Иван Лесны.
        О недугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога)


        "Книги 1 и 2"

     "Иван ЛЕСНЫ."
     О недугах сильных мира сего. (Властелины  мира глазами невролога). Пер.
с чеш. и вступит, статья Н. Я. Купцовой. Художник А. В. Тришев.
     "Издательство "Графит". 1990."
     OCR - Alex Prodan

        "1-я книга"
        "СОДЕРЖАНИЕ"

        "ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ"
        "ЦЕЗАРЬ"
        "КАЛИГУЛА"
        "КЛАВДИЙ"
        "ДОМИЦИАН"
        "КАРЛ IV"
        "ВАЦЛАВ IV"
        "ЛАДИСЛАВ ПОГРОБЕК"
        "ФИЛИПП IV КРАСИВЫЙ"
        "КАРЛ VI"
        "ГАБСБУРГИ"
        "ВИЛЬГЕЛЬМ II"
        "ГЕОРГ III АНГЛИЙСКИЙ"

        "Вместо предисловия"
     Полвека  назад, нарушив семейную традицию,  Иван  Лесны стал врачом.  В
семье в чести  были  филологи. Дед  по  материнской линии занимался историей
немецкой     и     скандинавских      литератур,     основал     в     Праге
скандинавско-нидерландский   институт.   Он  принадлежал   к  узкому   кругу
президента Масарика. Отец,  по происхождению из крестьян,  был  филологом  в
первом  поколении,  специализировался   по  древнеиндийским   и  современным
индийским языкам, участвовал в археологических раскопках в Индии, был личным
другом Рабиндраната Тагора;  позднее преподавал в  университете и возглавлял
институт  востоковедения.  На   решение   сына  Винценц  Лесны  отреагировал
неожиданно: "Если хочешь изучать медицину --  обещай мне, что  бедных будешь
лечить  бесплатно...".  Профессор  и не подозревал,  как  легко  будет  сыну
выполнить его условие...
     Однако  филологические  наклонности,  по-видимому,  все  же  дремали  в
успешном  враче-неврологе,   потому   что   много  лет  спустя,  уже  будучи
профессором,  доктором  медицинских  наук  и  известным  в   своей   области
специалистом, он вдруг написал книгу. Называлась она "О недугах сильных мира
сего" и состояла  из документальных очерков,  посвященных таким историческим
лицам,  как  Цезарь, Калигула,  Наполеон, Валленштейн, Карл IV... Аспект,  в
котором Иван Лесны рассматривал своих героев, исходил из его профессии и был
отражен в названии -- каждый очерк был  попыткой установить диагноз  болезни
"пациента", поступки  которого в свое  время влияли  на ход  истории.  Успех
книги  был  колоссальный. Известность профессора  перешагнула  рамки  ученых
кругов  и заставила его  снова взяться  за перо. Сегодня он является автором
трех  популярных  книг; четвертая  ждет своего издателя.  Некоторые  из этих
очерков  издательство   "Графит"  предлагает   настоящей  книгой  советскому
читателю. А чтобы знакомство было полным, предваряем ее следующим интервью.
     С  чего началось  Ваше  увлечение,  когда Вы  занялись  "своим"  первым
сановником?
     Исходный момент я могу  назвать сегодня совершенно точно: в 1961  году,
на  одной  из  комиссий  ученого  совета  медицинского факультета  профессор
Владимир  Едличка  -- очень  известный наш терапевт  -- вдруг  спросил меня:
"Слушайте,  а что, собственно,  было  у Карла  IV? Кажется,  что-то по вашей
части...". Этот вопрос  не  давал мне спать. Сначала  я перерыл всю домашнюю
библиотеку,  потом  обратился  к  архивам.  К  счастью,  восемь  лет  латыни
позволяют мне  свободно  пользоваться  этим языком. И постепенно передо мной
вырисовывалась довольно полная картина загадочной -- как считалось веками --
болезни Карла IV. Обработав материал, я выступил с ним в академии, совсем не
ожидая, что он вызовет такой небывалый интерес.
     Тем не менее книжка появилась не сразу...
     И  не могла появиться сразу -- на литературу такого рода  у меня просто
не  хватало времени.  Только  выйдя на пенсию  десять лет  спустя, я занялся
своими "раскопками".
     Мне кажется, самое трудное в Ваших "раскопках" -- это отделить зерно от
плевел; ведь  Ваши пациенты  жили в большинстве  своем много  веков назад, и
описание их болезней  попадало  в  хроники,  искаженное  уровнем медицинских
знаний того времени.
