бя в  кровать,  предупредив  ее,  что  она
должна притворяться нездоровой и ни слова не говорить, а  главное,  конечно,
не  показывать  своего  лица,  жена   бакалейщика   отправилась   к   своему
возлюбленному есть камбалу и ночевать.
     Между  тем  бакалейщик  вернулся  домой  довольно  поздно  и  порядочно
навеселе, но все-таки  не  настолько,  чтобы  не  помнить  своего  намерения
наказать жену розгами за устроенную ею штуку с рыбой.
     На рассвете он схватил свою якобы жену и, положив ее  поперек  кровати,
жестоко выпорол розгами, так, что она была вся  в  крови  и  почти  потеряла
сознание... Бедная вдова, которая ожидала совершенно другого  угощения,  как
только ушел купец в лавку, убежала к себе, проклиная свою коварную подругу.
     Во время отсутствия мужа  жена  вернулась  и  нашла  в  спальной  массу
обломков от  розог  и  все  простыни,  выпачканные  кровью.  Она  тотчас  же
хорошенько вымела комнату, заменила  выпачканные  простыни  чистыми  и  сама
улеглась в кровать, тем более, что она нуждалась в отдыхе.
     По возвращении из лавки,  муж  был  крайне  удивлен,  что  застал  жену
спокойно лежащей в кровати. Правда, его удивило немного, что в то время, как
он сек жену розгами, она только стонала, но не произносила ни одного слова в
свою защиту. Подобную странную покорность он объяснял только тем,  что  жена
была вполне виновна и не знала даже, что сказать  в  свое  оправдание...  Но
теперешнее ее спокойствие, после такого  строгого  наказания  розгами,  было
просто непостижимо для него...
     - А не пора ли вставать? - сказал он.
     - Анри, - отвечала жена, кокетливо и с улыбкой потягиваясь, - разве уже
так поздно? Ты знаешь, я совсем не слыхала, как  ты  ушел,  я  видела  очень
странный сон.
     - Я думаю, - отвечал муж - что ты видела камбалу во сне, не правда  ли?
Меня это нисколько не удивило бы, так как я тебе ее  отлично  сегодня  утром
напомнил.
     - Честное слово, я не видала во сне ни тебя, ни твоей камбалы.
     - Как, - сказал муж, - ты ее так скоро забыла?
     - Представь, что я совсем забыла свой  сон  и  положительно  ничего  не
помню из него, - отвечает жена.
     - Ну, а то, как я выпорол тебя розгами, тоже забыла?
     - Выпорол меня розгами?
     - Да, тебя! Обломал целых два  пучка  розог,  в  чем  можно  убедиться,
посмотрев на выпачканные кровью простыни.
     - Ты просто, мой друг, болен...  Я  не  знаю,  что  ты  делал  или  что
задумал, но я одно только помню, что ты меня сегодня рано утром  очень  мило
приласкал... Что касается до всего другого, то, вероятно, ты видел  все  это
во сне, как приснилось тебе, что ты мне прислал камбалу.
     - Это просто чудо, дай-ка я осмотрю тебя хорошенько. - Осмотрев жену  и
увидав, что на ней нет никаких следов  розог,  а  простыни  не  выпачканы  в
крови, купец превратился в столб от удивления. Постояв  несколько  секунд  в
полном оцепенении, он затем сказал:
     - Знаешь, мой друг, я был убежден, что я тебя сегодня  до  крови  высек
розгами за пропавшую вчера рыбу. Но теперь я вижу,  что  этого  не  было,  и
просто ума не приложу, что произошло.
     - Перестань об этом думать, - сказала жена, - согласись, что ты во  сне
меня наказывал розгами, так же, как вчера во сне послал мне камбалу.
     - Теперь я вижу, что ты права и я погорячился, упрекая тебя при  чужих.
Прости меня!
     - Охотно прощаю тебя, но только на будущее прошу тебя быть сдержаннее.
     - Клянусь тебе, мой ангел, - отвечал растроганный муж, -  больше  этого
никогда не будет.
     Обман вполне удался бы, если бы озлобленная  вдова  не  рассказала  всю
проделку жены.
     Французский  парламент  утвердил  приговор  местного  суда  о   разводе
супругов и наказании неверной супруги пятилетним заключением в  монастыре  и
запрещением на всю жизнь вступать в брак.
