Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
Эдвард Радзинский.
Сансон
---------------------------------------------------------------
© Эдвард Радзинский
© Москва, "Вагриус", 1999 Ў http://www.vagrius.ru
---------------------------------------------------------------
Зимой 1996 года я приехал в Париж. И все представлял, как ровно сто лет
назад были в Париже - Они...
Шел 1896 год. Это был первый визит русского царя во Францию - после
того, злополучного, когда поляк Березовский выстрелил в его деда. Поляк
мстил за поруганную Польшу. К счастью, Александр II тогда остался жив (его
убьют потом - бомбой).
Теперь никто не стрелял. Толпы восторженных парижан заполнили улицы. В
открытой коляске ехали: красавица императрица, Государь - милый молодой
человек в военной форме - и очаровательная дочка.
Он записал в дневнике:
"25 сентября произошла закладка моста, названного именем папа.
Отправились втроем в Версаль. По всему пути от Парижа до Версаля стояли
толпы народу, у меня почти отсохла рука, прикладываясь. (Он отдавал честь,
прикладываясь к козырьку фуражки. - Э.Р.) Прибыли туда в четыре с половиной
и прокатились по красивейшему парку, осматривая фонтаны... Залы и комнаты
интересны в историческом отношении".
Это "историческое отношение"... Оно уже тогда должно было Их поразить.
С площади Согласия (бывшей площади Революции) хорошо видны колонны
церкви Маделен. Здесь, на кладбище у храма, когда-то были похоронены жертвы
фейерверка. Он случился в знаменательные дни для той, французской
королевской четы - во время бракосочетания Людовика XVI и Марии Антуанетты.
И окончился страшными жертвами - сгорело много людей. Тогда в Париже
говорили: это предзнаменование! Не к добру такое начало совместной жизни!
И у Них тоже произошло страшное и тоже в знаменательные дни. Случилось
это незадолго до поездки в Париж, во время коронации... Они приехали на
Ходынское поле - сверкало солнце, гремел оркестр. В павильоне - вся знать
Европы. Но Они знали - все утро отсюда вывозили трупы: во время раздачи
бесплатных подарков в ужасающей давке погибли почти две тысячи несчастных...
И тот же страшный шепот: не к добру это! С кровавой приметы начинается
царствование!
"Интересны в историческом отношении"... Только потом царь узнает, как
связан был с Ними Париж в этом самом "историческом отношении". Какой
пророческой оказалась безликая фраза! Все, что узнали Они тогда в Версале,
повторится в Их жизни.
Был мягкий, безвольный Людовик - и Николая будут называть мягким и
безвольным.
И две Елизаветы - сестра Аликс, набожная основательница
Марфо-Мариинской обители. И другая, столь же набожная, с той же неземной
улыбкой - сестра Людовика XVI.
Мария Антуанетта была властной и надменной красавицей. И его жена -
властная и надменная красавица. И та же ненависть народа к королеве - Марию
Антуанетту называли "австриячкой" и обвиняли в измене и разврате. И его жену
будут называть "немкой" и обвинять в прелюбодеянии с мужиком. И ненавидеть!
Так же ненавидеть!
И как те в любимом Версале, Они в любимом Царском Селе увидят те же
страшные, яростные толпы восставших и станут их пленниками.
На кладбище у церкви Маделен Революция похоронит обезглавленных короля
и королеву. Они будут лежать в безымянной могиле, в грязной яме, облитые
негашеной известью.
И Их впереди ждала такая же участь - безымянная могила, грязная яма.
Их, которые ехали тогда такие счастливые по Парижу!
Оскверненный собор Парижской Богоматери, храмы, превращенные в склады
провианта, убитые священники, свергнутые с пьедесталов статуи королей...
Поруганные мощи святых (святую Женевьеву, покровительницу Парижа, к мощам
которой за помощью столько раз обращался народ в дни великих бедствий,
разрубили топором на позорном эшафоте и бросили в Сену)...
Страшное кладбище у парка Монсо (оно было совсем недалеко от
православного собора, который посетил Николай)... На этом кладбище они
лежали вместе - блестящие аристократы и убившие их революционеры. И убившие
этих революционеров другие революционеры...
Все эти воспоминания времен Французской Революции станут Их будущим.
Возвращаясь из Версаля, Они не знали: перед ними было зеркало.
Царица до конца поймет это лишь в страшном 1917 году.
И поэтому, узнав о его отречении, она в ужасе и странном безумии будет
шептать по-французски - "abdiqua" (отрекся). И должно быть, вспоминать, как
Они стояли в той зеркальной зале.
