д, но не слышен  шум его. Даже бури, мимо
текущие,  и  ревущий   гром  не  дерзают  возмущать  спокойствия,
почивающего над сими сводами, из твердого гранита сооруженными. В
безмятежные   часы   утра  цветы   своим  благоуханием,   ветерки
прохладою,  а птицы  пением нечувствительно  восхитят дух  твой и
преисполнят   сердце   благоговейною   благодарностию  к   творцу
вселенной!" Так,  несравненный Гете! В  прелестных садах природы,
восхищаясь  красотами  ее,  можно забыть  о  всем  на свете.  Кто
пленяется  изящным,  тот  уже  не  может быть  злодей.  Глядя  на
превосходную  картину,  слушая очаровательную  музыку  и гуляя  в
цветущем  саду,  кажется,  нельзя   и  подумать  о  злодеянии.  В
невежестве  черствеют чувства;  все  изящное умягчает  их. О,  да
будет благословенно все, что только может сделать сердце добрым и
чувствительным!!

Эйзенах  есть  участок герцогства  Веймарского.  И  здесь уста  и
сердца всех и каждого согласно хвалят добродетели Марии Павловны.
Фр-к пленил нас рассказом  о ее обхождении с русскими. Каждый раз
после обедни  она разговаривает со  всеми офицерами, приветствует
солдат и  осыпает ласками раненых. У  тех, которые ранены в ноги,
спрашивает,  не   высоко  ль   отводят  им  квартиры,   и  всегда
подтверждает коменданту, чтобы помещать  таких в нижних жильях, в
самых  чистых  и покойных  комнатах.  Она  сама заботится,  чтобы
содержание  раненым  было лучшее;  всех  русских называет  своими
милыми гостями,  приглашает их гулять в  зеленых садах и откушать
хлеба, соли в палатах своих. Мой друг! Ты знаешь русских и можешь
судить, как  восхищаются они  таким обхождением с  ними! Русскому
одно  ласковое  слово  царя  государя  любимого  дороже  злата  и
серебра!

                   Как обходятся здесь с нашими

Немцы очень любят русских.  Получа известие о взятии Парижа, одна
богатая  графиня Эльма  сделала великолепный  праздник. Комендант
города Ф *** приглашен уже поздно; он входит после всех, и что ж?
Его встречают десять прекраснейших девиц, поют хор и с словами "В
лице вашем увенчаем всех русских офицеров, освободителей Европы!"
надевают  на  него  лавровый  венок.  Он должен  был  носить  его
несколько   часов  на   голове  и   теперь  бережет   на  память.

Еще  пример:  несколько  русских  солдат,  ускользнув  из  плена,
скрывались   в   лесистых  вертепах   около  Эйзенаха,   занятого
французами. Знатнейшая  из здешних  женщин, сведав о  сем, всякий
день,  под  видом   прогулки,  ходила  навещать  несчастных.  Она
приносила  им   в  корзинах  пищу,  одежду   и  деньги  -  и  это
продолжалось  около трех  месяцев. Ну,  как же русским  не любить
здешних!

На  сих  днях проезжали  здесь  великие князья  Николай и  Михаил
Павлович. Общий голос говорит,  что они так же добры, умны и милы
в обхождении, как и венценосная сестра их! Питомцы добродетельной
матери оправдают неусыпные попечения ее об них.

Любопытные  путешественники ходят  смотреть на одной,  из здешних
скал  чету окаменелых  любовников. В глубокой  древности, говорит
предание,  на двух  противоположных  скалах существовали  тут два
монастыря: один  мужской, другой женский. Строгий  надзор с обеих
сторон полагал вечную преграду между близкими соседями. Но любовь
не  знает преград:  с  тонкою струею  ветра прокрадывается  она в
мелкие скважины железных  ворот; легкою ласточкою перелетает чрез
высоту огромных стен, и  где только есть сердца, является и она с
очарованием своим.  Молодой монах  и соседка его  виделись сперва
издалека,  смотрели друг  на друга, кланялись,  потом изъяснялись
глазами, вздыхали...  При каждом  из сих свиданий  сердце более и
более брало верх над рассудком. Они подходили друг к другу ближе,
ближе и  наконец встретились  вон там -  на той скале.  Вечер был
прекрасный; владычество весны повсеместно.  Все ожило для любви и
радости.  Касатки, гоняясь  друг за  другом, вились  над мшистыми
зубцами  черных  башен;  горные  горлицы, воркуя,  лобызались  на
расцветающих  ракитах.  Юная  чета  имела  также  сердца.  Сильно
забились  они при  общем  ликовании природы;  невольно раскрылись
объятия,  невольно заключили  они в  них друг друга.  Уста хотели
что-то  сказать и  сблизились -  они поцеловались!.. Но,  о боже!
Какая  ужасная  казнь  за  сей поцелуй!  Небеса  меркнут...  свет
исчезает... все темнеет в  их глазах... непостижимый холод быстро
пробегает из сердца по всем направлениям жил и медленно, вместе с
цепенеющей кровью, возвращается опять к умирающему сердцу. Мраз и
ужас пронизают до мозга костей! Они стынут, цепенеют, как светлый
источник в  последний день осени;  нет жизни, нет движения  - они
окаменели!!!

