х  получающая себе пропитание", -  отвечала старуха. Лицо
молодой девушки облилось  румянцем скромности. "Сколько вам лет?"
- спросил я. "Четырнадцать", - отвечала она. Суди же, друг мой! о
воспитании прекрасного  пола в Саксонии, когда четырнадцатилетняя
бедная   саксонка    умеет   говорить    с   таким   пленительным
благоразумием. Между  тем товарищи мои  проснулись. Мы советовали
женщинам уйти  скорее в  горы; они хотели убраться  туда на заре.
Потом  распростились с  хозяином  и под  блеск зарев,  пробираясь
между  лесистыми   горами,  достигли   передовой  колонны  нашей.

                                                           10 мая

Хотя,  по распоряжению  Главнокомандующего, графу  Милорадовичу и
можно  было оставаться в  Лебау до  половины дня и  соединиться с
Раевским   у  Рейхенбаха   около  вечера,  но   граф,  рассмотрев
внимательнее  карту  и поговорив  с  жителями, почувствовал,  что
неприятель,  а  особливо  такой,  как французы,  может  прервать,
наверное, сообщение его с  большою дорогою и отрезать его от нее.
Посему, не теряя времени,  повел войска, привыкшие не знать с ним
усталости.  Путь от  места  сражения при  Бауцене на  Лебау почти
вдвое  далее прямой  дороги, оттуда  же чрез Вюршен  в Рейхенбах.

Счастливое  соображение графа  было спасительно для  арьергарда и
корпуса  Раевского;  неприятель точно  покусился  разделить их  и
отрезать.  Наполеон, как  говорят  пленные, взбешен  будучи столь
малым успехом великого Бауценского сражения, укорял маршалов, для
чего не взяли они  у нас ни одного даже значка, ни одной пушки, и
в  горячности  сказал  им:  "Я вам  покажу,  как  бить русских  и
отнимать  у  них трофеи!"  Сказал  и повел  сам отборные  войска.
Гвардейская  кавалерия его,  вовсе не участвовавшая  во вчерашнем
деле,  пущена  была  вперед.  Перестрелка началась  с  рассветом.
Генерал  Раевский   отражал  по   возможности  превосходные  силы
неприятеля; но,  будучи сильно утеснен  при Вейсен-Берге, ускорил
несколько  отступление свое, и  потому не  мог уже быть  на одной
высоте  с  графом Милорадовичем.  Но  сей между  тем, сближась  к
пункту соединения, удалялся  от опасности быть отрезанным. Ничего
не зная,  что делается  с Раевским, арьергард  наш, состоявший из
корпуса  принца  Виртембергского  и  кавалерии князя  Трубецкого,
пришел к Рейхенбаху около  полудня и начал располагаться на отдых
в  глубокой  долине, от  которой  высота  горы заслоняла  большую
дорогу.  Вместе с  некоторыми  из наших  адъютантов взъехал  я на
гору,  чтоб взглянуть  на город  и дорогу  - и как  удивились мы,
увидя  так рано  корпус Раевского  уже подле нас!  Все показывало
какое-то смятение.  Войска поспешно  проходили. Храбрый полковник
Криштафович  [10*]  ,  покрытый   потом   и   пылью,  ведя   свой
Екатерининский полк,  остановился и рассказал нам,  что они несут
неприятеля на плечах; что  генерал Раевский, со всею храбростию и
благоразумием своим, едва мог избегнуть, чтоб не быть окруженным.
А это что за кавалерия скачет по долине? "Это французы! - говорил
он.  - Они  уже несколько  раз старались перерезать  нам дорогу".
Наполеон послал эту кавалерию  с повелением втесниться между двух
дорог  и,  укрываясь под  закрытием  лесистых  гор, пробраться  к
самому Рейхенбаху, чтоб захватить  его прежде нас. Намерение было
хитро и дерзко, но  неудачно! Граф Милорадович, сведав о прибытии
Раевского,  дает   ему  знать   о  себе  -  и   в  минуту  делает
распоряжения.  Кавалерийские   полки  наши,  расположившиеся  для
отдыха, поспешно садятся на лошадей, кричат "ура!", скачут вперед
и опрокидывают неприятеля, который  увидел тогда, что и сам попал
в  западню!  Войска становятся  в  ружье. Всю  пехоту взводят  на
высоты;  на   выгоднейших  из  них   ставят  батареи.  Неприятель
остановился в самом жару своего стремления. Город Рейхенбах вовсе
неудобен  к защищению.  Все войска  переведены за оный  на лучшие
высоты. Корпус гренадер поставлен в резерве.

