, разыгрываемое  вокруг  главной  смеховой, шутовской  фигуры  - Томаса
Кориэта из Одкомба.
     Появлению каждого автора предшествует объявление: "Incipit..." (то есть
"Начинает  такой-то..."),  а после  последней  строки  "панегирика" следует:
"Explicit..." (то есть "Заканчивает такой-то...") - подобно сценарию некоего
представления.  Уже  первый  автор,  скрывающийся  за греческим псевдонимом,
который  можно перевести  как "Друг путешествующих за  границей", приглашает
господ  повеселиться над  этим  Томасом, "появившимся  на  свет  из  колодца
мудрости".  Он-де  владеет  "магазином  ума"  и секретным  ключом  от  него,
который, однако, доступен не для всех.

     "Его имя Кориэт, я полагаю,
     Но мясо он или рыба, я еще не смог решить...".

     Состав авторов "панегириков"  удивляет  не только  количеством:  третья
часть  из  них  связана с  королевским  двором, столько же  - с  лондонскими
юридическими корпорациями,  роль которых в культурной  жизни  эпохи  нам уже
известна.  Биографии  половины участников можно сегодня найти  в  британском
Национальном биографическом словаре. Перечислю  наиболее известных  авторов:
Бен Джонсон,  Майкл Дрейтон, Джон  Донн, Генри Гудиа,  Роберт Коттон, Ричард
Мартин, Джон Оуэн, Хью Холланд, Кристофер Брук, Джон Хоскинс, Томас Кэмпион,
Джон  Дэвис из  Хирфорда, Джон Харрингтон, Генри Пичем, Иниго  Джонс - целое
поэтическое созвездие!  Из  них  Джонсон и  Холланд  позже приняли  активное
участие  в  издании  шекспировского Великого фолио, Ричард Мартин  защитил в
суде  интересы  актерской  труппы  "слуг  Его  Величества",  Кристофер  Брук
является автором "Призрака Ричарда  III", содержащего шекспировские аллюзии.
Рукой  Джона   Дэвиса  (он  учил   каллиграфии  наследного  принца)  написан
"нортумберлендский манускрипт", он же  -  автор двусмысленного стихотворения
"К  нашему  английскому  Теренцию,  мистеру  Уильяму  Шекспиру"  (1610 год -
незадолго  до Кориэтовой  книги) -  того самого удивительного обращения, где
утверждается, что  Шекспир  "не  только  играл иногда для забавы королевские
роли, но и бывал компаньоном короля". Генри Пичем известен своим рисунком (в
манускрипте) с  изображением сцены из  "Тита  Андроника".  Это  единственная
иллюстрация к Шекспиру, выполненная его современником.
     Чего только нет в этих "панегириках", иногда почти непереводимых! Стихи
на  английском   и  латинском,  древнегреческом,  французском,  итальянском,
испанском, фламандском,  валлийском,  а также  на фантастических "языках"  -
макароническом, утопическом  и  антиподском.  Есть  стихи,  переложенные  на
музыку,  с  приложением нот, акростихи, сонеты, вирши, образующие на  бумаге
форму  яйца! О стихотворениях  Джонсона, Донна,  Дрейтона  я  уже  упоминал.
Другие авторы  якобы  "превозносят" Кориэта,  хохоча  над  ним во все горло,
изощряясь в издевательских каламбурах, нисколько не заботясь о чувстве меры.
Хью  Холланд  называет  его  "Топографическим  и Типографическим  Томасом" и
проводит  параллель между  "Доном  Улиссом  из  Итаки" и "Доном  Кориэтом из
Одкомба".  Но "...если  Одиссея воспел  один Гомер, то  Кориэта -  все поэты
наших дней". Сравнение  с Гомером (не в пользу древнего грека) встречается и
у других  авторов. У Дэвиса совсем просто: "Он наставил нос  самому Гомеру".
Некто под  псевдонимом  "Гларианус  Вадианус" сравнивает Кориэта с  Амадисом
Галльским,  знаменитым   героем  испанского  рыцарского  романа,  и  даже  с
Орлеанской девой. Есть многословные  сравнения  с  Юлием  Цезарем, Ликургом,
Солоном,   Пифагором,  Дон   Кихотом,  Пантагрюэлем,  Колумбом,  Магелланом,
Меркурием, Протеем и т.д. и т.п. Хью Холланд именует его Князем Поэтов. Джон
Харрингтон:

     "О ты, знаменитейший Гусь, поддерживающий славу Капитолия,
     Подари мне хоть одно перо, чтобы я мог
     Вписать им еще одну похвалу
     Среди других, принадлежащих столь выдающимся умам".

