Степан Павлович Злобин.
        Остров Буян


                                   Роман


     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.П.Злобин. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2
     Издательство "Художественная литература", Москва, 1981
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 21 ноября 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------

     В  том  входит  роман  "Остров  Буян",  посвященный известному  событию
русской истории середины XVII века -  восстанию угнетенного населения Пскова
в 1650 году против засилия феодального строя.

     {1} - Так обозначены ссылки на примечания соответствующей страницы.


                                 Содержание

                         Глава первая
                         Глава вторая
                         Глава третья
                         Глава четвертая
                         Глава пятая
                         Глава шестая
                         Глава седьмая
                         Глава восьмая
                         Глава девятая
                         Глава десятая
                         Глава одиннадцатая
                         Глава двенадцатая
                         Глава тринадцатая
                         Глава четырнадцатая
                         Глава пятнадцатая
                         Глава семнадцатая
                         Глава шестнадцатая
                         Глава восемнадцатая
                         Глава девятнадцатая
                         Глава двадцатая
                         Глава двадцать первая
                         Глава двадцать вторая
                         Глава двадцать третья
                         Глава двадцать четвертая
                         Глава двадцать пятая
                         Глава двадцать шестая
                         Глава двадцать седьмая
                         Глава двадцать восьмая
                         Глава двадцать девятая
                         Глава тридцатая
                         Глава тридцать первая
                         Глава тридцать вторая

                         Примечания

                         Краткий пояснительный словарь



                                               Посвящаю памяти моей жены -
                                                    Галины Злобиной -
                                              товарища по замыслам и работе.

                                                                       Автор


        "ГЛАВА ПЕРВАЯ"


        "1"

     На  рассвете в  лесу  у  шведского рубежа Истома-звонарь сам  перевязал
льняной  ниткой  пуповину своего  третьего сына.  Вода  лесного  ручья  была
холодна.  Теплой воды взять было негде.  Когда звонарь плеснул горстью,  сын
заорал на весь лес,  но как раз в этот миг проглянуло восходящее солнце. Оно
коснулось лучами нежной кожицы, и младенец умолк.
     - Удача тебе,  горластый,  -  сказал отец,  -  русское солнышко тебя от
рождения утешило - знать, и доведется жить тебе в Русской земле!
     Чтобы разогреть младенца после холодной воды, Истома всыпал ему десяток
нежных, но крепких шлепков и закутал своим зипуном.
     Возвратясь от ручья к семье,  отец разбудил старших сыновей - Первуньку
и Федьку, спавших под мешками, которые защищали их от мошкары и комаров.
     - Глядите, что мать на счастье нашла под кустом, - сказал он.
     Старший,  словно поверив,  молча серьезно смотрел на красную рожицу, но
второй хитро ухмыльнулся.
     - Чего смеешься? - спросил отец.
     - В брюхе нашла! - выпалил Федька. - Я знаю, в брюхе!
     К полудню Авдотья смогла продолжать путь. Они тронулись дальше. Авдотья
несла на  руках младенца.  Отец тащил три тяжелых узла с  рухлядью.  Ребятам
тоже пришлось потрудиться с двумя узлами, которые прежде несла мать...
     - Недалеко идти,  - утешал Истома, - постойте, дойдем до посада и купим
лошадь.
     - Пегую, бать! - попросил Федька.
     - И с жеребенком, - сказал старший.
     - Ладно, пегую и с жеребенком, - кивнул отец.
     Но хоть было жарко и тяжело - все они радовались тому, что главное было
сделано:   шведский  рубеж  остался  теперь  за  спиной,  а  впереди  лежало
Московское царство.
     Истома помнил рассказы о  том,  как все в их краю было русским.  Но вот
мало-помалу наехали шведы и  стали скупать хлеб.  Они  везли за  рубеж обозы
зерна из Ивань-города,  Карелы{8} и Яма{8}, а когда русские жители городов и
погостов спохватились,  что  нечего есть  самим,  шведы  собрались войском и
разом пришли подо все голодные города{8}.
     Жители захваченных городов и уездов ждали,  что Русская земля, как один
человек, встанет и придет на выручку плененных братьев.
     В первые годы после избрания царя Михаила Романова{8} измученная Смутой
Россия{8} неспособна была отстаивать кровью свои права. Шведы захватили весь
север  Московского  государства,  включая  Новгород,  и  ценою  освобождения
Новгорода   потребовали  заключения   договора{8},   по   которому   Русское
государство признает за  ними  право  на  владение Ивань-городом,  Копорьем,
Орешком и Ямом с уездами, селами, погостами и деревнями. Царь подписал такой
договор. По этому договору было дано две недели на то, чтобы русские люди из
занятых шведами городов и  уездов могли покинуть свои дома и  уйти в Россию,
за новый рубеж.  Все,  кто остался после двух недель, становились подданными
шведского короля.
     Но как было успеть в две недели собрать скарб,  продать избу и скотину,
управиться с  хлебом!  Все  продавали,  и  никто не  хотел покупать.  Бобыли
махнули на  все рукой и  убежали,  чтобы стать хоть нищими,  да  на Руси,  а
многосемейные  поневоле  остались...  Но  житье  под  властью  чужеземцев  и
иноверцев было  тяжко для  русского человека.  Шведы держались надменно,  во
всем теснили,  на всех смотрели как на пленников и рабов.  Не выдержав такой
жизни,  тысячи людей пустились через границу России. Оставшиеся словно вдруг
все постарели,  попав под чужеземное иго...  Потом опомнились и стали тайком
выбираться на Русь.
     Отец Истомы двенадцать лет собирался бежать,  да  все не  было случая и
удачи. Так и умер, и кости его остались лежать в подневольной земле.
     Истома знал лес  и  лесные тропы.  Еще когда был крепок и  не  так стар
отец, Истома мальчишкой по зимам ходил с ним на лыжах за дичью; они уходили,
бывало,  верст за сорок -  пятьдесят от родного села.  И позже Истома во раз
указывал путь до рубежа русским перебежчикам.
     Проводив однажды такого  беглеца,  Истома пошел  назад,  зажав  в  руке
серебряный ефимок*,  полученный за услугу,  как вдруг в болоте меж кочек, по
которым оба они перед тем скакали,  он увидал кожаную затянутую кису. Истома
поднял ее, развязал и обмер: она полна была золотых...
     ______________
     * Ефимок -  шведская серебряная монета,  около 50 копеек.  (Подстрочные
примечания принадлежат автору.)

