Альфонс Доде.
    Тартарен из Тараскона

   -----------------------------------------------------------------------
   Alphonse Daudet. Tartarin de Tarascon. Пер. с фр. - Н.Любимов.
   В кн.: "Альфонс Доде. Тартарен из Тараскона. Бессмертный".
   М., "Художественная литература", 1974.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 February 2001
   -----------------------------------------------------------------------



КНИГА ПЕРВАЯ. НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ТАРТАРЕНА ИЗ ТАРАСКОНА


                                        Другу моему Гонзагу Прим

                                        Во Франции все немножко тарасконцы



ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ. В ТАРАСКОНЕ


   1. Сад с баобабом

   Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь;  с
тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так  ясно  вижу,  словно
это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил  тогда  при  въезде  в  город,  в
третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла,
впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у
калитки - целый выводок маленьких савояров (*1),  играющих  в  классы  или
дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.
   Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.
   Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя.  Но  стоило
войти внутрь, и - ах, черт побери!..
   Во  всем  строении,  от  погреба  до   чердака,   чувствовалось   нечто
героическое, даже в саду!..
   О, сад Тартарена! Другого такого не было  во  всей  Европе!  Ни  одного
местного  дерева,  ни  одного  французского  цветка,  сплошь  экзотические
растения:  камедные  деревья,  бутылочные  тыквы,  хлопчатник,   кокосовые
пальмы, манго, бананы,  пальмы,  баобаб,  индийские  смоковницы,  кактусы,
берберийские фиговые деревья, - можно было подумать, что вы в  Центральной
Африке, за десять тысяч миль от Тараскона. Конечно, все это  не  достигало
здесь своей естественной величины: так, например,  кокосовые  пальмы  были
ничуть  не  выше  свеклы,  а  баобаб  (дерево-великан,   arbos   gigantea)
превосходно чувствовал себя в горшке из-под  резеды.  Ну  и  что  же?  Для
Тараскона и это было хорошо, и те  высокопочтенные  горожане,  которые  по
воскресеньям  удостаивались  чести  полюбоваться  Тартареновым   баобабом,
возвращались домой в полном восторге.
   Можете себе представить, с каким волнением проходил я впервые по  этому
чудесному саду! Но что я испытал, когда меня провели в кабинет героя!..
   Кабинет Тартарена - одна из городских достопримечательностей -  выходил
окнами в сад,  а  баобаб  произрастал  как  раз  против  стеклянной  двери
кабинета.
   Вообразите большую комнату, сверху донизу увешанную ружьями и  саблями;
все виды оружия всех стран  мира  были  здесь  налицо:  карабины,  пищали,
мушкетоны,   ножи   корсиканские,   ножи   каталонские,   ножи-револьверы,
ножи-кинжалы,  малайские  криссы,  караибские  стрелы,  кремневые  стрелы,
железные перчатки, кастеты, готтентотские палицы,  мексиканские  лассо,  -
чего-чего тут только не было!
   И словно для того, чтобы душа у вас совсем ушла в  пятки,  на  стальных
лезвиях и на ружейных прикладах сверкало  могучее,  беспощадное  солнце...
Единственно, что вас несколько успокаивало, это умиротворяющий дух порядка
и чистоты, царивший над всеми этими орудиями истребления. Всему здесь было
определено свое место, все сияло, блестело, все  имело,  точно  в  аптеке,
свой ярлычок; кое-где виднелась краткая заботливая надпись:

   Стрелы отравлены, не прикасайтесь!

   Или:

   Ружья заряжены, осторожно!

   Если б не эти надписи, я бы не отважился сюда войти.
   Посреди  кабинета  стоял  круглый  столик.  На  столике  бутылка  рому,
турецкий кисет, "Путешествие капитана Кука", романы Купера, Густава Эмара,
рассказы об охоте - охоте на медведя, соколиной охоте, охоте на  слонов  и
т.д. А за столиком сидел человек лет  сорока  -  сорока  пяти,  низенький,
толстый, коренастый, краснолицый, в  жилетке  и  фланелевых  кальсонах,  с
густой, коротко подстриженной бородкой и горящими глазами; в одной руке он
держал книгу, а другой размахивал громадной трубкой с  железной  покрышкой
и, читая какой-нибудь сногсшибательный рассказ об охотниках за  скальпами,
оттопыривал  нижнюю  губу  и  строил  ужасную   гримасу,   что   придавало
симпатичному  лицу  скромного  тарасконского  рантье  выражение   той   же
добродушной свирепости, какою дышал весь дом.
   Это и  был  Тартарен,  Тартарен  из  Тараскона,  бесстрашный,  великий,
несравненный Тартарен из Тараскона.



