тя 20  лет,  когда однажды  на одном  из  парижских театров
являлись на  сцене океан  и скала, и  на эту скалу  взошел актер небольшого
роста в треугольной шляпе,  с скрещенными на груди руками, весь партер, все
зрители лож  вскочили с мест, закипели  воспоминанием, и клики восторженных
слились   в  одно:   "Это   он!  Это   он!"    (c'est   lai!  c'est   lai).

И  это  был  точно  он, там,  вблизи  Щевардинского  редута, на  возвышении
достопамятном, в  простой серой шинели  (которую надевал в поле)  и в своей
приметной шляпе.

Теперь, видите ли, он  сошел с лошади и, взяв под руку одного из генералов,
которого называл  своим рупором  (слуховая труба у моряков),  потому что он
всегда верно  повторял его слова, его  приказания; другие называли его эхом
Наполеона, -  взяв под руку Бертье  (ибо это был он),  Наполеон, о чем-то с
ним совещаясь,  расхаживает по  самому краю оврага.  На этот раз  при стоне
поля   Бородинского,  заботливая   нерешительность  изображается   на  лице
полководца. Замечаете  ли вы поступь его,  довольно мерную, но тяжелую? Это
тяжелое ступанье по земле, которую он как будто хотел раздавить, замечали в
нем  издавна.   И  это-то   подавало  повод  находить   черту  сравнения  с
апокалипсическим Аполлионом, которому  народное предание придает также ноги
крепкие,  походку тяжелую.  Эта  же черта  замечается и  в  описании Мамая,
другого  предводителя  нашествия  на   Россию!  Но  обратимся  к  Наполеону
бородинскому.  Вот прискакал  к  нему стройный  французский офицер,  весь в
порохе, лошадь в мыле.  Это Готпуль (Hautpoul), посланный Неем за секурсом.
На его донесение Наполеон отвечает нерешимостью. Он посматривает на Бертье,
говорит с ним что-то вполголоса, советуется и все не решается... "Государь!
- сказал  присланный, -  минуты дороги!.. По линиям  разбегается молва, что
Багратион бьет Нея!" - "Спешите! - сказал Наполеон, - к Клапареду, отведите
дивизию  его  к  Нею".  Готпуль  поворотил  лошадь и  мчится.  Но  припадок
нерешительности возобновляется. Видите  ли? Наполеон делает движение рукою,
двадцать адъютантов летят и  ворочают посланного. Опять советуются с Бертье
и вместо  Клапареда велят вести к  Нею Фрияна. Французские тактики говорят:
"Наполеон,  поддавшись  раздумью,  упустил   роковую  1/4  часа  и  упустил
много!.."  Ему бы самому  (так, как он  то сделал  позже, и тогда  было уже
поздно!) помчаться  к редантам  и магическим появлением  своим удвоить силу
своих!  Он  не сделал  этого!  Однако ж  он  участвует в  переходах боя,  в
порывистом  наезде  кавалерии,  участвует...  издалека! Смотрите!  Он  весь
превратился  в  зрение  и (что  это  значит?)...  Видите? Видите?  Наполеон
захлопал в  ладоши, Наполеон аплодирует? Король  Неаполитанский помчался на
реданты.  Наполеон  увидел  его   и  захлопал.  Король  атакует,  император
аплодирует: "Ils у vont, ils у vont: ils у sont!"[4] - восклицает, Наполеон
и приказывает подать себе  (a caisse d'ordonnance) ящик с крестами. Награды
сыплются на  храбрых. Так  орлиным взором следит он  за роковыми переходами
сражения, которое сам назвал исполинским.

