ством которого  он
обрек его на верную смерть - а  неприкрытое соперничество между Голлом и его
Кланн  Морна,  с  одной  стороны, и Финном и его Кланн Баоизгне  - с другой,
вскоре переросло в  откровенную вражду.  Между фианами  и  королями Ирландии
начались  вооруженные   столкновения,  кульминацией  которых  явиюсь  полное
уничтожение фианов в битве  при Габхре. Битва эта, по преданию, произошла  в
284 году. Правда, сам Финн отошел в мир иной за гол до нее  Он пал в  бою  с
мятежными фианами  у брода Бре  на  реке Бойн. Вместе с  ним погиб и  король
Кормак Мак Эйрт, отец  Грайне. Главными врагами в этой битве были внук Финна
Оскар  и сын Кормака Кэйрбр.  Это мифическое  сражение  отличалось  такой же
свирепостью, как и последний бой Артура при Камлуане. Оскар сразил Кэйрбра и
сам пал от его копья. Эйдин, жена Оскара, умерла от горя после его гибели, и
Ойсин, отец Оскара, похоронил ее со всеми подобающими почестями в  Бен Эдаре
(Хоут) и воздвиг над ее могилой  офомный дольмен, стоящий там до сего дня. В
битве погибли почти все фианы и было уничтожено все войско Кэйрбра.
     В  живых  остались лишь двое  видных  фианов. Одним из них был Каоилте,
которому спасло жизнь его замечательное умение бегать совсем бесшумно, когда
для  фианов  все  уже  было  потеряно.  Знаменитый  памятник, известный  под
названием  "Диалоги  старейшин",  изображает его,  спустя  несколько  веков,
беседующим  со  св. Патриком,  повествуя  тому  о славных  подвигах  фианов.
Потеряв  всех своих  друзей, оставшихся в  той  героической эпохе,  он,  как
гласит предание, сошелся с богами клана Туатха Де Данаан. Так, он участвовал
на стороне  Илбреха,  сына Мананнана, в сражении против самого Лира и своими
руками убил древнего бога моря.  Легенда рассказывает, что  он даже завладел
прекрасным  дворцом  Лира в Сидх  Фионнехаидх;  после  этого мы больше почти
ничего  не  знаем  о нем, за  исключением  того,  что  он остался  в  памяти
ирландцев как один из правителей сидхаДругим был  Ойсин, не участвовавший  в
битве при Габре, ибо задолго до этого он отправился в путешествие в  дальние
края.  Такие путешествия  совершают  многие герои  архаических  мифов,  но в
отличие  от простых смертных они всегда возвращаются из них. Как  и Кухулин,
Ойсин отправился туда по приглашению богини. Фианы, как обычно,  охотились в
окрестностях озера  Лейк Килларни, когда  перед ними  явилась некая  женщина
поистине неземной красоты и поведала им, что  она -  Ниам, дочь  Бога  Моря.
Гэльский  поэт  Майкл  Комин,  создавший  в  XIX  веке  немало   поэтических
переложений  старинных  исторических преданий, описывает ее почти также, как
сделали бы это знаменитые барды прошлого [1]:

     [1]  У.Б.  Йейтс  на тот же  сюжет создал поэтическое  произведение под
названием "Скитания Ойсина"

     На голове ее сиял венец,
     И мантия из дорогого шелка,
     Вся в золоте, влачилась по земле,
     Когда она ступала по траве.

     Как жар горели кольца золотые
     На каждом локоне златых ее кудрей;
     Глаза ее синели, словно небо,
     Как капельки росы на листьях мака.

     Алее алой розы были щеки;
     Она плыла, как лебедь на волне,
     И губы девы были слаще меда,
     В душистом растворенного вине.

     Богатой позолоченною сбруей
     Бряцал ее роскошный белый конь;
     Седло под нею было золотым,
     И левою рукой она узду держала.

     Горели на копытах скакуны
     Четыре лучших золотых подковы:
     Серебряная перевязь на гриве...
     О, то был лучший в целом свете конь!