     Да, исторические источники и в самом деле  полны порой противоречий. Но
иногда мне и "везет" -- например, работая над очерком  о Вацлаве IV --  сыне
Карла IV,  я натолкнулся на  свидетельства чешского врача Албика из Уничова,
лечившего короля, который очень точно описал его болезнь. Надо  сказать, что
чешская медицина в то время находилась на  довольно высоком уровне для своей
эпохи  --  тому  же  Албику  принадлежит,  в  частности, учебник медицины, в
котором многие способы лечения близки сегодняшним.
     Как относятся к Вашим "открытиям" коллеги?
     С  большим  интересом.  Часто  обсуждают  со  мной  очередной  очерк  и
поставленный в нем "диагноз". С таким же  интересом  я встречаюсь часто и за
рубежом. Как-то  довелось  выступать  с докладом о  Карле  VI -- французском
короле  --  во  Франции.  Дело в  том, что  этот монарх вошел в историю  под
прозвищем  Безумный. Мне удалось раздобыть интересные материалы, изучить ход
его болезни и установить то. что он отнюдь не был "безумным" в полном смысле
этого  слова,  а  страдал  темпоральной  (височной)  эпилепсией,  начавшейся
вследствие пережитого шока и углублявшейся с течением лет. Надо сказать, что
французские коллеги согласились с этим выводом.
     Насколько мне известно, не всегда Ваши лекции встречаются с пониманием.
     Вы имеете  в  виду историю  с Бедржихом Сметаной? Да, тут  сыграла роль
инерция возвеличивания. Этот композитор занимает  исключительное положение в
истории нашей  культуры, и занимает его по праву. И не принято  писать о нем
что-то  плохое.  Причем его  болезнь  и  смерть долгое время  были предметом
научных  споров: одни врачи считали ее венерической, другие опровергали это.
Надо сказать,  что с точки  зрения  врача, в венерической болезни нет ничего
зазорного, но общественная мораль иногда до удивления ханжественна. Так вот,
Сметана  был табу. И когда я  занялся материалами  его болезни, мне пытались
воспрепятствовать.  Его  потомки  протестовали  против моих  занятий и  даже
угрожали  мне.  В  конце  концов  в  дело  вмешался  даже  недавний  министр
здравоохранения, который звонил мне и отговаривал. К счастью, он считал себя
моим  учеником  и  не  решался  запрещать...  Парадокс  в том,  что  в  ходе
исследований  мне  удалось  установить,  что  Сметана   страдал  отнюдь   не
венерической болезнью, а атрофией  коры  головного мозга, которая  в прошлом
веке  не была еще известна. Когда  я выступил с  этим  на публичной  лекции,
семья Сметаны поблагодарила меня за очищение его имени.
     Занимается ли кто-нибудь подобными диагнозами в других странах?
     Насколько мне известно, время от времени  появляются интересные  работы
на  историческом материале в Англии.  Сейчас я работаю  над  поэтом Генрихом
Гейне, который, как известно, в изгнании в Париже страдал тяжелой  болезнью.
Так вот, много интересного о нем я нашел именно в английских источниках.
     Вы хорошо владеете английским?
     Английский -- мой второй родной язык. В 1947  году, будучи ассистентом,
я выиграл конкурс  британского медицинского совета  и несколько  лет был его
стипендиатом.  Немного  слабее владею французским. Куда  хуже -- немецким. В
свое  время  я  стал   жертвой   дедушки-германиста,   который  был  строгим
экзаменатором  и  который  учил всех  моих  последующих учителей.  Они-то  и
доказывали  мне,  как  плохо иметь  дедушку-экзекутора...  Впрочем,  сделать
доклад или написать статью по-немецки могу.
     Какие исторические деятели привлекли Ваше внимание в последнее время?
     Итальянский  скульптор   Донателло.  К  сожалению,   материалов  о  нем
исключительно мало.  О  Гейне  я  уже  упоминал.  Недавно  закончил  очерк о
Сталине.  Пока  еще  медлю  с  его  публикацией,  потому  что  некоторые  из
источников (я пользовался исключительно "самиздатом"), не представляются мне
достоверными,   слишком   акцентируя.   в   ущерб   научной   объективности,
"злодейскую" сторону личности Сталина. Интересует меня и Ленин, однако тут я
испытываю   острый   недостаток   солидных   материалов.   Многие   из   них
противоречивы.
