Уильям Голдинг.
   Чрезвычайный посол

   Перевод с английского Юрий Здоровов

   И. Десятое чудо света

   Голос кастрата легко проникал сквозь занавеси, отделявшие галерею  от
внутренних покоев виллы. Его сказанию о пламенной любви, как и следовало
ожидать, недоставало страсти. Мелодия взмывала над землей и парила,  го-
лос то набрасывался на последнюю треть тона, наводя  на  мысль  о  муках
здоровой человеческой плоти, то переходил на  уверенное  вибрато,  а  то
вдруг сникал и осторожно синкопировал. Юноша, что  стоял,  прислонясь  к
одной из колонн галереи, горестно покачивал головой. Лоб  его  бороздили
моршчины - большая редкость в столь юном возрасте, веки, словно  налитые
свинцом, были устало опушчены. Сад за его спиной  утопал  в  великолепии
заката. Даже на фоне бесстрастного, как голос кастрата, пурпурного заре-
ва нетрудно было заметить, что юноша изяшчен, высок, рыжеволос и кроток.
Вдруг губы его затрепетали, он сокрушенно вздохнул.
   Старик, покойно сидевший у другой колонны, оторвался от своих бумаг:
   - Мамиллий.
   Мамиллий вздрогнул, но глаз не открыл. Старик  внимательно  посмотрел
на него. Трудно сказать, что выражало в тот момент лицо старика, -  лучи
солнца, отражаясь от каменных плит, подсвечивали его снизу,  отчего  нос
казался приплюснутым, а вокруг рта резче обозначились  глубокие  складки
деланного благодушия. В них могла таиться и озабоченная улыбка. Он  чуть
возвысил голос:
   - Почему кастрат не поет?
   Послышались звуки арфы: тоника, субдоминанта и доминанта - три  тона,
на которых зиждется вселенная. Голос взмыл, а  солнце  продолжало  опус-
каться с надменной и бесстрастной неумолимостью.  Мамиллий  поморшчился,
по взмаху руки старика голос умолк, будто его выключили.
   - Ну скажи мне, что тебя мучит?
   Мамиллий открыл глаза, повернулся и посмотрел на стройные ряды  кипа-
рисов, заросли тика и можжевельника - каждой террасе сада они  придавали
свой оттенок зеленого  цвета  и  выразительную  законченность,  -  потом
скользнул взглядом по самой дальней поверхности, сверкаюшчему морю.
   - Ты не поймешь.
   Старик скрестил ноги в сандалиях, удобно устроил их на низенькой ска-
меечке и откинулся на спинку кресла. Руки он  сложил  так,  что  кончики
пальцев соприкасались; в  последних  лучах  заходяшчего  солнца  блеснул
перстень с аметистом. Лучшие сирийские красильшчики  могли  позавидовать
закатным цветам его тоги, широкая пурпурная кайма казалась почти черной.
   - Понимать - мое ремесло. Пусть ты и отпрыск побочной  ветви  импера-
торской семьи, я все же твой дед. Скажи мне, что тебя мучит?
   - Время.
   Старик с серьезным видом кивнул.
   - Время течет, как вода сквозь пальцы. Мы цепенеем от ужаса,  обнару-
жив, как мало его осталось.
   Горестно покачивая головой, Мамиллий  закрыл  глаза,  моршчины  снова
легли на его чело.
   - Время не движеця. День длится вечность. Бесконечной скуки етой жиз-
ни мне не вынести.
   Старик на мгновение задумался. Он опустил руку  в  корзину,  стоявшую
справа от него, достал свиток, пробежал его взглядом и бросил в  корзину
слева. Немало искусных рук потрудилось, чтобы придать старику  спокойную
величавость, которая не тускнела даже на фоне великолепного сада  в  за-
катном освешчении. Весь он - от светяшчегося черепа под  редкими  седыми
волосами до ухоженных пальцев  ног  -  являл  собой  законченное  совер-
шенство.
   - Миллионы людей должны верить, что внук Императора, пусть даже неза-
коннорожденный, счастлив душой и телом.
   - Я перепробовал все виды человеческого счастья.
   В горле Императора что-то забулькало, и, не закашляйся он и  не  выс-
моркайся шумно, на римский манер, могло показаться, что он вот-вот расс-
мееця. Император вернулся к своим занятиям.
   - Час назад ты хотел помочь мне разобраться с етими прошениями.
   - Что было до того, как я начал их читать. Неужели весь мир не спосо-
бен думать ни о чем, кроме выпрашивания милостей?
