са, которым, однако, трудно  объяснить,
как  и с  какой  целью крупнейшие  писатели  Англии в  один прекрасный  день
сговорились прославить идеальную метафизическую Любовь и с помощью виднейших
лондонских  издателей  и печатников  тайком, без  регистрации,  издали  свои
посвященные  этой  невинной  теме  стихотворения,  поместив  их  в  странном
сборнике, вышедшем с явно фальшивыми обращениями, с сомнительными титульными
листами, со  множеством  намеков на  какие-то  чрезвычайно значительные,  но
аллегорически замаскированные  неведомые нам личности и  события. Поэты, как
видно  из  их  произведений,  были близко  знакомы  с этими  "абстракциями",
панихиду по которым  они описывают и  о  смерти которых так глубоко скорбят.
Надо  сказать, что  подобные  "метафизические"  тенденции  разделяют не  все
западные  шекспироведы,  но  изучением  конкретных  обстоятельств  появления
честеровского сборника мало кто занимается.
     Явная    натянутость,    неубедительность   "чисто    неоплатонических"
интерпретаций заставляет  их авторов обычно все-таки оговаривать возможность
существования каких-то  реальных личностей,  чьи необычные отношения и почти
одновременная  смерть  послужили  поводом  для такого  группового  обращения
поэтов к  прославлению  и оплакиванию  идеальной  любви и верности. В  таких
работах  эклектически,  в  разных  сочетаниях излагаются  элементы  основных
гипотез  -  Гросарта,  Брауна,  Ньюдигейта,  но  завершается  все   призывом
сосредоточить внимание  не на поисках ускользающего  сегодня, но актуального
для   своего  времени   смысла   шекспировской  поэмы,   а  на  ее  поэтике,
художественных достоинствах и особенно на пресловутых "мотивах ренессансного
неоплатонизма"*.
     _________________
     *Строго говоря,  сколько-нибудь законченную и  ясную в  своих  основных
положениях  -  и  тем  более  в  деталях  -  "неоплатоническую"  или  другую
метафизически-поэтическую интерпретацию  честеровского  сборника  никто  еше
сформулировать не смог. Речь идет лишь об отдельных высказываниях достаточно
неконкретного характера, чаше всего только в связи с шекспировской поэмой.

     Авторитетнейший шекспировед  первой половины нашего столетия сэр Эдмунд
Чемберс, сам честеровского сборника специально не изучавший,  характеризовал
его,  следуя   брауновской  гипотезе,   как   "плохо  подобранное   собрание
поэтических  произведений,  прославляющих  любовь сэра Джона  Солсбэри и его
жены  Урсулы,   символизированных   в  образах  Феникс  (Любовь)  и   Голубя
(Постоянство),  и  плод их союза  - дочь Джейн.  В стихотворениях  Шекспира,
Джонсона,  Чапмена, Марстона  и  анонимов  развивается  тема Феникса.  Поэма
Шекспира  не свидетельствует  о глубоком изучении им работы Честера, ибо она
оплакивает смерть  бездетных Голубя  и Феникс"16. Это было написано  в  1930
году,  и  с  тех  пор несколько поколений западных  ученых  формировали свои
представления о проблеме честеровского сборника под влиянием  этого краткого
и  не  претендующего  на  оригинальность  замечания  патриарха   британского
шекспироведения.
     Неудивительно,   что  через  четыре  десятилетия  читатели  оксфордской
"Антологии литературы английского Ренессанса" (1973) получали такие сведения
о честеровском сборнике:
     "К путаной поэме Честера Бен Джонсон, Шекспир и  другие по  неизвестным
причинам  согласились добавить  небольшие  поэтические  произведения. Честер
прославляет  своего патрона Солсбэри  как Голубя (Постоянство), его жену как
Феникс (Любовь) и  дочь  от  этого союза.  Другие  поэты, включая  Шекспира,
отнеслись к созданному Честером  мифу с большой свободой. Шекспир  находит в
нем  случай  сочетать  образ  Феникс  с  описанием  похорон  птиц  по  типу,
известному  в  фольклоре... но  при этом  он  написал свою наиболее темную и
метафизическую поэму. Шекспировские  птицы  не оставили  потомства,  также и
Феникс в это время  не восстал из пепла. Возможно,  были актуальные события,
которые  могли  бы объяснить все  это, - казнь  Эссекса,  ускорившая  смерть
Феникс  - королевы Елизаветы, но этому нет удовлетворительных доказательств.
