их значения.
     Игра о Кориэте не была доведена до конца - вторая книга, которая должна
была превзойти первую, дать описание тогдашнего Востока,  увиденного глазами
пилигрима-шута,  так и не появилась, но заметки Порчеса, дневники Роу вместе
с  Кориэтовыми  "письмами  из  Индии" показывают контуры и  отдельные детали
нового акта грандиозного замысла, приоткрывают "технологию" создания  фарса.
И  это  очень  важно  -  ведь  потомки  оказались  благодарными зрителями  и
читателями, восприняв Фарс о Кориэте как Быль о Кориэте, и это можно считать
высшей  оценкой, поставленной  Временем  его создателям. Разумеется,  многие
детали этой  истории требуют дополнительных  исследований, для которых более
чем достаточно неподнятого,  но многообещающего  архивного материала. Однако
главное  уже сейчас  представляется  бесспорным:  здесь,  как мало где  еще,
проявилась  присущая  необыкновенному Шекспирову поколению страсть к Игре, к
превращению  самой  сцены  жизни  в  Театр,  страсть  к  фарсу, розыгрышу, к
очищению Смехом.
     Это - осуществленная  мечта Жака-меланхолика, и это - один из важнейших
ключей  к другой  -  еще более  грандиозной  - его  Игре, к постижению Тайны
Уильяма Потрясающего Копьем.  Возможно, именно это и имел в виду  Джон Донн,
когда назвал "Кориэтовы Нелепости"  -  книгу,  к появлению которой  он  тоже
основательно приложил руку, - Сивиллиной.

     Интерлюдия

ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ "КОРИЭТОВЫ НЕЛЕПОСТИ"

     Некоторые   "панегирические"  вступительные  материалы,   превозносящие
необыкновенного пешехода и писателя*

ХАРАКТЕРИСТИКА
     знаменитого ОДКОМБИАНСКОГО или, скорее,
     ВЕЗДЕСУЩЕГО Путешественника Томаса Кориэта**,
     Джентльмена, Автора этих Пятимесячных НЕЛЕПОСТЕЙ.
     Написана щедрым другом***, посчитавшим, что теперь
     необходимо дать вам возможность понять Творца так же
     хорошо, как и сам его Труд.

     Он представляет из себя  Особое  Устройство****,  целиком состоящее  из
крайностей: Голова, Пальцы Рук и Пальцы Ног. Места, которых касались  Пальцы
его  неутомимых  Ног,  тут  же  описывают  Пальцы его  Рук под диктовку  его
великолепной Головы. Он направился  в Венецию 14 мая 1608 года и собственной
персоной  вернулся домой 3 октября того же года, пробыв  в отсутствии  около
пяти месяцев. Его  шаги были вдвое  длиннее против обычных; благодаря такому
преимуществу  он  оказался в  состоянии  посетить  многочисленные  города  и
деревни,  ярмарки и рынки,  во  всех этих местах  приветствуемый людьми  как
желанный Спектакль, особенно же в этой Ниневии - городе Норич*****. И теперь
он сделался  еще  лучшей Марионеткой******, заимев  Объяснителя в  лице этой
Книги, хотя она обрисовывает состояние его кошелька лучше, чем его
     __________________
     *Перевод и примечания  И. Гилилова; примечания на  полях{ЗДЕСЬ ДАНЫ  ПО
ОБЩЕЙ СХЕМЕ  - ПОД  АБЗАЦАМИ, НО ОБОЗНАЧЕНЫ ЗНАЧКОМ "~" И РИМСКОЙ  ЦИФРОЙ} -
"самого" Кориэта.
     **Для  придания  имени  Кориэта  большего  шутовского  звучания  в этом
заголовке оно даже употребляется с артиклем - Thomas the Coryate.
     ***Автором этой "Характеристики Томаса  Кориэта" является Бен  Джонсон,
судя   хотя  бы   по  тому,  что   объявленный   в  конце  "Характеристики",
непосредственно   следующий   за   ней   и   тесно   связанный   по   смыслу
"Характеристический Акростих" подписан его полным именем.
     ****В оригинале  -  Engine. В лексиконе Бена  Джонсона это  слово имеет
такие значения: устройство, эмблема, выдумка, замысел, затея.
     *****Город Норич в Средние века был до основания разрушен датчанами.
     ******Здесь - игра с различными  значениями  слова motion:  марионетка,
кукла; ход, движение; действие кишечника.