Теперь  перенесемся  мысленно на  противоположную  высоту, соседственную  с
курганом Горецким.  Ее легко  отыскать у корпуса Дохтурова.  Там также есть
человек замечательный.  Он все на той  же маленькой лошадке: все  в той же,
как  мы  уже  описали,  одежде.  Он окружен  множеством  офицеров,  которых
беспрестанно рассылает с приказаниями.  Одни скачут от него, другие к нему.
Он  спокоен,  совершенно  спокоен,  видит одним  глазом,  а  глядит в  оба,
хозяйственно распоряжается битвою; иногда весело потирает рука об руку (это
его привычка)  и по временам разговаривает с  окружающими, но чаще молчит и
наблюдает. Это  Кутузов. К нему подъезжают  генералы. Остановимся на одном.
Вот он,  на прекрасной,  прыгающей лошади, сидит свободно  и весело. Лошадь
оседлана богато: чепрак залит  золотом, украшен орденскими звездами. Он сам
одет щегольски, в блестящем  генеральском мундире; на шее кресты (и сколько
крестов!), на  груди звезды, на эфесе шпаги  горит крупный алмаз. Но дороже
всех  алмазов  слова,  вырезанные  на  этой  достопамятной  шпаге.  На  ней
написано:  "Спасителю  Бухареста!"  Благодарный  народ поднес  этот  трофей
победителю  при Обилейшти.  Средний рост,  ширина в плечах,  грудь высокая,
холмистая,  черты  лица,  обличающие  происхождение сербское:  вот  приметы
генерала приятной  наружности, тогда еще в  средних летах. Довольно большой
сербский  нос   не  портил  лица   его,  продолговато-округлого,  веселого,
открытого. Русые волосы легко оттеняли чело, слегка прочеркнутое морщинами.
Очерк  голубых   глаз  был   продолговатый,  что  придавало   им  особенную
приятность.  Улыбка  скрашивала  губы  узкие,  даже поджатые.  У  иных  это
означает скупость,  в нем  могло означать какую-то  внутреннюю силу, потому
что щедрость его доходила до расточительности. Высокий султан волновался на
высокой  шляпе. Он,  казалось, оделся  на званый пир!..  Бодрый, говорливый
(таков  он всегда  бывал в сражении),  он разъезжал  на поле смерти,  как в
своем  домашнем парке:  заставлял лошадь  делать лансады,  спокойно набивал
себе  трубку,  еще  спокойнее  раскуривал  ее  и  дружески  разговаривал  с
солдатами. "Стой, ребята, не  шевелись! дерись, где стоишь! Я далеко уезжал
назад: нет  приюта, нет спасения!  Везде долетают ядра, везде  бьет! В этом
сражении  трусу нет  места!" Солдаты  любовались такими выходками  и бодрым
видом  генерала,  которого знали  еще  с  италиянских походов.  "Тут все  в
беспорядке!" -  говорили ему, указывая на  разбитые колонны. "Бог мой! (его
привычное  слово),  я  люблю  это: порядок  в  беспорядке!"  - повторял  он
протяжно, как  будто нараспев.  Пули сшибали султан  с его шляпы,  ранили и
били под  ним лошадей, он не  смущался: переменял лошадь, закуривал трубку,
поправлял свои  кресты и обвивал около  шеи амарантовую шаль, которой концы
живописно развевались по воздуху.  Французы называли его русским Баярдом; у
нас,  за  удальство,  немного  щеголеватое, сравнивали  его  с  французским
Мюратом.  И он  не уступал  в храбрости  обоим! Один из  самых неустрашимых
генералов,  А.  П. Ермолов,  писал  к  нему: "Чтобы  быть  везде при  вашем
превосходительстве,  надобно   иметь  запасную  жизнь".   Это  был  генерал
Милорадович! Вызываемый  на служение отечеству  нарочными письмами прежнего
главнокомандующего Барклая-де-Толли, он за два дня перед великим сражением,
с суворовскою  быстротою привел или, лучше  сказать, привез из Калуги 15000
набранных им войск.

Другой,  подъехавший   к  главнокомандующему,  был   росту  высокого,  лет,
приближавшихся к  средним. Это был мужчина  сухощавый, с темными, несколько
кудреватыми волосами, с орлиным  носом, с темно-голубыми глазами, в которых
мелькала задумчивость, чаще рассеянность. Важные, резкие черты отличали его
смуглое,  значительное  лицо,  по  которому можно  было  отгадать  характер
самостоятельный [5].  На  этом лице,  воинственно-красивом, приметны  следы
какого-то  внутреннего томления:  это  следы недавней  болезни! Звук  трубы
военной поднял  генерала с одра и ринул его прямо  в битву. Осанка и приемы
обличали в  нем человека высшей аристократии, но  в одежде был он небрежен,
лошадь имел простую. Он носил в сражении очки, в руке держал нагайку; бурка
или шинель  свешивалась с плеча его. Отвага не  раз увлекала его за пределы
всякого  благоразумия.  Часто,  видя  отстающего  солдата,  он  замахивался
нагайкою,  солдат  на него  оглядывался,  и  что ж?..  Оказывалось, что  он
понукал  вперед   французского  стрелка!..   Обманутый  зрением,  привычною
рассеянностию, а  еще более  врожденною запальчивостию, он  миновал своих и
заезжал в линию стрелков французских, хозяйничая у неприятеля, как дома. Он
командовал  под  Витебском  и велел  удерживать  один  важный пункт.  Долго
крепились наши;  наконец, к  нему прислан адъютант,  с словами: "Неприятель
одолевает;  что  прикажете  делать?"  Понимая  всю  важность  удерживаемого
пункта, он отвечает не обинуясь: "Стоять и умирать!" Это был граф Остерман!
Он командовал корпусом в  Бородинском сражении. Беспрерывный прилив и отлив
лиц и  мундиров происходил около  главнокомандующего. Физиономия окружавшей
его толпы беспрестанно изменялась.