Лучшим выходом является поэтому принимать поэму как она  есть - с ее ритмом,
движением мысли, богатством поэтического языка; великолепная работа сама  по
себе является Фениксом"17.
     Американский профессор Д.М. Зезмер в своем  "Путеводителе  по Шекспиру"
(1976) сообщает, что Феникс в поэме Шекспира символизирует красоту, Голубь -
честность  и  постоянство  в  любви.  Бегло упомянув  о  попытках конкретной
идентификации героев поэмы  и всего сборника, не исключая  возможности того,
что поэты писали свои произведения, имея в виду королеву  Елизавету  и графа
Эссекса или под впечатлением таких  событий, как  свадьба Джона Солсбэри или
смерть первого сына графини Бедфорд, Зезмер отмечает, что "все больше ученых
склонны концентрировать свое  внимание  на философских  аспектах  поэмы,  на
мотивах ренессансного неоплатонизма"18, на  возможности того, что  субъектом
здесь является поэзия сама по себе. Более того, ученый полагает, что Шекспир
в данном  случае, подобно Джону Донну  в его  стихотворении "Канонизация" (о
котором мы  еще  будем  говорить), вовсе  не так  серьезен, как  хотелось бы
верить  многим  ученым.  "Поэма  остается искусным  образцом  восхитительной
лирики". Итак, "восхитительная лирика"...
     А  вот  и   совсем   свежий   комментарий   авторитетного   английского
шекспироведа Стэнли Уэллса в оксфордском собрании сочинений Шекспира (1994):
"Поэма  Честера написана как  поздравление его патрону  сэру Солсбэри  и его
супруге.  Нам ничего не известно о каких-то связях между семейством Солсбэри
и Шекспиром, возможно, его поэма не  была  написана для книги, в которой она
появилась... Странная  элегия вполне  может  иметь  какой-то  нераскрываемый
аллегорический смысл"19.
     В этих суждениях английских  и американских университетских профессоров
в  почти  неприкрытой  форме выражено  стремление  уйти  от обескураживающих
трудностей   и   загадок  честеровского  сборника,  приписав   их  туманному
неоплатонизму  и  идеализму  Ренессанса  и  призвав  студентов  и  читателей
наслаждаться  музыкой шекспировских  (и не только шекспировских)  стихов, не
ломая  голову  над их конкретным для  своего времени смыслом, над проблемами
идентификации их героев  и обстоятельств.  Такой подход  постепенно стал  не
просто  привычным,  -  некоторым  сегодняшним  составителям  справочников  и
хрестоматий,  редакторам   западных   шекспироведческих  журналов  он  начал
казаться безальтернативным.
     В 1992 году,  будучи в США,  я  мог  убедиться,  что  за  последние два
десятилетия западные  шекспироведы  мало  продвинулись в  исследовании книги
Честера.  После  Мэтчета  никаких  фундаментальных  работ  о   сборнике   не
появилось, он по-прежнему не переиздается, не слышно о попытках критического
пересмотра  старых,  противоречащих  многим  фактам  гипотез.  Шекспировский
реквием  обычно продолжают  трактовать  - приходилось даже слышать  о некоем
"консенсусе" на этот счет  - как  случайно попавший в "свадебный" сборник (о
том,  что  поэма самого  Честера тоже  заканчивается  отнюдь не  свадьбой, а
смертью  и  Голубя  и  Феникс,  не  знают  даже  некоторые   специалисты  по
шекспировской поэзии).
     Все  же, в результате более  чем  столетних  изысканий и дискуссий,  мы
сегодня знаем о честеровском сборнике  и вообще об этой эпохе, о ее людях, о
многих сторонах ее художественной культуры  несравненно больше, чем  те, кто
впервые  извлек  странную книгу из "пыльного забвения". Высказанные  в  ходе
этих исследований  гипотезы - этапы на  трудном пути, приближающем  науку  к
постижению сложной истины, и  в этом качестве они заслуживают объективного к
себе  отношения. Но именно научная объективность требует признать,  что  все
эти гипотезы -  как  исторического,  так и  метафизического  толка - в своих
основных положениях настолько противоречат содержанию сборника, что не могут
ни в какой форме служить ключами к его  смыслу. Они лишь фиксируют несколько
направлений  поисков,  доказавших  свою бесперспективность.  Главный  вопрос
по-прежнему  остается без удовлетворительного ответа:  чью смерть оплакивали
Шекспир и его товарищи?