     Такой  предстает  пред нами Ниам  Златокудрая, дочь самого Мананнана, и
неудивительно, что, когда она остановила свой выбор на Ойсине, сыне простого
смертного, все прежние подвиги фианов не шли для него ни в какое сравнение с
ее любовью. Он мигом взлетел на круп коня позади  нее, и они поскакали через
всю страну к  берегу моря, а потом помчались прямо  по гребням волн.  И пока
они летели над волнами,  красавица описывала своему возлюбленному прекрасную
страну богов почти в тех  же выражениях,  в каких сам  Мананнан  воспевал ее
красоты перед Краном, сыном Фебала, в каких Мидхир живописал  ее  для Этэйн,
ибо  всякий, кто  отправляется  туда,  жаждет  поделиться ее  очарованием  с
остающимися в земном мире.

     На свете нет прекраснее страны;
     Величественней края нет под солнцем.
     Там на ветвях - бутоны и плоды.
     И золото листвы горит на ветках.

     Там изобилье меда и вина,
     Всего, чего твой глаз ни пожелает;
     И эта роскошь времени не знает:
     Ни смерти там, ни увяданья нет.

     Итак,  влюбленные  отправляются в  страну  чудес, и  вскоре  их  глазам
предстают  прекрасные   дворцы,   тенистые   беседки,  беломраморные  стены,
высящиеся прямо посреди морских волн. У одной из  них они останавливаются, и
Ойсин, по повелению Ниам, нападает на свирепого вида фомора, живущего в ней,
изгоняет его прочь и освобождает прелестную деву  из клана Туатха Де Данаан,
которую фомор  долго томил в  заключении. Затем они  видят  безрогого оленя,
прыгающего с  волны  на  волну, пытаясь спастись от  странных белых собак  с
кроваво-красными ушами, которые так часто встречаются на страницах кельтских
мифов.  Наконец влюбленные достигают берегов  Тир на Ог, Страны молодости, и
там Ойсин целых триста лет предается блаженству с  Ниам, пока  не вспоминает
об Эрине  и фианах. В нем  просыпается  непреодолимое желание вновь  увидеть
свои  родные  края и жителей тамошних мест, и Ниам, отпуская  его, дарит ему
своего  прекрасного  скакуна,  но при  этом берет с возлюбленного всего одну
клятву - ни в коем случае не ступать ногой на землю. Ойсин, пообещав  ей  не
делать этого, мигом достигает берегов Ирландии на крыльях ветра. Однако, как
и дети короля Лира после долгих скитаний, он  видит, что Эрин  изменился  до
неузнаваемости. Он  пытается разузнать  что-нибудь о Финне  и  фианах, и ему
отвечают, что  это - имена  людей,  живших  много  веков  назад, чьи  деяния
описаны в старинных книгах. За  это время произошла славная битва при Габре,
в Ирландию приходил св. Патрик и  переменил прежние обычаи и веру. Изменился
даже внешний облик людей: они измельчали, стали почти карликами по сравнению
с великанами,  жившими  в его  время. Увидев, как добрых  три сотни  человек
изнемогают, пытаясь  поднять  мраморную  плиту, Ойсин  по  доброте  душевной
помогает им,  легко подняв  ее одной  рукой.  Но  при этом от усилия под его
седлом лопнул богатый  золотой  ремень, и герой, соскользнув с седла, ступил
ногой на землю. Волшебный конь тотчас исчез, а сам Ойсин тотчас утратил свою
вечную молодость  и богоподобную красоту, превратившись в  слепого,  седого,
сгорбленного старика.
     В целом ряде вдохновенных  старинных  баллад, известных  под  названием
"Диалоги  Ойсина  со  св.  Патриком",  рассказывается  о  том,  как   Ойсин,
странствуя в  глубокой старости по  земным пределам и будучи  не в силах  от
дряхлости раздобыть себе хлеб насущный, встретил св. Патрика и тот отвел его
к себе в  дом. Затем  святой принялся яркими  красками живописать  перед ним
картины  царства  небесного, в  которое Ойсин может  войти, если обратится в
новую веру, и мрачные призраки кромешного ада, в котором претерпевают вечные
муки его прежние друзья, умершие язычниками.  На все эти доводы, убеждения и
угрозы святого  Ойсин отвечает на  удивление спокойно и твердо. Он  не может
поверить, чтобы  царство небесное было закрыто  для  фианов, если они только
пожелают войти в него, и, наоборот, уверен, что сам господь бог  гордился бы
своей дружбой с фианами. А если это не так, то какой же ему, Ойсину, прок от
вечной жизни, если в  ней не будет ни охоты,  ни любезничанья с хорошенькими
женщинами, ни старинных преданий и нежных песен? Нет, уж лучше он отправится
к фианам, сидящим за пиром у жаркого очага, и умрет, как и жил.

