Роман Иванович ИВАНЫЧУК
   МАЛЬВЫ

                                  Роман

                   Авторизованный перевод с украинского
                               К. Трофимова


                               ГЛАВА ПЕРВАЯ

                                             Разве вы не ходили по земле и
                                        не видели,  каким  был  их  конец?
                                        Были они могущественной силой,  но
                                        ничего не может ослабить аллаха ни
                                        на небе, ни на земле.

                                             Коран, 35-я сура, пророческая


     Весной тысяча  восемнадцатого года гиджры* вместе с многими галерами,
каторгами и паштардами к Кафской** пристани  причалил  небольшой  турецкий
фрегат.  С него сошел на берег седобородый мужчина в белой чалме и в сером
арабском бурнусе. Его лицо пряталось в густой длинной бороде - трудно было
определить возраст старца, но был он древний, как мир, и в глубоких темных
глазах его таилась мудрость многих поколений.
     _______________
          * Г и д ж р а,  точнее,  х и д ж р а  (арабск.)   -  переселение
     пророка Магомета (правильнее:  Мухаммеда) и первых мусульман из Мекки
     в Медину в 622 году по нашему летосчислению;  год  хиджры  принят  за
     начало  мусульманского  летосчисления.  Таким образом,  здесь события
     разворачиваются в 1640 году.
          ** Город  К а ф а  или  К а ф ф а  (с 1783 года  -  Феодосия)  в
     Крыму был в 1475  году  захвачен  османской  Турцией  и  вскоре  стал
     крупнейшим рынком работорговли.

     Старец упал на колени, склонился к земле и прошептал:
     - Здравствуй,  благодатный край, после долгой разлуки. Кланяется тебе
анатолиец,  сказитель-меддах Омар,  которого ты шестнадцать лет тому назад
изгнал из Кафы мечом Шагин-Гирея*.  Тогда я,  не обиженный,  а удивленный,
пошел странствовать по всей империи от Карпат до Балкан, от Дуная до Нила,
чтобы убедиться,  действительно ли другие народы ненавидят нас,  турок.  А
если это верно,  то почему?  Думал я,  что встречу темноту и  глупость,  а
встретился с  благородным прозрением ослепленных богатырей;  думал я,  что
увижу озлобленное отношение ко мне,  турку, а увидел высокое благородство,
уважение к уму,  ненависть к цепям.  И спросил я тогда себя, кто виновен в
том,  что мой народ стал носителем зла и  неволи?  Нужно ли это ему?  Ведь
анатолийский райя не стал богаче оттого, что завоевывает чужие страны... Я
возвратился к тебе, мой Крымский край. Не мстить - твой гнев был жестоким,
но справедливым,  - я хочу посмотреть,  крепко ли Осман** заковал  тебя  в
кандалы;  или,  может  быть,  ты  еще  дышишь  своей буйной непокорностью,
по-прежнему  топчешь  чужие  земли,  следуя  примеру   своего   соседа   и
повелителя,  или,  может  быть,  тебя  осенил свет освободительного духа и
дикие страсти твои сменились поисками правды?
     _______________
          * Ш а г и н - Г и р е й  -  татарский полководец из рода Гиреев,
     который в 1624 году изгнал из Кафы турецких вассалов.  Был разгромлен
     турками и татарскими беями в 1629 году.
          ** О с м а н ы - династия турецких султанов, основателем которой
     считается Осман I правивший с 1299/1300 по 1324 год.

     Он поднялся.  С галер выходили, спеша на ясырь-базар, турецкие купцы,
маршевой  колонной  шли   янычары  -   султанская  охрана  кафского  паши,
торопились мубаширы*,  чтобы  отсчитать пятую  часть  татарского ясыря для
турецкого падишаха,  -  двигалась на  крымскую землю  ненасытная османская
рать.
     _______________
          * М у б а ш и р - сборщик, получавший дань для султана (турец.).