     Сегодня, за несколько часов до  нашей встречи,  Вы выступали в качестве
судебного  эксперта. И. насколько  мне известно, это  не  единственное  Ваше
занятие на пенсии...
     Отнюдь. Раз  в  неделю я  бываю в своей клинике, на  чем настаивает мой
преемник. В другой клинике  расшифровываю электроэнцефалограммы. Кроме того,
состою  консультантом  в  детской неврологической  больнице  в  Железнице  у
Йичина,  которую  мне  довелось  основывать вместе  с коллегами в 1953 году.
Тогда это была одна из первых лечебниц такого типа в Европе, и  хлопот с ней
было немало. Мне выделили гостиницу  в  живописной  области Чески рай, а все
остальное  пришлось  делать самому.  Сегодня эта больница  очень  престижна,
лечиться в  нее приезжают  из-за границы: Италии, арабских стран, Советского
Союза.  А  кроме  того,  преподаю   неврологию  будущим  педагогам,  которым
предстоит лечить больных детей.
     Сегодня профессору  Ивану  Лесны 75  лет.  Во  время  недавнего  юбилея
коллега сказал  о нем: "Я не знаю другого невролога, у которого был бы столь
широкий спектр пациентов -- от младенцев до давно умерших сановников".
        "Нина КУПЦОВА."

        "ЦЕЗАРЬ"
     "Догнав свою когорту, он остановился ненадолго у речки Рубикон, которая
была границей его провинции...
        "И сказал тогда Цезарь:"
     "Идемте  туда,  куда  зовут  нас   знамения  богов  и  несправедливость
недругов".
        "А еще сказал: "Жребий брошен"."
        "Светоний. О ЖИЗНИ ДВЕНАДЦАТИ ЦЕЗАРЕЙ"

     ALEA IACTA  EST  --  ЖРЕБИЙ БРОШЕН...  Кто из тех. кого  морили некогда
латинскими конъюнктивами и римскими  реалиями, мог  бы  забыть это  крылатое
выражение и его связь с Рубиконом? Зато не  каждый был настолько внимателен,
чтобы заметить, что речь идет о совсем маленькой  речке.  Учитывая  пафос, с
которым  вот  уже  две   тысячи   лет  произносит  эта  фраза,   большинство
представляло себе могучий поток -- по меньшей мере масштаба Дуная.
     Когда несколько  лет  назад  в Чехословакии  демонстрировался блестящий
неореалистический  фильм  "Рим",  невнимательное  старшее  поколение  смогло
наконец избавиться от очередной из  своих юношеских иллюзий: назвать Рубикон
даже речкой было бы несомненной лестью, это, скорее, большой ручей.
     Итак, еще одна историческая гипербола?
     Отнюдь.
     Пересечение этой речки равнялось  в  то  время гордому  бунту.  Перейти
Рубикон  (согласно легенде, здесь даже лежал  камень  с  высеченным  на  нем
предостережением: кто с военной силой пересечет эту реку в направлении Рима,
будет проклят) -- значило восстать против власти метрополии.
     Метрополии?
     Назвать угасающую  тогда  город-республику  метрополией  было бы  почти
таким же комплиментом, как счесть Рубикон крупной рекой. Постоянные кризисы,
сопровождающие  ее со  времен братьев Гракхов,  неуклонно углублялись.  И по
другую  сторону  Рубикона  стояла военная  мощь  не  республики,  а  бывшего
соратника  Цезаря  по  триумвирату  Помпея,   в  руки  которого  ее  вложили
испуганные сенаторы.
     Цезарь без колебаний перешел  Рубикон. Образно говоря, он переходил его
в  своей жизни не раз, и не раз бросал  жребий. Отчасти и потому -- а  может
быть, именно потому -- он вошел в историю,  как личность, величие которой не
могли  отрицать даже его враги. Не  случайно Плутарх  в своих "Сравнительных
жизнеописаниях выдающихся  греков и  римлян"  ставит  Цезаря  в  один  ряд с
Александром Великим.
     Таков уж  ход истории: творя ее,  Цезарь  сам был  творим  ею. И прежде
всего временем, в которое он выдвигается.
