едназначенной  для  исполнения теми, кто к
сему занятию расположен.
     _____________
     *Антиспасты  -  стихи, стопы.  Далее  комически  обыгрываются  термины,
обозначающие размеры (стопы) в стихосложении.

     Dmired Coryate, who like a Porcupen, Doft

     fhew prodigious things to thy countritmen.

     Блестящий Томас, ты, как дикобраз,
     Для земляков тьму новостей припас.
     Зверек, чуть что, иголки вверх направит,
     Твое ж перо сердца друзей дырявит.
     Вокруг дикобраза не кишит зверье,
     Столь одиноко и твое житье.
     Зверек сей пеш при тьме и пеш при свете,
     И ты в Венецию доставлен не в карете.
     Враги врагов, друзья друзей твои
     Все дикобразы - в злости и в любви.
     Внеси ж в свой герб актера-дикобраза,
     Ведь путь твой трюками наполнен до отказа.

     Хор грянул. Мощной голосиной
     Подвыл я было старой псиной.
     Но песня в глотке раскололась:
     От старости увял мой голос.
     Здесь миллионы глотки драли,
     Гонцы, форейторы орали,
     Но повергают нас в унынье
     Ботинки Кориэта ныне:
     Вестей нет хуже в нашем доме,
     Чем весть об исхудавшем Томе.
     В Венецью шел Единорогом
     И, не упившись рейнским с грогом,
     В одной лишь паре он башмачной
     Пришел домой (пример - сверхмрачный).
     Святого Павла двор мощеный...
     О чем толкует люд ученый?
     Ботинки - на вершине шпиля.
     К ним имя "Томас" прикрепили.
     Шрифт - крупный. Надпись ту без фальши
     Читают в Финсбери* и дальше.
     Коль слава - ветер, пусть он дышит
     И пусть весь мир о Томе слышит,
     Пусть ветер, бриттов покидая,
     Летит в Перу и до Китая.
     Пускай на юг он устремится
     К той птице Рух, что больше птицы,
     Которая у озера Стимфала
     Гераклу солнце закрывала.
     Коль ветер славы не остынет,
     Он, может быть, на север двинет.
     Хоть он расстанется с мечтою,
     Узнав за неизвестности чертою,
     Что там закон Христов не ведом,
     Вдохнут сей ветер кит с медведем.
     Пешком от Северного моря
     Он к Антиподам двинет вскоре,
     Что век под нами вверх ногами,
     Чтоб не сместился мир под нами,
     Что век дивятся, что мы с вами
     К ним тоже - книзу головами.
     Так вот, известие по кругу
     Передадут они друг другу:
     "Том, как с Венецией расстался,
     Пешком до родины добрался!"
     Стук башмаков несет по свету
     Весть о походах Кориэта.
     Вопит счастливая орава:
     "Обогнала героя слава!"
     Утихнут страсти. Скромным видом
     Том подчеркнет: "Я - semper idem**!"

     ИОАННЕС ХОСКИНС заканчивает
     __________________
     *Место народных гуляний недалеко от Лондона.
     **Semper idem (лат.) - всегда один и тот же.

     ЛЮДОВИКУС ЛЬЮИКНОР начинает:

     Поэт-червяк припишет непременно
     Античным дурням ум наш современный.
     Ио - Корова, Ослик Апулея
     Нужны сегодня только дуралею.
     Их с книгой Тома сравнивать-то жутко:
     Что скрипку Феба с Пановою дудкой!
     Ведь Том гогочет нам не о лягушках,
     Гогочет он о градах, деревушках.
     Он о чудесной бочке повествует,
     Что над потоком древним торжествует:
     Ее вино рифмующие орды
     Плодит быстрей, чем муз источник гордый.
     В Одкомбе Томы мнят, будто Циклопы - блохи,
     Том же собою вшей кормил неплохо.
     Так древний был мудрец для вшей поживой,
     Как в наши дни - создатель рифмы вшивой.
     Пять месяцев наш Том жил, Музою беременный,
     Штанов и башмаков не заменив и временно.
     Се - плод его трудов, том - ваше достояние.
     Грызите ж сей орех, коль грызть вы в состоянии!

     ЛЮДОВИКУС ЛЬЮИКНОР заканчивает.