     самого.  Зато  мы, его обожатели, безжалостно загрузили печатный станок
своими восхвалениями, и  под этот ветер он распустил все свои  паруса, благо
исписанной  бумаги,  которая  на них  пошла,  он наплодил предостаточно.  Он
замыслил печататься, еще когда служил  в собственной одежде  и за свой  счет
Забавой Двора, где он не замедлил обзавестись знакомствами, начиная от самих
хозяев Палатина и  до  плебеев; некоторые  одкомбианцы  даже  опасались, что
такая  популярность  может  повредить  ему.  Но  он  легко  избегает суетных
соблазнов;  когда  его  собираются  поднять  на   более  высокое  место,  он
уклоняется от этого, дабы не произошло помехи для его будущих путешествий, к
которым он неизлечимо  привержен. При одном  только  слове "путешествие"  он
готов превратиться хоть  во вьючную лошадь или в запряженного в телегу быка,
и  любой возчик  может увести его из  компании  людей,  не бывавших  в чужих
странах,    ибо    он    является   непревзойденным   образчиком   истинного
путешественника. Прибывшая голландская почта возбуждает его; простая надпись
на  письме,  что оно  доставлено из Цюриха,  заставляет  его вскочить,  и он
начинает крутиться волчком, если письмо из Базеля или Гейдельберга. А  увидя
слова  "Франкфурт" или "Венеция" хотя  бы только на обложке книги,  он может
разорвать  на  себе  камзол,  выворачивает  локти и заполняет комнату  своим
бормотанием. Он помешан  на  всем  греческом  не  менее, чем на  веселье,  и
предпочитает торговаться  при  покупке яиц, пудингов, имбирных пряниковI~, а
также при починке своих рваных башмаков на аттическом  диалекте; совесть  не
позволяет ему  говорить на  другом  языке, даже когда он в одиночестве сидит
возле  таганка, присматривая  за доверенным  его попечению варевом.  Хотя он
великий деятель,  но  приходит в храм св. Павла, чтобы потолковать с греком,
который попрошайничает там на  паперти, - настолько  он  скромен.  В глубине
души  он печалится, что не родился  в  той  стране,  чтобы иметь возможность
делать то же самоеII~. Вы можете уловить эту его греческую жилку во всех его
писаниях; другая же его склонность или, вернее, его конек - это латынь.
     ____________________
     I~Он  делал все это  во  время  своего  путешествия,  но, вернувшись из
Венеции, считает теперь зазорным самому заниматься закупками провианта.
     II~Конечно, не попрошайничать,  а разговаривать на  наилучшем греческом
языке.

     Он  - великий и смелый Стругалыцик слов,  или,  если назвать  его одним
метким словом  в его же  собственной  манере,  -  Логодедал. Все  его  фразы
совпадают  с  его  обликом  и  поведением,   как  если  бы   они  специально
заучивались, чтобы  развеселить всех опечаленных на свете;  его  рассуждения
рассеивают все обманы и заблуждения, они в состоянии сдвигать с места камни,
возвращать  разум безумным,  опорожнять  мочевой пузырь,  распутывать  самые
тугие  узлы  подагры, исцелять  там, где престыженная Природа низко опустила
свою  голову,  а  Медицина  показала  свою  спину.  Он  является  не  только
Противоядием  от всех  печалей, но и пожизненным Охранителем вашего веселого
настроения. Любой, находящийся в  его  компании, забывает обо всем на свете;
имея дело с ним, человек не нуждается ни в каких колледжах. По мнению многих
он  поддерживает  свою  жизнь за  счет  того, что выпускает  из  себя больше
воздухаI~, чем вдыхает.  Опасаются, что  его  брюхо может подать иск  в  суд
лорда-канцлера против его  рта, который выбалтывает  из себя всю поглощаемую
пищу. В любой компании он становится  Главным Языком, и если можно надеяться
на появление вечного двигателя, то только отсюда. Он засыпает вас вопросами:
Как дела? Какие новости? Приходилось ли вам путешествовать?  Каково там? Как
вам понравилась  моя книга?  И тысяча пустейших  вопросов сыплется  из  него
безумолку, без всякой жалости к тому, кто оказался его жертвой.
     ___________________
     I~Полагаю, что он делает это через переднюю часть, а не через заднюю.