     Отсюда и давно  обозначившийся  пессимизм  относительно  принципиальной
возможности решения  этой головоломной проблемы. А. Фарчайлд еще в 1904 году
сравнивал  положение  тех,  кто  пытается  проникнуть  в  смысл  поэтических
произведений  сборника  и  реальные  ситуации, послужившие  поводом  для  их
создания,  с  танталовыми муками путников, искушаемых  в пустыне обманчивыми
видениями и надеждами.  В  1938 году крупнейший  американский текстолог Х.Э.
Роллинз,  завершая  в Новом вариоруме обзор  работ  о  шекспировской поэме и
констатируя, что разгадка этой поэмы и всего честеровского сборника так и не
найдена,  высказал  серьезное  сомнение,  что   когда-нибудь  удастся  найти
решение, удовлетворяющее всех ученых.

     Датировку - под вопрос!

     Итак, после ста лет исследований и  дискуссий - тупик, который не могут
замаскировать    никакие   джентльменские   соглашения    шекспироведческого
истэблишмента о "временном консенсусе". Однако положение не безнадежно, есть
веские  основания   не   разделять   пессимистический  прогноз  даже  такого
замечательного ученого,  как Х.Э.  Роллинз (труды  которого - эталон научной
добросовестности).
     Коль скоро в сборнике содержатся многочисленные и убедительные признаки
того,  что известнейшие поэты Англии откликнулись в нем  на  смерть каких-то
знакомых и  близких  им выдающихся людей, между  которыми существовали такие
необычные отношения,  исследователь  конца  XX века  не может  и  не  должен
соглашаться с выводом  о  невозможности  их установить, какой бы  трудной ни
казалась эта задача. Констатация неудовлетворительности всех предложенных до
сих пор  гипотез  не  обязательно должна  вести  к  глобальному (в  масштабе
проблемы) пессимизму. Скорее этот факт может свидетельствовать  лишь о  том,
что до сих пор поиски велись в малоперспективных направлениях,  где удалось,
правда,   уточнить   некоторые   интересные  сами  по  себе,  но,  очевидно,
второстепенные по отношению к главной проблеме  обстоятельства. Однако такая
констатация (или даже простое  допущение)  может  играть положительную роль,
нацеливая исследователей  на  выбор  новых  путей  поисков,  на  критический
пересмотр положений, из которых исходили их предшественники.
     В  самом  деле, главным  отправным пунктом всех  сформулированных ранее
гипотез  является  датировка книги 1601 годом,  который  вызвал у ее первого
исследователя понятные  ассоциации с самым трагическим событием этого года -
мятежом королевского фаворита Эссекса и его казнью, тем более, что за именем
"Феникс" можно было - хотя и с  некоторой натяжкой во времени - увидеть саму
королеву. Эта  дата как  будто  не мешала связывать  содержание  книги  и  с
упомянутым  в  посвящении  Джоном  Солсбэри, с семейными делами и сердечными
привязанностями   этого   многодетного   джентльмена.  Поиски   же  какой-то
значительной пары, чьи отношения были  похожи на отношения Голубя и Феникс и
чья  смерть  произошла  бы  в  этом  (или  близком к  нему)  году,  остались
безрезультатными. Тысяча шестьсот первый год заводил в тупик...
     Но  на чем, собственно, такая датировка  основывается? Изучив вопрос, я
убедился,  что традиционная, принятая в шекспироведении датировка базируется
только на титульном листе одного из трех имеющихся экземпляров сборника и на
шмуцтитуле, оставшемся неизменным у всех трех (там напечатано: MDCI). Больше
никаких  подтверждений  этой  традиционной  датировки  нет.  Напомню,  что в
хантингтонском  экземпляре  дата  на   титульном  листе  отсутствует,   а  в
лондонском - совершенно другой  титульный  лист, с другим названием и другой
датой  -  1611.  За  прошедшие   четыре   столетия   никаких  дополнительных
подтверждений  отпечатанной на титульном листе даты не нашлось. Зато  в ходе
исследований   установлен  ряд  фактов,  которые  вызывают  сомнение   в  ее
достоверности и даже прямо ее опровергают.
