Эдуард ПЕТРОВ

                              ПАРУСА В ОКЕАНЕ




                          ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАБЫ ТИРА


                                 1. АСТАРТ

     Под гром тимпанов и завывание флейт из горных теснин выползла  лавина
факелов и разлилась по холмистой равнине,  поросшей  редкими  деревьями  и
колючим кустарником. Сирийское селение  -  несколько  плоскокрыших  хижин,
сложенных из дикого камня, - тотчас утонуло в водовороте дымных стреляющих
факелов,  паланкинов,  стенобитных  и   метательных   машин,   запряженных
эдомскими мулами и  могучими  крестьянскими  быками  из  Дельты.  Запылали
бесчисленные костры, в холодящем горном воздухе заструились  запахи  вина,
хлеба, жареного мяса, фимиама курильниц. Над селением повис  плотный,  как
войлок, гул разноязыких баранов,  молитвенных  криков  жрецов,  солдатской
брани сотников, бряцанья оружия и дробного стука многочисленных черпаков о
днища медных казанов.
     Огромная разношерстная  армия  энергичного  и  воинственного  фараона
Нехо,  преодолев  безводный  Синай,  вырвались  на   азиатские   просторы,
пронеслась всесокрушающим вихрем по землям палестины.  У  Мегиддо,  сильно
укрепленной иудейской крепости, известной со времен царя Соломона, фараона
встретил царь Иудеи Иосия, не пожелавший  пропустить  египтян  через  свои
земли. В битве при Мегиддо боги были благосклонны к египтянам: иудеи  были
разгромлены, крепость сожжена, а старый, упрямый и богомольный Иосия  умер
от стрелы египетского лучника.
     Посадив на иудейский престол  угодного  ему  человека,  фараон  повел
своих наемников на север, к сильной крепости Кархемыш, где засели  остатки
разбитых ассирийских армий, обложенных со всех сторон воинами  Вавилона  и
Мидии.
     Ассирия всегда была непримиримым врагом  Египта,  египетские  женщины
пугали детей: "Вот придет ассириец..." Но теперь именно Египет  спешил  на
помощь умирающей Ассирии.  Много  позже  ученые  мужи  определят  действия
фараона стремлением завладеть всем  ассирийским  наследством.  На  это  же
наследство претендовал и Вавилон в союзе с Мидией. Именно этот  непрочный,
но могучий союз и погубил Ассирию. На развалинах Ниневии, "логова львов" -
ненавистной многим народам ассирийской столицы,  -  пировали  именно  они,
закованные в железо воины Вавилона и пропахшие конской мочой мидяне. На их
глазах бросился в пламя гибнущего дворца последний царь Ассирии...
     Египетская  армия  устраивалась  на  ночлег.  Простые  воины-египтяне
улеглись на подстилках из сухой травы. Сотники и офицеры  расположились  в
небольших шатрах в зависимости от занимаемого положения  при  фараоне.  На
самом краю лагеря разместился отряд наемников  под  командованием  сотника
Туга.
     Костры уже погасли, пьяные крики и ругань утихли. Наступила  мертвая,
изредка прерываемая окриками часовых, тишина. Не спалось  и  двум  узникам
огромной тюремной ямы, которую ранее использовали для хранения зерна.
     Финикиец по имени Астарт, рослый  мускулистый  мужчина  с  серьгой  и
талисманом Мелькарта на груди, и тощий оборванный жрец  бога  Имхотепа  по
имени Ахтой долго ворочались, пытаясь уснуть. Судя по молчанию узники были
незнакомы. Под утро  Астарт  не  выдержал  долгого  молчания  и  попытался
завязать разговор.
     - Скажи имя твое, жрец, - спросил, наконец он. - Я - финикиец Астарт,
родом из Тира, бывший наемник. Жду справедливого суда за попытку побега  и
драку с сотником Тугом.
     - Мое имя - Ахтой, - ответил тот нехотя, - и служу Имхотепу.  Я  жрец
истины, поэтому здесь. - Ахтой извлек из мешка черствую ячменную  лепешку,
полураздавленную гроздь винограда, поделился с товарищем  по  несчастью  и
заработал челюстями, уставившись в одну точку.
     Астарт недолюбливал жрецов, хотя и сам вышел из их  сословия.  Все  в
Ахтое раздражало финикийца. Однако Астарт не  бросил  ему  в  лицо  жалкую
подачку и  не  намял  бока.  Наоборот,  лепешка,  заскрипевшая  на  зубах,
показалась ему очень вкусной, а виноградины, траченые гнилью, - вообще  не
сравнимыми ни с чем. Астарт давился и разглядывал Ахтоя.