Зеркала Версаля...
Последний русский царь был мистиком. Рожденный по церковному календарю
в день Иова Многострадального, он был уверен в своем трагическом
предназначении.
И конечно, он не мог не заинтересоваться тем мистическим рассказом, о
котором тогда, в дни столетия Революции, много говорили и спорили в Париже.
Речь идет о пугающем пророчестве, сделанном за два десятка лет до Революции
другим мистиком, неким Казотом.
Казот был масоном и сочинителем. Мистические взгляды придавали его
изящным творениям несколько тяжеловесный характер пророчеств.
Но однажды случилось невероятное. В тот вечер в салоне маркиза де
Водрейля собрался один из тех очаровательных кружков, которые исчезнут
вместе с Галантным веком: несколько умных и весьма вольно мыслящих
аристократов, несколько очень красивых и пугающе умных дам (в век господства
философов красивым женщинам приходилось быть еще и умными, коли они хотели
быть модными). Приглашен был и Казот - философ, литератор и блестящий
рассказчик. Но утонченной беседы не получилось - Казот весь вечер пребывал в
тоскливом молчании, причем долгое время угрюмо отказывался объяснить свое
непонятное поведение.
Однако настойчивые дамы победили. И он рассказал, как внезапно перед
ним предстало некое видение - тюрьма, позорная телега, потом эшафот со
странным сооружением...
Он описал его. Впоследствии оказалось: он описал гильотину... за
двадцать лет до ее изобретения!
Но не диковинное сооружение напугало Казота. Он увидел нечто более
страшное - очередь людей, поднимавшихся на эшафот к гильотине, длиннейшую
очередь, в ней были все самые блестящие фамилии Франции. И что самое ужасное
- в ней были все присутствовавшие в тот вечер. И первым стоял он сам -
Казот! Сверкал падающий топор гильотины, но очередь не уменьшалась, ибо все
время к эшафоту подъезжала позорная телега и оттуда высаживались очередные
жертвы...
После такого рассказа, естественно, воцарилось тягостное молчание. И
тогда одна из дам попыталась пошутить:
- В вашем рассказе меня более всего пугает не эшафот, но позорная
телега, любезнейший Казот. Оставьте мне, по крайней мере, право подъехать к
вашему загадочному сооружению в собственном экипаже.
- Нет, - вдруг сказал Казот каким-то странным, чужим голосом. - Право
ехать на казнь в экипаже получит только король. А мы с вами отправимся туда
в позорной телеге.
Поразительно: пророчество Казота приводит в своей книге внук того, кто
был в то время хозяином этой самой позорной телеги. Когда 26 сентября 1792
года Казота повезли на гильотину, этот человек был рядом с ним, и у него
было время поговорить с Казотом о его пророчестве. И внук услышал от него
рассказ о господине Казоте и его последних минутах: как спокойно, но "без
наглой самоуверенности" взошел он на эшафот... Что ж, двадцать лет назад
Казот все это уже пережил - так что он приготовился! И хозяин телеги оценил
это по достоинству, как знаток смерти.
Это был он - Месье де Пари, палач города Парижа Шарль Анри Сансон.
Ради него я и приехал в Париж в те зимние дни 1996 года. Я приехал на
свидание с ним, следуя уморительной привычке литераторов, - решил подышать,
так сказать, "теми же воздусями" и насладиться лицезрением мест, где жил мой
герой. И все представлял себе, как ровно сто лет назад на обратном пути из
Версаля царская семья проехалась по Парижу - по древнему кварталу Маре с его
старинными сонными отелями, где в Тампле в дни Революции томилась несчастная
королевская семья. Затем на площади Республики их коляска сделала круг...
От площади Республики и идет та самая улица Шато д'О. Александра
Федоровна была нервной женщиной, и она наверняка вздрогнула, когда проезжала
мимо этой улицы! Ибо здесь, в глубине сада, возделанного его женой, стоял
дом моего героя.
Дом Сансона. Палача Сансона. Сансона Великого. Каждый вечер я шел к
тому месту, где когда-то стоял его дом. Я хорошо изучил все его
жизнеописания - и подлинные, и ложные. Лучшая книга о нем принадлежит перу
его внука. Но он писал ее, когда короли снова вернулись во Францию. Он жил в
дни правления внуков тех, кого обезглавил его дед. И пришлось ему сочинять
жизнеописание, в котором Сансон Великий выглядел добрым роялистом, нежно
любившим короля, королеву и всех бесчисленных аристократов, которых он
почему-то отправил к Господу с головами под мышкой... Но мы-то хорошо
понимаем этих вчерашних революционеров, которым пришлось менять свои
убеждения.