Солнце  было еще  высоко. Неприятель, беспрестанно  показываясь в
новых  силах, тянул слева  пехоту свою  к лесам, а  кавалерию вел
справа по долинам. По всем обстоятельствам, ожидали великого дела
и  в ожидании не  ошиблись. Оно  началось сильным с  обеих сторон
действием батарей.  Неприятель, сосредоточивая  орудия, ставил по
сорока и  более пушек вместе. Бомбы  вредили даже резервам нашим;
гранаты  и  ядра  осыпали  высоты.  Арьергард,  упорно  сражаясь,
мало-помалу  отступал, занимая  каждую высоту  и на  каждом месте
выдерживая жаркий  бой. По  словам пленных, три  сильных корпуса,
при  личном  присутствии самого  Наполеона,  дрались  в сей  день
против  нас.  Но  невзирая  на стремительное  наступление  свежих
войск,  на жестокий  огонь многочисленной артиллерии,  на быстрое
движение колонн,  беспрестанно обходивших  наши фланги, арьергард
выдержал весь  натиск и  остановил неприятеля в  шести верстах от
Герлица, вопреки всем усилиям его, чтоб занять этот город. В пылу
самого жаркого  боя Наполеон,  раздраженный неуступчивостию наших
войск,  спросил  с  сердцем   у  своих:  "Кто  командует  русским
арьергардом?"  "Генерал  граф Милорадович!"  -  отвечали ему.  Он
нахмурился  и  начал  доказывать  маршалам, что  нас  можно  было
отрезать. Но  в сие  самое время ядро, пущенное  с батареи нашей,
коснулось  маршала  Мармонта, вырвало  живот герцогу  Фриульскому
(Дюроку) и  зашибло до  смерти одного дивизионного  генерала. Так
рассказывали  пленные, и  то  самое подтвердил  после французский
бюллетень. С нашей стороны ранен храбрый генерал князь Сибирский.
В сей достопамятный день  конница наша покрылась ранами и славою.
Многие отличнейшие  офицеры, в виду, водили  отряды свои в атаку.
Ротмистр Орлов, с эскадронами  разных полков, несколько раз делал
смелые  нападения,  рубился с  французскими  офицерами и  получил
тяжелые раны.  Другой брат его лишился  ноги в битве Бородинской.
Третий брат  их -  известный партизан, а  четвертый, адъютант его
императорского высочества Константина Павловича, находился с нами
при  графе  во  всех   арьергардных  делах.  Все  эти  Орловы,  с
прекрасным  воспитанием и  дарованиями, поддерживают  славу имени
своего. Большое  число лошадей досталось победителям, пространное
поле сражения покрыто трупами  и два эскадрона лучших гвардейских
гусар,  в богатых  красных  мундирах, взяты  в плен.  Сегодняшнее
сражение,   начавшееся  в   6  часов  утра,   продолжалось  почти
беспрерывно до 10 вечера,  следственно, 16 часов! Все мы третьего
дня, вчера и сегодня были в огне, не сходя с лошадей, всякий день
с лишком по 12 часов!..

Поздно уже замолкло сражение.  С наступлением ночи полил дождь, и
мы приехали  в Герлиц.  Я зашел с товарищами  к прежнему хозяину,
который с  такой же добротою, как и прежде,  принял пас к себе. С
нами стал вместе Денис Васильевич Давыдов и читал нам свои стихи.
Приятные  звуки лиры  его заставили  всех, забыв усталость  и шум
сражений, пленяться ею.

Между  тем, для  избежания  тесноты по  узкой дороге  и  в улицах
города, граф Милорадович приказал  войскам тихо сняться и перейти
на ту сторону города  и реки Нейса. Впереди оставлены одни только
отводные   караулы   и    генерал   Корф   с   легкою   конницею.

                                                           11 мая

С  первым  лучом  света  выбрались мы  из  Герлица.  С нами  ехал
полковник Давыдов и показывал нам подробную топографическую карту
тех мест. На ней  означены были все поля сражений 7-летней войны.
Мы  отыскивали и  нашли  близ Герлица  ту продолговатую  гору, на
которой  дрался генерал  Винтерфельд.  Путешественники отыскивают
следы  древних зданий  и  городов. Умный  и чувствительный  Мориц
искал  в Италии места  жилищ Горация,  Цицерона и Вергилия,  а мы
отыскиваем  места, где  лилась кровь!..  Все почти  поля сражений
означаются  на  военных   и  исторических  картах  двумя  накрест
положенными   шпагами.   Скоро,  кажется,   вся  карта   Германии
испестрится такими знаками, ибо  нет почти места, где бы в ней не
дрались. При одном Ландсгуте, где так славно защищался несчастный
Финк, стоят три знака сражений; там дрались в 1745, в 1757 и 1760
годах.  Сколько  крови усыряло  тамошнюю  землю!.. Германия  есть
классическая  земля  военных   действий,  так  как  Италия  земля
древностей.  Читая творения  славного Жомини [11] и смотря  на те
места,  которые   мы  теперь  проходим,   можно  живо  воображать
Семилетнюю войну - училище военных людей.

