должны были подвергнуть женщин истязаниям  по  приказу
их господина. Цесилия плакала горючими слезами от страха наказания плетью и,
особенно, от предстоящего позора  быть  обнаженной.  Юлия  снаружи  пыталась
казаться спокойной, хотя внутри испытывала ужас быть в полной зависимости от
флагелляторских капризов Метелиуса. К тому же, хотя и рабыня, она, благодаря
своей красоте, до сих пор умела подчинять себе своих  господ  и  никогда  не
была телесно наказана розгами отцом или матерью совсем  маленькой  девочкой.
Правда, последний раз за излишнее кокетство с сыном хозяина отец  прежестоко
высек ее розгами, но ей было тогда двенадцать лет, и она  совершенно  забыла
теперь об этом неприятном событии. Она отлично знала, какие страшные мучения
испытывают наказываемые телесно женщины, так как  сама  приказывала  нередко
наказывать провинившихся служанок, но наказывала их только розгами сама  или
приказывала сечь женской прислуге. Она ни разу не наказывала женщин плетьми,
а также не только не поручала наказывать розгами  мужчине,  а  даже  держать
наказываемую мужчинам. Свою же  дочь  она  никогда  не  секла.  Зная  хорошо
римлянина, она  не  сомневалась,  что  их  обеих  ожидает  страшно  жестокое
наказание плетьми.
     В черных глазах патриция  блеснул  недобрый  огонек,  когда  он  увидел
молодую девушку всю в слезах, а мать дрожащей от страха. Руки его сжались  в
кулаки, и был момент, когда он готов был броситься на Цесилию  и  начать  ее
бить.  Испуганная  девушка  была  в  эту  Минуту  как-то  особенно   хороша:
раскрасневшиеся от  волнения  щеки,  блестящие  от  слез  глаза,  испуганные
движения еще более усиливали ее и без того дивную красоту.  Однако  Метелиус
сдержал себя, он не хотел выдать, что  красота  девушки  произвела  на  него
впечатление. Как самая обыкновенная рабыня,  она  сделается  игрушкой  плети
палачей. Что касается  Юлии,  то  она  в  глазах  его  была  просто  опасная
интриганка,  заслуживающая  самого  беспощадного  наказания  плетьми.  После
нескольких минут полного  молчания  Метелиус  заговорил;  голос  его  звучал
жестоко и с насмешкой:  "Привет  вам,  целомудренная  матрона  и  непорочная
девица. Вы не хотели меня иметь супругом. Я тебе, Цесилия, представляю мужа,
которого я тебе выбрал".
     Он указал рукой на одного из негров, черного колосса с  чисто  животным
лицом, которое осклабилось в широкую улыбку  и  показало  ряд  белых  зубов.
Молодая девушка бросилась к  матери  и  спрятала  свое  лицо  на  ее  груди,
отчаянно зарыдав.
     - Ты, кажется, не особенно влюблена в него, - продолжал Метелиус,  -  и
не расположена быть к нему благосклонной, хотя он красивый  мужчина.  Сейчас
ты будешь к нему более любезной,  после  того,  как  он  угостит  твое  тело
плетью.
     Цесилия еще сильнее прижалась к своей матери,  которая,  рыдая,  обняла
дочь, как бы желая ее защитить.
     - Трогательная картина любви дочери, - сказал с насмешкой  римлянин.  -
Вы отлично подражали манерам римских дам,  и  подобно  последним  ты,  Юлия,
должна научить свою дочь послушанию.
     - Ты - господин, - отвечала женщина, подняв высоко голову, - вели бить,
если ты безжалостен, но не издевайся над нашим несчастьем.
     - Шутка довольно удачная, - возразил, смеясь, Метелиус. -  Две  рабыни,
которые должны были бы на коленях умолять  меня  о  прощении,  начинают  мне
проповедовать мораль. Клянусь  Юпитером!  Видно,  что  вас  еще  никогда  не
наказывали.
     - Пощади нас, всемогущий, - прошептала молодая девушка.
     - Слушай, Цесилия, - продолжал молодой человек, - ты еще невинна,  и  я
никогда не простил бы себе, что выдал тебя замуж  не  вполне  осведомленной.
Так как твоя мать не хочет помочь тебе своими  советами,  пусть  она  научит
примером.
     - Что хочешь ты этим сказать? - спросила с испугом Юлия.