     Тот же парламент разбирал  просьбу  о  разводе  дамы  из  Реймса.  Дело
слушалось в марте 1675 года.  Жена  одного  адвоката  в  Реймсе  просила  ее
развести с мужем, так как он редко ее ласкает...
     Дело в том, что древние христианские законы  относились  к  требованиям
плоти довольно враждебно, а потому запретили близкое сближение с супругами в
дни поста, в большие праздники и даже накануне таких  праздников.  Нарушение
этого запрещения считалось большим грехом.
     Бесполезно говорить, что не все женщины были способны подчиняться  этим
суровым законам и героически соблюдать воздержание; если даже большинство из
них не особенно страдало от неудовлетворения своей половой  потребности,  то
все-таки  находилось  немало  и  таких,  которые  считали  ссылку  мужей  на
религиозные законы недостаточно обоснованной и обвиняли в  бессилии,  отчего
возникло изрядное количество процессов о разводе, вроде процесса  рейм-ского
адвоката.
     Жена его объясняла в своей жалобе, что с первых же дней замужества  муж
ей постоянно проповедует о том, что "брак установлен в целях серьезных, а не
удовольствия и любовных наслаждений, что он будет исполнять свои супружеские
обязанности в две недели раз, как всякий  порядочный  муж,  по  его  мнению,
должен поступать". Затем он приводил ей много религиозных доводов.
     В течение десяти дней  молодые  супруги  находились  спокойно  в  своей
спальной и, по словам мужа, он думал уже, что его жена вполне согласилась  с
его мнением и доводами Святых Отцов  Церкви  о  великом  грехе  сближения  в
известные дни, как вдруг 6 января, в день Крещения, вечером, когда  они  уже
легли, жена стала требовать, чтобы муж ей выдал авансом то, что ей следовало
только через четыре дня. На  его  отказ  жена  стала  настойчиво  требовать,
обвиняя его в бессилии. Тогда взбешенный муж вытащил жену в сарай,  где  при
содействии кучера и горничной привязал ее на скамейке, и велел  кучеру  дать
ей семьдесят пять розог, предупредив, что в следующий раз он ее за  подобную
штуку накажет розгами  гораздо  строже.  Жена,  по-видимому,  успокоилась  и
обещалась больше не предъявлять к нему неуместных требований или  обвинений,
но на другой день уехала в замок к родителям, откуда подала жалобу на  мужа,
обвиняя его в бессилии и истязании ее и прося развод.
     Парламент утвердил приговор местного  суда,  постановившего  не  только
отказать жене, но неосновательности, в разводе, но подвергнуть ее  наказанию
плетьми в тюрьме, в количестве двадцати^ударов. Тогда  муж  с  женой  подали
прошения на имя короля. Первый просил заменить наказание плетьми при тюрьме,
предоставив ему самому наказать  жену  ста  ударами  розог  дома,  не  через
тюремного палача, а через свою собственную прислугу. Жена просила о том же.
     Король уважил просьбу супругов и разрешил  заменить  наказание  плетьми
наказанием розгами дома и через собственную прислугу мужа, но с  тем,  чтобы
жене  было  дано  сто  пятьдесят  розог,  и  наказание  было  произведено  в
присутствии ее духовника, который должен наблюдать, чтобы жена была наказана
строго и полным числом ударов, о чем ксендз обязан донести своему  епископу,
которого просили копию с донесения препроводить в  парламент  {Парламент  во
Франции в те времена представлял высшую  судебную  инстанцию,  вроде  нашего
сената. - Переводчик.}.
     При деле  действительно  подшита  копия  с  донесения  аббата  Флориана
епископу, из которой видно, что 22  сентября  1675  г.  жена  была  наказана
розгами в том же сарае, где и  первый  раз;  сек  ее  тот  же  кучер.  После
восемьдесят  девятого  удара  наказываемая  потеряла  сознание,  и  пришлось
позвать врача. Врач быстро привел в чувство  бедную  женщину  и  нашел,  что
потеря сознания чисто нервная, а потому свободно можно продолжать наказывать
без всякого вреда для здоровья. Как только он удалился, жену опять привязали
на скамейке и дали остальное число розог. Аббат добавляет, что  она  "больше
не теряла сознания, но страшно сильно кричала и  по  окончании  экзекуции  с
трудом встала со скамейки".