Глава 16.
     УПАДОК И НИЗВЕРЖЕНИЕ БОГОВ

     Однако,  несмотря  на широкую популярность  баллад, написанных  в форме
диалогов между Ойсином и св. Патриком, некоторые предания упорно утверждают,
что святому удалось-таки обратить славного героя в христианскую веру. Другой
великий воин фианов, Каоилте,  также предстает человеком, который с радостью
отрекается  от  своих языческих суеверий ради спасения, обещанною ему  новой
верой. Эти же следы позднейших влияний мы видим и в поздних версиях легенд о
богатырях Красной Ветви Ольстера. Такой  была  стратегическая линия действий
раннехристианских миссионеров в Ирландии, стремившихся во что бы то ни стало
приписать наиболее  любимым  и уважаемым героям эпических  преданий,  бывшим
закоренелыми язычниками, принятие  новой, спасительной веры. Так, предания о
Конхобаре  и  Кухулине после  соответствующей  редактуры в христианском духе
должны были свидетельствовать о  том, что эти языческие витязи в конце своих
дней чудесным образом приняли проповедь новой веры. Поздняя легенда, носящая
название  "Призрачная  колесница"  и сохранившаяся  в  составе  Книги  Бурой
Коровы,  повествует о том, что знаменитый герой был воскрешен из мертвых св.
Патриком   специально  для  того,   чтобы  свидетельствовать  об  истинности
христианского  вероучения перед  Лаогхайром,  Вторым,  королем  Ирландии,  и
отстаивал новую веру с таким вдохновенным пафосом и красноречием, что убедил
скептически настроенного монарха принять ее.
     Более того,  не раз предпринимались  попытки превратить языческих богов
Туатха Де Данаан в христианских святых, однако они оказались далеко не столь
успешными, как аналогичные усилия в отношении  героев, имевших гораздо более
земные, человеческие черты. Особенно хорошо это удалось в отношении  одного,
точнее - одной из них. Дело в том, что Бригит, кельтская богиня огня, поэзии
и домашнего очага,  сегодня почитается в качестве св. Бригитты, или  Брид. И
хотя она является едва ли не самой популярной среди ирландских святых, в ней
легко угадываются черты дочери Дагды. Ее христианские атрибуты,  большинство
которых так или иначе связано с огнем, с полной определенностью указывают на
ее  языческое происхождение. Так, Бригитта родилась  на восходе; в  доме,  в
котором она жила, вспыхнул настолько грозный  пожар, что его языки достигали
неба; когда святая набрасывала  на  голову покрывало,  из ее головы  исходил
огненный столб; а дыхание ее воскрешало мертвых. Как и Сулис, богиня древних
бриттов,  центром почитания которой  был Бат, та самая  Сулис,  которая,  по
свидетельству  Полигистора,   латинского  автора  III   века  н.  э.,  "была
повелительницей всех горячих источников, и на ее алтаре пылал вечный  огонь,
никогда  не  превращавшийся  в  пепел,  а,  напротив,  отвердев,  становился
камнем". Бригитта имела собственный культовый  центр - монастырь в  Килдаре,
на жертвеннике  которого никогда не  гасло священное пламя. Однажды, в  XIII
в.,   пламя  погасло,  но  его  тотчас  зажгли   вновь,  и   оно   постоянно
поддерживалось вплоть  до самого закрытия монастырей при Генрихе VIII. Кроме
того,  уголья  этого   священного  огня  нельзя   было   раздувать  нечистым
человеческим дыханием. Монахини монастыря  на  протяжении целых девятнадцати
ночей пытались раздуть его, а на двадцатую ночь оно  вспыхнуло и разгорелось
чудесным  образом.  И поскольку  черты  и ритуалы  прежнего культа  Бригитты
изменились     весьма     незначительно,      неудивительно,      что     те
полухристиане-полуязычники,  какими  были  древние  ирландцы, с  готовностью
почитали древнюю богиню, принявшую облик христианской святой.
     Тщательное изучение  ирландской  агиологии  [1],  но  всей вероятности,
позволит выявить немало  других святых, имена и сакральные атрибуты  которых
свидетельствуют об их прежней  "карьере"  в качестве языческих богов. Однако
их "воцерковление" и почитание в новом качестве не означало отказа от других
мер борьбы с  сохраняющимся  влиянием обширного пантеона гэльских богов. Так
возникла целая школа эвгемеристов [2], утверждавших, что  древние  боги были
отнюдь  не святыми, а простыми смертными людьми, искома жившими и правившими
в Эрине.  Ученые монахи, не  жалея сил и стараний, трудились над  хрониками,
возводящими историю  Ирландии  ко  временам  всемирного потопа.  Так, весьма
заманчивой  представляется   генеалогия,  составленная  Юджином  О'Карри  на
основании различных родословных древних  королей,  составленных и включенных
монахами  в знаменитые  компендиумы: Баллимотскую, Леканскую  и Лейнстерскую
книги. Генеалогия эта показывает, что  христианизаторы  объявляли  потомками
Ноя не только  богов клана Туатха Де Данаан, но клан Фир Болг, и  фоморов, и
сынов Мил  Эспэйна, и народы Парталона и Немеда. Иафет,  сын патриарха  Ноя,
был отцом Магога, от которого произошли две генеалогические линии; потомками
первой  объявлялись сыны Мил Эспэйна, а от  второй  произошли  все остальные
расы и народы.