     - Жрецы истины, жрецы мудрости, слышал я о таких. Веками  вы  бродите
по дорогам мира и не можете отыскать свою истину. А ведь истин  -  россыпи
на каждом шагу, хватай любую, запихивай в свой мех.
     Египтянин внимательно посмотрел на Астарта:
     - Какие же истины ты топчешь, фенеху?
     - Если я скажу хоть одну, ты закроешь рот и будешь  молчать.  Я  знаю
ваше трусливое племя. А мне так хочется поговорить. Я  много  дней  слышал
только голоса шакалов да лесных птиц.
     - Говори, не бойся.
     - Ну, смотри. Вот первая: даже самый храбрый воин  -  трус  на  самом
деле. Его страшат боги. Еще?  Дай  самому  мерзкому  рабу  власть,  и  все
забудут, что он раб и что он мерзок. Мало? Чем глупей господин, тем больше
он повелевает.
     Нет, фенеху, я жрец бога Имхотепа, и мне  надобны  другие  истины,  -
вздохнул Ахтой. - Я ищу истину истин, которой, не ведая  того,  следуют  и
люди, и боги...
     - Значит, не очень-то нужны твои истины людям, раз ты здесь?
     - Да. Людям угодны истины,  помогающие  им  в  их  мелких,  ничтожных
делах. Я же ищу другое. И каждый мой следующий день таит для смертных  как
добро, так и зло.
     В яму заглянул  простоволосый  маджай,  весь  увешанный  африканскими
побрякушками.
     Поджались, крысы! -  выкрикнул  он  хриплым,  сорванным  в  битвах  и
попойках голосом; звучно икнув, он едва не упал в яму.
     Потом на узников полились  помои  и  посыпались  обглоданные  бараньи
кости... Астарт бесновался. Ломая ногти, он рвался  из  ямы,  но  падал  и
снова карабкался на стену. Он поднес  к  самому  лицу  жреца  исцарапанные
грязные ладони:
     - Эти руки умеют держать меч! Мне бы только выбраться, я бы показал и
маджаю, и грязному шакалу Тугу. Помоги мне, Ахтой!
     - Нет, - ответил равнодушно жрец, - ради еще  одного  убийства  -  не
помогу.
     - Тогда они меня убьют! И тебя!
     - Меня не убьют, я жрец.
     Несмотря на вопли  финикийца,  в  яму  никто  не  заглядывал.  Астарт
зашептал:
     - Понимаешь, египтянин, там, наверху, никого! Они ушли!  Они  думают:
побеги совершаются ночью! -  Астарт  обхватил  костлявые  плечи  Ахтоя.  -
Доберемся до Дамаска, принесем огненную жертву духам гор и через перевал -
прямо в Тир. У нас будет парусник, я ведь  кормчий!..  Только  море  может
сделать жизнь настоящей!..
     Жрец решил: "И в Финикии есть святые места... Посмотрю на  библейские
мистерии, поклонюсь главе Осириса, приплывающей ежегодно в Библ из Египта,
побываю у гробницы Санхуниафона..."
     - Обещай: не тронешь этих несчастных.
     - Туг несчастный? Маджай несчастный?!
     Астарт вылез из ямы, сломав ритуальный  нож  Ахтоя.  Кудлатая  черная
овца  на  длинной  привязи  грустно  нюхала  камни,  словно   догадываясь:
следующая - ее очередь попасть в котел. Стреноженные  лошади  толпились  у
опустевшей колоды, выискивая мягкими губами застрявшие в щелях зерна.
     - Лезь скорей, пока никого нет!
     Ахтой не успел даже завязать свой мех, как Астарта заметили.  Тирянин
исчез. Послышались крики, звон мечей, злобная брань маджаев.
     ...Ахтоя притащили за руки и за ноги и бросили в пыль перед  походным
троном фараона. Жрец истины впервые так близко видел  Нехо  Второго.  Царь
был еще не стар. Плоское ливийское лицо  его  лоснилось  и  благоухало  от
дорогих умащений. Вместо двухцветной короны на голове -  кожаная  шапка  с
назатыльным платом, расписанным черными и желтыми полосами. Умный властный
взгляд фараона подавлял  каждого,  на  ком  останавливался.  Крепкие  руки
воина, без перстней и браслетов, плотно сжимали ручки деревянного  резного
трона, инкрустированного драгоценными металлами,  перламутром,  красным  и
черным деревом. Перед  ним  было  существо,  которое  станет  богом  после
смерти!