Неприятель  сегодня стал наступать  очень рано,  но не с  тем уже
жаром, как  накануне. Передовые посты, подкрепленные артиллериею,
достаточны  были  к удержанию  его.  Около  первого часа  колонны
французские  стали  обходить город  вправо  и  занимать оный,  но
генерал граф Милорадович успел уже в сие время передвинуть войска
фланговым  маршем с  Бунцлавской на Лаубанскую  дорогу. Защищение
большой  Бунцлавской дороги  предоставлено прусским  войскам. Они
должны идти на Бунцлау,  Гайнау,Лигниц, Яуер и Стригау, а русские
войска  следовали   кратчайшею,  параллельною  сей  дорогою  чрез
Лаубан, Левен-Берг, Гольд-Берг  и далее. Целию всеобщего движения
и точкою  соединения армий есть  известная, разоренная французами
крепость Швейдниц.

12  дрались мы  еще  в последний  раз  у Лаубана,  а оттуда  граф
Милорадович,  у   которого  глаза  совсем  опухли   от  трудов  и
бессонницы,  поехал в  Главную  квартиру, где  государь император
весьма милостиво  приглашал его провести несколько  дней в покое.
Начальство над  арьергардом принял отличный воинскими дарованиями
своими  граф  Пален.  И   вот  каким  образом  после  20-дневного
пребывания под ядрами очутились  мы при Главной квартире, где все
покойно и где бури передовых битв слышны только издалека. Не могу
описать тебе,  как приятна была та ночь,  в которую я мог скинуть
мундир  и надеяться,  что никакая  тревога не прервет  уже сна!..

Свист  полевых птиц  после  свиста пуль  казался райским  пением.
Немудрено было  заболеть и графу! Он  каждые сутки переменял по 6
лошадей, и каждая доходила под ним до крайней усталости. Один он,
казалось, не уставал.

Не правда ли, что  у нас роскошные господа и на охоту не ездят по
двадцати  суток сряду,  а мы  с лишком  двадцать суток  провели в
сражениях!! Но малейший отдых заставляет забыть величайшие труды!
Теперь,  как я  тебе  сказал уже  вначале, сижу  я  под цветущими
липами у светлого ручья  и, вынув из кармана целую Германию[12*],
вспоминаю по ней о прошлых тягостях и опасностях, как Улисс[13] о
своем странствии  по морям. Наконец и  военное перо мое, при всей
грубости своей,  иступилось. Прощай!  И не пеняй  на слог: право,
некогда повторять риторики и правил.

                                 Рейхенбах. Мая 25, дни перемирия

Перемирие  утверждено. Всякий  спешит отдыхать  после неописанных
трудов сей войны. Граф  уехал в Теплиц. Государь пожаловал ему на
дорогу   1000  червонных.   Начальник  штаба   полковник  Сипягин
отправляется туда же. Наши  все кто куда - кто в Альт-Вассер, кто
в  Ландек,  иные в  окрестные  деревни дышать  свежим воздухом  и
любоваться картинными видами гор.

Я  сижу  в  тесном  Рейхенбахе и  роюсь  в  пыльных бумагах.  Мне
поручено составить  описание действий  авангардных и арьергардных
войск в  прошедшей и  нынешней войне. Проводя  дни в беспрерывных
трудах, хожу  и я по вечерам  за город восхищаться величественною
природою. Спешу также  пользоваться близким соседством, в котором
теперь   случай  поместил   на  время  людей   различных  чинами,
состоянием, дарованиями  и свойствами. Мы все  здесь - один подле
другого.  Нередко бываю  у почтенного  Егора Борисовича  Фукса и,
беседуя  с  ним,  живо  воображаю  величайшего  из  героев.  Вижу
Суворова на  высотах Альпийских,  в борьбе с  бурными стихиями, с
врагами Отечества и с страстьми собственных врагов своих. Видаюсь
с земляком нашим А. В. Энгл.г.рт.м.[14]. Я почитаю этого человека
за то,  что он, имея все средства  покоиться на розах и приобретя
полное на  то право с лишением  одной ноги, продолжает, однако ж,
служить неутомимо и ревностно. Но чаще всего делю уединение мое с
человеком, которого  приязнь, к  неописанному удовольствию моему,
недавно  только  приобрел.  Я  уже писал  тебе  о  нем. Ты  легко
угадаешь, что я хочу сказать об Александре Ивановиче Данилевском.
В таких молодых летах, как он, нельзя соединять вместе более ума,
опытности, учености и любезности.