От Эйзенаха до Фаха и Гундфельда природа дикая, гористая. Стороны
эти ужасно разорены войною; даже нивы не возделаны!.. Люди бедны,
лица бледны;  довольства не видать. Мальчишки  в лохмотьях бегают
толпами  и  самым  странным  охриплым  голосом  кричат:  "Гир-гер
крейцар!"

                                                           Фульда

Очень красивый  город. Тут бы должно  посмотреть дворец, церкви и
мало ль еще что!  Но мы проехали через город, не останавливаясь в
нем: перемена лошадей в деревне.

Шлюхтер  небольшой   городок.  Если  увидишь   в  здешних  местах
запустевшие поля, бедных поселян и проч., то и не спрашивая знай,
что это  - Вестфалия.  Брат Наполеонов оглодал ее,  как кость. Не
знаю, каково в Касселе;  но здесь зато во всякой деревне сельская
гвардия в  оборванных кафтанах с пиками!  Наполеон и товарищи его
хотели всех  людей сделать воинами, а  свет превратить в казарму!

                                                      Сальмюнстер

Город,  бывший   некогда  епископским.  Кому  теперь  принадлежит
Сальмюнстер? Фульде. А Фульда?  Покамест еще никому! Сколько стад
без  пастырей!  И  как   пострадали  стада  за  то,  что  пастыри
дрались!..  Тут ночевали  мы у  монахов в старинном  монастыре, в
мрачной  зале за  тесными перегородками, которые  замыкаются, как
шкафы, на  выдвижных монашеских  постелях. Ветер чрез  целую ночь
расхаживал по коридорам, выл.

Недалеко от  Гебгаузена обедали мы в  прекрасном доме у человека,
одетого в  топкое сукно,  с премилою его  дочерью, девушкою очень
воспитанною - у кого же бы это, ты думал? У простого крестьянина!
Так  живут  здесь  крестьяне;   а  за  несколько  отсюда  миль  в
Вестфальских горах - нищие!  Счастие народа зависит от правителей
его. Здесь, на квартире, стоял один французский офицер и подписал
на  стене свое имя,  название своего  полка, год, месяц  и число,
когда он  тут был. Французское самолюбие  воображает; что это для
всякого очень любопытно!

Ганау,   пространный,   красивый   и  прелестными   окрестностями
украшенный город.  Собственно, о нем не  скажу ничего потому, что
пробыл  в нем не  более получаса;  но здесь очень  кстати описать
тебе  бывшее  сражение у  баварского  генерала  Вреде с  войсками
Наполеона; а чтоб яснее описать самое сражение, обратимся назад и
посмотрим предшествовавшие ему обстоятельства.

          Обстоятельства, предшествующие битве при Ганау

Наполеон  оставил  Эрфурт 13  октября  1813  и пошел  к Готе.  14
октября большая  армия союзников двинулась  вслед за неприятелем.
Австрийские  войска   и  российская  гвардия   пошли  влево  чрез
Шмалканден по Тюрингскому лесу. Князь Шварценберг имел в сей день
главную квартиру свою в  деревне Ельлебен, на пути между Веймаром
и  Арнстатом.  Войска  графа  Витгенштейна и  прусского  генерала
Клейста получили повеление обложить Эрфурт. Фельдмаршал Блюхер 14
числа  пошел,  с  силезскою армиею,  к  Готе  и Эйзенаху,  нанося
беспрестанный  вред  задним  войскам  отступавшей армии.  Храбрый
генерал Рудзевич, настигнув неприятельский отряд у Готы, отхватил
две тысячи  в плен,  а прусский генерал  Йорк, став на  дороге, в
долине Горзельской, близ  Эйзенаха, отнял у неприятельской пехоты
Эйхрод и, устремя все силы свои против 4-го французского корпуса,
отбросил его  от Эйзенаха и загнал  в Тюрингский лес, из которого
он,   окольными    путями,   едва   мог    пробраться   к   Ваху.