     К сожалению, мы не имеем сведений, исправилась ли жена...
     В  появившемся  недавно  в  печати   дневнике   известных   французских
романистов братьев Гонкур есть довольно яркий  эпизод,  из  которого  видно,
насколько сильно может овладевать субъектами страсть к флагелляции: "Сегодня
я посетил одного сумасшедшего. Через него, как через разорванный занавес,  я
увидал  отвратительную  пропасть,  гнусную  сторону  истаскавшейся  денежной
аристократии, вносящей жестокость в чувство  любви  и  находящей,  благодаря
развращенности, удовлетворение в причинении женщине страдании".
     На  балу  в  парижской  опере  он  был  представлен   одному   молодому
англичанину, который, просто чтобы начать разговор, сказал, что в Париже нет
настоящих развлечений, что Лондон стоит в  этом  отношении  неизмеримо  выше
Парижа, что в Лондоне существует  очень  хороший  дом  миссис  Женкинс,  где
собраны  молодые  девушки,  начиная  от  тринадцати  лет,   которых   сперва
заставляют изображать учениц в классе, а затем секут розгами,  тех,  которые
помоложе, не особенно сильно, ну, а которые постарше - так очень сильно.  Им
можно также засовывать булавки, не особенно далеко,  но  только  так  (и  он
показывал нам кончик своего пальца), чтобы выступила  кровь.  Затем  молодой
человек спокойно и невозмутимо продолжал: "У меня жестокие вкусы,  но  я  не
иду дальше людей и  животных...  Когда-то  я  нанял  с  одним  моим  большим
приятелем за огромные деньги окно, из которого можно было видеть, как  будут
вешать  женщину-убийцу,  мы  даже  взяли  с  собой  женщин,  чтобы  с   ними
развлечься, - при этих словах он продолжал сохранять на лице самое  скромное
выражение, - как раз в ту самую минуту, когда она будет  повешена.  Мы  даже
просили палача поднять ей  юбки  во  время  повешения...  Но  такая  досада,
королева в самую последнюю минуту помиловала ее".
     "И вот сегодня Сен-Виктор вводит меня к этому жестокому оригиналу.  Это
еще молодой человек лет  тридцати,  лысый,  с  голубыми  светлыми  и  живыми
глазами, кожа у него совсем прозрачная, а голова его, как  это  ни  странно,
напоминает  пылких  молодых  ксендзов,  окружающих  на  старинных   картинах
епископов. Элегантный молодой человек, у которого в руках  и  движениях  нет
гибкости, как  это  обыкновенно  бывает  у  людей  с  начинающейся  болезнью
позвоночного столба, отличается чрезвычайной вежливостью в обращении с  вами
и замечательной мягкостью манер.
     Он открыл большой библиотечный шкаф, где  у  него  хранилась  громадная
коллекция эротических книг  в  превосходных  переплетах  и,  протягивая  мне
сочинение  Мейбониуса  "О  пользе  флагелляции  при   брачных   и   любовных
наслаждениях", переплетенное одним из лучших переплетчиков Парижа, с особыми
железными застежками, изображающими фаллусы и черепа, - сказал:
     - Ах эти застежки... Вы  знаете,  сперва  он  не  хотел  переплетать  с
ними... Тогда я дал ему почитать  книги  из  моей  библиотеки...  Теперь  он
мучает свою жену... бегает за маленькими девочками...  Но  зато  переплетает
мне с такими застежками... - Потом он нам показал книгу, приготовленную  для
переплета, и сказал: - Для этой книги я жду кожи молодой девушки,  обещанной
мне  одним  из  моих  приятелей...  Ее  дубят...  Нужно  шесть  месяцев   на
дубление...  Вы,  может,  захотите  ее  посмотреть  тогда?  Но  она   ничего
особенного не представляет; главное - это то, что  требовалось  снять  ее  с
совсем живой девушки... К счастью, у меня нашелся приятель, доктор Барч,  вы
знаете, тот самый, который путешествует по Африке; так вот,  он  обещал  мне
после одного избиения негров велеть снять живьем кусок кожи  с  какой-нибудь
молодой негритянской девушки. - Как маньяк, он  постоянно  смотрит  на  свои
ногти, вытянув пальцы рук перед собой, и все время говорит, говорит каким-то
певучим голосом, который, как винт, вводит  в  ваши  уши  эти  каннибальские
речи"...