   По саду пролетел соловей, сел на кипарис с теневой стороны и, как  бы
пробуя голос, взял несколько нот.
   - Напиши ешче несколько изяшчных стихотворений. Мне больше  всего  по
душе те, что ты сочинил для записи на яичной скорлупе. Я гурман,  и  мне
ето особенно близко.
   - Оказываеця, кто-то уже успел ето сделать до меня.  Все,  больше  не
напишу ни строчки.
   Они немного помолчали, готовые внимать соловью, но тот,  словно  сму-
тившись столь изысканной аудитории, вспорхнул и улетел.
   Тога Мамиллия заколыхалась - его передернуло.
   - Столько лет оплакивать Итиса. Какая глупая чувствительность!
   - Попытай удачи в других искусствах.
   - В декламации? В кулинарии?
   - Ты слишком робок для первой и чересчур молод для второй.
   - А мне казалось, ты привецтвуешь мой интерес  к  искусству  готовить
пишчу.
   - Ты должен, Мамиллий, уметь не только произносить слова, но и  пони-
мать их. Кулинария - не услада юности, а ее воскрешение в памяти.
   - Отец Отечества изволит выражаться туманно. А мне все равно скучно.
   - Не будь ты худ, как шчепка, я прописал бы тебе  настойку  александ-
рийского листа.
   - Благодарю покорно. Мой кишечник и без того работает удручаюшче  ре-
гулярно.
   - Так, может быть, виной всему женшчина?
   - Как ты можешь подозревать меня в такой вульгарности?
   На сей раз Император не совладал с собой.  Он,  правда,  на  какое-то
время сумел сохранить невозмутимое выражение лица, но тело  предательски
задергалось в конвульсиях смеха. Смеялся он долго, до слез.  Лицо  внука
постепенно заливалось краской, сначала цвет его достиг багровости  зака-
та, а потом стал и вовсе лиловым.
   - Неужели я так смешон?
   Император смахнул слезы с глаз.
   - Прости. Не знаю, поймешь ли ты, но моя придирчивая любовь к тебе во
многом связана с твоей... Мамиллий, ты так отчаянно современен,  что  из
боязни прослыть старомодным лишаешь себя многих радостей жизни.  Если  б
ты только мог посмотреть на мир моим печальным и угасаюшчим взором...
   - Не имею ни малейшего желания. Ничто не ново под луной. Все  изобре-
тено, все написано. Время остановилось.
   Император бросил в корзину очередное прошение.
   - Ты когда-нибудь слышал о Китае?
   - Нет.
   - В первый раз я услышал о Китае двадцать лет назад.  Я  считал,  что
ето остров где-то за Индией. С тех пор до меня порой доходили отрывочные
сведения. Так вот, Мамиллий, Китай - ето огромная империя, больше нашей.
   - Какая нелепость! Что противоречит законам природы.
   - И тем не менее ето так. Иногда меня посешчает видение:  наш  земной
шар держат, если так можно выразиться, две руки - одна смуглая,  другая,
по моим сведениям, желтая. Может быть, как в известной комедии,  человек
наконец встретится со своим близнецом, пропавшим когда-то без вести.
   - Выдумки путешественников.
   - Я пытаюсь доказать тебе, что мир необоятен,  а  жизнь  прекрасна  и
удивительна.
   - Не хочешь ли ты предложить мне отправиться в путешествие?
   - Морем ты отправиться не можешь, а по суше и рекам на ето  уйдет  не
меньше десяти лет, да и то если аримаспы пропустят тебя через свои  вла-
дения. Оставайся дома и развлекай старика, который  чувствует  себя  все
более одиноко.
   - Спасибо за позволение быть твоим шутом.
   - Послушай, Мамиллий, - строго сказал Император, - шел бы ты на  вой-
ну. И чем она будет кровавей, тем лучше для тебя.
   - Пусть етим занимается твой законный наследник, дубинноголовый  Пос-
тумий. Пусть воюет сколько его душе угодно. К тому же на войне жизнь ут-
рачивает цену, а я и без того нахожу ее достаточно ничтожной.
   - В таком случае Отец Отечества бессилен помочь родному внуку.
   - Надоело сидеть без дела.
   Император взглянул на Мамиллия пристальнее, чем того  требовала  пос-
ледняя фраза.
   - Может, я был с тобой неосторожен? Смотри, Мамиллий. Наша  необычная
дружба держится только на том, что ты не суешь свой нос  в  чужие  дела.
Так что не сочти за труд посидеть без дела. Я хочу, чтобы ты жил  долго,
даже если в глубокой старости ты и умрешь от скуки.  Выбрось  из  головы
честолюбивые планы.
