекарства, никакие пластыри
     Не затянут раны, которые убивают мое тело...

     Смерть преследует меня по пятам,
     Лишь твоя любовь не дает ей остановить мое сердце".

     Неоднократное возвращение  к  этой  теме,  сам характер этих строк с их
почти   медицинской  терминологией  (болезнь,   боли,  лекарства,  пластырь)
оставляют  мало сомнений в том, что  речь идет не только  - и не столько - о
душевных, любовных страданиях,  томлении  и  жалобах, где  значительную роль
может играть  поэтическая традиция  и  мода,  но и о  страданиях физических,
придающих отношениям  этой необыкновенной четы трагический,  даже жертвенный
характер.
     Голубь передает  Феникс свои  знания,  свое искусство. Но рядом с темой
чистой, платонической любви, сострадания, преданности, поклонения Аполлону и
музам  неотступно  следует  тема тайны,  секрета.  Между  Голубем  и  Феникс
существует  согласие  не  только   о  возвышенной  чистоте  их  отношений  и
совместном служении  искусствам, но  и о тайне, которая  должна их окружать,
хотя  читателю трудно понять,  почему такие  благородные отношения и занятия
должны сохраняться в секрете.

     "...Я буду твоим неизвестным Голубем.

     ...О, будь моим Фениксом, а я буду твоим Голубем,
     И мы будем любить друг друга в тайне от всех.

     ...О, не разглашай мою любовь, ты, вестник дня!

     ...Свои чувства и занятия я скрою,
     Лишь эти строки могут открыть тайны моего сердца".

     Еще  первого исследователя  честеровского сборника  Александра Гросарта
заставило  серьезно  задуматься  великое   множество  шекспировских  мыслей,
образов, метафор,  эвфуистических изящнейших оборотов, сходство  поэтической
формы "Песен  Голубя"  и шекспировских поэм и  сонетов.  Некоторые ученые  в
нашем столетии в поисках объяснения этого феномена, отмечая,  что  о простых
совпадениях  здесь  не  приходится  говорить,  вынуждены  предполагать,  что
Шекспир не только - по неизвестным причинам - дал в сборник свою поэму, но и
мог принять участие в редактировании честеровского поэтического  материала и
при  этом  даже заново  переписал какую-то  его часть.  Но что же  связывает
Шекспира с таинственным Голубем?
     Особенно  тщательный  анализ  "Песен  Голубя" произвел  в  своей  книге
"Обоюдное  пламя" (1955) крупнейший  специалист по  английской  поэзии  Д.У.
Найт9. Специально перечисляя  и  анализируя  "шекспировские  места"  в  этих
"Песнях" на двадцати  страницах  своей книги, он то и  дело замечает: "Очень
близко к  Шекспиру", "Все напоминает здесь  Шекспира" и,  наконец, - "Это же
чистый Шекспир!"
     Можно  отметить   такую  знаменитую  метафору,  как  "этот  беспощадный
судебный пристав,  смерть, производит арест  без промедления" ("Гамлет",  V,
2),  повторенную  в  сонете  74  ("когда этот  беспощадный арест  без выкупа
увлечет  меня прочь..."); встречаем ее ("смерть - беспощадный  арест")  и  у
Голубя. "Карта печали" и "карта красоты" у Голубя напоминает  о "карте дней"
в  сонете 68 и "карте чести" в  "Ричарде  II".  Эвфуистический  оборот "стыд
пристыжен" находим  не только у  Голубя, но и в "Ромео и  Джульетте"(II, 5),
там же "мысли - герольды любви".  Изящное выражение "sweet self" украшает не
только 19-й алфавитный акростих Голубя, но и шекспировские сонеты 114 и 126.
Список  совпадений, причем уникальных, нигде больше в поэзии того времени не
встречающихся,  можно  продолжить,  и  они  не  могут  быть  случайными  или
свидетельствовать  о заимствовании - эти слова и выражения слишком органично
вплетены в поэтическую ткань акростихов.
     Но  не  только отдельные  неологизмы, метафоры, эвфуистические  обороты
напоминают о Шекспире. Опасности и пороки, о которых говорится в сонетах 69,
70, 94, 95, беспокоят и Голубя. Белокурый друг становится объектом клеветы и
непристойных   сплетен,  и  Шекспир  горько  переживает  за   него.   Те  же
поползновения злоумышленников против драгоценной Феникс вызывают негодование
и  отпор  Голубя, и он тоже  грозит "выполоть  эти  сорняки". Схожи и многие
другие проблемы и настроения автора сонетов и честеровского Голубя.
     И  Найт пришел к заключению, что поэтический материал, так напоминающий
шекспировские поэмы и  сонеты,  по своему  высокому  художественному  уровню
вполне достоин пера Великого Барда и нельзя исключить возможности того,  что
Шекспир  действительно "приложил  к  нему руку".  Во  всяком  случае, "Песни
Голубя"  никак  не  могли  быть  написаны  Робертом  Честером:  уровень  его
поэтических текстов в сборнике,  а также обнаруженных в домашней рукописи (о
ней  разговор  позже) несопоставимо ниже.  К  этому  выводу  Найта  я  готов
присоединиться,  хотя  считаю  его  неполным... Честер  действительно  такое
написать не мог, но так ведь мог писать сам Голубь, то есть человек, скрытый
за этим аллегорическим именем.
     Найт не мог не  обратить  внимание  на странное смешение местоимений  в
некоторых акростихах: о Феникс говорится то "она", то "он", то  же самое и о
Голубе. Некоторые эпитеты, характеризующие Феникс, кажутся более подходящими
для  мужчины,  и  наоборот.  Голубь  временами  обретает черты  своей нежной
подруги, становится  Голубкой!  По этому поводу Найт замечает, что  смешения
родов  так  часты  и   так  органически  вписаны  в  контекст,  что  кажутся
преднамеренными, выполняющими  какую-то важную функцию. Но какую? Насыщенные
эрудицией  рассуждения  Найта о том,  что  в  поэзии Ренессанса любовь часто
рисовалась как великий  властелин,  самодовлеющая сущность, активное начало,
даже если ее носителем выступала женщина, в данном случае не помогают  найти
хотя бы относительно убедительный ответ. Однако многие трудности  снимаются,
если  понять,  что  некоторые акростихи второй группы представляют собой, по
существу, диалоги между Голубем и Феникс и  являются  плодом  их (то есть их
прототипов) совместного творчества.
     Английский ученый завершает рассмотрение акростихов  Голубя признанием,
что  они  способны  вызвать  головокружение.  "Похоже,  здесь мы  подходим к
пределу,  за которым  любой анализ становится  безуспешным. Возможно,  здесь
заключено гораздо больше, чем обычно предполагается".
     И действительно, как мы увидим дальше - гораздо больше!