     Чтобы    еще    лучше   представить    себе    этого   непревзойденного
путешественника,  вам  полезно будет узнать, что  он часто сиживает  в самых
непринужденных компаниях за уставленным  яствами столом, и хотя он восседает
там как гость,  но подается, скорее, в качестве особого блюда, и при этом он
старается  ничего  от  себя  не  оставить  впрок  для  следующего дня.  И  в
заключение скажу о самом главном в нем: это настолько независимый Автор, что
он хотел бы  всегда оставаться только самим собой, не нуждаясь в том,  чтобы
его   Книгу   связывали   с   ним.   Здесь   заканчивается   Характеристика,
сопровождаемая Характеристическим Акростихом.

ВСТУПЛЕНИЕ
     К ВИРШАМ, КОТОРЫЕ ЗА СИМ СЛЕДУЮТ

     Здесь,   благородный   Читатель,  я   представляю  тебе   хвалебные   и
панегирические  стихи  некоторых  наидостойнейших  Умов  этого  Королевства,
сочиненные особами  выдающихся  достоинств и высокого  положения,  не  менее
известными  своими  заслугами,  чем  блестящим  остроумием; ныне  эти  особы
соблаговолили  снизойти до того, чтобы попытаться возвысить  и  украсить мои
вымученные  писания,  невзирая   на  их  очевидные  недостатки   (которые  я
чистосердечно признаю), несравненными и изысканными плодами своей утонченной
фантазии, выраженными ими на самых просвещенных языках мира. Здесь, в  своей
книге, я выставляю для твоего обозрения такое невиданное изобилие стихов, ее
восхваляющих, подобно  которому ты не найдешь  ни  в  одной другой  книге из
всех,  напечатанных  в Англии  за  все  эти сто  лет*, но  я  прошу тебя  не
приписывать  появление  этих  лестных стихов  какому-то честолюбивому хумору
моему, как будто это я сам  неотступно выпрашивал и вымаливал у столь многих
сильных мира сего, чтобы они похвалили мою книгу. Ибо могу уверить тебя, что
я  не  обращался и к половине сих достойнейших мужей за  хвалебными виршами,
которые я  теперь разглашаю  перед всеми;  большая часть из них была послана
мне вполне  добровольно моими благородными друзьями,  хотя я даже не ждал от
них  такого  учтивого внимания.  Когда  же  я  увидел,  что количество  этих
похвальных строк возросло до неимоверности, то решил внести свыше тысячи  из
них в  Индекс  Очищения и не допустить, таким образом,  до печатного станка.
Однако Его  Высочество Принц (который милостиво  соблаговолил быть Меценатом
моей  книги), узнав, что я собираюсь  столь многое скрыть от мира,  дал  мне
строгое и безусловное повеление отпечатать все стихи, которые я прочитал Его
Высочеству.  И   вот,  в  силу  этой   неотвратимой  обязанности,   на  меня
возложенной, я довожу  теперь до сведения всего мира обильнейшую поэтическую
рапсодию,  а именно стихотворения, коими мои просвещенные друзья столь щедро
одарили меня  и  в  которых  многие  из них  сделали  меня  предметом  своих
свободных  и  веселых   шуток,  и   это,   как  я   надеюсь,  побудит  тебя,
осмотрительный и вежливый Читатель, воздержаться судить обо мне до тех  пор,
пока ты не прочитаешь всю мою книгу до конца.
     _________________
     *В самом  деле,  ничего подобного в  английской литературе  до этого не
было (и после - тоже).