     "Счастье!" - мелькнуло мгновенно в мыслях.
     Но тут же Истома припомнил, что в этом месте беглец промахнулся прыжком
и попал мимо кочки в трясину.
     "Знать, он обронил, выбираясь", - подумал Истома.
     Истома знал,  как собирались люди на  Русь,  продавая все до  последней
рубахи... Утаить кошель беглеца - это значило взять на себя страшный грех...
Но как же отдать ему? Где найти хозяина?
     И Истома пустился по кочкам в обратный путь, в страшный путь по болоту.
Оступись, провались - и никто не узнает, никто не поможет... Вечер близился.
На  болоте темнело.  Кочек было  почти не  видно,  но  Истома спешил нагнать
незнакомца...
     Он шел всю ночь и лишь ранним утром вошел в монастырскую слободу.
     Вчерашний  перебежчик уходил  по  пустынной  улице,  торопясь  покинуть
ночлег, пока не проснулись люди.
     Истома узнал его со  спины по  походке,  нагнал,  шатаясь от устали,  и
протянул кису.
     - Возьми... на болоте ты истерял, - сказал он.
     Обеими руками схватил перебежчик тяжелый кошель...
     Он не мог найти слов от радости и удивления.
     - Ныне ведь ты на Руси. Идем во товарищах, малый. Ты долю свою нашел! -
звал беглец. - Хошь удачливой жизни - идем!
     Но Истома не мог уйти без родительского благословения,  покинуть отца и
старуху мать.  Он  с  болью и  горечью воротился назад в  родную деревню под
власть шведов...
     И в горькие минуты не раз вспоминал Истома тот день,  когда он стоял на
русской непокоренной земле,  и  упрекал себя за  то,  что вернулся тогда под
ярмо чужеземцев.
     А   жизнь   была   тяжелая:   нередко   в   русские   селенья  наезжали
фельдвеберы{12} с  солдатами,  хватали  крестьян и  увозили  на  королевскую
службу.  Если  успевали схорониться или  бежать в  Россию молодые парни,  то
плохо  приходилось  оставшимся  семьям  -   их  разоряли  дотла,  и  никакие
челобитные не помогали вернуть разграбленное добро...
     "Черные земли"*,  захваченные шведами, были розданы королем во владение
шведским дворянам,  и  приходилось тащить по  тощим  полям непосильное бремя
поборов. Из года в год превращался русский крестьянин в должника и почти что
в раба. Бежать, бежать из этого ада - вот о чем со слезами молились.
     ______________
     *  "Черными  землями"  назывались  земли  государственных крестьян,  не
крепостных, так сказать "вольных пахарей".