     В  сенате почти всю  власть  захватили  консерваторы-оптиматы.  Течение
популяров  не  желает  мириться  с  этим. Вся  Римская  республика  охвачена
волнениями. Она не успевает решать  проблемы, которые приносит стремительный
рост империи. Хотя  в 82 г. до н. э. население всей Италии до самой реки Пад
имело  римское  гражданство,  единственно  дававшее  право  на  должность  в
государстве, жители провинций были начисто  лишены каких бы то ни  было прав
и, с точки зрения  Рима, считались просто  "варварами". Угасающая республика
не  располагала  ни силами,  ни  способностями для того,  чтобы справиться с
социально-экономическими  проблемами  зарождающейся   мировой  империи.  Она
находилась в  плену  ослепленной собственным эгоизмом  знати, которая упорно
держалась за  свои  привилегии,  перенося весь  свой негативный  потенциал в
сенат, который из движущей  силы  превращался таким образом в  тормоз всех и
всяческих перемен. К этому времени  за плечами у Рима  был уже немалый  -- и
свежий -- драматический опыт:  потерпевшие  неудачу попытки братьев  Гракхов
осуществить демократические реформы,  консульства Мария  и  Цинны,  печально
прославленная эра диктатуры Суллы и восстание Спартака.
     Итак, время назрело и требовало радикальных перемен, что, как  всегда в
подобных случаях, открывало  широкую дорогу головокружительным карьерам и не
менее стремительным падениям.
     Цезарь вступает в свое время, вооруженный многими достоинствами. Прежде
всего, он с успехом пользуется своим талантом дипломата и полководца. У него
достаточно  энергии,  честолюбия,  жажды  власти,  --  качеств,   как  будто
созданных для продвижения наверх.
     Возникает вопрос: что было бы, не появись он на сцене в это время?
     Ответ, естественно, не  прост, и все  же  не так уж невозможен. Судя по
"Запискам" Цезаря как о галльской, так и о гражданской войнах,  их автор мог
войти -- причем как выдающаяся  личность  -в  историю римской литературы: по
четкости изложения, доходчивости,  стилистической чистоте он  практически не
имеет  равных  себе  современников.  С  таким  же  успехом Цезарь  мог стать
юристом, оратором, организатором, реформатором. Однако, время, в которое ему
суждено было войти, позволило Цезарю стать всем сразу и кое-чем еще... одним
словом, Цезарем.
     ГАЙ  ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ  родился  в 100 г. до н. э. По семейной  традиции,  он
принадлежал   к   партии   популяров,  хотя  и  происходил   из   старинного
патрицианского  рода.  Большинство  римских  патрициев  относилось  к  числу
оптиматов.  Борьба  между  этими  двумя  группами,  в  значительной  степени
напоминавшая  борьбу  политических   партий,  достигала  своей  кульминации.
Серьезную роль при этом начинала играть армия. В стане популяров прославился
как  полководец Гай Марий,  в стане  оптиматов  -- Сулла. В период, когда на
политическую  арену  вступает  Цезарь,  после кровавых  боев одерживают верх
оптиматы.  Сулла немедленно начинает  репрессии, которые  и  две тысячи  лет
спустя   вселяют  ужас:   он  создает  списки  всех  противников  оптиматов,
получившие название проскрипции, и объявляет этих людей вне закона. Их детям
и внукам запрещается занимать государственные должности. Тот же, кто выдаст,
убьет или поймает поставленного вне закона, получает вознаграждение за  счет
его конфискованного имущества.
     Вскоре после  поражения популяров Сулла  казнил 2600  римских всадников
(так  называлось сословие финансовой аристократии) и  90  сенаторов,  головы
которых долго потом  "украшали" форум. На Марсовом  поле было побито почти 6
тысяч  пленных, большинство  которых сдалось на  милость победителя, поверив
его обещаниям  сохранить им  жизнь.  Во  время  этого  публичного  массового
убийства заседал  сенат, и Сулла  ораторствовал на  нем. Пронзительные вопли
тысяч убиенных  доносились до  самого храма  богини  Беллоны,  где  собрался
сенат. Когда  же  испуганные  сенаторы стали  проявлять  беспокойство, Сулла
призвал их к тому, чтобы они слушали его речь  и не обращали внимания на то,
что  происходит  снаружи,  где,  по  его  заявлению,   наказывают  некоторых
провинившихся...