     ИОАННЕС СКОРИ начинает:

     Ты - путешественник? Есть возраженье:
     Не ты бродил, - твое воображенье!
     Не столь в науке. Том, твой путь успешен,
     Сколь просто хорошо язык подвешен.
     Что из того, что ты прошел полмира?
     Хорош ходок, да с трещиною лира!
     Прочтя твой труд внимательно и строго,
     	Поймет любой: написан он убого.
     Урода породил твой славный предок,
     	Но твой урод, прости, совсем уж редок.
     Еще младенцем ты не без азарта
     	Из простыней мочою делал карты.
     Как только ты впервые помочился,
     	Английскому ты тут же научился.
     Чуть позже завертись язык, что лопасть,
     	Когда бы языков такую пропасть
     Осилил ты? Не знаю я голландский,
     	Французский, итальянский и испанский,
     И греческим с латинским в коей мере
     	Владеешь ты, я сроду не проверю.
     В твоей башке историй - до отказа.
     	Твои мозги приемлют лишь рассказы.
     Пройдя Европу в блеске безобразия,
     	Пройдись теперь по Африке и Азии.
     Ты всех уродцев там сживешь со света:
     	Всех устрашит уродство Кориэта.
     Свой труд повесь на спину иль на пузо
     	И будет щит прочней, чем щит Медузы!

     ИОАННЕС СКОРИ заканчивает.

     ЛАУРЕНТИУС УИТИКЕР начинает:

     Самому   несравненному  Поэтическому   Прозаику,  самому  превосходному
Заальпийскому  Путешественнику,  самому  едино-безбрачному,  едино-сущному и
едино-штанному Наблюдателю, Одкомбианскому Галлобельгикусу

     Взяв пару башмаков, одну суму,
     Честь оказал Одкомбу своему:
     За Альпами Одкомб известен стал!
     А дома кучу перьев исписал
     Ты, чудо мира, сотворив обзор
     Всего, во что вонзал ты острый взор:
     В людские нравы, склепы и врата,
     И в башни, коих дивна высота,
     В свиней, улиток, бабочек, ягнят
     И в то, как мясо вилками едят.
     Ты все включил в обширный каталог:
     Швейцарским гульфиком не пренебрег
     И донной веницейской; не отверг
     Ты бочки, коей славен Гейдельберг.
     Преславный муж! Ты редко выпивал,
     Утешен шлюхой редко ты бывал,
     И крал лишь только, чтобы дать ответ,
     Коль брюхо вопрошало: "Где обед?"
     Катил в телеге в странствиях своих,
     Но больше топал на своих двоих.
     Плевал на крики критиков-чистюх,
     Лишь прусских ты чулок не вынес дух.
     Ты полем битвы взор повеселил
     И вшей отряд в Одкомб переселил.
     А в Базеле, смутив мужчин и дам,
     Штаны стирал ты, голый, как Адам.
     Монастырей, монахов тьму ты повидал,
     А сам не в келью, но в сундук попал.
     Кончаю опись подвигов на том,
     И про тебя скажу, про пухлый том:
     	Ты чудесами славно кормишь нас,
     	Тебя ж прославит чудный твой рассказ.

     ЛАУРЕНТИУС УИТИКЕР заканчивает.

     ИОАННЕС ДЖЕКСОН начинает:

     Мир обойти
     быстрее Кориэта, - из
     смертных кто-нибудь горазд на
     это? Нет - если б даже ткнуть в
     башмак он мог побольше перьев, чем
     Меркурий-бог, взять шляпу Фортунатуса*
     (в народе с времен Бладуда** крылья уж не
     в моде). Ты кошелек свой щедро развязал и
     напечатал все, что написал. Иначе как бы мы
     узнали, что думал ты, какие видел дали?
     Каков трофей твой? В сем Яйце пою молитву я голодную
     твою. Твое расслышав приглашенье, шлю в подхо-
     дящей форме прославленье. Друзей по Геликону
     верный круг прислал к яйцу соль, перец, ук-
     сус, друг, чтоб твой банкет украсить ита-
     льянский, где восторжествовал твой
     дух гигантский. Своим рассказом
     услаждая мир, печатню
     истощи, презри
     придир***.

     ИОАННЕС ДЖЕКСОН заканчивает.
     ______________
     *Фортунатус - герой популярных в те времена многочисленных книжек о его
необыкновенных приключениях.  Владел  чудо-шляпой, переносившей его  в любое
место на Земле.
     **Бладуд  - в британской  мифологии  -  десятый король  Британии,  отец
короля  Лира.  По  преданию,  был  волшебником,  совершил  полет  с  помощью
искусственных крыльев, но разбился, упав на храм Аполлона.
     ***Текст образует форму яйца.
     {ЗДЕСЬ,  К  СОЖАЛЕНИЮ, ПОВТОРИТЬ  ЭТУ  ФОРМУ  НЕВОЗМОЖНО,  ОДНАКО ДЛИНА
СТРОКИ, ВЕРОЯТНО, ПОДСКАЖЕТ ЧИТАТЕЛЮ, КАК ЭТОТ ТЕКСТ ВЫГЛЯДИТ В КНИГЕ.}