     Неоднократно на все лады издевательски обыгрывается и само имя Кориэта,
и название его родного местечка Одкомб.  Тот же неведомый Гларианус Вадианус
демонстрирует  незаурядные  познания  в языках  и  медицине в стихотворении,
озаглавленном "Скелет  и  чистая  анатомия  всех  точек  и сочленений Томаса
Кориэта из Одкомба", сплошь окруженном на боковых и нижних полях пародийными
наукообразными  комментариями и отсылками к  авторитетам.  Кориэт  опять "ни
мясо,  ни рыба, ни  маринованная селедка, и его родной Одкомб мог бы вдоволь
потешиться,  увидев своего питомца, вытащенного из рассола в сундуке", - это
о том  же эпизоде  во  время представления  маски.  Есть  еще "Декларация  о
пророчестве  Нерея,  сделанная  двумя рыбами относительно  падения  значения
Гластенберийского  аббатства* и возвышении Одкомба", где  уточняется, вполне
по-раблезиански, что  пророчество  это было сделано  "в таверне,  знаменитой
тем, что мимо нее когда-то  пробежала собака, преследовавшая медведя, и  при
этом они забежали на север так  далеко, что  оба животных вмерзли  в лед", и
тому подобная чепуха.
     _____________
     *Один из древнейших монастырей Англии.

     Или такие "комплименты":

     "Из всех, носивших когда-либо имя Том,
     Том Кориэт - самый знаменитый...
     Том-осел может шествовать важно,
     Но не для его длинных ушей такие бриллианты,
     Которые украшают нашего Тома".

     Завершают это необыкновеннейшее  собрание макаронические  стихи "самого
Кориэта",  показывающие, что  он  нисколько не  обиделся  на  издевательское
отношение к его книге и его собственной персоне со стороны тех, кого он "так
простодушно пригласил  принять участие в  издании своего  труда".  Такая его
реакция может удивить серьезного историка - ведь только законченный дурак не
увидел бы, что из  него делают посмешище! Более  того, он взял на  себя роль
исполнителя   заключительного   комического   танца   в    этом   гротескном
полиграфическом  представлении.  Автор  подтвердил,  что  он  выступает  как
главная смеховая фигура, как шут  - активный участник  разыгрываемого вокруг
него карнавального фарса; смех амбивалентен, всеобъемлющ.  Но слишком многое
говорит за то, что здесь  не автор исполняет роль  шута, а наоборот  -  шут,
буффон представлен в роли автора.
     Значение  вступительного  "панегирического"  материала  для  постижения
смысла удивительного  издания  и  всей  истории  вокруг  него  исключительно
велико; но даже и  само  по себе это уникальное  собрание остается  наиболее
ярким  раблезианским  явлением  в  истории  английской   литературы,  причем
явлением непонятым и неоцененным.

     Галопом по Европе

     Посмотрим теперь на сами Кориэтовы путевые заметки. Сначала, в качестве
еще  одного вступления,  в книге помещена  речь,  приписанная  ученому немцу
Герману Киршнеру - "О  пользе путешествий", длинное  (40 страниц) сочинение,
явно, но без гротескного  шаржирования пародирующее нудные "труды" тогдашних
любителей наукообразного пустословия.
     Описание хождения Кориэта по Европе открывается подсчетом расстояний (в
милях)   между   местечком  Одкомб  и   важнейшими   европейскими  городами,
пройденными Кориэтом, - до Венеции включительно:
     между Одкомбом и Лондоном - 106 миль;
     между Лондоном и Дувром - 57;
     между Дувром и Кале - 27;
     между Кале и Парижем - 140 и т.д.
     Всего, если верить Кориэту, он преодолел, передвигаясь на чем придется,
но  часто на своих собственных ногах  через  всю Францию, Италию до Венеции,
потом  обратно  -  через  Швейцарские  Альпы,  Верхнюю  и  Нижнюю  Германию,
Нидерланды в  Англию, расстояние в  1  975 миль.  Поскольку  в книге  даются
точные даты (а то и часы) его нахождения в каждом пункте,  можно  высчитать,
что он находился в движении не более 80  дней (наиболее длительная остановка
- в Венеции, кроме того - остановка в Париже, Падуе и других городах). Таким
образом, он двигался по чужим, незнакомым странам, по плохим дорогам, в  том
числе через Альпы, посетив 45 европейских городов, внимательно осматривая их
достопримечательности,  списывая  иноязычные  надписи  на  памятниках,  ведя
систематические  записи  обо  всем  увиденном и  услышанном,  включая  массу
географических, исторических и культурных фактов, составивших потом огромную
книгу,  -  он  двигался со средней скоростью  35-40 км  в сутки,  уступая  в
быстроте разве что Пантагрюэлю.
     Ясно, что такая скорость является еще одной фарсовой деталью, недаром и
сам Кориэт, и его  "панегиристы" не раз с откровенными  ухмылками обыгрывают
вопрос:  как  это  одкомбианский  пешеход умудрился  за такой  короткий срок
обойти столько стран и городов, столько увидеть и  записать  - и  все  это с
пустым  брюхом  и без гроша  в  кармане,  и  что  делать  с теми, кто  будет
сомневаться в правдоподобности Кориэтовых подвигов?
     Финансовое обеспечение путешествия остается загадкой: такое хождение по
чужим странам было делом недешевым, Кориэт же неоднократно подчеркивает свое
безденежье. Да и Бен Джонсон сообщает в "Ключе к тайне "Нелепостей":