И вот подскакал какой-то  стройный гвардейский адъютант, с легкими рябинами
на лице; левою сдержал коня, правою приподнял фуражку и, наклонясь к самому
лицу Главнокомандующего, доложил о  чем-то тихо и стал наряду с другими. На
лице Кутузова  мелькнуло легкое сомнение. Но,  после минутной задумчивости,
он  просиял,  оборотился  к своим,  снял  фуражку,  перекрестился и  сказал
громко: "Мне  донесли, что король Неаполитанский  взят в плен!" - прибавил:
"Надобно подождать  подтверждения". Вот подъезжают два  казака и между ними
кто-то на маленьком крестьянском коньке (которых французы называли коньяк);
этот   кто-то   малорослый,    тучный,   конечно,   не   сановитый   король
Неаполитанский! Это  генерал Бонами. В порыве  отчаянной храбрости, впереди
30-го линейного полка, он  вскочил на большой редут и взят в плен, покрытый
ранами.  Солдаты,  изумленные   такою  храбростью,  почтили  его,  ошибкою,
названием Мюрата. И вот он, в страшном растрепе, подъезжает, пошатываясь то
на ту,  то на другую сторону от ран или  какой другой причины. "Доктора!" -
закричал Кутузов и, сказав  несколько слов с пленным, велел его перевязать.
Под  мундиром французского  храбреца нашли  две фуфайки,  а под ними  - все
тело,  исцарапанное   штыками.  Раны  были  легки,   но  многочисленны:  их
насчитывали более 20-ти.

Кутузов остается  все на том же месте. К нему,  как к центру, стекаются все
нити,  все радиусы.  Подле  него стоят  длинные пушки,  готовые заговорить.
Далее и ниже выставлены еще пушки, которые иногда палят и распугивают толпы
французов в  Бородине. Красные космы пламени  вырываются оттуда из-за дыма.
Бородино  горит!  Люди,  с  высоты кажущиеся  маленькими,  шевелятся  между
распадающихся домов  и лопающихся  гранат. И так  два вождя стояли  на двух
возвышениях. Оба  по положению своему были  выше всего, что совершалось под
ними!  Две  воли  сильные,  две  мысли  могучие  встречались  между  собою,
останавливались,  мерили  одна другую  и  потом схватывались  и вступали  в
борьбу небывалую.  Движение 300 000 воинов, гром  1600 орудий - бой, какого
не видала  земля русская после побоища Задонского, -  были только более или
менее близкими развитиями встречи  и борьбы этих двух властительных мыслей.

Но  пора докончить  общее обозрение.  Вы видели  Наполеона. Он один,  с ним
только  Бертье;  немного поодаль  за  ним,  на площадке,  взрытой ядрами  и
гранатами русскими, стоят офицеры его главного штаба.

Несколько правее  от этого  достопамятного места вы видите  дивизию молодой
гвардии под начальством генерала  Роге. Она в движении, она идет поддержать
дивизию генерала Фрияна, который и сам, помните, в главах ваших замкнулся в
каре  с  королем  и  другим  генералом.  Там,  еще далее,  у  двух  холмов,
ограничивающих даль,  синеют длинные  линии, целый лес железа  и стали! Это
императорская  гвардия! -  последний  резерв французский!  Отсюда вы  легко
можете  увидеть  изгибы  (новой)   Смоленской  дороги,  по  которой  пришла
французская  армия  и по  которой  теперь  тянутся артиллерийские  резервы,
парки, толпы отсталых, и все это пылит воздух, как будто идет другая армия.

Еще далее, почти на краю горизонта, за двумя округленными холмами, рисуются
колокольни Колоцкого монастыря, где Наполеон учредил подвижной госпиталь со
всеми снадобьями для больных и раненых. Перенесите теперь то, что мы видели
и  записали, перенесите с  бумаги на  холст, размалюйте ваши  смелые очерки
широкою  кистью  - и  вы  будете  иметь ряд  картин,  соответственных  ряду
моментов Бородинской битвы.