     Жрец истины подполз к нему и трепетно облобызал царственную туфлю.
     - Раскаялся ли ты в  своих  заблуждениях,  жрец?  -  Голос  божества,
прозвучавший именно для него, потряс Ахтоя. - Понял ли ты, что истина -  в
служении Нейт, только Нейт, превознося Нейт перед другими богами?
     - Я жалкий раб перед небом, о Владыка мира и Азии. Я не смею изменить
моему господину Имхотепу,  -  лепетал,  страдая,  жрец  истины,  тело  его
сотрясала крупная дрожь.
     - Ты пойдешь на кол, жрец. Ты помог бежать дезертиру.
     - Я рад уйти от земных ужасов, Владыка, я рад погибнуть  мученической
смертью, Имхотеп оценит это. В царстве Осириса я познаю все высшие  истины
- большего блаженства для меня нет.
     Приверженцы  Нейт,   богини   саисско-ливийской   верхушки,   издавна
преследовали жрецов бога Имхотепа.
     Когда-то  Имхотеп,  вполне  живой,  реальный  египтянин,  выбился   в
вельможи, благодаря недюжинному уму, таланту писателя и  архитектора.  Его
приблизил к себе фараон Джосер. После смерти Имхотепа постепенно  сложился
его культ  как  божества.  Молва  наградила  его  прекрасной  родословной,
которой мог бы позавидовать любой фараон: Имхотеп стал сыном  бога  Пта  и
смертной женщины Хротионх. В древности любой мудрец занимался врачеванием,
поэтому народный бог Имхотеп, мудрец и ваятель, стал, кроме того, и  богом
медицины. В Мемфисском некрополе стали справлять его заупокойный культ,  и
тысячи паломников  со  всего  Египта  устремлялись  в  Мемфис,  на  родину
божества...
     - Повелитель, - вполголоса произнес Петосирис, стоявший  в  свите  за
сверкающей спинкой трона, - лучше сделать его  лекарем  или  еще  лучше  -
солдатом. Ведь мемфисские жрецы ждут не  дождутся,  когда  мы  им  подарим
великомученика.
     - Я готов, Владыка, вели казнить, -  прохрипел  уродливо  тощий  жрец
истины. Фараон рассмеялся.



                            2. ПРОКЛЯТИЕ ИСТИНЫ

     Армия фараона продвигалась на север, громя одну за другой пограничные
крепости вавилонян, разбросанные по  всей  Сирии.  Неожиданно  застряли  у
небольшой  крепостицы,  стены  и  башни  которой  поражали  фантастическим
неземным блеском, особенно в лунные ночи.  Суеверные  египтяне  отказались
идти на приступ. Ливийцы боялись и смотреть в сторону укреплений.
     Полководец вавилонян Навузардан, засевший в крепости с  малочисленным
гарнизоном, надеялся дождать главных  сил  Навуходоносора.  Но  хитроумный
жрец Петосирис в одежде воина пробрался к самым стенам и принес  в  лагерь
куски гипса: из гипсовых глыб была сложена крепость - оттого и сияние.
     Крепость разрушили на  другой  же  день.  Навузардан  бежал  к  более
укрепленному Кархемышу, растеряв в горах большую часть воинов и  рабов,  -
их долго потом вылавливали египетские отряды, без устали рыская по  кручам
и чащобам.
     Один такой отряд наткнулся на человека, стоявшего по  грудь  в  воде.
Горная речушка, напоенная последними дождями, вышла из берегов и  затопила
всю лощину, поросшую боярышником и дикой вишней.
     Начальник отряда, на жетоне которого был  выдавлен  иероглиф  в  виде
скобы, означающий десяток, приказал остановиться. Финикийца сразу  узнали,
о побеге и событиях, связанных с  ним,  говорили  не  только  в  армейской
среде, но и на базарах окрестных селений, в храмах и  кабачках.  Купцы  же
разнесли преувеличенные слухи по всему миру.
     - А-а... умираю! - вдруг взвыл финикиец.
     - Кто тебя там держит? - Начальник, а за  ним  и  солдаты  подошли  к
самой воде.
     - О-ой, не знаю!.. Сосет кровь из пяток... Помогите!..