В Париже я часами стоял у его дома. Я старался увидеть, как выходил он
на свою вечернюю прогулку, как редкие прохожие (это была тогда окраина
Парижа), завидев его, торопливо переходили на другую сторону улицы...
А он шел. Один. Он тогда был молод, высок, красив.
Он привык разговаривать сам с собой. Ибо тогда он был презираем, и не
было у него собеседников.
Сансон - палач города Парижа... Именно в те молодые годы он и начал
вести Журнал, куда аккуратно записывал свой кровавый отчет. И я все
представлял, как уже потом - старый, разбитый болезнью и страхом - пытался
описать он свою жизнь. Жизнь, столь необыкновенную именно "в историческом
отношении"...
И однажды, придя в гостиницу, я услышал голос. Слов не было - одно
далекое, невнятное бормотание... Я бросился к крохотному гостиничному столу
и начал торопливо писать. Голос тотчас пропал, но я не останавливался...
Только впоследствии я понял: я переносил на бумагу чужие мысли. Его мысли. Я
обнаружил их потом в "Записках палача", написанных его внуком.
Это были те же мысли, но... одновременно и другие! И тогда мне стало
казаться - он сам говорил со мной.
"РАССКАЗ САНСОНА, ИСПОЛНИТЕЛЯ ВЫСШИХ"
ПРИГОВОРОВ УГОЛОВНОГО
СУДА ГОРОДА ПАРИЖА
"ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ "ЗАПИСОК ПАЛАЧА""
"Я привык быть один. Я гуляю вместе с самим собой. Я и Я - мы шествуем
вдвоем.
Я иду и думаю - как всегда, об одном и том же.
С тех пор как существует человечество - существует казнь. Сколько
наказаний придумал зловредный человеческий род - и поручил Исполнителю. И
все - с изощренными, изобретательными муками!
Возьмем самое легкое - бичевание. Вы думаете, просто секут? Нет,
поусердствовали, выдумали - и поручили палачу волочить по городу
несчастного, привязанного к телеге, а на каждой площади останавливаться и
сечь! Сечь!
Но бичевание - это детские шалости по сравнению с клеймом, навсегда
отлучающим человека от общества, с дыбой, ошейником и прочими пытками. Но
разве палач их придумал? Люди придумали - и поручили палачу! И презирали его
за это.
Венец нашей работы - смертная казнь. И опять: людям мало убить - им
надо еще мучить, мучить, мучить!
Смерть на кресте - самое древнее из мучений казни. Но распятие было
отменено римским императором Константином, ибо стало предметом поклонения
христиан. Ничего, сколько новых казней придумали - и куда страшнее!
Колесование! После каждого колесования я, привыкший к ужасам палач, не
в себе - мне все мерещится, все снится, как я раскладываю человеческое тело
на колесе, ломаю суставы, залезаю в рот, отрезаю язык... Нет ни одной
частички тела, которую при колесовании не "ласкает" палач! Но и это еще не
самый худший вид смерти. Люди придумали сдирать кожу с живых, варить их в
кипятке, сажать на кол... О, изобретательное человечество!
А эти тысячные толпы, приходящие глазеть на мучения... Им интересно!
Складывается костер из дров и соломы, на него возводят осужденного,
привязывают к столбу... Он будет долго мучиться, сгорая живьем, а толпа -
смотреть, как корчится в огне несчастная жертва. Иногда мне кажется, что
самые гуманные люди - это палачи. Во всяком случае, мы, палачи, придумали
милосердную хитрость: при сожжении на костре мы ставим багор с острым концом
для перемешивания соломы точнехонько против сердца осужденного, чтобы он мог
лишиться жизни до мучений от огня...
Кого мы только не сжигали на кострах: еврея - потому что он не
христианин; христианина - потому что он протестант; католика - потому что он
стал атеистом... Люди приказывали - и мы сжигали! И они же нас за это
презирают.
Почему же люди так презирают того, кого они же выбрали быть
Исполнителем? Точнее - презирают и боятся... Боятся? Еще бы! При встрече со
мной каждый невольно представляет себя в объятьях палача.
В заключение назову две самых простеньких казни - на виселице (для
простолюдинов) и от меча (для дворян). Даже здесь, на последнем пути, - нет
равенства.