     Их оплакивает целый Хор Поэтов

     Перевернув последнюю  страницу  "Песен Голубя",  читатель видит  второй
титульный  лист   -  шмуцтитул,  открывающий  раздел,   в  котором  помещены
поэтические  произведения  других  участников  сборника.  На  шмуцтитуле   -
заглавие: "После этого следуют различные поэтические эссе о том же предмете,
а именно  - о  Голубе и  Феникс. Созданные  лучшими и самыми выдающимися  из
наших современных писателей, с их именами, подписанными под работами каждого
из них;  никогда прежде не печатавшиеся. И теперь впервые посвященные  всеми
ими любви и заслугам истинно благородного рыцаря сэра Джона Солсбэри. Dignum
laude virum Musa vetat mori*".
     ___________________
     *  "Мужу,  хвалы достойному,/ Муза не  даст  умереть" (то есть  не даст
умереть памяти о нем. - И.Г.). Гораций. Оды. IV, 8, 28.

     Ниже - типографский знак печатника Ричарда Филда,  того самого, который
в 1593 году напечатал первую шекспировскую поэму "Венера и Адонис". И  дата-
1601.
     О  том, что к поэме Честера  будут добавлены "некоторые новые сочинения
нескольких  современных  писателей  с   их   именами,  подписанными  под  их
работами", сообщалось на титульном листе честеровского сборника. Заглавие на
шмуцтитуле  уточняет,  что  эти  писатели  "лучшие  и  самые выдающиеся",  и
повторяет  обещание напечатать их  имена. Однако первые четыре стихотворения
этого  раздела  подписаны  псевдонимами.  Под двумя  стоит многозначительная
латинская подпись "Vatum Chorus" ("Хор Поэтов"). Сначала напечатан "Призыв",
обращенный  в Аполлону и музам. Хор Поэтов просит божественных  покровителей
искусства  одарить  умы  поэтов  такой  силой и  умением, чтобы  они  смогли
достойно почтить благородного друга:

     "Научите нас, как нам возвысить свой голос
     И создать поэмы, исполненные смысла,
     Скрытого от непосвященной толпы.
     Будьте щедры к нашей жаждущей Музе,
     Чтобы мы смогли воспеть благородного друга
     С чашей, полной священной кастальской воды".

     Второе стихотворение Хора Поэтов продолжает  мысль  первого и развивает
ее дальше, подчеркивая, что божественное покровительство даровано  им, чтобы
они достойно воспели своих  необычайных и  высоких героев - Голубя и Феникс.
Однако  заголовок  второго стихотворения  выглядит  так:  "К  прославленному
рыцарю сэру Джону Солсбэри*".
     _________________
     *Джон  Солсбэри  был  произведен  в  рыцари  (то  есть   получил  право
именоваться "сэром") в  июне 1601 г., следовательно,  стихотворение написано
не ранее этой даты.

     На этом  основании  некоторые  исследователи  предполагали,  что  образ
Голубя аллегоризирует Джона Солсбэри. Но ни в одном из произведений сборника
пока не  удалось обнаружить  присутствия этого  джентльмена и его близких