     Обнажение  тела  при  телесных  наказаниях   почти   всегда   считалось
необходимым. Нагота телесная  во  все  времена  рассматривалась,  как  нечто
приятное божествам.
     В Греции  циники,  вроде  Диогена,  имели  обычай  появляться  публично
совершенно голыми, а между тем их считали за святых.
     В Индии факиры не носят  одежды,  а  свои  религиозные  упражнения  они
совершают постоянно публично. Там очень часто можно  встретить  флагеллянтов
разгуливающими на городских улицах совсем голыми.
     Обыкновенно у религиозных фанатиков обнажение тела сопровождается почти
всегда бичеванием его. Можно подумать, что плеть или розги в  таких  случаях
как бы лишают наготу бесстыдства.
     С подобными же фактами мы встречаемся у протестантов.  Густав  Шульц  в
небольшой книжке, напечатанной им в 1872 году, утверждает, что "главным злом
в монастырях, особенно женских английских, является  наказание  розгами  или
плетью провинившихся монахинь и послушниц  по  обнаженному  телу;  это,  как
заметили врачи, в сильной степени возбуждает половой  аппетит,  который,  не
находя удовлетворения нормальным способом, толкает в монастырях  на  онанизм
или гомосексуальный порок молодых девушек, а частенько и монахинь-учительниц
со своими воспитанницами. Это вовсе не клевета на монастыри;  многочисленные
воспоминания, дневники, записки и  словесные  рассказы  после  выхода  замуж
целого ряда дам, получивших воспитание в различных монастырях,  подтверждают
все вышеизложенное".
     Во многих женских монастырях телесные наказания монахинь  производились
в присутствии всех, причем  подобное  безобразие  оправдывалось  словами  из
Священного Писания: "Стыдите грешниц в присутствии всех".
     В 1817 году один церковный собор постановил, что провинившихся  монахов
следует наказывать телесно в присутствии  всех  монахов,  чтобы  их  сильнее
пристыдить.
     Кардинал Дамиен говорит, что нагота является обязательной при  телесном
наказании лиц обоего пола, так как наказываемый грешник не должен  стыдиться
быть и том же самом положении, в котором был сам Христос. Иезуиты советовали
флагелляцию по обнаженному телу как средство умерщвления плоти.
     Некоторые из католических святых, по моему мнению, из числа импотентов,
защищались при помощи флагелляции от женщин, приходивших искушать их.
     Аббат Буало рассказывает подобное приключение со - Св.  Бернардином  из
Сиенна: "Однажды, когда Бернардин  вышел,  чтобы  купить  себе  хлеба,  одна
городская женщина зазвала его к себе в дом. Как только он вошел к ней в дом,
она заперла дверь на ключ и  объявила  ему,  что  если  он  не  исполнит  ее
требования, то она его опозорит, напечатая, что  он  покушался  изнасиловать
ее.
     Бернардин, поставленный  в  такое  двусмысленное  положение,  обратился
внутренне с горячей молитвой к Богу, прося его придти ему на помощь, так как
самое преступление ему страшно не хотелось совершить.
     Бог услышал его молитву и внушил ему  сказать  женщине,  что  он  готов
исполнить ее желания, если только она разденется донага.
     Женщина тотчас же  исполнила  его  требование,  тогда  Бернардин  вынул
плетку, которую он носил всегда при себе, и стал пороть недостойную женщину,
пока у ней не пропало от боли все половое возбуждение. Впоследствии она  еще
сильнее полюбила добродетельного мужа, а ее муж стал  относиться  к  нему  с
особенным уважением, когда узнал о поступке Бернардина".
     Все тот же аббат Буало рассказывает о  подобном  приключении  с  другим
монахом. Раз этого монаха приютили в одном замке в Пьемонте. Он лег спать  и
спокойно заснул, как вдруг  был  разбужен  молодой  девушкой,  свеженькой  и
прекрасно сложенной, которая потребовала от него заняться  с  нею  любовными
удовольствиями.
     Монах быстро вскочил с постели, схватил свою плетку и стал  безжалостно
хлестать по чем попало девушку до тех пор,  пока  у  нее  не  показалась  во
многих местах кровь и не исчезли похотливые желания.