     РИЧАРДУС МАРТИН начинает:

     Моему другу, который, лежа под вывеской Лисицы,
     		доказывает таким путем, что он не Гусь,
     			Томасу Кориэту, путешественнику

СОНЕТ

     Устраиваем яркий наш балет
     	Мы Петуха Одкомбского во славу.
     	"Нелепости" с обувкой вместе браво
     	Слатал мастеровитый Кориэт.
     Глаза обозревали белый свет,
     	А руки том писали многоглавый,
     	И ноги шли походкою корявой,
     	Но отдыха в пути не знал он, нет.
     Он масло сберегал на башмаках, салате,
     	И хоть едой бывал он поглощен,
     	"Нелепость" на десерт кулдыкал он,
     	Всех ублаготворяя таровато.
     Главу пред ним, о путник, обнажи,
     О нем, поэт, в сонетах расскажи.

     РИЧАРДУС МАРТИН заканчивает.

     ИОАННЕС ОУЭН начинает:

     К читателю

     Во славу сего достойного труда и во славу Автора его
     соответственно

     Не столь в лисице хитростей таится,
     Сколь смеха мудрого таят сии страницы.
     Ищите же и верьте: в них сама
     Игра великого Британского Ума.

     ИОАННЕС ОУЭН заканчивает.




Глава пятая. СМЕРТЬ И КАНОНИЗАЦИЯ ЗА ЗАНАВЕСОМ

     Волшебный  остров книжника Просперо и  его завещание.  - И мертвых лица
были сокрыты, и молчали  все... - Тайные элегии. - И Мэннерс ярко сияет... -
Когда же появились шекспировские пьесы о войне Алой и Белой розы?

     Волшебный остров книжника Просперо и его завещание

     В  1609  году  состояние  здоровья  Рэтленда  несколько  улучшилось,  а
благосклонность короля помогла ему поправить свое  финансовое положение.  Он
посещает Кембридж, занимается делами по устройству госпиталя и  богадельни в
соседнем с Бельвуаром Боттесфорде. Елизавета последние несколько лет живет в
основном вне Бельвуара - в других имениях Рэтлендов или у своей тетки...
     20  мая 1609  года друг и доверенное лицо Эдуарда Блаунта,  Томас Торп,
зарегистрировал  в Компании печатников и  книгоиздателей книгу под названием
"Шекспировы  сонеты"  ("Shake-speares Sonnets"). Сам  Блаунт в это время был
занят  работой  над огромными "Кориэтовыми Нелепостями";  затем к  "Кориэту"
подключится и освободившийся Торп, издав "Одкомбианский  Десерт". 2  октября
1610  года  Ричард Баньян  зарегистрировал  "книгу  под  названием  "Славься
Господь Царь Иудейский""  без  имени автора. Книга появится  потом с  именем
"Эмилии Лэньер, жены капитана Альфонсо Лэньера". Лицензию на ее издание, как
и на издание Кориэтовых трудов, дает капеллан архиепископа Кентерберийского,
воспитанник  Оксфордского университета  доктор Мокет,  - его имя есть  среди
тех,  кому Кориэт шлет  шутовские приветы из Индии. В 1609 году Генри Госсон
выпускает "Перикла", зарегистрированного  за  год до  того  Блаунтом;  потом
Госсон  станет  главным издателем  памфлетов Водного  Поэта  Его Величества.
Таким  образом,  появление  всех этих  книг находится в тесной  взаимосвязи,
которую практически обеспечивают Эдуард Блаунт и стоящие за ним Пембруки.
     Почти  все  шекспироведы  согласны  с  тем,  что  шекспировские  сонеты
печатались без какого-либо участия автора и даже без его ведома.
     Но вот в отношении того, к  кому  адресуется в своем странном обращении
Торп, мнения, как известно, расходятся.  Из торповского  обращения явствует,
что этот таинственный W.H., во-первых, присутствует в  некоторых  сонетах, а
во-вторых, своим появлением эта книга сонетов обязана только ему, то есть он
передал эти сонеты - не спросясь  автора - издателю. Большинство  ученых,  в
том числе такие  авторитеты,  как Э.  Чемберс  и Д. Уилсон,  считали, что за
инициалами "W.H." скрывается Уильям Герберт, граф Пембрук, и после того, как
мы  так  много узнали о Рэтлендах, Пембруках, об издателе Блаунте, нам будет
нетрудно  присоединиться к  мнению  Чемберса  и Уилсона. То,  что написанные
бельвуарской  четой (в основном Роджером) сонеты оказались  у  их  ближайших
друзей и родственников  Пембруков,  - вполне естественно, на это намекал еще
Мерез; и осмелиться передать эти лирические, интимные стихотворения издателю
без   согласия   автора   (авторов)   могла  позволить  себе   только  такая
высокопоставленная персона, какой являлся граф Пембрук.
     В августе 1610 года Пембруки приезжают в  Бельвуар вместе с Елизаветой.
Мы уже знаем,  что именно этот визит к больному  Рэтленду нашел отражение  в
начале  поэмы Честера, когда Госпожа Природа (Мэри Сидни - Пембрук) и Феникс
привозят  живущему  на  высоком холме  Голубю полученный  от Юпитера (короля
Иакова) чудодейственный бальзам для его  головы и ног.  Вполне возможно, что
этот "бальзам" - не  поэтическая фантазия Честера и  что  король, который за
два  года  до  этого тоже  посетил  больного Рэтленда,  велел своему  лекарю
изготовить  для  бельвуарского страдальца  какое-то особое  снадобье*. Но ни
королевские, ни  домашние лекарства, ни  даже столь  излюбленные  тогдашними
эскулапами кровопускания не приносили заметного облегчения...
     _______________
     *Можно  в связи  с этим вспомнить,  что, по  представлениям  той эпохи,
законный монарх мог исцелять людей от некоторых болезней.