     Так  называемые проскрипции постигли и семейство Юлиев, к счастью,  без
наиболее трагических последствий, хотя судьба самого молодого  Цезаря висела
на волоске.  По некоторым  сведениям,  Сулла намеревался его убить, и Цезарю
приходилось   долго  скрываться  вдали  от  Рима.  Только  после  ходатайств
влиятельных родственников  (а по Светонию,  еще и весталок) стареющий  Сулла
оставил  его в покое.  Согласно некоторым источникам,  он  якобы заявил  при
этом:  "Пусть будет  по-вашему, но  знайте, что тот, кого вы так  стремитесь
сейчас спасти, в  свое время погубит знатное сословие, интересы которого  вы
отстаиваете вместо со мной. Ведь в Цезаре скрыто много Мариев!".
     Здесь следует объяснить, почему семья Юлиев подверглась проскрипциям. В
этом были замешаны родственные связи. Заклятый враг Суллы, Гай Марий, трибун
народа  и многократный  консул от  партии популяров, победитель  Югурты, был
дядей  Цезаря. И.  кроме  того, молодой  Цезарь  женился на Корнелии, дочери
другого выдающегося представителя популяров -- Цинны.
     Этим  можно, в  частности,  также  объяснить,  почему  Цезарь склонялся
скорее к  популярам.  Кроме  того,  знатный род  Юлиев к  этому времени  уже
обеднел.
     Кажется, уже тогда  проявился дипломатический талант  Цезаря. Он понял,
что старинная римская  знать (а с ней и коллаборанты  из числа популяров  --
преимущественно разбогатевшие  их слои, вошедшие в нобилитет), выдающая себя
за  верных  республиканцев, уже  давно  превратилась в  эгоистическую касту,
которая заботится не о благе республики, а о собственных привилегиях.
     Больше  всего  Суллу  возмущал  брак  Цезаря с  Корнелией,  и  он хотел
заставить его развестись  с ней. (По Светонию. это был бы уже  второй развод
Цезаря,  потому  что  перед  тем  как  жениться на Корнелии,  он  расторгнул
помолвку с  Коссутией,  принадлежавшей  к богатому,  но  плебейскому  роду).
Цезарь не  послушался,  бежал из Рима, предпочтя жизнь изгнанника, хотя, как
утверждают  Светоний и  Плутарх,  он  был  в  то  время  не  совсем  здоров.
(Светоний: "Его мучил  постоянный озноб"). Цезарю приходилось чуть не каждый
день менять  свое  убежище, причем однажды он попался в  руки  воинам Суллы,
которые прочесывали край, но  ему  удалось откупиться  от их  начальника  за
большие деньги.
     Где-то  в  это  время постепенно,  однако  все  убыстряясь,  начинается
карьера Цезаря. Девятнадцатилетним  юношей  он  вступает в восточные легии и
участвует  в боях с Митридатом  и пиратами.  Отправляется  в  Вифинию к царю
Никомеду -- отсюда начинается  упорная  молва, что Цезарь  состоял  с  ним в
гомосексуальной связи.
     Интересное  приключение  подкарауливало его во время одного плавания. У
острова Фармакусса  он  попал  в  плен к пиратам.  Когда от него потребовали
выкуп -- 20 талантов, он высмеял своих пленителей, заявив, что они  не знают
ему цену, и сам предложил больший выкуп -- 50 талантов. Потом разослал своих
спутников по  близлежащим  городам, чтобы  они  разыскали  деньги,  а сам  с
единственным другом (по некоторым  источникам  --  врачом) и  двумя  слугами
остался  среди  пиратов.  Здесь  он пробыл 38  дней, отнюдь не чувствуя себя
бесправным  пленником.  Когда ему хотелось  отдохнуть, он посылал  к пиратам
слугу с приказом, чтобы они не шумели. По утверждению  Плутарха, Цезарь даже
сочинял  в плену  стихи  и  речи, причем пираты  становились  их  невольными
слушателями.  И если они не проявляли при  этом  своего  восхищения, пленник
осыпал  их бранью, обзывая невеждами и варварами, и часто  со смехом грозил,
что  прикажет распять  их на  кресте. Пираты в ответ  тоже смеялись, однако,
когда после уплаты  выкупа Цезаря  отпустили,  он собрал  флот и,  преследуя
пиратов, захватил их. Большинство их действительно постигла обещанная участь
-- они были казнены.
     Узнав о смерти  Суллы, Цезарь вернулся в  Рим. Он  уже чуял возможность
политической карьеры. Он  обвинил и привлек к суду двух сторонников Суллы --
Долабеллу  и Антония, однако ему не  удалось добиться их осуждения.  Тем  не
менее он добился к