   2. Несколько слов о славном городе Тарасконе. Охотники за фуражками

   В то время, о котором я рассказываю, Тартарен из Тараскона не  был  еще
нынешним Тартареном, великим Тартареном из Тараскона, широко известным  на
юге Франции. Но и тогда уже он был королем Тараскона.
   Чему же обязан, он своим королевским достоинством?
   Прежде всего надо вам сказать, что в том краю все люди  -  охотники,  и
стар и млад. Охота - страсть тарасконцев, и это  повелось  еще  со  времен
баснословных, когда в окрестных болотах свирепствовал Тараск, а тарасконцы
устраивали на него облавы. Как видите, давность изрядная.
   Итак, каждое воскресное утро тарасконцы вооружаются и идут за город; за
спинами у них сумки, за плечами  ружья,  стон  стоит  от  лая  собак,  воя
хорьков (*2), звуков труб и охотничьих  рогов.  Величественное  зрелище...
Вот только, к сожалению, дичь перевелась, совсем-совсем перевелась.
   Тварь, хоть  она  и  тварь,  в  конце  концов,  сами  понимаете,  стала
остерегаться.
   На пять миль вокруг Тараскона все норы пусты, все  гнезда  брошены.  Ни
дрозда, ни перепелки, - хоть бы один крольчонок, хоть бы  самый  маленький
чекан.
   А между тем живописные тарасконские холмики, пахнущие миртом, лавандой,
розмарином, до  того  очаровательны,  превосходный  мускатный,  набухающий
сладким соком виноград,  уступами  спускающийся  к  Роне,  тоже  чертовски
соблазнителен!.. Да, но там, дальше -  Тараскон,  а  в  маленьком  царстве
зверей и птиц Тараскон  на  очень  плохом  счету.  Перелетные  птицы  даже
отметили его большим крестом на своих маршрутах, и как только дикие  утки,
вытянутыми треугольниками спускаясь к Камарге,  издали  завидят  городские
колокольни, вожак тотчас начинает кричать во все горло:  "Вон  Тараскон!..
Вон Тараскон!" - и стая делает крюк.
   Словом, местная дичь состоит  из  одного  матерого,  продувного  зайца,
чудом уцелевшего от тарасконских бранных потех  и  упорно  не  покидающего
здешних мест. Этого зайца знают в Тарасконе решительно все.  У  него  есть
даже кличка. Его прозвали Быстроногий. Известно, что его нора находится  в
черте владений Бомпара, - кстати сказать, это обстоятельство вдвое и  даже
втрое подняло цену на его землю, - но убить зайца так никому и не удалось.
   В настоящее время за ним все еще гоняются два-три безумца.
   Остальные махнули рукой, и Быстроногий с давних пор был отнесен к числу
местных суеверий, хотя по природе своей тарасконцы весьма мало суеверны и,
когда представляется случай, едят даже рагу из ласточек.
   - Да, но если дичь в Тарасконе - такая редкость, - скажете вы - чем  же
тогда тарасконские охотники занимаются по воскресеньям?
   Чем занимаются?
   Ах, боже мой! Они отправляются в поле, мили за две, за три  от  города.
Объединяются человек по пять, по шесть, устраиваются поудобней  под  сенью
колодезного сруба, старой стены  или  же  оливкового  дерева,  достают  из
ягдташей порядочный кусок тушеной говядины,  лук,  колбасу,  анчоусы  -  и
начинается нескончаемый завтрак, запиваемый превосходным ронским вином, от
которого хочется смеяться и петь.
   Потом, как следует нагрузившись, они встают, подзывают собак,  заряжают
ружья и начинают охотиться. Это значит,  что  каждый  из  них  берет  свою
фуражку, изо всех сил подбрасывает ее в воздух и бьет по ней  влет  дробью
разного калибра - пятым, шестым, вторым номером, смотря по уговору.
   Кому удалось попасть в цель чаще  других,  того  провозглашают  королем
охоты, и  вечером  он,  как  триумфатор,  под  звуки  рогов  и  лай  собак
возвращается в Тараскон, а на  стволе  его  ружья  красуется  изрешеченная
фуражка.
   Вряд ли стоит говорить, что в городе идет бойкая  торговля  охотничьими
фуражками. Иные шапочники в  расчете  на  незадачливых  охотников  продают
заранее продырявленные, изодранные фуражки, но, кроме аптекаря Безюке,  их
никто не покупает. Это же нечестно!
   Как охотник за фуражками Тартарен из Тараскона  не  имел  себе  равных.
Каждое воскресное утро он отправлялся на охоту в новой  фуражке  и  каждый
воскресный вечер возвращался с фуражкой рваной. В домике с  баобабом  весь
чердак был завален этими славными трофеями. Вот почему тарасконцы  считали
Тартарена своим предводителем, а так как  он  знал  досконально  охотничий
устав и прочел научные труды и руководства по всем видам охоты, начиная  с
охоты за фуражками и кончая охотой на бирманского тигра, то его признавали
за верховного охотничьего судью и во всех спорных случаях прибегали к  его
посредничеству.
   Ежедневно, от трех до четырех, у оружейного мастера  Костекальда  можно
было видеть важного толстяка с трубкой в  зубах,  восседавшего  в  зеленом
кресле посреди магазина, который был битком набит охотниками за фуражками,
охотники же стоя переругивались. Это творил суд Тартарен  из  Тараскона  -
Нимрод и Соломон в одном лице (*3).