     Люди  бежали на  Русь.  В  иных  деревнях и  погостах оставалось вместо
десятка, двух-трех десятков дворов по два-три двора.
     После смерти отца  Истома и  Авдотья три  года готовились к  перебежке,
таясь не  только от  латышей и  карел,  но  даже от русских соседей.  И  вот
наконец пришли в Русскую землю.
     Они подошли к  каменному монастырю со  слободой у  стен.  В  этой самой
слободе лет  двенадцать назад Истома настиг незнакомого перебежчика и  отдал
ему кошель с золотыми.
     Теперь  в  слободе шел  большой торг.  Истома оставил семью  на  опушке
лесочка.
     На  торговой площади он  искал  среди  караковых,  карих и  бурых пегую
кобылку,  хотя бы без жеребенка... И вдруг гулкий, призывный звон всколыхнул
людей.  Народ побежал в  одну сторону.  Сидя на  лошади среди толпы,  бирюч*
вычитывал жестокий царский указ:
     ______________
     * Бирюч -  глашатай,  громко читавший на торговых площадях всякие указы
для общего сведения.

     - "...А буде кто в каких чинех или во дворех и в поместьях и в вотчинах
Свейския земли* старых и новых перебежчиков учнут у себя таить и к записи не
приведут или у  себя их  учнут укрывать...  и  тем людям по государеву указу
быть в  жестоком наказании,  в  ссылке,  без всякие пощады,  а их поместья и
вотчины, дворы и животы** велено имать на государя", - выкрикивал бирюч.
     ______________
     * Свейския земли - шведской земли.
     ** Животы - имущество.

     Узнав,  что речь идет не  о  пошлинах,  не о  торговых указах,  которые
волновали всех,  народ отхлынул и снова шумел и торговался. Но Истома стоял,
не в  силах очнуться,  часто моргая,  теребя толстыми пальцами широкую русую
бороду. Он слушал дальше страшные и неумолимые слова.
     "...А  буде  которые  люди  учнут  впредь  Свейския земли  перебежчиков
принимать, и тем людям по государеву указу быть в смертной казни..."*
     ______________
     *  Цитируемый  указ  относится  к  1632  году.  Подобные  указы  против
перебежчиков издавались не раз, но были чисто формальными.