     - Я сначала подумал, что ему бежать некуда - впереди  такие  колючки,
что скарабей не проползет при всей его святости, - сказал начальник.
     - Злой дух его держит, - объяснял всем крепыш бубастисец, - мою бабку
однажды в Большом Оазе так же схватил,  когда  мы  ездили  туда  продавать
хлебы из лотосной муки.
     - Как же ты ее спас?
     - Молитвой, как же иначе.
     - Раз знаешь молитву, лезь в воду и притащи преступника на  берег.  -
Начальник подтолкнул солдата коленом пониже спины. - Владыка  посадит  его
на кол, а тебя наградит.
     За бубастисцем полезли в воду почти все. Вода была холодная, и  воины
бранились на чем свет. Крепыш из Бубастиса  бормотал  молитву,  усмиряющую
злых демонов. Финикиец продолжал кричать. И вдруг  опередивший  бубастисца
самый прыткий солдат вскрикнул и ушел под воду. Затем его спина показалась
ниже по течению. То был уже труп. Двое, струсив, полезли на берег,  заорал
еще один египтянин, протянувший руку к финикийцу, и, стрелой вырвавшись из
воды, закорчился на камнях, зажимая рану на животе.
     Солдаты в ужасе столпились на берегу. Только бубастисец, побледневший
и дрожащий, с мечом наготове подбирался  к  финикийцу  и  громко  повторял
молитву. Финикиец чуть заметно дернулся, не переставая взывать  о  помощи.
Бубастисец выронил меч, всхлипнул и с головой ушел в воду.
     Перепуганный начальник послал самого быстроногого солдата в лагерь  с
устным  донесением  начальству.  Вскоре  прибежала  запыхавшаяся  подмога:
мускулистый жрец Нейт, больше похожий на  воина,  и  вслед  за  ним  тощий
лекарь с кожаным мешком - Астарт с трудом  узнал  в  нем  Ахтоя.  Искатель
истины еще более высох и почернел. Они встретились взглядами. Ахтой понял,
что тот опять одна из безжалостных проделок Астарта. Вся  радость  встречи
сразу пропала.
     Армейский  жрец,  облаченный  в  леопардовую  шкуру,  провел  наскоро
молебен и, бросив в  воду  кусочки  папируса  с  магическими  иероглифами,
объявил: злой дух так напуган, что уже безвреден.
     Солдаты гурьбой полезли в воду. И когда с  громким  бульканьем  исчез
еще один, все выскочили на берег и едва не изрубили жреца.
     - Мои молитвы бессильны, - объяснил жрец, - там несколько злых духов.
В таких случаях следует убивать того, кто полюбился демонам.
     - Я его сейчас насквозь! -  Начальник  отряда  поднял  с  земли  свое
копье.
     "Бедный Астарт, - подумал с дрожью Ахтой, -  ты  понапрасну  отяготил
обе свои души [древние египтяне считали, что в человеке  две  души;  Ка  -
духовный двойник человека, дается ему при рождении и покидает  тело  после
смерти - олицетворение жизненной силы; Ба - душа,  переживающая  человека;
чтобы  воскресить  покойника  в  "загробном  царстве",  считали  египтяне,
необходимо  уберечь  тело  от  разложения;  Ба  возвращалась,  и  человек,
например, мог принять пищу и т.п.; отсюда обычай  бальзамирования  трупов]
кровавым грехом..."
     Но финикийца в воде уже не было. Солдаты с суеверным ужасом  смотрели
на мутную заводь с плавающим хворостом и  бурыми  листьями.  Один  всплеск
обратил бы их в бегство. Астарт понимал это.  Припав  к  земле  за  буйным
кустом боярышника  с  пунцовыми  розетками  плодов,  он  отвязал  от  ноги
короткое бедуинское копье. Финикиец посинел от холода и напряжения. Трюк с
копьем ему дорого обошелся: он уже не  смог  бы  сейчас  уйти  от  погони.
Поэтому  он  собрал  последние  силы  и  метнул  тяжелое  намокшее  копье.
Начальник отряда свалился в воду.
     Солдаты в панике карабкались на скалы, и жрец в леопардовой шкуре был
впереди.
     "Как страшен мир, как страшен человек..." - Ахтой закрыл лицо руками.
     Финикиец подошел к нему, еле волоча ноги.