     "Старая шляпа, рваные чулки, дырявые башмаки
     И сумка, кишащая вшами, были его единственным достоянием".

     Как же он жил, как расплачивался хотя бы за питание и ночлег? К тому же
он,  оказывается,  иногда  позволял  себе  останавливаться  не на  захудалых
постоялых дворах, а в самых дорогих и престижных гостиницах. Так, в Лионе он
живет  в  лучшей гостинице города "Три короля" вместе  с такими людьми,  как
брат герцога Гиза и  французский посол  в  Риме (с молодым графом  Эссексом,
тоже останавливавшимся в "Трех королях", Кориэт,  оказывается, разминулся на
один день), и с  этими людьми нищий и поистрепавшийся за дорогу  одкомбианец
беседует  на  превосходной латыни; в  других местах  он  тоже позволяет себе
дорогие   удовольствия,    пробует   изысканные    блюда   и   вина.   Таких
"несоответствий"  очень много на всех этапах  его путешествия - там, где  он
говорит о  себе, элементы вымысла, пародии, шутовства встречаются  на каждом
шагу, свидетельствуя, что эта сторона его повествования сугубо литературна и
далека от достоверности. Можно добавить что для путешествия за границу тогда
необходимо  было  иметь  разрешение от  властей,  где оговаривались сроки  и
другие  вопросы, однако  ни  о  чем  таком обычно  словоохотливый Кориэт  не
сообщает. Зато маршрут путешествия Кориэта совпадает (но в обратном порядке)
с тем, которым за двенадцать лет до него проследовал в Падую Роджер Мэннерс,
граф Рэтленд.
     Если говорить о научно-познавательной и литературной ценности  описаний
европейских стран, то она исключительно высока, и элементы  фарса, буффонады
ее  не слишком снижают.  Это  подлинно  уникальный труд,  к  тому же ощутимо
передающий  атмосферу  жизни  тогдашней   Европы.   Каждому  важному  городу
отводится специальный раздел, излагается его история, дается общее описание;
рассказывается о народных  обычаях, детально  и со знанием  дела описываются
важнейшие архитектурные сооружения, воспроизводятся надписи на памятниках  и
склепах.  В ряде случаев  затрагиваются вопросы государственного управления,
межгосударственных отношений, войн, дипломатии,  династические проблемы -  и
все это вполне компетентно.
     Особенно  интересны  -  и   это  отмечает  М.   Стрэчен  -  разделы  об
архитектурных памятниках; многие из этих сооружений нигде до  книги  Кориэта
не  описывались. Например, он  буквально  открыл  англичанам  многие  работы
Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие
его творения, как базилика и ротонда в Виченце.
     Великолепны панорамы Ломбардии, Рейна,  Швейцарии. Особенно трогательно
восхищение англичанина солнцем и красками Италии  - он сравнивает ее с раем.
Одну  шестую часть книги  занимает глава  о Венеции,  о  которой до этого на
английском языке  существовали  всего  две  книги, по своей познавательной и
литературной ценности не  идущие  в сравнение с книгой Кориэта. Красочность,
полнота,  точность рассказа  о Венеции таковы, что Стрэчен считает его самым
совершенным из  всех,  когда-либо  написанных о жемчужине Адриатики на любом
языке, и, вероятно, это - не преувеличение.
     Рассказывая о быте и обычаях венецианцев, Кориэт не забывает ни гондол,
ни  устриц,  ни  денежной  системы,  ни  положения  женщин,   иностранцев  и
иноверцев. В театре его внимание привлекли, конечно, актрисы - ведь в Англии
все  роли  исполнялись  мужчинами.  Но  в  целом  Кориэт  оценивает  уровень
венецианского театрального  искусства  ниже, чем  английского,  что в  устах
современника Шекспира  звучит сегодня вполне естественно.  С явным интересом
описываются  венецианские  клоуны,  фокусники   и  всякого  рода  шарлатаны,