     Меддах Омар проводил их взглядом.
     <О,  народ османский...  Когда уже  ты  будешь довольствоваться своим
добром,  заброшенным,  нераскопанным? Зачем ты заришься на чужие земли, не
вспахав свои,  почему не  насытишь собственным богатством родных детей,  а
принуждаешь их,  голодных,  рыскать не по своим полям и напрасно проливать
кровь соседей?  Когда уже ты утолишь свою неутолимую жажду? Сегодня у тебя
есть власть,  и  ты своевольничаешь.  Кто же защитит тебя от божьей мести,
когда она грянет?  А она придет.  Уже сужается круг веков, и тебе придется
вернуться  туда,   откуда  пришел,   исполнив  свое  призвание  на  земле.
Вернешься, осуждаемый всеми.
     О,   страшное  у   тебя   призвание!   Тебя   обманули  тщеславные  и
властолюбивые вожди твои,  и  ты,  лицемерно взяв божье учение за  оружие,
залил слезами,  кровью и  ненавистью к  себе полмира.  А что ты получил за
это?  Сидишь,  точно безумный скупец, среди сокровищ, награбленных в чужих
амбарах; хлеб, отнятый у голодных, не лезет тебе в рот; сидишь в лохмотьях
и нужде,  не ведая,  что делать с награбленным добром.  Народы превратил в
нищих,  а  сам обогатиться не  можешь и  лишь порождаешь лютую ненависть к
себе.>
     Купцы,  янычары,  мубаширы скрылись за воротами Кафы,  а меддах Омар,
высокий  и   величественный,   направился  в   Карантинную  слободу,   где
останавливались паломники, возвращавшиеся из Мекки.
     ...В  этот  год  слишком  рано  началось  лето  в  Крыму.   Шелковица
осыпалась,  не  успев созреть,  виноград не  завязался,  опали пожелтевшие
персики величиной с  лесной орех,  ветры  не  гнали  по  небу  ни  единого
облачка.  Созрел ячмень,  едва  покрывший собой серую каменистую почву,  и
развеялось половой выбросившее метелку просо.
     А  в  июне  на  Кафские  степи  налетела саранча.  Крестьяне вышли  с
кетменями  копать  рвы,  появилась  процессия дервишей  в  суконных  серых
одеждах,  неся  в  круглых  баклагах  святую  мекканскую  воду,  и  стояли
беспомощные, глядя, как вокруг гибнет все живое.
     Среди толпы женщин,  которые в  отчаянии уже не думали о  том,  что в
тревоге открыли свои лица, стоял седобородый мужчина в белой чалме и сером
бурнусе. В его глазах отражалась тяжелая скорбь.
     - Кара аллаха за грехи наши...  Вот так чернеет и стонет земля, когда
правоверные войска идут  в  чужие  страны,  -  вслух  подумал он,  и  люди
повернули к  нему головы,  а  стоявшие в стороне дервиши подошли ближе.  -
Такой же  шум  стоит тогда над землей,  и  так же  раздается плач женщин и
детей.
     Один  из  дервишей  нервно  взмахнул  головой,  закачалась серебряная
серьга в его ухе.  Он подошел к меддаху Омару, заросший и босой, смиренные
глаза наполнились гневом:
     - В своем ли ты уме, старче, что накликаешь на нас кару христианского
бога за  джихад?*  Кто ты такой?  Да,  видно,  мусульманин.  Но как ты мог
забыть слова пророка:  <В  рай попадет тот,  кто погибнет на  поле брани о
гяурами>?
     _______________
          * Д ж и х а д  - <священная война> мусульман против  <неверных>,
     то есть против христиан и немусульман вообще (турец.).

     - Но  ведь  сказано тоже  в  седьмой суре корана,  отче,  -  спокойно
ответил  меддах  Омар,  -  в  пророческой суре:  <Сколько селений  мы  зря
погубили!>
     - Если ты знаешь коран,  пусть осенит нас свет единственно правдивого
учения,  -  смиренно посмотрел дервиш на  старика,  -  вспомни тогда слова
пророка:  <Мы  будем держать свои знамена над  всеми странами до  тех пор,
пока они не поймут, что это явь>.
     - Но вторая сура,  благочестивый,  сура мединская, гласит: <Горе тем,
которые пишут послания своими руками,  а потом говорят: так сказал аллах>,
потому что знамена,  о которых ты говоришь, несут наши воины и в Азов, и в
Багдад.  И там, и там чернеет земля от наших ратников, точно Кафская степь
от саранчи. Скажи же мне, какая война священна? Против христиан или против
единоверных мусульман?
     Задрожал посох  в  руке  дервиша,  а  женщины с  тревогой и  надеждой
смотрели в  умные глаза седобородого аксакала -  что скажет он еще,  может
быть, это пришел к ним вестник горя или радости?
     Омар  посмотрел на  опечаленных матерей,  сестер  и  дочерей  воинов,
которые отдали или отдают жизнь за Высокий Порог* на Евфрате и на Дону,  -
страдание сковало его губы,  молчал старик;  окинул взглядом проповедников
священных войн -  ярость обуяла его,  и  рассказал он дервишам пророческий
сон:
     - Когда султан Амурат находился у стен Багдада,  ему приснился дивный
сон.  Будто бы к лозе подошел нож,  чтобы срезать ее.  А эта лоза отослала
его к  другой.  И еще узрел падишах во сне коршунов,  которые ели падаль и
погибали,  обожравшись нечистью.  Позвал Амурат мудреца и спросил его, что
означает сей сон.
     _______________
          * В ы с о к и й  П о р о г  (Высокая  Порта)   -   правительство
     султанской Турции.