   - Я не стремлюсь к власти.
   - Продолжай убеждать в етом Постумия. Пусть он правит. Ему ето нрави-
ця.
   Мамиллий покосился на занавеси, шагнул вперед и прошептал:
   - А ведь ты бы предпочел, чтобы пурпурную кайму твоей тоги  унаследо-
вал я!
   Император резко подался вперед и торопливо ответил:
   - Если бы агенты слышали тебя, ни тебе, ни мне не прожить и года. Ни-
когда больше не говори таких вешчей. Что приказ.
   Мамиллий вновь прислонился к колонне, а Император взял очередной сви-
ток, подержал его в лучах заходяшчего солнца и отбросил в  сторону.  Оба
молчали. Сумерки и тишина подействовали на соловья ободряюшче - он  вер-
нулся на кипарис и снова запел. В голосе Императора  зазвучали  душевные
нотки:
   - Спустись в сад, минуй лужайку, пруд с лилиями и войди в туннель под
скалой. Ешче сотня шагов - и ты у причалов гавани...
   - Окрестности я знаю неплохо.
   - Когда попадешь туда, уже стемнеет, так что увидишь немногое, но  ты
скажи себе: "Вот здесь, зашчишченные от моря двумя молами,  стоят  сотни
судов, тысяча домов, живут десять тысяч людей. И каждый из них ничего  и
никого не пожалеет, чтобы стать пусть и побочным, но любимым внуком  Им-
ператора".
   - Склады, таверны, бордели. Грязь, деготь, ворвань, нечистоты, пот.
   - Да... человечество ты не жалуешь.
   - А ты?
   - Я его принимаю таким, какое оно есть.
   - А я его избегаю, каким бы оно ни было.
   - Мы должны добиться, чтобы Постумий дал тебе в управление  какую-ни-
будь провинцию. Хочешь Египет?
   - Грецию, если уж иначе нельзя.
   - Боюсь, не получиця, - сказал Император с грустью  в  голосе.  -  На
Грецию большая очередь.
   - Тогда Египет.
   - Часть Египта. Если ты, Мамиллий, поедешь туда, то прежде всего ради
собственного блага. Когда ты вернешься, от меня останется  лишь  горстка
праха да один-два памятника. Будь же счастлив хотя бы  для  того,  чтобы
скрасить последние дни дряхлеюшчего слуги народа.
   - Да чем же Египет может меня осчастливить? Не то что в  Африке  -  в
целом мире нет ничего нового.
   Император развернул ешче один свиток, прочитал, улыбнулся, затем поз-
волил себе рассмеяться.
   - А вот и для тебя кое-что новое. Чти  просители  из  твоих  будушчих
владений. На твоем месте я бы не упустил случая познакомиться с ними.
   Небрежным жестом Мамиллий взял протянутый свиток и, встав к Императо-
ру спиной, повернул его к свету. Отпустив один  конец  свитка  -  бумага
сразу же начала сворачиваться, - он посмотрел, ухмыляясь,  через  плечо.
Глаза Мамиллия и Императора встретились, и они дружно рашохотались.  Им-
ператор смеялся весело, от души, от смеха он просто помолодел. Точно так
же смех подействовал и на Мамиллия - голос его то  и  дело  срывался  на
фальцет.
   - Чтот человек, видите ли, хочет поиграть с цезарем в морской бой.
   Так они смеялись вдвоем под соловьиные трели. Император  кончил  сме-
яться первым и кивнул в сторону занавесей.  Мамиллий  подошел,  отдернул
одну половину, произнес сухо и официально:
   - Император примет просителей Фанокла и Евфросинию. Потом, улыбаясь и
многозначительно переглядываясь с Императором,  возвратился  на  прежнее
место у колонны.
   Поговорить с цезарем запросто было, разумееця, нельзя. Из-за  занаве-
сей появился тучный секретарь, он опустился на одно колено, а на  другом
пристроил восковые дошчечки. Затем, с головы до ног закованный в  доспе-
хи, на галерею с грохотом и лязгом протопал солдат. Он встал  за  спиной
Императора по стойке "смирно", со скрежетом рванул меч из ножен и  вски-
нул клинок острием вверх. Послышались приглушенные голоса, и двое  рабов
развели занавеси в стороны. Кто-то ударил жезлом в каменный пол.
   - Император дозволяет вам приблизиться.