                                ЧАСТЬ ВТОРАЯ



                ВСТУПЛЕНИЕ К ОПИСАНИЮ БОРОДИНСКОГО СРАЖЕНИЯ



Мы отметили  на плане деревни по  категориям, по разрядам, так  сказать, по
семействам. К первому разряду принадлежат деревни, облегающие наше правое и
французское левое  крыло; ко  второму - сгруппированные  около французского
правого и нашего левого крыла, а к третьему, по ту и другую сторону Колочи,
приуроченные к нашему и неприятельскому центру. Семеновское - место роковое
и славное! - должно  отличаться в семействе деревень и селений, прилегающих
к левому крылу.

Выясняя  для  себя  более  и  более картину  битвы  Бородинской,  обставьте
замеченные деревни и поименованные  при них урочища - берега Колочи, Войни,
Стонца, Огника;  оврагов: Горецкого, Семеновского, Шевардинского  и проч. -
Обставьте их  войсками, руководствуясь прекрасным описанием  и планом Д. П.
Бутурлина, и  вы будете уже иметь  две трети из целого,  валового понятия о
битве Бородинской. Узнав, где  стояли и кто где стоял, вам останется только
узнать, что делали.

Итак, остальная  часть состоять будет в объяснении  переходов (так сказать,
переливов  одного протяжного  звука) в  обрисовке  фаз, видов,  эпох самого
сражения. Узнав места, лица и действия, вы узнаете все.

Попытаемся ж  сказать по одному слову о каждом из  этих переходов и пронять
их общею нитью хотя беглого, летучего рассказа.

Эти  переходы,  при  всей своей  неуловимости  в  их частных  подробностях,
подходят также,  в своем общем  объеме, под три  категории. Бои, троекратно
возобновлявшиеся за  реданты Семеновские, атака  Бородина и взятие большого
люнета,  составляют  эти  три  категории.  Война  Тучкова  1-го,  командира
отдельного  корпуса,  есть   четвертое  действие  кровавого  драматического
представления на поле Бородинском.

Потеря редантов  и высот, которые защищал  храбрый Тучков; вторичное взятие
люнета; выезд Уварова против  левого крыла французов и частные распоряжения
Кутузова и Наполеона составляют второй ряд явлений, сопровождавшихся, как и
прежние, непрерывным громом артиллерии и блестящими, часто разрушительными,
выездами обеих  армий кавалерии.  О действиях бородинской  артиллерии можно
сказать одно и одним словом: во все продолжение битвы я слышал беспрерывный
батальный  огонь из пушек.  Батальный или  беглый ружейный огонь  исчезал в
пушечном  в этой  баталии пушек.  Пройдем нить происшествий.  В продолжение
ночи  с 25-го  на 26-е французские  саперы рылись  кротами в нашей  русской
земле: делали  эполементы; топоры стучали в  глуши ночной: строили мосты на
Колочи.

Армия французская состояла из 11 корпусов. Из них 8 сгустились вдоль нашего
левого  крыла. Это  была огромная,  плотная масса, которую  новый Эпаминонд
хотел обрушить  на левое наше крыло.  Ею-то, как могучим тараном, готовился
он бить нас по крылу, слегка защищенному.

Наши  генералы с  их корпусами стояли  так, или  почти так: Баговут  и граф
Остерман от  Московской дороги (смотря на  Смоленск) направо над изгибистою
Колочею, Дохтуров  возле Остермана - от  большой дороги до большой батареи,
второй  за  Горецким  курганом,  называвшейся его  именем  или  именем его
корпуса[6] , Раевский  после Дохтурова: правым  плечом у люнета,  а левым у
Семеновского. Бороздин  и граф  Воронцов (оба с  гренадерами) назначались к
защите редантов  Семеновских: войска их  правым плечом трогали Семеновское,
левым  упирались  в лес.  На  крайней  оконечности левого  крыла ратовал  и
богатырствовал  Тучков 1-й.  Но  ему, этому  грозно выказавшемуся  Тучкову,
надлежало  бы исчезнуть,  пропасть,  затаиться,  не  стоять на  страже, но
сторожить.  По  примеру  прародителей  наших,  славян, Тучкову  с  его  3-м
корпусом надлежало залечь где-нибудь в лесу в кустах, в траве, притаить дух
и стеречь...  Таково было  намерение Кутузова! Он хотел  употребить военную
хитрость, сделать засаду. Он распорядился, чтоб Тучков 1-й с 3-м корпусом и
граф  Марков с  7000 ополчения засели,  скрылись  за курганом близ  Утицы и
ударили бы  неожиданно во фланг  и в тыл, когда  неприятель станет обходить
нас  по  старой  Смоленской дороге.  Так было  сказано, но не  так сделано.
Генерал  Бенигсен, не  вполне уведомленный о  намерении Главнокомандующего,
выставил  войско наружу и  тем нарушил  тайну засады. Кутузов  хотел, может
быть, и  смог бы обмануть  Наполеона; но зоркий глаз  Наполеона видел также
далеко: он угадал перемещение Тучкова по бивачным огням, угадал и взял свои
меры:  Понятовскому  предписано не  обходить  Тучкова, а  сражаться с  ним!