   3. Нэт! Нэт! Нэт! Еще несколько слов о славном городе Тарасконе

   У могучего тарасконского племени страсть к охоте  сочетается  с  другой
страстью - к романсам. Городок, кажется, небольшой, а романсы распевают  в
количестве просто невероятном. Всякого рода сентиментальный хлам  всюду  у
нас давно пожелтел, покоясь в старых-престарых папках, зато в Тарасконе он
вечно молод и вечно свеж. Все, все они тут. У каждой  семьи  свой  любимый
романс, и в городе это хорошо известно. Известно,  например,  что  любимый
романс аптекаря Безюке:

   Сияй, о звездочка моя...

   Оружейника Костекальда:

   Придешь ли ты в тот край лачуг убогих?

   Податного инспектора:

   Ах, будь я невидимкой,
   Меня б не увидать!
   (Шуточная песенка)

   И так у всех тарасконцев. Два-три раза в неделю они собираются  друг  у
друга и поют. Замечательно, что это всегда одни и те  же  романсы  и  что,
сколько ни поют их славные тарасконцы, ни  у  кого  никогда  не  возникало
желания разучить что-нибудь новенькое. Романсы переходят по наследству  от
отца к сыну, и никто ничего не меняет: это священно. Более того, никто  ни
у кого не перенимает. Костекальдам никогда бы не  пришло  в  голову  спеть
романс Безюке, а Безюке - спеть романс Костекальдов. Кажется, за сорок лет
романсы должны бы набить им оскомину. Но нет! Каждый  крепко  держится  за
свой романс, и все довольны.
   По части романсов,  как  и  по  части  фуражек,  первое  место  занимал
Тартарен. Превосходство его зиждилось вот на чем: у Тартарена из Тараскона
не было своего романса. Его собственностью были все романсы.
   Все!
   Однако заставить его спеть не мог бы и сам черт. Пресыщенный  сплошными
успехами, герой Тараскона предпочитал погружаться в чтение книг про  охоту
или проводить вечера в Клубе, нежели рисоваться у нимского фортепьяно  при
свете двух тарасконских  свечей.  Принимать  участие  в  этих  музыкальных
вечерах он считал ниже своего достоинства... И все же, когда  в  аптеке  у
Безюке шел домашний концерт, он иной раз как бы невзначай туда заходил  и,
уступая настойчивым просьбам, соглашался  спеть  со  старой  г-жой  Безюке
знаменитый дуэт из "Роберта Дьявола" (*4)...  Кто  этого  не  слышал,  тот
ничего не слыхал... Проживи я еще хоть сто  лет,  я  до  самой  смерти  не
забуду,  как  великий  Тартарен  торжественно  направлялся  к  фортепьяно,
облокачивался, строил гримасу и старался придать своему добродушному лицу,
на которое падал зеленый свет от  шаров  аптечной  витрины,  демоническое,
свирепое выражение Роберта Дьявола. Едва он принимал позу,  как  по  всему
залу пробегал трепет: казалось, сейчас произойдет нечто  необычайное...  И
вот,  после  некоторого  молчания,   старая   г-жа   Безюке,   сама   себе
аккомпанируя, начинала:

   В тебя я верю свято,
   Тобой душа полна,
   Но я потрясена (2 раза),
   Так не губи ж себя ты
   И не губи меня!