   В проходе появился мужчина, за ним женшчина с большим свертком в  ру-
ках. Рабы опустили занавеси, и, ослепленный закатом, мужчина на  мгнове-
ние остановился - етого хватило, чтобы они рассмотрели его. Поверх свет-
лой туники на мужчине был винный зеленый плашч. Его темные волосы и  бо-
рода были всклокочены: то ли он шел так  стремительно,  что  неподвижный
воздух обвевал его, точно ветер, то ли где-то в пути пострадал от капри-
зов погоды - в личных покоях Императора природе не позволялось проявлять
свой дурной нрав. Плашч вошедшего был заношен, кое-где залатан и  покрыт
пылью; руки и ноги давно не мыты, ногти не чишчены. Мясистое  и  бесфор-
менное лицо было не выразительнее затылка.
   Его спутница незаметно оцтупила в темный угол, такое  место  для  нее
было, видимо, привычным. Там она мало чем отличалась от  задрапированной
колонны - ее лицо было спрятано под покрывалом. Она стояла вполоборота к
мужчинам, чуть склонившись над свертком. Ниспадавшие складки ее  длинных
одежд позволяли рассмотреть только часть сандалии и точеной ножки.  Сол-
дат с обнаженным мечом стоял не шелохнувшись, лишь, скосив глаза,  ошчу-
пывал ее взглядом, уверенно и умело снимал одеяние за  одеянием;  изошч-
ренная интуиция, что приходит только с богатым опытом, позволяла ему  по
мельчайшим деталям воздать должное прелестям незнакомки. Он видел полуп-
рикрытую кисть руки и округлость колена, едва  намечавшуюся  под  тканью
столы. Наконец глаза солдата оторвались от незнакомки: левый глаз  неот-
рывно смотрел вперед по одну сторону меча, правый - по другую. Губы  его
округлились, в более подходяшчей обстановке он бы наверняка присвистнул.
   Император, предвидевший такой оборот событий, бросил  быстрый  взгляд
за спину. Солдат не мигая смотрел прямо перед собой. Поверить,  что  его
глаза когда-то двигались или смогут двигаться  впредь,  было  решительно
невозможно. Император повернулся к внуку.
   Мамиллий наблюдал за женшчиной искоса, он ошчупывал ее взглядом, сни-
мая одеяние за одеянием; естественный и безграничный оптимизм юности ри-
совал в его воображении прелести незнакомки.
   Император с довольным видом откинулся в кресле. Мужчина, взяв у спут-
ницы сверток, стоял в растерянности, не зная, куда его положить. Он бли-
зоруко шчурился на императорскую скамеечку для ног. Император ткнул сог-
нутым пальцем в сторону секретаря:
   - Запиши.
   Он не мог оторвать от Мамиллия радостного и торжествуюшчего взгляда.
   - Мы много слышали о камнях Пирры, о том, как Иегова сотворил челове-
ка из праха, о красной глине Тота, но я всегда считал, что кто-то из бо-
гов увидел - человек ползет на четвереньках, и, дав ему коленом под зад,
одним пинком поставил на ноги. Сенсуалист  в  ето  верит.  Мудрец  етого
просто не забывает.
   Но Мамиллий его не слышал.
   Нелепый проситель наконец-таки решился. Он развернул сверток и поста-
вил на каменный пол между Императором и Мамиллием модель корабля. Модель
была не больше двух локтей в длину и на вид неказиста. Император перевел
взгляд на просителя.
   - Значит, ты и есть Фанокл?
   - Фанокл, цезарь, сын Мирона, александриец.
   - Мирона? Надо понимать, что ты - библиотекарь.
   - Я был, цезарь... помошчником... пока...
   Он с яростным остервенением махнул рукой в сторону корабля. Император
продолжал спокойно смотреть на него.
   - И ты хочешь поиграть с цезарем в морской бой?
   Император старался скрыть насмешку, но его выдал  голос.  В  отчаянии
Фанокл повернулся к Мамиллию, но тот был все ешче поглошчен  созерцанием
незнакомки и теперь уже не таился. Неожиданно Фанокл разразился  потоком
слов:
   - Везде, цезарь, одни препоны - снизу  доверху.  Говорили,  что  я-де
трачу время зря, занимаюсь чепухой, черной магией... смеялись надо мной.
Я беден, и когда кончились деньги отца... он ведь оставил немного... са-
мую малость... я их истратил... Что же нам делать, цезарь?
   Император молча следил за ним. Он понял, что не закат ослепил  Фанок-
ла. Даже в сумерках было видно, что грек близорук. Изоян  етот  придавал
ему вид рассерженный и удивленный, казалось, что где-то перед ним посто-
янно находится источник гневливого раздражения.