              Отступление французской армии к Рейну

Французская армия  с такой  поспешностью отступала чрез  Фульду к
Франкфурту, что  передовые войска союзных армий  с большим трудом
могли  иногда  только настигать  ее.  Солдаты  сей бегущей  армии
обнаруживали тогдашнее  состояние ее: везде  мертвые и умирающие;
везде оставленные  пушки и брошенные обозы.  Леса и горные ущелья
наполнены  были  больными  и  ранеными, усталыми  и  скитающимися
бродягами французскими. Смятение  и беспорядок были почти таковы,
как  в прошлом  году на  реке Березине. Конные  войска союзников,
сторожа  под дорогою,  всякого,  кто только  от толпы  отлучался,
хватали  и  часто  на целые  колонны,  из  узких мест  выходящие,
нападали храбро. Проворные казаки,  с графом Платовым и генералом
Иловайском,  заскакивая  вперед,  бегущим  пути копьем  и  саблею
загораживали. Но столь решительной, жаркой и славной битвы, как в
1812 году 6 ноября под Красным, не было. Однако ж много причинено
вреда бегущим истреблением хлебных запасов, оттого-то они сотнями
умирали с голоду.

Генерал Чернышев  13-го, а  граф Платов 15-го  нападали внезапно:
первый при  Ельстероде, близ  Эйзенаха; а второй,  между Гейсом и
Гунфельдом, при  Роздорфе. Желанный успех  увенчал оба нападения,
15-го числа  генерал Чернышев,  соединись с Иловайским,  ударил с
крыла  на  выходящую   из  Фульды  молодую  французскую  гвардию.
Полковник  Бенкендорф, отряженный  вперед,  привел 500  пленных и
сжег магазин[2] с хлебом.

С сего  времени армия  французская ускорила и  без того поспешный
ход  свой;  ибо Наполеон,  как  мы  сказали выше,  предчувствовал
приближение Вреде, долженствовавшего отсечь  ему путь к Маинцу. С
усугублением   скорости   хода  усугублялось   число  усталых   и
отставающих.

Оба  союзные императора  неотлучно  находились при  главной своей
армии,  князем   Шварценбергом  предводимой.  Армия  сия,  пройдя
Смалканден и Мейнинген, потянулась  к Франкфурту по двум дорогам,
разделясь  на  две половины:  одна  проходила  Фульду, Шлюхтер  и
Гебгаузен;   другая  следовала   чрез  Швейнфурт   и  Ашафенбург.
Фельдмаршал   Блюхер   не   оставлял   наносить   удары   правому
неприятельскому крылу,  обходя оное чрез города  Гиссе и Ветцлар.
Граф Витгенштейн выступил из  Готы 18-го; а Эрфурт облегли войска
генерала Клейста;  принц же  Шведский с особою  армиею пошел чрез
Кассель  на север  Германии,  дабы, воюя  отдельно от  прочих, те
страны от  многих и  сильных еще неприятелей  очистить. Между тем
время обратить взор на  войска баварские, храбрым генералом Вреде
предводимые.  Три дивизии  пехоты  и три  бригады легкой  конницы
баварцев  да  две  пехотных  и  одна  конная  дивизия  австрийцев
составляли армию  Вреде. 3 октября генерал  граф Вреде как принял
главное над  нею начальство, так и  выступил тотчас в поход, 5-го
главная квартира  его была  в Ландсгуте, 6-го в  Необурге, 7-го в
Донауверте,  8-го в  Нердлингене,  9-го в  Динкельсбюле, 10-го  в
Аншпахе, а 11-го в  Оффенгейме. Таким образом войска сии в восемь
дней сделали более 40 немецких миль, то есть около 300 верст[3*].
И в  хорошее время года поход  сей почелся бы довольно поспешным,
но среди дождей и  непогод осенних, по скользким горным путям он,
конечно, показался бы для  войск несносным, если б не подстрекало
их  желание достичь  цели  и биться  с врагом.  10  октября Вреде
получил приятное известие о великой победе, одержанной союзниками
на  полях Лейпцигских.  Баварцы приняли  весть сию с  восторгом и
общим голосом  просили боя. Прекрасно  укрепленный город Вирцбург
стоял  у Вреде  на пути.  Должно было  продолжать чрез  него путь
силою  и  оружием. Главнокомандующий  сделал  все  нужные к  тому
распоряжения. Два  раза посылали  к коменданту, требуя  сдачи; но
гордый  француз не  хотел и  слышать о  ней. Тогда  вместо мирных
убеждений   генерал    Вреде   употребил   другие,   приличнейшие
обстоятельствам  средства. Он  подвез  82 пушки  и, щадя  сколько
возможно  город, открыл  пальбу по  замку. Три  тысячи выпущенных
бомб и ядер и  все приготовления к приступу склонили коменданта к
уступчивости;  он  оставил  город   и  засел  в  нагорном  замке.
Генерал-майор   Спретти,    со   многими   баталионами,   обложил
неприятеля,  15-го генерал  Вреде  прибыл в  Ашафенбург, а  16-го
велел   одному  легкоконному   баварскому  полку   занять  Ганау.