Он  разумеет  почти  все европейские  языки  и  почти всю  Европу
объехал с замечанием. Но чаще всего говорим мы с ним об Италии. И
все то, что изображала  кисть Розы-Тиволи, перо блестящего Дюпати
и славного  Морица, нахожу я в  живописных и умных его рассказах.
Кажется, полетел бы знакомиться с италиянскою природою в цветущих
садах  ее  долин, на  берегах  величественных озер  и на  хребтах
поднебесных  гор  ее.  С каким  восторгом  обозрел  бы я  древние
области, прославленные  историками и стихотворцами!..  Но мне ль,
рыцарю  пустого  кошелька,  мечтать   о  сем!  Где  способы,  где
средства? Недаром некоторые  живописцы изображают бедность в виде
крылатого  человека  с  гирями  на ногах!  Вместе  с  Александром
Ивановичем Данилевским живут Щ.рб.н.н.[15], служащие при генерале
К.  Ф. Толе. Это  умные, любезные  молодые люди. Здесь  нашлись и
кадеты,  наши  милые,   добрые  товарищи  и  прекрасные  офицеры:
почтенный   Алек.   Григ.   Краснокутский,  исправляющий   важную
должность при графе М. И. Платове, Н. В. Сазонов, братья Граббе и
проч...  и  проч...  С нетерпением  ожидаю  сюда  прибытия Д.  И.
Ахшарумова [16] , его  дружба  еще более  украсит мое  уединение.
Покамест прощай! Не пеняй на нескладный слог.

                                               Мая 30. Город Нимч

Я  был  сегодня  на  прощальном  обеде  и  прощался  с  почтенным
человеком. Генерал  Фукс отъезжает  в Санкт-Петербург. Чиновники,
служившие под начальством его, осыпанные его ласками и получившие
чрез посредство его  знаки отличий, смолвились сердцами провожать
отъезжающего несколько миль и  угостить его на дороге обедом. Что
может  быть  приятнее, как  видеть  начальника, приемлющего  дань
сердечной благодарности от подчиненных своих[17*]? По приглашению
добрых приятелей я был свидетелем сегодня такого зрелища. Я видел
слезы благодетеля  и облагодетельствованных: слезы удовольствия и
благодарности. Счастлив тот  начальник, который при отъезде своем
не  видит ни длинных  лиц, ни  нахмуренных бровей; его  спутник -
благословение  осчастливленных им!  Но  много ль  найдется таких?
Распростясь  с  почтенным  Егором  Борисовичем,  я  уговорился  с
другими  взобраться   на  Цобтен,  которого   вершина,  вон  там,
чуть-чуть не касается облаков.

Побуду там и опишу тебе гору эту.