     - Очень просто, моя красавица, сейчас я  велю  моим  неграм  сечь  тебя
плетьми. Я тебе предоставляю выбор:  или  приказать  Цесилии  беспрекословно
слушаться меня или я велю тебя  сечь  при  ней,  чтобы  она  наглядно  могла
убедиться в пользе послушания.
     - О, это слишком гнусно, - вскричала в негодовании Юлия, - велеть  сечь
меня мужчинам на глазах моей дочери! Это ужасно!
     - Я теперь ясно вижу, что только одна твоя гордость мешает тебе оценить
всю мою умеренность. Только одна плеть в силах заставить  женщину  понимать.
Сейчас тебя мои рабы познакомят с ее ласками.
     Тотчас же негры оттащили Цесилию от матери. Молодая  девушка  упала  на
колени и закрыла лицо  обеими  руками.  Когда  Юлия  почувствовала,  как  ее
схватили негры, то стала отчаянно сопротивляться и кричать.
     - Не утомляй напрасно своего голоса,  -  сказал  Метелиус,  -  он  тебе
сейчас понадобится.
     - Прикажешь, господин, наказывать ее  хорошенько?  -  спросил  один  из
негров.
     - Секите ее по крупу посильнее, но только чтобы кожа не  была  иссечена
до крови! Пускай она познакомится только с плетью.
     - Будь спокоен, господин, я  только  что  хорошо  смазал  хвосты  плети
салом, чтобы они лучше хлестали тело.
     Палачи растягивают  и  привязывают  несчастную  женщину  на  деревянной
кобыле. Теперь она вполне уже беззащитна. Один из негров поднял ее одежду  и
обнажил тело до талии. Чувствуя, что ее окружают  мужчины,  Юлия  ребяческим
жестом старается спрятать свое лицо, прижимая его к кобыле, как бы  стараясь
скрыть свой позор.
     Цесилия продолжает истерически рыдать.
     Метелиус тоже подошел к кобыле и, тронув рукой круп  Юлии,  сказал:  "У
тебя, действительно, прекрасный круп и славная кожа. Смотри, Цесилия, как  и
тебя сейчас будут наказывать".
     - Прости нас, господин, - пролепетала Цесилия, упав к ногам Метелиуса.
     - Клянусь Юпитером, вы обе заслуживаете за ваш  обман  хороших  плетей.
Начинайте, негры, наказывать и дайте  ей  понять,  что  у  нее  есть  теперь
господин.
     Тотчас же негры начали истязание. От первого же удара  круп  несчастной
женщины быстро поднимается, чтобы в ту же секунду  опуститься,  и  отчаянный
крик одновременно вырывается из груди. Гибкие  хвосты  плети  ложатся  вдоль
всего тела женщины, обжигая  своими  жгучими  ласками  самые  чувствительные
места. Крики наказываемой становятся резче и продолжительнее.
     Теперь уже Юлия кричит почти безостановочно и  с  каждым  новым  ударом
плети все сильнее и сильнее. Благодаря своей  тонкой  коже,  она  испытывает
невыразимые страдания. Негры наказывают спокойно и медленно,  ударяя  каждый
раз по выбранному заранее месту, и после каждого удара  на  теле  появляется
красная полоса. Плеть обжигает круп наказываемой и даже ложится на  талию  и
ляжки. Кровавые полосы все растут числом и видимо сближаются одна с  другой.
Из утонченности жертва не была притянута  к  кобыле  вполную,  почему  может
биться. Она извивается всем телом при каждом  прикосновении  ужасной  плети.
Круп подпрыгивает скачками; когда плеть ударяет по нему, ягодицы  сжимаются,
становятся более округленными, потом вдруг расплащиваются,  как  будто  этим
движением наказываемая старается уменьшить свою боль.
     Метелиус сел и  спокойно  смотрит,  как  вертится  женщина  и  отчаянно
кричит. Он следит взглядом за движением мускулистых рук негров, и  в  глазах
его ясно просвечивает бешеная радость, особенно в те именно  моменты,  когда
плеть особенно удачно ложится на тело и вызывает наиболее отчаянный  крик  у
истязуемой. Круп сделался уже совсем красным, и после каждого  нового  удара
плети рубцы становятся все ярче и ярче.
     Негры продолжают сечь женщину, не обращая ровно никакого внимания на ее
мольбы и стоны;  но  боль  становится  нестерпимой,  и  несчастная  начинает
умолять простить  своего  господина.  Ее  нежные  нервы  не  в  силах  более
переносить прикосновения плети, ей  кажется,  будто  ее  круп  разрывают  на
части, и истязание поражает решительно все ее мускулы. Она молит о пощаде  в
промежутке между  ударами  плети.  Когда  ее  крики  становятся  сильнее,  а
подпрыгивание быстрее, негры громко смеются, а патриций  холодно  улыбается.