     Не только полная нагота женщины является могучим средством для полового
возбуждения мужчины, но даже пластическая красота некоторых частей  ее  тела
ласкает взор мужчины и вызывает в нем стремление потрогать их, приласкать  и
даже поцеловать.
     В античные времена особенно безгранично восхищались  местом  соединения
крупа с ляжками. Греки воздвигали даже особый храм в честь Венеры с красивым
крупом. Римляне не меньше греков ценили красоту крупа. Поэт Гораций говорит,
что для любовницы это большое несчастье - иметь некрасивый круп,  совершенно
одно и то же, как иметь сплющенный нос или  длинные  ступни,  одним  словом,
безобразный круп может  внести  полную  дисгармонию  при  совершенстве  всех
остальных форм тела женщины.
     Все народы мира смотрели всегда на эту часть тела,  как  на  специально
предназначенную для принятия  ударов  розгами,  плетью  и  другими  орудиями
телесного наказания.
     Впрочем, на флагелляцию врачи античного  мира  часто  смотрели  как  на
хорошее медицинское средство, судя  по  словам  многих  тогдашних  известных
писателей.
     Сенека говорит, что флагелляция способна вылечить от лихорадки, так как
движение под ударами розог или плети заставляет скорее циркулировать кровь.


        ^TТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ В СОВРЕМЕННОЕ НАМ ВРЕМЯ^U

     Про императора Вильгельма недавно рассказывали во  французских  газетах
следующий анекдот: император  присутствовал  в  своей  трибуне  на  скачках;
свежий, одетый в прекрасно сшитый мундир,  окруженный  блестящей  свитой  из
офицеров и разодетых в роскошные туалеты придворных дам и девиц.
     В этот день император был в особенно хорошем настроении, и  когда  одна
из придворных дам, чтобы лучше видеть прибытие к столбу какого-то  чемпиона,
довольно сильно перегнулась за балюстраду трибуны, выставив свой округленный
круп, - император несколько раз ударил по нему своим хлыстом.
     Дама, вся покраснев от стыда, встала, а  император  залился  веселым  и
добродушным смехом.
     Я не стану утверждать, что этот случай дает право причислить императора
к приверженцам телесных наказаний.
     Рассказанный французской  газетой  анекдот,  по-моему,  забавен  только
потому, что участвующие лица - император и придворная дама.
     В другом круге общества, например во время свадьбы в деревне, считается
признаком хорошего тона и очень забавным, если кавалер ударит свою  даму  по
спине; девушка протестует, и все разражаются веселым смехом.
     Я вовсе не думаю делать сопоставлений.
     Понятно, флагелляция в Германии была распространена в те  самые  эпохи,
что и у других народов Европы и с тем же самым  церемониалом.  Однако  можно
сказать с полной уверенностью, что в Германии розги и плеть  всегда  были  в
большем почете, чем, например, хотя бы во Франции.
     Если во Франции сравнительно уже давно в тюрьмах не наказывают  телесно
женщин, то нельзя то же самое сказать про Германию.
     Всего каких-нибудь тридцать лет тому назад наказание плетью  в  женских
тюрьмах уничтожено официально. Но, по-видимому, только официально, хотя я не
могу указать на случаи  телесного  наказания  в  недавнее  время  в  тюрьмах
Германской империи.
     Розги и плеть, если судить по книжному рынку, играют чрезвычайно важную
роль в немецкой литературе; существует множество произведений,  которые  как
бы специализировались на изучении исследуемой нами страсти,  многие  авторы,
вроде Захер Мазоха и Рейнгарта, написали объемистые книги,  которые,  кстати
сказать, не прибавили им уважения современников.
     Первый увековечил свое имя в клиниках, а  другой  обретается  в  полном
забвении, о котором он, конечно, не мечтал, когда писал свои романы.
     Романы Захер Мазоха трактуют флагелляцию в целях  сладострастия,  я  их
оставлю в стороне  и  остановлюсь  в  этой  главе  на  двух  больших  томах,
написанных Рейнгартом и названных им "Вступление Елены" и "Выход Елены".
     Оба эти сочинения являются довольно тщательным и продуманным  изучением
обычаев и  нравов,  существующих  в  германских  тюрьмах.  Краски,  которыми
описаны им