     <Это предсказание на нынешний день, - ответил мудрец. - Лоза, которая
отсылала нож к своей подруге, - это мы сами, ради своей корысти не щадящие
брата.  А коршуны -  это опять-таки мы,  это мы пожираем чужое добро,  нас
тошнит от человеческих страданий,  и творим и творить будем то же самое до
тех пор, пока не околеем от своей ненасытной жадности>.
     Дервиши закричали:
     - Ты  шиит*,  шелудивый перс!  И  мудрец тот  тоже был персом-шиитом,
пускай почернеет его голова, которую, наверное, отсек великий падишах!
     _______________
          * Ш и и т ы  - одно из двух  (наряду с суннитами)  направлений в
     исламе.  Шиизм  распространен в Иране,  суннизм - в Турции,  арабских
     странах, Средней Азии.

     Закричали остальные дервиши:
     - Кто ты? Отвести его к кафскому падишаху!
     Ни один мускул не дрогнул на лице аксакала.
     - Я Омар-челеби, анатолиец. И этот ответ султану дал я.
     Крики утихли,  и  шепот пронесся по  толпе,  имя Омара с  трепетом на
устах  произносили  пораженные  монахи.  О,  его,  этого  путешественника,
меддаха и хафиза*, на которого еще не поднялась рука ни одного властелина,
знали в Стамбуле и Брусе, в Бахчисарае и Кафе.
     _______________
          * Х а ф и з   -   народный  певец  и  сказитель;  здесь:  ученый
     богослов, знающий коран наизусть.

     - Молитесь,  люди,  -  произнес меддах.  -  Голод бродит над  степью.
Молите бога,  чтобы не  сбылись слова пророка о  семи  тощих коровах,  что
пожирают семь тучных,  о семи сухих колосьях,  что пожирают семь наливных.
Просите милости у всевышнего...
     Он поднял руки, прошептал молитву и отправился в безвестность.


                               ГЛАВА ВТОРАЯ

                                             Зажурилась Україна, що нiде
                                                                  прожити,
                                             Витоптала орда кiньми
                                                           маленькiї дiти.
                                             Малих потоптала, старих
                                                                 порубала,
                                             А молодих, середульших,
                                                          у полон забрала.

                                                 Украинская народная песня


     В  это адски знойное лето хозяин-татарин отпустил Марию на волю.  Два
года тому назад он купил ее с  больным семилетним ребенком на ясырь-базаре
и привел в свою тесную и темную саклю.
     Посреди татарской сакли стоял ковровый станок,  за  ним  на  миндере*
стонала больная жена.  Она не  поднялась,  только сокрушенно посмотрела на
невольницу,  потом ее стеклянные глаза надолго впились в татарина и тотчас
погасли, стали безразличными.
     _______________
          * М и н д е р  - топчан (татар.).

     - Якши гяурка, - сказала она. - Будет твоей.
     Смущенный хозяин развел руками, показал на станок с натянутой на раме
основой,  и  Мария поняла,  что убогий владелец и купил себе ее -  рабыню,
очевидно,  только для  того,  чтобы она  ткала ковры,  зарабатывая ему  на
жизнь.
     Мария  научилась ткать быстро.  Сквозь натянутые нити  смотрела,  как
подрастает ее  дочь,  тянется руками  к  яркому  волокну,  вплетает его  в
основу,  становится помощницей.  Прислушивалась к  тому,  как дочь училась
разговаривать по-татарски,  и  сама разговаривала с  нею  на  чужом языке,
чтобы искоса не смотрели на них хозяева да чтобы ребенка не обижали, когда
выйдет погулять на улицу.  Ткала с утра до вечера и все напевала песню, да
все одну и ту же:

                    Ой, що ж бо то та за чорний ворон,
                    Що над морем крякає,
                    Ой, що ж то та и за бурлака,
                    Що всiх бурлак скликає...