Он вполне наслаждается унижением и страданиями стонущей  под  ударами  плети
женщины.
     Метелиус наклоняется к Цесилии, продолжающей все еще рыдать у его  ног:
"Посмотри, - говорит он, - что испытывает по моему приказу твоя мать  и  что
вскоре ожидает и тебя. Полюбуйся результатами наказания плетью".
     Он хватает молодую девушку за руку и грубо поднимает ее. В то же  время
оба негра глазами сговариваются и одновременно дают женщине с  обеих  сторон
два особенно жестоких удара, от которых на крупе  появляются  два  страшных,
багровых рубца.
     - Ах, ай, ай, - задыхаясь, кричит Юлия, - больно, ай, очень больно!..
     - Ты видишь, как хорошо пробирает плеть, она сделает  чудеса  на  твоем
молодом теле, Цесилия!
     - Избавь ее, - умоляет Юлия, -  я  готова  лучше  умереть  под  ударами
плети...
     -  Ну  а  я  предпочитаю  видеть,  как  твоя  красавица  Цесилия  будет
подпрыгивать на кобыле под ударами плети...
     Молодая девушка хочет снова закрыть руками свое лицо, чтобы  не  видеть
ужасного истязания своей  матери,  но  ее  господин  схватывает  ее  руки  и
заставляет смотреть до конца, как ее мать извивается под ударами плетей.
     Негры продолжают сечь все с той же жестокостью...
     Наконец Метелиус  делает  знак  остановиться.  Теперь  очередь  молодой
девушки подвергнуться позорному сечению.
     - Не вели меня раздевать,  пожалей  мою  молодость,  -  рыдая,  умоляет
несчастная девушка.
     - Разденьте ее совсем  и  привяжите  к  кобыле.  Рабыня  должна  забыть
капризы знатной барышни, - произносит с иронией Метелиус.
     - Мама, мама, помоги мне, спаси  меня!  -  кричит  обезумевшая  молодая
девушка, когда негры стали ее раздевать и привязывать к кобыле.
     - Прикажешь ли, господин, наказывать построже?  -  спрашивает  один  из
негров, когда совершенно обнаженная девушка была привязана.
     - Так же, как наказывали ее мать, не до крови, но секите так, чтобы она
задыхалась от боли.
     Услыхав эти слова и чувствуя, что сию секунду ее начнут  сечь,  Цесилия
силится как бы защитить свой круп, и ее мускулы от этого напрягаются, но  ее
ляжки крепко привязаны, и весь круп  отлично  выдается  для  наказани.  Ради
большей предосторожности негры привязали ее к кобыле еще  за  талию  широким
ремнем, чтобы круп не мог вовсе вертеться...
     Увидав, как оба негра, стоявшие по обеим сторонам тела,  взяли  в  руки
плети, Цесилия начинает исступленно кричать:
     - Не бейте меня, не секите, я буду послушна, совсем послушна!
     - Господин, - умоляет привязанная  Юлия,  -  пожалей  это  дитя,  плети
причиняют страшную боль, это нестерпимая пытка.
     Оба негра стоят с обеих сторон с поднятыми  плетьми  и  ожидают  только
знака римлянина.
     - Я все сделаю, - продолжает просить Цесилия, - все, что хотите...  Ах,
аа!
     В это время один  из  негров  наносит  первый  удар,  на  теле  девушки
появляется длинный красный рубец. За этим первым ударом второй  негр  тотчас
наносит второй удар по тому же самому месту, отчего боль еще усиливается.
     - Довольно, оо! Довольно! -  вопит  жертва.  -  Я  не  могу  терпеть...
Простите, не буду, не буду, ай, ай, не могу, ах, аа, ай, ааа!!..
     Но плети продолжают медленно стегать несчастную девушку, покрывая  круп
ее все новыми и новыми красными рубцами и заставляя все  ее  тело  судорожно
вздрагивать.
     - Я не могу, я не могу, ой, ай! - кричит несчастная, - ой, ой, аа,  ай,
аа!
     Палачи начинают хохотать. Это настоящее наслаждение сечь такую  нервную
девушку, которая от первых же ударов так сильно страдает.  Когда  обе  плети
ложатся одновременно, то у девушки вырывается особенно продолжительный вопль
от нестерпимой боли.