   Тут она шепотом говорила: "Теперь  вам,  Тартарен",  -  и  Тартарен  из
Тараскона, вытянув руку, сжав кулак и  раздув  ноздри,  трижды  произносил
ужасным  голосом,  который,  точно  удар  грома,  раскатывался  в   недрах
фортепьяно: "Нет!.. Нет!.. Нет!.." -  причем  у  него,  как  у  настоящего
южанина, это звучало: "Нэт!.. Нэт!..  Нэт!.."  Тогда  старая  г-жа  Безюке
повторяла еще раз:

   Так не губи ж себя ты
   И не губи меня!

   - _Нэт!.. Нэт!.. Нэт!.._ - еще громче  ревел  Тартарен,  и  тут  все  и
кончалось... Как видите, пение длилось недолго, но выходило это у него так
сильно, так выразительно, до того сатанински, что вся  аптека  содрогалась
от ужаса, и его потом еще  несколько  раз  заставляли  повторить:  "Нэт!..
Нэт!.."
   Наконец Тартарен отирал лоб, улыбался  дамам,  подмигивал  мужчинам,  а
затем, после такого триумфа, шел в Клуб и там небрежно ронял:
   - Я сейчас пел у Безюке дуэт из "Роберта Дьявола".
   И он сам этому верил - вот что удивительнее всего!..



   4. Они!

   Тартарен из Тараскона пользовался в городе большим влиянием, и этим  он
был всецело обязан своим разносторонним способностям.
   Во всяком случае, одно можно сказать наверное: этот хват сумел покорить
всех.
   Армия в Тарасконе была за Тартарена. Бравый  командир  Бравида,  он  же
каптенармус в отставке, говорил о нем: "Он у нас молодец!" - а уж кто-кто,
но Бравида, стольких обмундировав на своем веку, должен  был  разбираться,
кто молодец, а кто нет.
   Судейское сословие тоже было за Тартарена.  Председатель  суда,  старик
Ладевез, не раз говорил о нем на заседаниях:
   - Вот это характер!
   Наконец, за Тартарена был народ.  Его  могучее  телосложение,  поступь,
повадка боевого коня, которому не страшна  никакая  пальба,  слава  героя,
неизвестно откуда взявшаяся,  а  также  неоднократные  раздачи  медяков  и
тумаков маленьким  чистильщикам,  которые  располагались  у  его  калитки,
сделали из него местного лорда Сеймура (*5), любимца тарасконских  рынков.
В воскресенье вечером,  когда  Тартарен  во  фланелевой  куртке  с  поясом
возвращался с охоты, вздев фуражку на ружейный ствол, ронские грузчики  на
пристани почтительно кланялись ему и,  подмигивая  друг  другу  на  мощные
бицепсы, игравшие на его руках, переговаривались восхищенным шепотом:
   - Ну и силач!.. У него _двойные мускулы_!
   Двойные мускулы!
   Только в Тарасконе можно услышать нечто подобное!
   Однако, наперекор всему, несмотря на многообразие талантов, на  двойные
мускулы, на любовь народа и лестное мнение бравого командира  Бравида,  то
бишь каптенармуса в отставке, Тартарен не был счастлив: жизнь в  маленьком
городишке тяготила,  угнетала  его.  Великому  тарасконцу  скучно  было  в
Тарасконе. В самом деле: для такой героической натуры, для такой  отважной
и пылкой души, бредившей битвами, скачкою в пампасах, грандиозной  охотой,
песками пустынь, смерчами и ураганами, непременные  воскресные  облавы  на
фуражки и судебные разбирательства у оружейника Костекальда - все это было
слишком мелко... Милый,  бедный  великий  человек!  Ну  как  тут  было  не
зачахнуть с тоски!
   Тщетно, стремясь расширить кругозор и немного отдохнуть от Клуба  и  от
Рыночной  площади,  окружал  он  себя  баобабами  и  другими  африканскими
растениями; тщетно вешал одно оружие на другое, один  малайский  крисс  на
другой; тщетно забивал себе голову чтением романов и, подобно бессмертному
Дон Кихоту, пытался силою своей  мечты  вырваться  из  тисков  беспощадной
действительности... Увы! Что бы ни  предпринимал  он  для  утоления  жажды
приключений, все только распаляло  ее.  Один  вид  многочисленного  оружия
держал его в состоянии неутихающего гнева и раздражения.  Стрелы  и  лассо
взывали к нему: "На бой! На бой!" В ветвях баобаба шелестел ветер  далеких
странствий и нашептывал ему опасные  советы.  А  тут  еще  Густав  Эмар  и
Фенимор Купер...
   Сколько  раз  в  душные  летние  дни,  окруженный  мечами,   в   полном
одиночестве читая книгу, Тартарен внезапно вскакивал, рыча  бросал  книгу,
устремлялся к стене и срывал с гвоздя какое-нибудь оружие!
   Бедняга забывал, что он у себя дома, в Тарасконе, что на нем  фуляровый
платок и кальсоны, - он  претворял  только  что  прочитанное  в  жизнь  и,
возбуждаясь от звука собственного голоса,  кричал,  потрясая  топором  или
томагавком:
   - Теперь пусть только они ворвутся!
   _Они_? Кто _они_?
   Тартарен и сам толком не знал... _Они_ - это все, что нападает,  воюет,
кусает,  разрывает  когтями,  скальпирует,  воет,  ревет...  _Они_  -  это
краснокожий сиу, пляшущий вокруг столба, к  которому  привязан  несчастный
белый. Это бурый медведь Скалистых гор, который переваливается с  ноги  на
ногу и облизывается окровавленным языком. Затем  это  туарег,  кочующий  в
пустыне, малайский пират, абруццкий бандит... Наконец, _они_ - это  просто
_они_!.. _Они_ - значит война, путешествия, приключения, слава.
   Но увы! Сколько ни звал _их_ бесстрашный тарасконец, сколько ни вызывал
_их_ на бой - _они_ все не шли... Да и  что  бы  они,  горемыки,  стали  в
Тарасконе делать?
   А Тартарен  между  тем  все-таки  их  поджидал;  особенно  по  вечерам,
отправляясь в Клуб.