                          Бои при Ганау

Вреде никак  не предполагал, что встретит  целую армию Наполеона;
но  высланные наездники  вскоре  донесли ему  о приближении  ее в
грозных, сильных  и великих  еще толпах. Тогда  генерал баварский
решился  стать при  дороге  и наносить  идущим мимо  всевозможный
вред,  не  вступая, однако  ж,  в  открытый бой,  столь для  него
неравный. Между  тем разные бродящие ватаги  французов, выходя из
ближних лесов,  бросались в  Ганау, и некоторым  из них удавалось
отнимать город у легких баварских войск. Ганау переходил из рук в
руки. Разные  бои, с  переменным счастием, происходили  впереди и
около  города.  Наконец  17-го  числа  Вреде,  призвав  генералов
Чернышева и Орлова-Денисова с их казаками, а полковника Менсдорфа
с его  партизанами, основал главную квартиру  в самом Ганау и все
свои войска в сем месте сосредоточил. В сие же самое время сделал
он двоякое распоряжение: приказал, во-первых, графу Рехберху идти
из Ашафенбурга  чрез Зелингенштат, Офенбах  и Сахзенгаузен вперед
для  занятия  и  удержания за  собою  Франкфурта;  а потом  велел
австрийской   бригаде,  с   генералом  Волькманом,   двинуться  к
Гельгаузену  для нападения  на  неприятеля сбоку.  Дивизия Ламота
подвинулась  туда же;  отряд оный занял  городок Лангензельбольд.
Несколько   батарей    устроены   в   приличных   местах.   Такие
приготовления сделаны  к бою.  Густые леса скрывали и  ход и силы
неприятеля. Наконец,  в 3  часа пополудни, показался  он. Это был
сам Наполеон: он шел  страшен и лют, как дикий зверь; грозен, как
гневная туча, мечущая во все стороны молнии свои. Из России бежал
он  робким оленем!..  Баварцы, стоявшие  в лесу, вступили  было в
бой;  но, видя,  что  левое крыло  французов начало  обходить их,
уступили место. Неприятель пустил на городок Лангензельбольд тучу
бомб и  гранат и вырвал его из  рук баварцев. Одна дивизия Ламота
устояла на своем месте.

Несмотря  на  сии,   по-видимому,  неудачи,  союзники  забрали  у
неприятеля в  плен 100 офицеров и  до 5000 рядовых. Если сравнить
Лейпцигское    сражение    с   Бородинским,    а   Кульмское    с
Мало-Ярославским, то  нельзя не  сравнить и сих  боев Ганавских с
боями,  бывшими при  Красном.  Но должно  согласиться, что  война
Отечественная  (1812)  числом  великих  пожертвований  и  блеском
успехов    своих    превосходит    войну   заграничную    (1813).

С 17-го на 18-е число Наполеон ночевал в Лангензельбольде. С утра
произошла авангардная  схватка; а  потом Вреде построил  войска к
важнейшему  бою, сбоку  от города.  Правое крыло свое  оградил он
речкою  Кинцигом, впадающею  в  Маин; а  левое поставил  на самой
Гельдгаузенской  дороге.  На  сей  же дороге  выставлено  большое
количество пушек,  чтоб сбивать неприятеля,  выходящего из лесов.
Под  выстрелами сих  пушек  устроена конница;  запасной же  отряд
стоял на левом берегу Кинцига и подкреплялся бригадою австрийцев,
занимавших город.

В самый полдень  многочисленные колонны французские показались на
опушке леса. Они хотели было прорваться сквозь средину союзников;
но залп из шестидесяти  орудий тотчас обратил их назад. Видя, что
ничего   не  выиграет   тут   густым  строем,   неприятель  начал
действовать врассыпную.  Две тысячи стрелков высыпали  из леса на
правое  крыло союзников;  но  после жаркой  перепалки и  сии были
сбиты  и  загнаны  обратно  в  лес.  Таким  образом,  все  усилия
французов  идти вперед  не  имели никакого  успеха до  трех часов
пополудни. Но к сему времени все войска Наполеоновы собрались уже
вместе:  число  их простиралось  до  60000, следовательно,  вдвое
против войск Вреде.