Гвардия составляла  резерв -  за Дохтуровым и Раевским.  За каждым корпусом
пехоты стоял  корпус кавалерии. Сам Кутузов,  с своим штабом, находился при
войсках  Дохтурова  у большой  дороги  -  на видном  месте. Начальник  всей
артиллерии  -  граф Кутайсов.  При  Главнокомандующем находился  знаменитый
генерал Бенигсен. Барклай и Багратион командовали обеими западными армиями,
1-ю  и 2-ю, а  Милорадович правым  крылом. Кутузов был  военачальником всех
войск.

С французской  стороны, сколько известно,  сделаны следующие предположения:
Понятовский должен  был идти по старой Смоленской  дороге и, взойдя на одну
высоту с  редантами  Семеновскими, принять  вправо для обхода  левого крыла
русского.  Впоследствии,  как  мы сказали,  ему  приказано  не обходить,  а
сражаться с корпусом Тучкова.

Даву  и Ней имели  приказание штурмовать  три реданта, на  долю вице-короля
оставлены  Бородино и  большой  люнет.  Наполеон надеялся  сорвать реданты,
оттеснить наши войска и  сбить их за большую дорогу, овладев ею. Короче, он
хотел загнать  нашу армию  в угол, составляемый  Колочею при впадении  ее в
реку Москву. Намерение дерзкое!  Прижав таким образом армию в тесное место,
он думал  отрезать ее  от Москвы и  полуденной России и  заставить положить
ружье. Навести большое  число войск на меньшее, рассечь нашу армию надвое и
бить  по частям: вот  замысел Наполеона, возможный по  расчетам тактики, но
трудный в приложении к делу!

Ночные  распоряжения  неприятеля  открылись,  когда  ободняло.  Кутузов,  с
высокого  места,  где  стоял  хозяином,  увидел  огромные  массы  пехоты  и
кавалерии,  расставленные   против  редантов   Семеновских.  Хвосты  колонн
терялись  в   лесу  и   чрез  этот  оптический   обман  представляли  армию
бесконечную!.. Это  столпление войск на правом  крыле неприятельском подало
мысль послать Баговута с правого на левое крыло наше.

Начнем сначала и постараемся  означить эпохи по часам, сколько то возможно.
Сражение открылось в 6 часов утра.

120   орудий  загремели   со  стороны   французов.  Когда   боевые  колонны
неприятельские  во множестве  стали видны  в поле,  было уже 7  часов утра.
Неприятель обставил  все высоты ужасным количеством  артиллерии. Пальба его
могла вредить более нашей:  он, как зачинщик, действовал откуда и как хотел
и  действовал    концентрически    (сосредоточенно);  мы,   как  ответчики;
действовали,  как  позволяло местоположение,  и  потому  часто разобщенно,
эксцентрически.  Первый  выступ французов  был  следующий: Понятовский  шел
около большого  леса на Утицу. Даву вдоль  через лес. Две громадных батареи
потянулись  прямо на  позицию, чтоб  бить по  редантам. Маршалы Даву  и Ней
воюют у  этих окопов. Головы колонн их то  выказываются, то прячутся в лес,
не  вытерпливая пальбы  нашей.  Наконец, нападение  на реданты  начинается:
французы бегут в промежутки, чтоб захватить их с тылу. Сводные гренадерские
батальоны графа  Воронцова отстаивают свои батареи.  Но усилиям гренадер не
устоять против превосходной силы! Маршалы овладели всеми тремя редантами, а
генерал Дюфур  захватил Семеновское. И тогда было  9, иные говорят 10 часов
утра.  Некоторые  (это  любимое  мнение  французов),  поверившие  на  слово
хвастливому 18-му  бюллетеню Наполеона,  полагают и хотят уверить,  что в 9
или 10 часов утра мы были в величайшей опасности, что линия наша разрезана,
судьба сражения висела на  волоске и проч. и проч. По