     Обстановка  в Бельвуаре  вокруг  постепенно угасающего  Рэтленда и  его
поэтической  подруги  наложила  отпечаток  на  последнюю шекспировскую пьесу
"Буря".  Созданная  в  1610-1611  годах,  эта  пьеса,  однако,  будет  через
десятилетие  помещена  в  Великом  фолио первой,  и это  говорит о значении,
которое придавали ей составители.
     Сюжет "Бури",  определенных источников  которого -  в отличие от других
шекспировских пьес -  не  установлено,  несложен. Герцог Миланский Просперо,
предательски свергнутый своим братом  Антонио, оказывается вместе с  дочерью
Мирандой  на необитаемом  острове,  где кроме  них  живет еще одно, довольно
странное существо - Калибан, сын ведьмы Сикораксы, которого Просперо  научил
говорить и приучил исполнять черную работу.
     Просперо - волшебник, он может повелевать духами и стихиями. Миранда за
время  пребывания   на  острове  превращается  во  взрослую  девушку.   Отец
рассказывает ей  историю  совершенного по отношению к нему предательства. Из
этого  рассказа   можно  многое  узнать  об  интересах  и  занятиях  герцога
Миланского - не только первейшего из италийских князей по  своему могуществу
и  влиянию,   но,  оказывается,  и  не  имеющего  себе  равных  в  свободных
искусствах:

     "Занятьями своими поглощен,
     Бразды правленья передал я брату
     И вовсе перестал вникать в дела.
     ...Отойдя от дел,
     Замкнувшись в сладостном уединении,
     Чтобы постичь все таинства науки,
     Которую невежды презирают,
     Я разбудил в своем коварном брате
     То зло, которое дремало в нем...
     ...Он хотел Миланом
     Владеть один, всецело, безраздельно.
     Ведь Просперо - чудак! Уж где ему
     С державой совладать? С него довольно
     Его библиотеки!..*"
     ____________________
     *В  оригинале  буквально:  "Мне, бедняку,  моя  библиотека  была вполне
достаточным герцогством".

     Заручившись  поддержкой  короля  Неаполя,  брат  изгоняет   Просперо  с
дочерью. Их  посадили  на  полусгнивший остов  старого  корабля и  отдали во
власть  морской  стихии.  Из  сострадания  благородный  Гонзало  снабдил  их
одеждой, провиантом и пресной  водой; при  этом, зная, как  Просперо дорожит
своей  библиотекой,  Гонзало  позволил  изгнаннику взять  с собой  несколько
любимых  книг, которые  для него "были дороже самого герцогства". Это дважды
повторенное утверждение о  том, что книги,  библиотека  для Просперо превыше
всего,  дороже  герцогства,  не  должно  пройти  мимо нашего  внимания:  оно
показывает   истинные   интересы  истинного  Шекспира,   ибо  мало   кто   в
шекспироведении  оспаривает, что в словах, во всем духовном облике  Просперо
чувствуется сам  автор.  Однако  язык, которым говорит Просперо, - это  язык
человека,  привыкшего не  только размышлять и рассуждать, но и повелевать. И
вне  библиотеки,  вне  духовных  интересов  заботы  Просперо  -  это  заботы
владетельного  сеньора,  и  в  изгнании  сохраняющего  усвоенную  с  детства
привычку к власти.
     Попав  на  необитаемый  остров,  Просперо  заботится  о  воспитании   и
образовании своей дочери:
     "И тут я стал учителем твоим -
     И ты в науках преуспела так,
     Как ни одна из молодых принцесс,
     У коих много суетных занятий
     И нет столь ревностных учителей"(I, 2).