                                                           Цобтен

Угадай,  откуда,   с  какого   места  прусской  Силезии   вижу  я
необозримую долину до самого  Бреславля и за Бреславль, к Одеру и
за  Одер.  Вижу тысячи  деревень,  множество городов,  крепостей,
местечек,  башен, церквей  и  палат. Вижу  величественный Одер  и
светлую  Нейсе. В  отдаленной  картине вижу  Варту, Глац  и горы,
межующие  Силезию от  Моравии. С  другой стороны, к  западу, вижу
волнистую   цепь  возвышений,   начинающуюся   холмами,  которые,
становясь  выше  и выше,  достигают  наконец степени  высочайших,
называемых Исполинами  гор. Самая  отдаленная и высоко  за облака
унесшая верх свой есть снежная гора. Догадываешься ли, что я стою
на  Цобте.  Так,  Цобтен  есть  одна  из  высочайших  гор,  между
Бреславлем,  Швейдпицем   и  Рейхенбахом.   В  нескольких  словах
расскажу тебе нашу поездку на сию гору. Мы поехали из Нимча, чрез
Иорданс-Мюле,  в маленький  бедный городок Цобт,  где обыкновенно
путешественники берут проводников.  Тот, которого мы взяли, повел
нас самою  отлогою и покойнейшею дорогою,  по которой совершаются
крестные  ходы два  раза в  год. Вся  эта дорога разделена  на 12
притин. В  них расставлены иконы,  страсти Христовы изображающие.
Каждый  из богомольцев  перед  каждою из  сих икон  становится на
колена,  читает  три раза  "Отче  наш"  и потом  уже идет  далее.
Французы, в  бытность свою в сих  местах, поступали совсем иначе:
они били камнями и  стреляли из ружей в эти образа. Большая часть
из  них и  теперь  еще стоят  расстрелянными, доказывая  нечестие
врагов  веры и  возбуждая против  них справедливое  негодование в
набожном народе. Впрочем, всходя  на Цобтен, нельзя не отдохнуть,
по   крайней  мере,   12  раз.   В  продолжение   пути  проводник
рассказывает истории,  или, лучше сказать, басни,  о сей горе. Но
всего  лучше во  время  роздыха любоваться  видами. Посмотришь  к
Бреславлю  - он  весь  как на  ладони; смотришь  на Швейдпиц  - и
восхищаешься  разнообразностию  его  окрестностей;  взглянешь  на
Исполинские горы - и содрогнешься пред величеством дикой природы.
Три горы: Штульберг, Мительберг  и Энгельберг кажутся снизу равны
Цобтену, а с нее представляются ничтожными холмиками. Жаль очень,
что  во всех  местах  сплетение дерев  не позволяет  наслаждаться
прелестными картинами  природы. Надобно,  чтобы вкус, вооруженный
секирою, прошел по Цобтену и открыл лучшие виды. Во многих местах
густота дерев окружает вас темнотою ночи, вы идете ощупью и вдруг
нечаянно вправо или влево,  сквозь раздвинутые ветви видите океан
сине-лазуревого  света!  Взойдя  наверх,  мы  подумали,  что  уже
достигли  неба.  Великое  пространство  земли,  подобно  обширной
картине, с  реками, ручьями,  озерами, лесами, городами  и селами
распахнулось пред  нами. Как  все кажется мало,  когда смотришь с
высоты! Замки казались хижинами;  палаты - карточными домиками; а
люди  - муравьями!  И  сам Рейхенбах  казался тогда  точкою!.. Мы
видели   Гольд-Берг,  Неймарк,   Лигниц,   Яуер  и   прочие  за
демаркационною линиею  французами занимаемые города. Но французов
не видать было, ни  их генералов, ни их фельдмаршалов, ни всех их
великих людей!  Цобтен не  превышает еще облаков, а  люди уже так
малы  с  него  кажутся! Каковы  же  должны  они казаться  жителям
неба?..  Эти бурные  движения  народов, их  ссоры, кровопролитные
брани;  это борение  вооруженных страстей  не должно  ли казаться
небожителям  движением,   подобным  тому,  которое   мы  видим  в
муравейнике  или столпе  комаров?.. Что  ж после этого  весь гром
подлунной славы, все великие дела тех, которые прочут себя только
для здешнего  мира; что  сам Наполеон!.. Теперь  верю, что жители
высоких гор  должны иметь мысли и  понятия возвышенные. Пустынник
на вершине Цобта легко  может позабыть все земное. Страсти бушуют
у ног  его. Спокойствие сияет  над ним в лазури  небес. Чтоб быть
счастливым, должно  воображать, что  стоишь на Цобтене,  и видеть
вещи таковыми, как они  с высоты его кажутся. Тогда ни знатность,
ни величие,  ни блеск украшений не  возбудят в сердце твоем бури,
называемой завистью.  Ты будешь доволен  внутренним чувством, что
разгадал  загадку  земного  величия  мечтаний, надежд  и  счастия
людского. Чтоб  наслаждаться чистым воздухом,  должно всходить на
высокие  горы;  чтоб   вырваться  из  вредного  тумана  страстей,
предрассудков и заблуждений, должно привыкнуть возвышаться духом.
Стоя   на  Цобте,   невольно   предаешься  мечтаниям   о  древних
переворотах   мира.    Сии   необозримые   долины,   которые   по
справедливости  можно  назвать сухими  морями,  напоминают о  том
мрачном периоде времен, когда  большая часть Германии была морем,
и Цобтен, сохранивший и  поныне наименование великой скалы, может
быть, плавал в пучинах.  Где слышен был вечный свист вихрей - там
раздается теперь  пение птиц;  где свирепствовали бурные  волны -
там пасутся стада! Вот как все изменяется! Тацит представляет нам
Германию,  покрытую  дремучими  лесами  и болотами,  а  нынешнего
времени  историк назовет  ее цветущим  садом, но,  увы! орошенным