     ПАНЕГИРИКИ В ЧЕСТЬ КОРИЭТА*

     ГЕНРИКУС** ПУЛ начинает:

     Я Тома видел раз, но труд его - ни разу,
     	И все ж обоих полюбил я сразу.
     Ведь автор с книгой связаны взаимно:
     	Кого ни пой, другому - честь и гимны.
     Сей труд не осквернит язык вонючий:
     	Сей труд составил Кориэт могучий.
     Диковинками груженое судно
     	Тебе, Читатель, залучить нетрудно:
     Ты автору будь просто благодарен
     	И щедро будешь автором одарен,
     Который видел в странствиях поболе,
     	Чем многие кудесники дотоле;
     Он, описав чудесные картины,
     	Согражданам их представляет ныне.
     Пять месяцев он пробыл за границей.
     	И что ж, молчать? Куда ж это годится?
     Дать нужно, Томас, Музе попытаться
     	Искусством иноземным напитаться
     И, проглотив заморские секреты,
     	Домой вернуться и срыгнуть все это.

     ГЕНРИКУС ПУЛ заканчивает.
     ___________________
     *Для ознакомления читателя  здесь приводятся лишь некоторые панегирики.
Перевод Е. Фельдмана.
     **Почти все имена авторов панегириков латинизированы.

     РОУЛАНДУС КОТТОН начинает:

     Дрейк, Магеллан, Колумб - храним доныне
     Мы в памяти их имена-святыни,
     Но ихдеянья и твои деянья
     Я, Кориэт, сравнить не в состоянье.
     Но что ж никто отметить был не в силе,
     В какие дали Тома парусило?
     Пять месяцев в пути (пешком, как правило!),
     Кого б при этом здравье не оставило?
     Без книги, что твой тяжкий путь итожит,
     Сегодня мир прожить никак не сможет.
     Твой труд прочтут под крики одобренья.
     Ни в ком из нас не зародится мненье,
     Что ты, тельца принесшая нам телка,
     Свой путь прошел без смысла и без толка.
     Люби свой труд, как первенца. А буде
     Найдутся где завистливые люди,
     С насмешкой предложу им за придирки
     Пройти твой путь с сумой дыра-на-дырке.
     Но жаль, что ты за правду так болеешь,
     Что и себя при этом не жалеешь.
     Зачем сказал ты своему ребенку,
     Сколь вшей и гнид собрал ты на гребенку?
     Что коль восторг ты вызвал тем у детки
     И станет детка много вшивей предка?
     На этом, Кориэт, уж ты прости мне,
     Твоим талантам кончу петь я гимны.
     Ослу про уши толковать негоже;
     Про гребень петуху, пожалуй, тоже.
     Ах, сможет ли обыкновенный смертный
     Столь быстро обозреть весь люд несметный?
     Конечно, сможет. Средство есть простое:
     С луны людишек взглядом удостоя!
     Другой художник суетись и ерзай,
     Тебя изображая кистью борзой.
     Я умоляю: не сочти обузой,
     Договорись ты с собственною Музой,
     Отметь, отец твой был угрюм иль весел?
     Сколь много торс твоей мамаши весил?
     Решались ли в семье дела на равных,
     И если нет, то кто в семье был в главных?
     Сколь долго ты в мамаше копошился,
     Пока ползти на выход не решился?
     Какие звезды ублажают скопом
     Тебя, дружок, в согласье с гороскопом?
     Как звали повитуху и соседку?
     Где гнезда родовые вили предки?
     Кто пестовал тебя? И где, бывает,
     Наш Айсис* ныне влажный лик скрывает?
     Где ныне Кейм** струится говорливый,
     Чей брег тенистый покрывают ивы?
     Поведай нам, чтоб юноша упорный
     Вслед за тобой пошел тропою торной.
     Итак, пиши! Одно мне только страшно:
     Ты семя не на ту уронишь пашню
     И дурень, время на твой труд потратя,
     Как ты, навек останется дитятей!