     (На фоне подчеркнутых  забот Просперо  об  образовании Миранды невольно
вспоминается,  что  жена  и младшая дочь Уильяма Шакспера из Стратфорда  всю
жизнь оставались неграмотными,  а старшая  дочь в лучшем  случае  умела лишь
расписаться.)
     Узнав, что в море находится корабль, на котором плывут король Aлонзо со
своей свитой, в том  числе и  Антонио -  брат  Просперо, последний  вызывает
страшную бурю; его  враги оказываются выброшенными на  берег,  в его власти.
Придя  в  себя  после  пережитого  кораблекрушения, королевские  вельможи  и
прихлебатели быстро  показывают свои волчьи  повадки. Антонио  подговаривает
Себастьяна убить его  брата, короля Алонзо, и завладеть престолом. Дворецкий
Стефано и  шут Тринкуло - отвратительные пьяницы - вместе  с Калибаном хотят
убить Просперо.
     Обезоружив  врагов  и  продемонстрировав  им  свою  силу,  заставив  их
страдать  и  раскаиваться, Просперо неожиданно  отказывается  от  мести.  Он
прощает  злоумышленников,  помогает   сыну   короля  Фердинанду  и  Миранде,
полюбивших друг друга. А дальше Просперо отпускает на свободу служившего ему
духа Ариэля и объявляет о намерении не прибегать отныне к чарам:

     "А там - сломаю свой волшебный жезл
     И схороню его в земле. А книги
     Я утоплю на дне морской пучины,
     Куда еще не опускался лот" (V, 1).

     В эпилоге, который произносит отрекшийся от своего могущества Просперо,
мы слышим голос усталого, больного  человека. Хотя  ему возвращен его Милан,
умиротворенный взор Просперо устремлен к близкому концу - "каждая третья моя
мысль - о смерти".
     Почти все, писавшие  о "Буре",  отмечали  в пьесе сильное субъективное,
идущее от самого автора начало; Просперо - это, несомненно, автор или кто-то
неотделимо близкий ему, его мыслям и чувствам. Многие считали - и продолжают
считать, -  что  образ  Просперо,  это  соединение  в одном  лице  мудрости,
понимания человеческих слабостей и снисхождения к ним, показывает Шекспира в
последние годы его жизни. Просперо прощается с жизнью; в  словах, с которыми
он покидает сцену, нельзя не почувствовать торжественного тона завещания.  И
это завещание  неоднократно пытались  прочитать и истолковать.  Сделать  это
стратфордианским  биографам  непросто: в  1611  году Шакспер  здравствовал и
занимался своими обычными делами.  Только зная о  последних  днях  Роджера и
Елизаветы  Рэтленд, можно проникнуть в смысл этой пьесы, прочитать завещание
Просперо,   так   разительно  отличающееся  от  знаменитого   стратфордского
завещания,  которое будет составлено через пять  лет.  1  ноября  1611  года
"Буря" была представлена королю во дворце Уайтхолл, и монарх, который знал о
Потрясающем Копьем несравненно больше, чем сегодняшние шекспироведы, смотрел
пьесу   с  пониманием  и  сочувствием.  Значение  "Бури"  хорошо  осознавали
составители и редакторы Великого фолио - пьеса не только помещена в фолианте
первой, но и отпечатана  необычайно  тщательно, текст  полностью разделен на
акты и сцены, снабжен списком действующих лиц с их характеристиками.
     В  пьесе есть сильные реалистические сцены,  в которых видна  уверенная
рука автора "Гамлета" и "Лира". Это прежде всего открывающий пьесу эпизод на
корабле,  носимом  безжалостной  бурей по бушующему морю, эпизод потрясающей
силы  и  убедительности.  Обстановка на  гибнущем корабле, отчаянные попытки
экипажа  бороться  со  стихией  переданы несколькими  репликами и  командами
боцмана, свидетельствующими о  том,  что человек, писавший эти  строки,  был
знаком с  мореплаванием  отнюдь  не  пона