рассказывается о  могуществе и влиянии куртизанок, одну из которых - богатую
(и очень дорогую!) Маргариту Эмилиану - нищий Кориэт посетил, оказывается, в
ее  доме.  И превосходная гравюра Уильяма Хоула изображает вдруг оказавшимся
изысканно  одетым, модно  подстриженным Кориэта  и венецианскую жрицу любви,
устремляющихся  навстречу  друг  другу. Можно,  конечно, отнести  изысканный
костюм одкомбианца на счет фантазии иллюстратора, хотя здесь, как и в других
случаях, дело, похоже, обстоит не так просто.
     Большая   глава  отведена  Падуе,   ее   памятникам,   ее   знаменитому
университету.  С  особым  чувством  путешественник  вспоминает  о  том,  что
отличает Падую от других городов, - о длинных крытых галереях для  пешеходов
вдоль улиц (такая галерея изображена на портрете молодого  лорда, которого я
выше идентифицировал  с  графом  Рэтлендом,  возвратившимся  в 1597  году из
Падуи).
     Везде, где он побывал, Кориэт общается с выдающимися учеными, знатоками
филологии, риторики, философии, например, с известным швейцарским полиглотом
и ориенталистом  Гаспаром Вазером,  с  богословами Буэлером,  Хоспинианом  и
другими;  посещает  лекции   по  богословию  и  древнегреческой  литературе,
сравнивает  их  с  лекциями в  английских университетах. В конце книги  даже
помещены пространные письма Кориэта к этим ученым и  их не менее пространные
и бессодержательные ответы - вся эта "переписка" на латыни и греческом носит
шутливо-пародийный  характер, но  установлено, что эти ученые  действительно
переписывались с некоторыми англичанами; Гаспар Вазер, как мы знаем, состоял
в переписке с графом Рэтлендом.
     Подробно  описывается  знаменитая  Франкфуртская  книжная ярмарка,  где
Кориэт  побывал  в  сентябре  1608  года;  в это  же  время  (по  счастливой
случайности,  конечно) там был и молодой граф  Эссекс, которого  одкомбианец
почему-то называет кузеном четвертой степени родства. Объявлять себя родичем
-  пусть  и  дальним  -  знатного  аристократа,  воспитывавшегося  вместе  с
наследным  принцем, для безродного  одкомбианца было несомненной  дерзостью,
бестактной шуткой, за которую можно было и поплатиться. Вот если бы речь шла
о ком-то из родственников Елизаветы  Сидни, сестры юного Эссекса, например о
ее платоническом  супруге  графе  Рэтленде, то  такое  шутливое  обозначение
степени и качества их родства было бы вполне уместным...
     Количество   фактов,  дат,  имен,  сообщаемых  Кориэтом,  огромно,  это
подлинная энциклопедия. В ряде случаев в книге использовались существовавшие
уже труды по соответствующим темам, причем не только на английском и латыни,
но и  на итальянском языке, которого одкомбианец тогда, по  его  собственным
словам, еще не знал.
     Литературные достоинства  книги не могут  не броситься  в  глаза -  они
очевидны.  Очень  большой словарный  запас,  латинские  и  греческие  слова,
выражения  и  целые  страницы  -  на  каждом  шагу.  В  Кориэтовых  "речах",
являющихся  пародиями  на  заезженные  штампы университетского  красноречия,
обнаруживается  превосходное  знание классической  риторики. Автор  много  и
охотно оперирует эвфуизмами, гиперболами, яркими и неожиданными  метафорами,
его   повествование    содержит    множество   новых,   чрезвычайно   смелых
словообразований,  в том  числе и на латинских  и греческих корнях (ряд этих
новообразований   сохранился  с  тех  пор   в  английском   языке);  в  этих
экспериментах часто чувствуется рука мастера, подлинного Логодедала.
     В самом конце книги, после отдельного шмуцтитула, помещены стихотворные