     РОУЛАНДУС КОТТОН заканчивает.
     _______________________
     *' Название Темзы в Оксфорде.
     **Река, на которой стоит Кембридж.

     ЯКОБУС ФИЛД начинает:

     Из Томов, коих видел белый свет,
     Всем Томам Том - наш славный Кориэт.
     Том-коротышка мышкой в пудинг влез,
     И там замолк и с наших глаз исчез.
     Том-дудочник, что всех здесь развлекал,
     Ушел навек - веселья след пропал.
     Том-дурень в школе греков зря зубрил:
     Наш Том на греческом с пеленок говорил.
     Осленок-Том ушам длиннющим рад,
     Но не для них бесценный наш наряд.
     Том-без-вранья (хотя и пустослов)
     Обставил всех шутов, уродцев и ослов.

     ЯКОБУС ФИЛД заканчивает.

     ХЬЮ ХОЛЛАНД начинает:

ПАРАЛЛЕЛЬ МЕЖДУ ДОНОМ УЛИССОМ С ИТАКИ
     И ДОНОМ КОРИЭТОМ ИЗ ОДКОМБА

ПРЕАМБУЛА К ПАРАЛЛЕЛИ

     Упившись параллелями Плутарха,
     Решил идти я вслед за патриархом.
     Но с Римлянином сравнивал он Грека,
     А я найду навряд ли человека
     (Хоть мудрый Хэклит* обнаружил многих)
     Средь наших англичан, сухих и строгих,
     Носителя Улиссова апломба.
     Нет, есть один; сей Брут - краса Одкомба.
     Пусть Кэндиш, Дрейк** ходили и подале,
     Но мы-то их чернильниц не видали!
     В отличие от этих двух светил
     Том книгу пухлую немедля сочинил.
     Хотя сэр Дрейк клевался, словно кочет,
     Наш Том-гусак всегда перегогочет
     Поодиночке, а захочет - в массе
     Всех Лебедей, засевших на Парнасе!
     _______________
     *Ричард  Хэклит  -   английский   географ,  опубликовал   ряд   книг  о
путешествиях, начиная с древних времен.
     **Томас   Кэндиш   (Кэвендиш)   и   Фрэнсис   Дрейк   -   прославленные
елизаветинские мореплаватели.

ПАРАЛЛЕЛЬ САМА ПО СЕБЕ

     Бодряк Улисс прожил, судьбу дразня,
     И Томас Кориэт - не размазня.
     Улисс - островитянин. Ну и что ж?
     Наш Томас-бритт - островитянин тож.
     Улисс был изворотлив гениально.
     Наш Том ученостью пропах буквально.
     Улисс ходил на малом корабле -
     На лодке Кориэт приплыл в Кале.
     Улисс в коне троянском скрылся дерзко,
     А Том сидел на бочке гейдельбергской.
     Улисс разил отточенным клинком,
     А Кориэт - острейшим языком.
     Сбежал Улисс с трудом от чар цирцейских,
     А Томас - от прелестниц веницейских.
     Улисс - большой любитель колесниц,
     А Том - в телеге счастлив без границ.
     Улисс в бою с Аяксом лез из кожи,
     А Кориэт с голландцем дрался тоже.
     Улисс развел баранов и овец,
     Вшей Том кормил собою. Молодец!
     Улисс был эфиопских вин любитель,
     Наш Томас - эля истинный губитель.
     Улисс бродяжил целых двадцать лет,
     И столько же недель - Том Кориэт.
     Улисс трепал единственное судно,
     Том - пару башмаков (что трижды трудно!).
     Улисс Минервой к цели был ведом,
     Терпенье призывал на помощь Том.
     Сирены не смогли прельстить Улисса,
     А Тома - иноверцы речью лисьей.
     Ждала Улисса верная жена,
     Но Том себя блюл строже, чем она.
     Улисс был часто в рубище убогом,
     И Том был в том же - я клянусь вам Богом.
     Улисс в дороге Флашинг* основал,
     В конце пути там Томас побывал.
     Улисса пела лишь Гомера лира,
     Но Кориэта - все поэты мира!
     __________________
     *Порт  на  побережье  Нидерландов,  в  конце  XVI  -  начале  XVII   в.
арендовавшийся англичанами; теперь - Флиссинген.