   5. Тартарен отправляется в Клуб

   Рыцарь-тамплиер, собирающийся  сделать  вылазку  против  осадивших  его
неверных, китайский солдат, под знаменем тигра (*6) готовящийся к схватке,
воинственный команч, выходящий на тропу войны, - все это ничто в сравнении
с Тартареном из Тараскона, вооружающимся с головы до ног  перед  тем,  как
отправиться в Клуб, а отправляется он туда  в  девять  вечера,  через  час
после вечерней зори.
   "К бою готовьсь!" - как говорят матросы.
   На левую руку Тартарен надевал железную перчатку  с  шипами,  в  правую
брал трость со шпагой внутри, в левом кармане у него был кастет, в  правом
- револьвер. На груди, между  сюртуком  и  жилеткой,  скрывался  малайский
крисс. Но уж насчет отравленных стрел - ни-ни! Это - оружие вероломное!..
   Перед самым уходом он в  тишине  и  сумраке  кабинета  некоторое  время
упражнялся; фехтовал, стрелял в стену, играл мускулами, затем брал ключ от
калитки и  важною  медлительною  поступью  шел  через  сад.  По-английски,
господа, по-английски! Вот она, истинная храбрость! Пройдя сад, он отворял
тяжелую железную калитку. Он  отворял  ее  рывком,  так  что  снаружи  она
ударялась об ограду... Если бы  _они_  стояли  за  оградой,  от  _них_  бы
мокрого места не осталось!.. Вот только, к несчастью, _они_ не  стояли  за
оградой.
   Тартарен  выходил  за  калитку,  мгновенно  оглядывался  по   сторонам,
поспешно запирал калитку двойным поворотом ключа и - в путь!
   На  Авиньонской  дороге  ни  одной  живой  души.  Двери  заперты,  огни
погашены. Темным-темно, лишь кое-где в ронском тумане мигает фонарь...
   Величавый и непоколебимый, Тартарен из Тараскона мерно шагал  в  ночном
мраке, высекая из булыжника искры железным наконечником трости...  Где  бы
он ни шел - по бульвару, по улице или по переулку, он  неизменно  держался
середины дороги, что является весьма благоразумной мерой предосторожности,
ибо так вы всегда увидите надвигающуюся опасность, а главное - так вам  не
грозит нечто, иной раз выливающееся по вечерам  из  окон  на  тарасконские
улицы. Подобная осмотрительность вовсе не означала, однако,  что  Тартарен
испытывал страх... Нет, он только остерегался!
   Лучшее  доказательство  того,  что  Тартарен   не   испытывал   страха,
заключается в следующем: в Клуб он шел не бульварами, а через весь  гор