     И  странно было слышать,  что дочь часто подтягивает матери на  чужом
языке.
     Татарин продавал ковры,  которые ткала Мария,  и кормил больную жену,
не обижая и рабынь.
     Спустя  год  хозяйка умерла  от  чахотки.  Мария  знала,  что  теперь
предложит ей  хозяин.  О  чем только она не передумала,  какие сомнения не
терзали ее днем и  во сне -  где-то глубоко в сердце еще теплилась надежда
вернуться на Украину.
     А татарин и правда вскоре сказал:
     - Мариам, будь моей женой.
     Она  заплакала.  Просила пожалеть ее  -  не  может она изменить своей
вере, не может забыть своего мужа, знаменитого полковника Самойла.
     Татарин  не  настаивал.  Когда  прошел  рамазан  и  мусульмане резали
баранов на байрам,  привел на праздничный обед женщину в  белом фередже* -
злоглазую турчанку. Догадалась Мария, что это ее новая хозяйка, и занемела
от  страха:  теперь  продаст ее  хозяин.  И  тогда  раскаяние,  позорное и
трусливое,  охватило  ее  душу:  почему  она  не  согласилась стать  женой
татарина, а теперь их разлучат с дочерью!
     _______________
          * Ф е р е д ж  - женская накидка поверх платья (турец.).