     - Отлично, продолжайте ее так  пороть,  и  с  расстановкой,  чтобы  она
побольше страдала! - говорит Метелиус.
     Плети свистят в воздухе и с  сухим  ударом  ложатся  на  молодое  тело,
которое корчится от страшной боли. Круп девушки  остается  неподвижным,  так
как талия и ноги крепко притянуты к  кобыле,  но  все  мускулы  находятся  в
сильном напряжении, а оба полушария крупа только дрожат под жгучими  ласками
плетей...
     Цесилия все время сильно кричит, изредко  произнося  отрывистые  слова.
Временами крики переходят в непрерывный  стон.  Весь  ее  круп  уже  иссечен
красными рубцами, и когда  плети  ложатся  по  пораженным  частям  кожи,  то
вызывают у несчастной отчаянный вопль.
     - Порите круп, - приказывает господин,  -  а  также  ляжки,  чтобы  она
знала, как наказывают капризных женщин...
     Крики  жертвы  становятся  еще  более  отчаянными,  раздирающими,   она
поднимает свою голову, и ее обезумевшие глаза, искривившийся рот лучше всего
говорят  о  нестерпимом  мучении,  которое  она  переносит.  Плети   стегают
решительно по всем, даже самым чувствительным местам. Негры, видимо, секут с
особым наслаждением. Они не сразу отнимают, после удара, от  тела  плети,  а
выдерживают несколько секунд, чтобы кожаные хвосты, прижимаясь к  пораженным
местам кожи, причиняли более сильную  боль...  Затем  они  хлещут  также  по
внутренним частям ляжек, где, как  известно,  кожа  особенно  чувствительна.
Каждый из них  направляет  удары  плети,  начиная  от  колен,  и,  медленно,
постепенно поднимаясь, доходит до крупа девушки, где обе страшные плети,  по
молчаливому уговору палачей, ложатся на круп одновременно с более ускоренным
темпом,  который  выдерживается  ими  все  время,  пока  они  секут  круп  и
спускаются к ляжкам, откуда до колен опять начинают сечь враздробь  и  более
медленно.
     Римлянин,  видимо,  с  сладострастием  следит  за  истязанием,  которое
производится по его приказу. Все  тут  должно  доставлять  ему  наслаждение.
Девушка обнажена, ее круп сделался красным, тело дрожит под ударами плетей -
все это действует возбуждающим образом на его чувства, и это видно по блеску
его глаз. Но кроме того, он удовлетворяет свою месть.  Отказ  девушки  выйти
замуж за него задел его гордость, и он в восторге, что  подвергает  мучениям
неосторожную девушку; он ее  неограниченный  повелитель  и  только  от  него
одного зависит, прекратить или продолжать жестокое наказание.
     Цесилия теперь безостановочно вопит, боль от ударов плетьми так велика,
что она уже  не  в  состоянии  произносить,  как  вначале,  слова  мольбы  о
прощении. Теперь она чувствует только, как внутренний жар проникает  во  все
части ее тела и все растет, и растет... Каждую секунду ей кажется,  что  она
не в силах будет дольше переносить такие мучения, и, мгновение спустя, новый
удар плети вызывает опять приступ страшной боли и  заставляет  все  ее  тело
конвульсивно содрогнуться.
     Ее мать в безумном ужасе  плачет  и  умоляет...  Крики  корчащейся  под
ударами плетей дочери вырывают у нее жалобные стоны.  Она  молит  господина,
просит сжалиться палачей, умоляет, чтобы ее снова наказывали плетьми с какой
угодно жестокостью, но чтобы пощадили Цесилию.  Негры  даже  не  слушают  ее
причитаний, так же как и криков жертвы. Плеть для того  и  назначена,  чтобы
гулять по спинам женщин. Они секут спокойно, видимо наслаждаясь производимым
ими истязанием. Что касается до  Метелиуса,  то  крики  и  слезы  несчастных
только усиливают наслаждение, испытываемое им при виде наказания их.
     Молодую девушку все еще секут. Теперь плети опять ложатся  на  дрожащий
круп девушки. Кожа стала менее красной и в состоянии без вреда  принять  еще
новое число ударов. Но чувствительность не уменьшилась,  и  бедную  девушку,
напротив, ждут еще большие страдания.