ЭПИЛОГ К ПАРАЛЛЕЛИ

     Прочтя про парня из Одкомба,
     Взорвитесь со смеху, как бомба!
     И параллелям смейтесь тож:
     Серьезность - делу острый нож.
     И Томас будет возмущен,
     И параллель нарушит он;
     Кой-где, увы, косит она,
     Но в целом все ж она верна,
     А если я концы найду,
     Я параллель на нет сведу.
     Найди ж мы с вами Тома, верьте,
     Мы обхохочемся до смерти!

     ХЬЮ ХОЛЛАНД заканчивает.

     ИОАННЕС ХОСКИНС начинает:

КАББАЛИСТИЧЕСКИЕ СТИХИ,
     КОИ ПУТЕМ ПЕРЕСТАНОВКИ СЛОВ, СЛОГОВ И БУКВ
     ПРИОБРЕТАЮТ САМОЕ ВЫСОКОЕ ЗНАЧЕНИЕ (А ИНАЧЕ НЕ ИМЕЮТ ВОВСЕ НИКАКОГО) ВО
СЛАВУ АВТОРА

     Безмозглых рыб ли шторм покрутит в масле,
     Труба ли по-библейски загудит,
     Иль камбала, плывя коптиться в ясли,
     На троицу певцов угрюмо поглядит,
     Иль теста равноденственного корка
     Карету пышную оставит без колес
     И сферы так сожмет, что пыли горка
     Сей аргумент сочтет ответом на вопрос,
     Но и тогда, под мраморной хвальбою,
     Наш Автор мудрый, сей ГимнософистI~
     (Читатель, думай, кто перед тобою!)
     С дороги не свернет, хоть путь его тернист.
     ___________________
     I~"Гимнософист" - происходит от греческих  слов  "гимнос" и "софиос", и
означает "голый софист". Томаса Кориэта называют так потому, что в Базеле во
время купания он вышел на улицу без штанов.


     ХВАЛЕБНОЛОГИЧЕСКИЕ АНТИСПАСТЫ*,
     СОСТОЯЩИЕ ИЗ ЭПИТРИТОВ, ЗАНИМАЮЩИХ ЧЕТВЕРТОЕ
     МЕСТО В ПЕРВОЙ СИЗИГИИ, В ПРОСТОРЕЧИИ
     НАЗЫВАЕМЫХ ФАЛЕКТИЧЕСКИМИ
     ОДИННАДЦАТИСЛОЖНИКАМИ,      ТРИМЕТРИЧЕСКИМИ       КАТАЛЕКТИКАМИ       С
АНТИСПАСТИЧЕСКИМИ
     АСКЛЕПИАДОВЫМИ СТИХАМИ,  ТРИМЕТРИЧЕСКИМИ АКАТАЛЕКТИКАМИ, СОСТОЯЩИМИ  ИЗ
ДВУХ
     ДАКТИЛИЧЕСКИХ КОММ, КОТОРЫЕ НЕКОТОРЫЕ УЧЕНЫЕ
     ИМЕНУЮТ   ХОРИЯМБАМИ,   ГДЕ   ОБА   ВМЕСТЕ,   БУДУЧИ   ДИСТРОФИЧЕСКИМИ,
РИТМИЧЕСКИМИ И
     ГИПЕРРИТМИЧЕСКИМИ,  А  ТАКЖЕ  АМФИБОЛИЧЕСКИМИ,  ПОСВЯЩЕНЫ   НЕУВЯДАЕМОЙ
ПАМЯТИ АВТАРКИЧЕСКОГО
     КОРИЭТА, ЕДИНСТВЕННОГО ИСТИННОГО
     ПУТЕШЕСТВУЮЩЕГО ДИКОБРАЗА АНГЛИИ

     К  означенным стихам  добавлена  также  мелодия,  а ноты расставлены  в
соответствии с формой  музыки,  пр