     Начну с того, что книга, как уже говорилось, не была зарегистрирована в
Регистре Компании* (*В русских научных изданиях ее часто называют Гильдией -
по характеру  деятельности) печатников и  книгоиздателей.  По установленному
порядку члены Компании имели право печатать  только те  книги, которые  были
разрешены лицами, на  то уполномоченными королевой: несколько членов Тайного
совета,  высшие духовные  сановники и канцлеры обоих университетов.  Высокие
сановники в свою очередь часто перепоручали просматривать рукописи и  давать
разрешение на  их печатание  своим подчиненным. Это разрешение помечалось на
рукописи (в некоторых случаях  печаталось  потом на титульном  листе), после
чего издатель регистрировал ее в Регистре  Компании, уплатив всего 6 пенсов,
и  мог  приступать  к  печатанию.  Иногда регистрировались  уже отпечатанные
книги,  но  есть  и  такие,  записи  о  регистрации  которых  в Компании  не
обнаружены.
     Поскольку  плата за  регистрацию  была  ничтожной,  она не  могла  быть
причиной нарушения  правила (за  что  виновных  наказывали).  Уклонялись  от
регистрации те издатели и печатники, которые по каким-то соображениям хотели
скрыть сам факт издания ими определенной книги или же дату ее выхода в свет.
При этом издатель или вообще не указывал на титульном листе год издания, или
печатал  фальшивую  дату,  доставлявшую  впоследствии  немало хлопот ученым.
Могли существовать  и  другие причины уклонения от  регистрации, но  в любом
случае  они  должны были быть серьезными - ведь  запись в Регистре  Компании
фиксировала монопольное  право издателя на печатание данной книги,  защищала
его  материальные  интересы.  В  нашем  случае  имеют  значение  и  личности
издателей  и  печатников: Блаунт,  Филд и Лаунз  были  авторитетными членами
своей  Гильдии,  неоднократно  выбиравшимися  ее  руководителями  (старшина,
попечители), и рисковать  просто так репутацией, нарушая правила, исполнения
которых они требовали от других, они бы не стали.
     То  обстоятельство, что  на  титульных  листах  нашего  сборника  стоят
подлинные имена  этих  уважаемых издателей  и печатников и их  эмблемы, а  в
текстах  -  имена   известных  поэтов,  говорит   о   том,  что  сборник  не
регистрировался специально, чтобы скрыть действительный год издания, который
мог послужить ключом к пониманию смысла книги, без сомнения,  появившейся по
свежим следам  заметного  события  -  смерти  знатной супружеской четы.  Что
касается  разрешения, то получить его через влиятельных друзей  покойных  не
представляло большого труда, тем более, что книга не  содержала политической
или религиозной крамолы.
     Конечно,  отсутствие регистрации  (и  в 1601-м, и в  1611 году) само по
себе  еще  не  является  бесспорным  доказательством   фиктивности  даты  на
титульном  листе,  но  оно, во  всяком  случае, и  не подтверждает эту дату.
Подтверждения нет! А поскольку  в создании книги принимали участие известные
поэты,  издатели  и  печатники, отсутствие регистрации дает первое серьезное
основание   (и   даже   обязывает   ученых)   поставить   традиционную,   но
бездоказательную датировку под вопрос. И можно только удивляться, что это не
было сделано раньше*.
     _________________
     *Впрочем, понять причину  такого пренебрежения важным фактом со стороны
западных  ученых  несложно.  Регистрации   многих  (считается,   что  до  30
процентов)  английских  книг XVI  -  XVII вв.  не  найдены,  поэтому  ученые
привыкли не очень обращать внимание  на каждый отдельный случай, тем более -
доискиваться его  обстоятельств, особенностей, причин. Такая практика весьма
порочна, ибо  солидные, занимавшие  первые ряды  в иерархии  членов  Гильдии
издатели   дорожили  своим  положением  и  правило  регистрации  без  особой
необходимости не нарушали.