опусы,  главным образом на латыни, приписанные покойному отцу Томаса Кориэта
-  преподобному Джорджу Кориэту;  обращены они  к  уже  умершим, но когда-то
всесильным  елизаветинским  вельможам  -  лорду  Берли,  графам  Лейстеру  и
Пембруку (деду графа Пембрука и графа Монтгомери) и другим знатным персонам.
Есть и обращение к самой королеве Елизавете - скромный пастырь, оказывается,
настоятельно  советовал  ей  побыстрее выйти  замуж!  Поэтические упражнения
предка Кориэта носят  малозамаскированный пародийный характер  и не имеют  к
содержанию книги  никакого  отношения.  Завершает книгу обширный  алфавитный
указатель, делающий ее похожей на сегодняшние научные издания с их детальным
справочным аппаратом.
     И в  самом конце  -  две  страницы  -  список опечаток,  сопровождаемый
специальным обращением  автора к  читателям. Опечаток  совсем немного  (хотя
Кориэт  и утверждает, что  на самом деле  их  гораздо  больше, и  предлагает
читателям  включиться  в  их  поиск).  Среди  отмеченных  Кориэтом  опечаток
несколько раз кстати и некстати фигурирует слово "Manners" - и с маленькой и
с  большой буквы.  Так,  он  рекомендует  читателю  на странице  297  вместо
напечатанного там слова  "лордство"  (Lordships)  читать  "Manners"!  Такого
слова -  "лордство"  - в указанном Кориэтом месте вообще нет, а  если бы оно
там  и  было,  то  представить  себе  такую  опечатку очень трудно.  Но  все
становится на свои  места, если мы вспомним, что Мэннерс - родовое имя графа
Рэтленда, того самого Роджера, которого, по утверждению Джонсона, "заместил"
Томас. И имя "Мэннерс" обыгрывается  здесь довольно открыто, так же, как оно
обыгрывается в шекспировских  сонетах и нескольких произведениях Джонсона, о
которых мы будем говорить дальше.
     И  еще одно  "совпадение".  В  этом  же  последнем  своем  обращении  к
читателям   Кориэт  кокетливо  извиняется   за  то,  что  он  якобы  "слабо,
поверхностно  владеет  латынью  и  греческим"  (хотя  вся   книга  изобилует
превосходными  латинскими  и  греческими  текстами).  Буквально то  же самое
повторит  потом  Бен  Джонсон  о  Шекспире,  произведения которого,  однако,
свидетельствуют  о том, что  Великий Бард хорошо владел этими языками! Ясно,
что Джонсон не случайно взял  эту фразу  из  Кориэтовой  книги,  в  создании
которой он  -  так  же, как и в создании  Великого шекспировского  фолио,  -
принял активнейшее участие.
     Тираж книги  точно  неизвестен  - вероятно, он был  невелик, около  100
экземпляров; до нашего времени дошло 40. К работе были привлечены крупнейшие
издатели  и  печатники  Блаунт, Баррет,  Стэнсби,  художник-график и  гравер
Уильям Хоул, не имевший равных среди современников. По своим полиграфическим
данным -  качеству  бумаги, набора, печати и  особенно уникальных  гравюр  -
"Нелепости"  имеют мало аналогов в ту эпоху. Для каждого  члена  королевской
семьи  были  изготовлены специальные подарочные экземпляры. Так,  хранящийся
теперь в  Британском музее экземпляр  наследного принца переплетен в красный
бархат, обрез и  застежки вызолочены, гравюры тщательно раскрашены; краски и
позолота  не потускнели  до  сегодняшнего  дня.  Учитывая  характер издания,
привлеченные  силы и явно незначительный  тираж, затраты на него  были очень
велики, а выручка мизерная. Поэтому неоднократные заявления о том, что нищий
Кориэт-де  издал книгу  за  свой  собственный  счет,  носят  явно  шутовской
характер  -  такими  огромными  суммами  одкомбианец  никогда  в   жизни  не
располагал;  издание  финансировалось  окружением  наследного  принца,  и  в
бумагах   одного   из   инициаторов,   Лайонела  Кренфилда,   имеют