   - ...и я подумал: вот если б я мог попасть к цезарю...
   Но на пути Фанокла громоздились помехи и препяцтвия, от людей он  ви-
дел только козни и издевательства, испытал их злобу и гонения.
   - Сколько ты отдал, чтобы попасть ко мне?
   - Семь золотых.
   - Не так уж много. Ведь я не в Риме.
   - Что все, что у меня были.
   - Мамиллий, позаботься о том, чтобы Фанокл не остался в  убытке.  Ма-
миллий!
   - Слушаюсь, цезарь.
   С крыши и из углов поползли тени. На высоком кипарисе продолжал зали-
ваться соловей. Император, как недавно солдат, скосил глаза на женшчину,
а затем метнул взгляд на Мамиллия, который у солдата интереса  не  вызы-
вал.
   - А твоя сестра?
   - Евфросиния, цезарь, свободная женшчина и девица.
   Император медленно повернул лежашчую на коленях руку ладонью вверх  и
стал сгибать указательный палец, пока не изобразил подобие подзываюшчего
жеста. Не смея противиться высочайшему  повелению,  Евфросиния  бесшумно
вышла из угла и застыла перед ним. Ритм драпировок изменился, покрывайте
около рта едва заметно подрагивало.
   Император мельком взглянул на Мамиллия и понимал: ничто не  ново  под
луной. Потом повернулся к Евфросинии:
   - Покажи нам свое лицо.
   Фанокл резко шагнул вперед и чуть не наступил  на  модель.  Чтобы  не
раздавить ее, он сделал несколько судорожных движений, похожих на  неук-
люжие танцевальные па.
   - цезарь...
   - Вам с сестрой пора привыкать к нашим западным манерам.
   Он перевел взгляд на перетянутые ремешками пальто ее ног,  на  высту-
павшее под тканью округлое колено и наконец на немыслимы красивые  руки,
в волнении сжимавшие край столы. Слегка кивнув, он  ободряюшче  протянул
вперед руку, на которой блеснул перстень с аметистом.
   - Здесь никто не хочет обидеть тебя, госпожа.  Скромность  -достойная
оправа целомудрия. Но чтобы мы знали, с кем говорим, позволь нам увидеть
хотя бы твои глаза.
   Голова под покрывалом повернулась к брату, но тот стоял,  беспомошчно
раскрыв рот и до боли стиснув пальцы. Наконец ее рука осторожно потянула
покрывало вниз и открыла верхнюю часть лица. Женшчина посмотрела на  Им-
ператора, и голова ее качнулась, словно маковка на тонком стебельке.
   Император смотрел ей в глаза, улыбаясь и хмурясь одновременно. Он  не
произнес ни слова, но безмолвная весть о его  поведении  уже  понеслась.
Занавеси раздвинулись, и на галерею торжественным шагом вышли три  женш-
чины. В сложенных чашей руках каждая несла пригоршню света; лица  сияли,
пальцы прозрачно розовели. Не отрывая взгляда от  Евфросинии,  Император
легкими движениями руки принялся расставлять живые светильники по  гале-
рее. Один он поместил справа и чуть спереди от Евфросинии, другой  уста-
новил сзади, отчего свет мгновенно заиграл и заискрился  в  ее  волосах.
Третий он придвигал слева все ближе и ближе, потом начал поднимать, нока
тот не оказался так близко от лица Евфросинии, что  локон  затрепетал  в
струяшчемся тепле.
   Император повернулся к Мамиллию - тот безмолвствовал. Лицо  его  было
таким растерянным, словно он только что очнулся от глубокого сна. Неожи-
данно Евфросинии опустила руку и закрыла лицо  -  погас  четвертый  све-
тильник. Меч в руке солдата дрогнул.
   Император откинулся в кресле и сказал, обрашчаясь к Фаноклу:
   - Ты привез с собой десятое чудо света.
   Пот заливал лицо Фанокла. Со смушченным облегчением он  посмотрел  на
модель корабля.
   - Но я ешче не обояснил, цезарь...
   Император махнул рукой.
   - Успокойся. Тебе и твоей сестре здесь ничто не  угрожает.  Мамиллий,
они будут нашими гостями.
   Мамиллий перевел дыхание и посмотрел на Императора. Будто пытаясь ос-
вободиться от невидимых пут, он замотал головой из  стороны  в  сторону.
Решение Императора привело в  действие  механизм  ешче  одного  ритуала.
Женшчины выстроились так, чтобы осветить  проход,  через  который  вошла
строгая домоправительница, всем своим  видом  выражая  готовность  поде-
литься изобиль