     Проверив  подряд все издания Э. Блаунта  за 1598-1623 гг., я подсчитал,
что за этот период им - или с его участием - было издано 62 книги, из них не
зарегистрированы  только  3 (в  том  числе  книга,  издававшаяся до этого  в
Шотландии, и книга, которую он лишь продавал). М. Лаунз за 1600-1607 гг. и в
1611 г. издал всего  44  книги, из них не зарегистрировано только 2  (одна с
нападками  на папу римского, другая -  опасное письмо  к  У. Рэли, сидевшему
тогда в тюрьме). Таким образом, и Блаунт, и Лаунз регистрировали практически
все  свои издания  (а  также переиздания,  передачи  прав и  т.п.); случай с
книгой Р. Честера,  когда они  оба уклонились от регистрации одной  и той же
книги,  является уникальным, и  уже хотя бы  потому проблема  его  датировки
требует  специального  исследования.  Полагаю,  что  с  этим  английские   и
американские ученые - шекспироведы и книговеды - теперь согласятся.

     Имеются и другие веские причины сомневаться в том, что загадочная книга
действительно  появилась в 1601 году. Известно,  что  именно к этому периоду
относится так называемая война театров, когда Бен Джонсон отчаянно враждовал
с  Джоном Марстоном  и Томасом  Деккером,  и  именно в 1601 году эта  вражда
находилась в самом разгаре. Позже Джонсон рассказывал поэту Драммонду20, что
ссора доходила  до прямого рукоприкладства: он отнял  у  Марстона пистолет и
жестоко избил  его. Многие исследователи честеровского сборника, в частности
Мэтчет, недоумевали: как можно, да еще с учетом "взрывчатого" характера Бена
Джонсона, совместить эту длительную вражду, доходившую до взаимных публичных
нападок, оскорблений  и даже побоев, с фактом  сотрудничества обоих поэтов в
создании книги в том же, 1601 году? При  этом вклад  Джонсона  и Марстона  в
сборнике  наибольший  - по  четыре стихотворения у каждого.  Мэтчет вынужден
даже  предположить, что яростные и ядовитые выпады поэтов друг против друга,
включая такие известные появившиеся в 1601 году пьесы, как "Что  вам угодно"
Марстона и "Рифмоплет" Джонсона, делались с целью замаскировать их участие в
тайном сборнике  (связанном,  как считает  этот ученый, с  судьбой Эссекса).
Необоснованность   и   натянутость   такого   предположения    о   секретном
сотрудничестве поэтов-соперников в 1601 году очевидны. Гораздо логичней было
бы  считать, что  такое  сотрудничество  (а  следовательно, и издание  книги
Честера) имело место позже,  во всяком случае, не раньше примирения поэтов в
1602-1603 годах.
     В 1601  году Марстон был еще молодым  и задиристым ("новым", как назвал
его   в   своих   записях   театральный   предприниматель   Филип   Хенслоу)
поэтом-сатириком,  не  печатавшимся под собственным именем,  и к  нему в это
время  вряд  ли  могло  относиться  помещенное  на  шмуцтитуле   определение
участников как "лучших и главнейших поэтов Англии". Да и Бен Джонсон был еще
далек от зенита  своей славы, которая пришла к  нему только  через несколько
лет, уже после окончания  пресловутой  "войны театров". Заметно  также,  что
стихотворения Марстона в честеровском сборнике отличаются своей серьезностью
и философской глубиной от всех его ранних произведений.
     Еще  первый  комментатор  сборника  А.  Гросарт  с  удивлением  отметил
верноподданническую  аллюзию в адрес  Иакова Стюарта, содержащуюся  в  поэме
Честера (в диалоге Природы и Феникс). Но сын Марии Стюарт в 1601 году правил
только Шотландией  и не был  еще английским королем, не был  он и официально
объявленным наследником Елизаветы. Поскольку с Шотландией  книга Честера как
будто никак  не  связана, Гросарт,  не  видя признаков позднейшей вставки (а
мысль  о более позднем  появлении всего издания  ему вообще не  приходила  в
голову),  был вынужден  допустить, что подданные Елизаветы  уже за несколько
лет  до ее смерти относились к шотландскому монарху  как  к своему  будущему
королю и  не боялись высказывать это  отношени