     [1]  Агиология -  церковно-научная дисциплина, изучающая подвиги святых
(прим. перев.).
     [2] Эвгемеризм - особая школа толкований мифов и легенд (прим. перев.).

     После  того  как ячыческие  божества  превратились  в персонажей сперва
всеобщей  истории, а затем и  истории Ирландии,  совсем уж  нетрудным  делом
стало наделение их датами  рождения  и  смерти и указание мест  их обитания,
правления и погребения. Так,  предания и  хроники сообщают  нам точные сроки
правления в Тape Нуады, Дагды, Луга и  других мифических королей. Курганы на
берегах  реки  Бойн стали  вполне достойными  их усыпальницами. Враги богов,
фоморы,  были превращены в неких реальных  интервентов,  с  которыми  бывшие
божества  вступали в  настоящие сражения.  Такова,  по мнению последователей
этой школы, реальная подоплека мифов о богах и героях.
     Справедливости ради надо признать,  что у этих старомодных эвгемеристов
существуют  ученики и  последователи.  Среди  авторов,  пользующихся широким
авторитетом  в  этой  области,  есть немало  людей, которые, изучая  историю
Ирландии   или  этнический  состав  коренных  жителей  Британских  островов,
заявляют,   будто   им  удалось  обнаружить   реальных  людей  -  прототипов
персонажей, упоминаемых в гэльской  мифологии.  К сожалению, единственное, в
чем авторы таких  "открытий" сходятся друг  с другом, - это то, что сыны Мил
Эспэйна на самом деле  были арийцами-кельтами. А вот  в  вопросе о прототипе
клана Фир  Болг  мнения ученых резко расходятся: одни видят в них доарийские
племена, тогда  как  другие, опираясь в первую очередь на  их  самоназвание,
считают  их белгами, то  есть бельгийскими галлами.  Что  же  касается чисто
мифических народов, то тут ученые дают полный  простор своей  фантазии. Так,
богов клана Туатха Де Данаан в разное время отождествляли с гэлами, пиктами,
данами, скандинавами, лигурийцами и финнами, а в фоморах многие склонны были
усматривать  иберийцев, мавров, римлян,  тех же финнов, готов или германцев.
Зато  народы  Парталона  и  Немхеда  уверенно  именовались  племенами  эпохи
палеолита.  Впрочем,  этого  невообразимого  хаоса суждений и мнений удалось
счастливо  избежать   архаически-наивным   хронистам,  которые   вообще   не
задавались вопросом о происхождении тех или иных народов,  объявляя всех  их
выходцами из "Испании".
     Разумеется, были  и исключения, ибо далеко не всех ученых удовлетворяла
всеобщая мания превращения божеств в реальных людей.  Еще в X веке кельтский
поэт  по  имени Эохаид О'Флинн, писавший о клане Туатха Де Данаан, испытывал
известное затруднение - говорить ли о  них как о богах или как о людях - и в
конце концов  решительно отказал  им  в  статусе  божеств.  В  своей  поэме,
вдодящей в состав Баллимотской книги, он пишет:

     Хотя они и прибыли к нам в Эрин
     Без всяких кораблей, игрушек волн,
     Никто на свете нам не мог ответить,
     Откуда они - с неба иль земли.