     Истома не стал покупать пегой кобылки.  Чтобы быть незаметным, он купил
мелкорослого карего меринка вместе с потертой сбруей и старой телегой...
     Они ехали молча. Авдотья с новорожденным на руках, Первунька и Федька -
на телеге.  Истома угрюмо,  молча шагал рядом,  держа в руках вожжи.  Ребята
недовольно защебетали о  жеребенке.  Истома  гаркнул на  них  так,  что  оба
испуганно смолкли.
     Авдотья,   поняв,   что  стряслось  что-то  недоброе,  глядя  на  мужа,
молчала...
     Истома знал,  что придется все рассказать жене, но, жалея ее, оттягивал
время.
     Когда,  бывало, в церкви священник молился за шведского короля, называя
его  многомилостивым и  возглашая ему многолетие,  Истома,  как все русские,
едва слышным шепотом обращаясь к  богу,  подменял имя Густава-Адольфа{13} на
имя русского царя Михаила.  Этому научил он  и  обоих своих детей...  И  вот
теперь царь,  за  которого он молился,  грозил смертной казнью всякому,  кто
приютит его богомольцев.
     Только один человек в России должен был им помочь. Человека этого звали
Василий Лоскут. Это был их сосед, горшечник. Он с год назад убежал в Россию.
Истома знал, что он живет где-то в Новгороде Великом...
     - Бать, как мы мерина станем звать? - спросил вдруг Первунька.
     - Погоди,  вот окрестим... - Истома запнулся на шутке, подумав о другом
некрещеном в своей семье - о новорожденном сыне.
     - А мальчика как назовем?  Ма-ам,  как новенького назовем?  - приставал
Федька.
     - А ты как хочешь? - спросила мать.
     - Ивашкой.
     - Пошто?
     - А помнишь: "Было три сына - двое умных, а третий Ивашка..."
     - Так что?
     - Он же третий...
     - Может, он всех умнее удастся, - вступился Первунька.
     - Дак я не сказал, что дурак! Я, мол, - Ивашка!..
     - Неверкой его назовем или Нехрещенком, - угрюмо вмешался отец.
     - Господи! - перекрестилась Авдотья и прижала ребенка к груди.
     Для Истомы это было новой заботой: ребенка следовало крестить, а к попу
явиться нельзя...
     Хотя теперь и на русской земле,  но снова они ночевали в лесу, таясь от
людского глаза...
     Ночью Истома сказал про беду Авдотье.  Она привыкла к  бедам и  в бедах
всегда полагалась на мужа.  Она не захныкала,  не заныла, но ласково провела
сухощавой рукой по  его руке,  и  от  этого ему вдруг стало легче.  Упорный,
суровый и молчаливый,  он был податлив на ласку, и хотя лицо его не изменило
мрачного выражения и губы были все так же сжаты, но на душе сделалось как-то
светлее...  Он с  этой минуты уже знал,  что нет на свете той силы,  которая
может его возвратить за рубеж...
     В   Новгород  они  въехали  в  числе  двух  десятков  таких  же  телег,
запряженных такими же карими меринками.
     Грохот города ошеломил пришельцев. Стук колес, конское ржанье, утренний
звон  колоколов с  десятков  нарядных колоколен,  хлопанье крашеных ставней,
скрип тяжелых дворовых ворот, выкрики и собачий лай.
     Истома  от  рожденья  не  видывал  больших  городов.  Швеция  для  него
воплощалась в  глухих погостах,  осиротелых монастырях и  лесистых болотах -
потому Россия вдруг показалась огромной церковью, залитой блеском пасхальных
свечей.
     "И что им,  что им,  -  думал Истома,  - или здесь мало места для всех?
Ведь эдакий город!  Такое богатство,  право...  Господи!  Никуда не  уйду из
Московского царства!.."
     Они ехали мимо новгородских церквей, каменных и деревянных, с красными,
синими  и  золочеными  куполами,  и  всей  семьей  крестились  на  встречные
колокольни.
     Истома словно ощупью пробирался в чужом городе,  чтобы найти горшечника
Ваську.  Он  опасался расспрашивать у  прохожих,  страшась чем-нибудь выдать
себя.
     Горшечника вернее всего,  конечно,  было искать на  базаре.  Они  ехали
через базар -  и  в  каждом ряду свой запах,  свои голоса:  в  овощном пахло
капустой и чесноком;  сыростью и гнилым камышом -  в рыбных рядах; от шорных
лавок несло кожей и дегтем; дальше пошли лесные, шапочные, жестяные...
     Истома поглядывал,  не увидит ли где между шапками,  дранью, мочалой да
ведрами и  башмаками глиняных блюд  и  горшков.  Не  находя горшечного ряда,
Истома поставил телегу возле других телег,  у  длинной бревенчатой коновязи,