     Наконец Метелиус  приказывает  прекратить  наказание  девушки  и  велит
отвязать ее и унести негру, которого он ей назначил в мужья. Юлия,  все  еще
привязанная к деревянной кобыле, не  может  удержаться,  чтобы  не  обругать
гнусного господина, когда видит,  как  негр,  с  горящими  от  сладострастия
глазами, уносит ее истерзанную дочь,  чтобы  совершить  над  ней  еще  более
ужасное насилие. Патриций, услыхав брань, хватает плеть у негра  и  начинает
полосовать тело несчастной Юлии. В припадке  бешенства  он  с  остервенением
сечет ее. Вскоре круп и ляжки Юлии снова покрываются темно-красными рубцами,
и во многих местах выступает кровь... Наконец он бросает плеть и велит негру
отвязать женщину и увести ее.
     Метелиус взял себе в наложницы одну из  доставшихся  ему  в  наследство
рабынь по  имени  Калиста,  которая  за  последнее  время  пользовалась  его
особенным фавором. Это была брюнетка с большими черными глазами. От  природы
она была очень  страстная,  но  страшно  ленивая.  Когда  Юлия  пользовалась
правами супруги Лициния, то Калиста была ее горничной. Хотя, как мы уже выше
сказали, Юлия Помпония не была любительницей жестоких наказаний, но  Калисту
она неоднократно наказывала очень строго розгами за лень, а раз,  когда  она
застала ее на коленях Лициния,  то  уговорила  Лициния  велеть  наказать  ее
плетьми  и  поручить  наказывать  двум  неграм.  Но  когда  Калисту  привели
наказывать, то она все-таки смягчилась, отослала негров, велела позвать  для
наказания женщин, а также убрать плети и принести несколько пучков длинных и
толстых березовых розог. Правда, из страха потерять любовь Лициния  и  желая
отучить Калисту раз и навсегда от всяких любовных видов на Лициния, Помпония
проявила обыкновенно не  свойственную  ей  жестокость.  Когда  Калиста  была
раздета и привязана к скамейке, Юлия велела сечь ее розгами  с  двух  сторон
одновременно и, кроме того, мочить розги  в  уксусе.  Два  раза  Калиста  от
потери  крови  и  боли  теряла  сознание,  и  каждый  раз  Юлия  приказывала
прекратить сечение и привести Калисту в сознание, но оба раза как только она
немного оправлялась, ее снова, по приказу Юлии, растягивали  на  скамейке  и
продолжали беспощадно сечь розгами. Наконец, когда Калиста потеряла сознание
в третий раз, Юлия после того, как ее привели в сознание и опять  собирались
растянуть на скамейке, смягчилась и простила  ее.  Помпония  достигла  цели.
После такого жестокого наказания, когда ее  отвязали  от  скамейки,  она  не
могла стоять, и ее снесли на плаще в ее комнату,  где  она  провалялась  три
дня, лежа все время на животе. Больше она не искала любви  Лициния  и  стала
очень усердно исполнять обязанности горничной Цесилии. Молодая же девушка  в
течение двух лет велела наказать розгами Калисту всего три раза, каждый  раз
по настоянию матери. Наказание розгами производилось в присутствии  Цесилии,
но она,  под  страхом  самой  быть  наказанной  розгами,  не  смела  намного
уменьшить число ударов розог, назначенных матерью. Во всяком случае, Калисту
наказывали эти три раза так слабо, как не  наказывали  даже  патриции  своих
провинившихся дочерей. Однако понятно, с какой радостью Калиста увидела, что
ее бывшие госпожи попали в разряд простых рабынь,  к  тому  же  пользующихся
нерасположением господина. Вот почему Калиста не упускала ни одного удобного
случая восстановить Метелиуса против Юлии и  Цесилии,  пользуясь  для  этого
своим влиянием, а также влиянием на него Фаоса.
     Отдав обеих женщин, чтобы их унизить, во  власть  своих  черных  рабов,
Метелиус и сам удостаивал их  благосклонности.  Хотя  и  чувственно,  но  он
сильно любил Цесилию. Если место любви заменило чувство злобы,  то  все-таки
физические  прелести  Цесилии   по-прежнему   возбуждали   сладострастие   у
Метелиуса. Калиста  была  слишком  хитра,  чтобы  открыто  бороться  с  этим
чувством, но она  внушила  молодому  человеку  мысль  подвергать  несчастных
женщин телесному наказанию перед тем, как  удостоить  ту  или  другую  своей
благосклонности. Метелиус принял этот совет  с  удовольствием,  так  как  он
потворствовал его страсти к флагелляции. Теперь Цесилия и  Юлия  знали,  что
каждый раз, как та или другая будут  приглашены  Метелиусом  для  исполнения
супружеских  обязанностей,  они  перед  этим  будут  не