Наполеону некогда было  заниматься великими движениями и вступать
в  общее сражение, ибо  армии союзников  следовали по пятам;  ему
надобно было только пробиться. На сие-то и решился он, склубя все
войска вместе и выдвинув  120 пушек вперед. Генерал Нансути, с 12
тысячами конницы, первый бросился напролом. Буря картечи, а потом
и вся  конница баварская  встретила, расстроила и  отбросила было
его назад; но генерал  Друет, прискакав с 50 пушками, восстановил
бой, и неприятель всеми силами двинулся на левое крыло союзников.
Столь сильный  натиск Наполеона и недостаток  в зарядах заставили
Вреде уступить противнику своему дорогу; он отслонил сперва левое
крыло, потом средину и, наконец, и все войска перевел за Кинциг и
расположился  на  ночлег при  мызе  Лергоф. Города  же Ганау  он,
однако  ж, из  рук  не выпустил  и вверил  оборону  оного бригаде
австрийцев. Первые часы ночи прошли спокойно; но к свету французы
начали бросать в город бомбы и гранаты, зажигать дома и врываться
в улицы.  Австрийские гренадеры отражали наглость  силою и стояли
храбро; но  число наступающих беспрестанно  возрастало и стрельба
по городу увеличивалась.

Тогда Вреде,  щадя прекрасный город Ганау,  приказал уступить его
без драки, опасаясь, чтоб французы в злости не выжгли всех домов;
но 4-й  французский корпус,  не довольствуясь снисходительностью,
начал вызывать баварцев на  бой и жестоко нападал на правое крыло
их. Сражение загорелось и  продолжалось чрез целый день. Французы
при всяком  разе, когда бывали отбиты,  укрывались в городе, где,
подкрепясь новыми  силами, выступали на новый  бой. Тогда генерал
Вреде, желая положить всему  конец и взять город с тем, чтобы уже
никогда  его опять  назад  не отдавать,  повел войска  на валовой
приступ.  Тут  нужна  была  храбрость, и  военачальник  баварский
показал  ее в  лице своем.  Взяв баталион австрийских  гренадер и
баварских егерей, он сам  первый бросился с восклицанием "ура!" к
воротам  Нюренбергским; ворвался  в улицы  и занял  вмиг половину
города, несмотря  на то  что все улицы завалены  были повозками и
защищаемы стрелками. Оставалось взять Кинцигский мост. Неприятель
столпился за  оным и  палил по союзникам  гранатами. Неустрашимый
Вреде  невзирал ни  на что:  он идет  впереди всех,  и неприятель
приходит  уже в  смятение, как  вдруг ружейная пуля  тяжело ранит
этого храброго генерала и лишает на время войско присутствия его.
Но баварцы,  мстя за кровь любимого  вождя, бросаются с отчаянием
на  мост и  на  пушки; австрийские  гусары пускаются  вплавь чрез
Кинциг, и  неприятель, отовсюду стесненный,  бежит, зажегши мост.

Генерал Фреснель принял начальство после Вреде. Лишь только город
был  занят, то  правое крыло  союзников, сделав, в  свою очередь,
жестокий  удар  на левое  крыло  французов, завладело  совершенно
полем сражения.

Между тем  Наполеон целый день тянул  войска свои мимо Ганау чрез
Вильгельмсбад  и  Гогхстет,  откуда  сворачивал  опять  влево  на
большую дорогу.

На  другой день  вломился он  во Франкфурт  и вскоре  очутился за
Рейном,  где  почувствовал почти  то  же,  что и  по переходе  за
Березину.  Трофеями несколькодневных  битв  при Ганау  были 15000
убитых  и  раненых  и  10000 пленных.  При  Красном  в 1812  году
победители насчитали пленными и  убитыми более этого числа в один
только день  6 ноября, когда генерал  Милорадович истребил войска
маршала Нея. Чрез несколько  дней большие армии союзников прибыли
во  Франкфурт,  где, постояв  нарочито  долгое время,  потянулись
вверх и  вниз к Рейну для вступления  с разных сторон во Францию.

Дорога от  Ганау до Франкфурта настоящий  сад. Длинные просади из
острых тополей, пруды, деревни, башни, замки представляют картину
самой живописной, цветущей