     Новая хозяйка сразу дала понять,  какие порядки она  заведет в  доме:
вытащила из котелка баранью кость и швырнула ее в угол - подавитесь ею. Не
нравилось это  хозяину,  но  он  молчал,  а  спустя некоторое время сказал
Марии:
     - Не продам я тебя, Мариам, пусть лютует. Ты добрая.
     Еще вчера хозяйка толкала ее в спину и угрожала продать дочь, ведь от
нее нет никакой пользы,  еще вчера Мария падала на  колени,  обещая ночами
сидеть за  станком,  лишь бы  только не разлучали их...  А  сегодня утром,
когда турчанка пошла на базар,  татарин вошел в дом,  жалостливо посмотрел
на дочь Марии - у него не было своих детей - и чуть слышно сказал:
     - Уходите, вы свободны...
     Это  слово <свободны> было неожиданным для  Марии,  оно ошеломило ее.
Поклонилась хозяину в  ноги,  поблагодарила,  наскоро собрала свои  жалкие
пожитки,  схватила девочку  за  руку  и  выбежала на  улицу.  Помчалась по
извилистым уличкам,  замирая от  страха,  боясь,  что вернувшаяся с  рынка
турчанка догонит ее,  бежала,  прячась за каменными стенами,  закрывавшими
окна домов, спешила к северным кафским воротам, чтобы вырваться из тесного
города на  волю.  Ей казалось,  что пройдет всего одна минута -  и  ворота
закроются. Вот вышел из-под зеленого платана постовой, она крикнула ему:
     - Я отпущенная!
     Высокий янычар в шапке с длинным шлыком, спадавшим по спине до самого
пояса,  лениво потянулся рукой к ятагану и снова вошел в тень:  иди,  мол,
бедняга,  кто  тебя  держит.  Зеленого цвета  янычарский кафтан  слился  с
листьями плюща.  Постовой спокойно закурил трубку.  От такого равнодушного
отношения -  ведь только одно слово <янычар> наводило страх на невольников
- у  Марии сжалось сердце:  неужели это  не  последняя стена,  ограждающая
Кафу? Вышла на хребет Тепе-оба, что длинной насыпью отделял остальные горы
от равнины, нет, дальше - простор и ни единой живой души в степи. Перевела
дыхание и произнесла вслух:
     - Я свободна! И Мальва моя тоже. О господи...
     И  только сейчас заметила,  что  ее  больше не  удивляет странное имя
дочери.  Так нарекла она свою дочь давно, еще в начале неволи. Ребенок был
больной и бледный, казалось, не выдержит тяжелой дороги из Карасубазара до
Кафы.  Несла дитя  на  руках и  подставляла спину нагайкам,  заслоняя свою
крошку.  А под ногами то тут,  то там встречались, видно занесенные ветром
на чужбину, мальвы, те самые, что красовались вместе с подсолнухами, такие
же  высокие,  возле белостенных украинских хат.  Там  красовались.  А  тут
терялись среди колючего курая,  низкие,  хилые, но все-таки живые. И Марии
казалось тогда:  если она назовет свою дочь Мальвой,  то она тоже выживет,
как эти цветы на чужой земле.
     Подумала и о том, что ее не удивляет больше ни длиннополый бешмет, ни
турецкая шаль,  которой уже привыкла закрывать свое лицо,  ни даже то, что
Мальва спрашивает у нее о том и о сем по-татарски.
     Город остался позади. Его опоясывали вокруг зубчатые стены, массивные
башни  поднимались и  давили,  сжимали  громады домов,  мечети,  армянские
церкви и  караимские кенасы.  Город шумел и  гудел,  стонал.  Внизу кишела
смрадная яма невольничьего рывка, кричали, расхваливали живой товар татары
и  греки:  на  галеры,  стоявшие в  порту,  отправляли партии  отобранных,
пригоняли  новых;   грохотали  мажары,   подскакивая  на  ухабах  каменной
мостовой,  ревели, захлебываясь, ослы; выкрикивали азан муэдзины, призывая
правоверных к обеденной молитве.
     И  еще  на  одно обратила внимание Мария:  все это было для нее давно
привычным,  словно никогда и  не  было  другой жизни.  А  минутная радость
ощущения свободы вдруг стала угасать,  и  в  сознание постепенно заползало
тупое  чувство безысходности...  Серый  хребет  Тепе-оба  и  дуга  высокой
городской стены  тесно  окружили  ее,  будто  обвили  петлями  -  стеблями
крепкого крымского плюща,  и никуда отсюда не уйдешь, и будешь жить в этом
мире вечно...
     А что было?
     Шли хазары,  половцы,  печенеги,  кто только не шел?  Падали травы  и
люди,   на  превратившейся  в  месиво  под  копытами  коней  земле  умирал
растоптанный дягиль.  Сокрушалась Украина,  ведь шли ляхи на три шляхи,  а
татары на четыре, и плакало небо над молочной степью и над людьми, которые
падали ниже травы.  Черным,  Кучманским,  Покутским и Муравским шляхами* с
гиком пролетели татары - кто теперь остановит их? Подкову замучили ляхи**,
Сагайдачный умер от турецких ран***,  Остряницу убили свои же на поселении
в  Чугуевом  городище,  внук  Байды  Ярема  украсил  дороги  трупами своих
братьев****, и наступило на Украине позорное время равнодушия. Скрылись за
холмами низенькие хаты,  стекались в Крым обозы с ясырем,  стали янычарами
юноши, и родили турченят степные девушки.
     _______________
          * Названы дороги от  Перекопа,  которыми  пользовались  крымские
     ордынцы для набегов на Украину и в Россию.  Ч е р н ы й  ш л я х  шел
     по  правому  берегу   Днепра   на   Волынь.   От   него   ответвлялся
     К у ч м а н с к и й  ш л я х,  который  вел  на  Подолию  и  в  район
     Львова. П о к у т с к и й (Молдавский)  ш л я х  проходил междуречьем
     Днестра и Прута,  М у р а в с к и й  - через  Левобережную Украину  в
     Россию.
          ** Запорожский   казак   И в а н   П о д к о в а   стал   героем
     совместной борьбы украинского и молдавского народов против султанской
     Турции. Казнен в 1578 году во Львове по решению польского сейма.
          *** Гетман   украинского    реестрового    казачества    П е т р
     К о н а ш е в и ч - С а г а й д а ч н ы й   был  смертельно  ранен  в
     Хотинской  битве  1621  года  с  войсками  турецкого султана.  Умер и
     похоронен в Киеве.
          **** Князь   И е р е м и я   (Я р е м а)   В я ш н е в е ц к и й
     (1612 - 1651)    -   ополячившийся   украинский   магнат,   отличался
     жестокостью   при   подавлении  крестьянско-казацких  восстаний.  Был
     внучатым племянником черкасского и  каневского  старосты,  основателя
     замка  на  Малой  Хортице Дмитрия Вишневецкого,  казненного турками в
     1563 году. Некоторые историки сопоставляли Д. Вишневецкого с Байдой -
     героем украинской народной песни.