     Ведь если это были злые демоны,
     Они бы влачили злой удел изгнания [1]
     А если это люди плоть от плоти,
     Тогда они потомки Беотаха.

     [1] т.е. были бы изгнаны с небес.

     Затем  поэт  перебирает  все известные  ему племена, и в  конце  концов
восклицает:

     И хоть я всех их вспомнил по порядку,
     Я и не думал поклоняться им.

     Можно  с высокой степенью вероятности  предположить, что миряне  скорее
склонны  согласиться  с поэтом,  чем  с  монахом.  Благочестивые  насельники
монастырских обителей могли  переписывать все, что им заблагорассудится,  но
мирян было  не так-то просто убедить, что их стародавние боги были такими же
людьми,   как  и  они   сами.  По  всей  вероятности,   они   не  стремились
разглагольствовать   об   этом,   а   просто   втайне   следовали   идеалам,
унаследованным  от своих предков. Допустим, ради сохранения мира  они готовы
были признать, что Гоибниу был простым смертным; однако его  имя по-прежнему
считалось исключительно действенным во всевозможных заклинаниях. Сказанное в
равной мере относится и  к Диан Кехту, и обращения к ним  обоим содержатся в
стихах, написанных неким ирландским монахом XI века в качестве маргиналий на
полях  старинного   манускрипта,  хранящегося  в  Галле,  Швейцария.  Кстати
сказать,  до нас дошли некоторые  рецепты Диан Кехта, но надо иметь в  виду,
что  они резко  отличаются от  аналогичных снадобий,  назначавшихся в  таких
случаях средневековыми  медиками Европы. Может быть,  неудачно смешав друг с
другом  разные травы,  выросшие из тела  незадачливого Мидаха, главный медик
Туатха Де Данаан пустился в рискованные  эмпирические опыты. Так, он изобрел
особую  кашу (поридж)  "для  облегчения  при  воспалениях тела, например при
простудах,  обильной мокроте, кашле, а также если в теле  водятся  различные
живые твари вроде  червей".  В ее состав входили почки орешника, одуванчики,
песчанка, мокричник, щавель и овсяная  мука. Принимать ее  следовало утром и
вечером. Он также  составил снадобья против порчи и колдовства,  а  также от
сорока различных желудочных недугов. Гоибниу, помимо своей главной функции -
бога-кузнеца и чародея, -  пользовался у ирландцев и репутацией  мастера еще
одного  ремесла,  а  именно -  строительного дела.  В этой  ипостаси  он был
известен  под именем Гобан  Саэр,  что означает  "Гоибниу  Зодчий", и о  его
волшебном искусстве по всей Ирландии ходили самые фантастические легенды.

     То был Гобан Саэр, и чудеса
     Его не канули в былых веках;
     Он в горы уходил, под небеса,
     И реки в дол спускал с кайлом в руках.
     Шил для судов громадных паруса
     И знанье поселял в людских умах, -

     писал  ирландский поэт  Томас Д'Арси М'Ги. Именно ему в  первую очередь
приписывается  возведение в Ирландии круглых  башен,  а христианские клирики
еще более увеличили его и  без  того широкую популярность,  провозгласив его
зодчим  бесчисленных  церквей. Согласно  легенде, он любил странствовать  по
родной  стране,  как  и его  греческий  коллега Гефест,  которого  он весьма
напоминает, отравляясь в рубище кузнеца  на поиски  приключений.  Его работы
сохранились  во  многих  кафедральных  соборах  и церквах  Ирландии,  а  что
касается  приключений,  то  среди  местных  жителей бытует  множество  самых
неверных легенд.
     Некоторые  из них, как того  и можно было  ожидать,  представляют собой
нечто вроде не вполне вразумительного коллажа из фрагментов старинных мифов.
В  них,  в качестве  вполне земных персонажей, действуют древние; но  еще не
забытые боги - Луг, Мананнан и Балор; правда, теперь эти имена носят друиды,
герои и короли Ирландии, жившие в глубокой древности.
     Впрочем,   одна-две  из  таких  легенд  заслуживают   более  подробного
разговора. Уильям Лармини, занимавшийся еще в XIX веке собиранием памятников
фольклора на острове  Ахилл, записал со слов одного престарелого крестьянина
предание, излагающее, правда,  в несколько  странной версии, эпизод, который
можно по праву назвать центральным событием всей гэльской мифологии: рассказ
о  таинственном  рождении  бога