и,  наказав Авдотье ждать его тут,  незаметно,  на  всякий случай,  сунул ей
мешочек с деньгами, а сам пешком отправился в поиски по базару...
     С бочки кричал бирюч государев указ:
     - "...Со свейского короля стороны, которые люди объявятся по сыску..."
     Истома уже знал, о чем этот указ, и повернул прочь...
     Румяные душистые пироги,  масленые и жирные блины,  гречневики, зеленые
огурцы,  жареная печенка,  рубленая требуха напомнили ему,  что он  голоден.
Кругом  дымились горшки  и  корчаги,  сбитенщик манил  сбитнем,  пряничник -
медовыми расписными пряниками...
     Подосадовав,  что не  взял с  собой денег,  Истома свернул из съестного
ряда в  щепной...  Здесь пахло стружкой,  смолой,  опилками -  свежим лесом.
Между оглобель,  козел, скамеек, ушатов, сит и мочала глазел Истома в другие
ряды и наконец разглядел груду глиняных крынок...
     Осторожно, вполглаза поглядывая на лавки, он проходил по ряду.
     - Горшки,  блюда,  дешевы покуда,  кувшины,  крынки -  по  пол-алтынке,
мелкие по грошу - боле не запрошу! - кричали продавцы.
     "Глина не чиста,  обжиг неровный...  а тут узор красновит!..  - отмечал
Истома,  глядя на товар глазами мастера:  дома он время от времени работал у
Лоскута, помогая ему в горшечном деле.
     - Дежки для теста в подарок невестам!  Умывальницы,  чашки, лапешки для
кашки!.. - выкрикивали от лавок горшечники.
     Истома  остановился  перед  хитро  расписанными  блюдами  -   торелями,
горластыми кувшинами.
     - Хороши узорчатые!  Заходи, хозяин, гостем будешь! - приветствовал его
молодой парень.
     Истома приблизился на полшага.
     - Бережливый ты,  -  укорил горшечник.  -  Два раза по  ряду прошел,  а
товару по душе не высмотрел. Чего тебе? Дежку? Горшок?
     - Лавку никак не найду... Знакомец тут торговал.
     - Кто таков? Я горшечников знаю: сызмала тут...
     - Васька Лоскут, - сказал Истома.
     - Васька?!  -  переспросил парень.  - Да-а... - как-то зловеще протянул
он. - Васьки нету! А ты ему кто?
     - А кто я? Никто, чужой! - вдруг испугался Истома. - Дежку я торговал у
него, блюда...
     - А-а,  а я думал, сродственник... Ну, Васьки нету, ау, брат, Васька!..
Да ты чего надо бери - товар у меня не хуже.
     Истома подумал, что нужно представиться покупателем, чтобы лучше узнать
про земляка.
     - Блюдо  бы  небольшое,   -  сказал  он  и,  как  заправский  домовитый
покупатель,  принялся  щелкать  пальцами,  колупать  ногтем  облив,  нюхать,
поглаживать товар,  торговаться,  божиться  -  уж  он-то  знал,  как  хозяин
покупает посуду!..
     Если бы он взял с собой деньги,  он купил бы и блюдо и пару крынок,  но
деньги остались у Авдотьи,  и надо было все вызнать прежде,  чем дело дойдет
до расплаты. Не выпуская блюда из рук, он спросил:
     - А что же Васька, богат стал, что бросил торг?
     - Неволей бросил, - воровски оглядываясь, тихо сказал горшечник.
     - А где он живет-то? - осторожно спросил встревоженный Истома.
     - Почем я знаю! Плати да иди! Я что за справщик!
     Истома прислонил выбранное блюдо  к  стопке других,  чтобы сделать вид,
что шарит за пазухой деньги. Вдруг блюдо скользнуло наземь и раскололось.
     - Эх, ты! - сочувственно укорил гончар. - Вот и плакали твои денежки!
     - Вот беда!  А я их и не взял!  - Истома постарался сам удивиться тому,
что при нем нет денег.
     - Как так?
     - А так: я их у бабы оставил.
     - Чего же ты душу морочил?! - закричал продавец.
     - Я думал...
     - Думал ты! Думный дьяк какой! Думалку бы нажил сперва! Плати за бой! -
наступал на него парень.
     - Да я что ж, постой, вот сбегаю... - уговаривал Истома.
     - Много вас таких "сбегаю"! Скидывай зипун!
     Это рассердило Истому.  Он  уперся.  За  зипун он мог купить дюжины три
таких блюд...
     - Скидывай, скидывай! - голосил гончар.
     Прохожие стали оглядываться. Истома испугался.
     - Да что ты, что ты шумишь! Снимаю! - забормотал он, неловко, дрожащими
руками стягивая рукава.
     - Что стряслось? - спросил один из толпы горожан.
     - Блюдо разбил, - хотел пояснить Истома, - ненароком.
     - Что  блюдо!..  Про Ваську Лоскута пытает,  -  перебил торговец,  -  а
Ваську вечор по  указу свели в  тюрьму..