     - Брось убиваться, опальный жрец, - прошипел он со злостью Сета, Мота
и всех демонов преисподней, - вот твоя проклятая истина, бери же, она  мне
не нужна.
     - О чем ты, безумец?
     - Ты искал истину, на которой держится мир. Я нашел ее, когда сидел в
воде. Вот она: чтобы выжить, твори  зло.  Чтобы  быть  счастливым,  сделай
несчастным ближнего! Чтобы достичь своей  мечты,  убей  мечту  другого.  В
проклятом  мире  должны  быть  проклятые  истины.  Ты  не  рад?  Где  твое
блаженство? Ведь свершилась цель твоей жизни!..
     - Нет, Астарт, это истина шакалов, а не людей. Она мне тоже не нужна.



                            3. В ГОРОДЕ ДЕТСТВА

     "Привет, могучий Тир, хитрый Тир, продажный Тир! Я  люблю  тебя,  мой
Тир, моя беспощадная родина. Люблю твои стены, увитые  плющом,  люблю  шум
базаров и  гаваней,  люблю  матросские  драки  и  песни,  люблю  завывание
базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего
прекрасного! Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и
кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына..."
     Астарт стоял на крепостной стене и, раскрыв объятья, вдыхал  ветер  с
моря, напоенный брызгами прибоя и  запахами  соли,  водорослей,  древесной
смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням
бегали потные рабы с тюками,  бочками,  корзинами...  У  самых  крепостных
стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались  плоты  тирских
мальчуганов. Здесь  ковалась  слава  тирских  мореходов.  Много  поколений
известных всему  миру  кормчих  породила  эта  мелководная  лужа.  Она  же
когда-то определила и жизненный путь Астарта.
     Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники  на  рослых  конях  и
Киликии - воины патрицианского ополчения. В него набились только  отпрыски
могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем  голов  и
корзин       проплывал       роскошный       паланкин        какого-нибудь
сановника-кораблевладельца,  настоятеля  храма   или   хозяина   заморских
факторий. Тут же  на  пристанях  начинался  крупнейший  в  Средиземноморье
базар. Впрочем, весь Тир - сплошной базар.  В  любом  закоулке  столицы  в
любое  время  дня  заключались  умопомрачительные  по  масштабам   сделки,
продавалось и покупалось все - от людей до пуговиц. Каждый житель столицы,
да и всей  державы  в  целом,  был  купцом.  Каждый  из  кожи  лез,  чтобы
утвердиться на рынке и смять конкурента. И все -  от  нищего,  собирающего
подаяние у храмов, до царя Итобаала -  держали  нос  по  ветру,  улавливая
малейшее изменение в рыночных делах.
     Ахтой тонул в океане красок  и  звуков.  Ликующий  Астарт  тащил  его
куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в  лицо  и  был  подобен  сотням
одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира,  и  островного,  и
материкового.
     Перед   усталым   взором   Ахтоя   мелькали   строения   всевозможных
архитектурных  типов  -  от  примитивных  иудейских  и  хеттских  хижин  и
особняков  до  блестящих  дворцов  в  ассиро-вавилонском  духе.   Поражали
разнообразием многочисленные фонтаны,  обелиски,  статуи  богов  и  царей,
по-семитски аморфные, глыбоподобные. И  всюду  бородатое  и  носатое  лицо
Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех
дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.
     Астарт на ходу  приценивался,  кого-то  спрашивал,  кому-то  отвечал,
острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в  ответ.  Юродивые,
ремесленники, крестьяне, прорицатели,  аристократы,  брадобреи,  глотатели
змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы  слонялись  взад  и
вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы
вокруг зрелищ.
     В Тире царствовала  весна.  Лотки  торговцев  ломились  под  тяжестью
черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц - целые россыпи  миндаля  в
свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над  всем  господствовала
кряжистая свилеватая трудяга - олива: маслины всюду - в жбанах,  кувшинах,
тазах, питейных сосудах, противнях,  листвяных  и  тростниковых  корзинах.
Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные,  шаровидные,
черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные,  вяленые,  хрустящие,  как
огурец,  и  вязкие,  как  смола,  но  неизменно   обожаемые   финикийцами,
азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами...
     Ахтой увидел, как Астарт поднял над головой меч.
     - Прощай, кусок железа,  опившийся  кровью!  -  произнес  с  чувством
финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки,  Астарт  говорил  под  их
аккомпанемент: - Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не  прольет  больше
крови. - Он широко у