Впрочем, Великая Революция отменила все эти многообразные ужасы и всех
уравняла в смерти. Был принят закон: с 1790 года казнь для всех граждан
стала единой - гильотина.
О том, что вышло из этого "облегчения", вы вскоре узнаете из моего
рассказа.
Во Франции должность палачей - наследственная, передается от отца к
сыну. Неважно, сколько тебе лет, когда умирает твой отец. С этого мгновенья
ты - палач!
В нашем доме была комната, где висели мечи (каждый имел свою историю).
Как справедливо заметил один из нас, свою профессию и свои мечи палачей -
как скипетр королей - передавали мы, Сансоны, из рук в руки, от отца к сыну.
А если после тебя не осталось сына, пусть приготовится муж твоей дочери -
быть ему палачом!
Именно так стал палачом мой прадед Шарль Сансон - Сансон Первый.
Его предки были дворянами и участвовали в крестовых походах. Шарль
Сансон родился в 1635 году. Вот он-то и женился на дочери палача города
Руана. То ли это была безумная страсть, то ли попросту выгода: поговаривали,
что Шарль впал тогда в большую бедность, а палачи очень неплохо
зарабатывали...
Но уже вскоре тесть стал требовать от Шарля помощи на эшафоте.
В судебных актах города записана такая история: "Когда руанский палач
потребовал от своего зятя нанести железным шестом удар преступнику, зять
упал в обморок, и это сопровождалось хохотом толпы".
Но уже вскоре Шарль Сансон не только привык к казням - он преуспел в
них. О его ударах мечом гремела такая слава, что после Смерти жены ему
тотчас предложили уехать из Руана и стать палачом Парижа. Он переехал туда и
поселился в месте, которое народ звал "Дворцом палача". Это было мрачное
восьмиугольное строение с башенкой, около которой привязывали приговоренных
к позорному столбу. Рядом шумел парижский рынок - там прадед брал припасы и
товары. Таков был закон: палач мог взять с рынка столько, сколько мог унести
в руках. Но он уносил слишком много, и однажды толпа торговцев подожгла его
дом. Тогда мой предок и решил переехать в пустынный квартал, называвшийся
Новой Францией, - теперь это часть Пуассоньерского предместья.
Ему было за шестьдесят, когда он женился на молодой женщине -
разумеется, тоже родственнице палача. И в 1703 году, в самом начале века,
который сделает наше имя воистину знаменитым, Шарль Сансон передал свою
кровавую должность моему деду, ибо "душа почтенного старца осветилась
нежными утехами любви". Он захотел отдохнуть от крови.
Я не смогу перечислить всех, кого покарал меч моего деда - Сансона
Второго, ибо он, к сожалению, весьма неаккуратно вел Журнал казней. Отмечу,
пожалуй, только Картуша. Это был великий грабитель, о подвигах которого
народ до сих пор слагает легенды. (Дед колесовал его в 1721 году на Гревской
площади.)
Тогда было много грабежей, целые банды нищих разбойничали на дорогах
Франции... Людовик XIV умер, оставив страну в состоянии печали и крайнего
разорения. Правил пятилетний король, вернее, его регент - герцог Орлеанский,
провозгласивший очаровательный закон: "Запрещено все, что мешает
наслаждению".
И действительно, после мрачного аскетизма последних дней Людовика XIV
двором овладело безумие удовольствий. Сам бедный регент попросту сгнил от
дурных болезней - этими "дорогими наградами, полученными от самых
разнообразных прелестниц", "доблестными ранами, заработанными на поле самого
восхитительного из сражений" герцог поистине гордился.
В то время топор палача часто бездействовал, и жертвы были
малопримечательны - в основном все те же грабители, доведенные нищетой до
преступлений.
Сансон Второй умер в 1726 году, сорока пяти лет отроду. Он оставил двух
сыновей - Жана и Николя. И несмотря на возраст, старший из них, семилетний
Жан, был тотчас посвящен в звание палача. А на время его малолетства
обязанности палача были возложены на некоего месье Гаррисона. Он-то и
заставлял несчастного ребенка присутствовать при казнях на Гревской площади,
ибо без Исполнителя казнь незаконна и является попросту убийством. И
маленькая кукла - мой будущий отец - стояла на кровавом эшафоте и смотрела,
как рубили головы...
Я думаю, именно тогда нестерпимый ужас поселился в детском сердце -
оттого Жан Сансон так недолго орудовал на эшафоте. Отца разбил паралич,
когда мне было только семнадцать лет.
Я уже упоминал о комнатке в нашем доме, где в полумраке на стенах
висели мечи - наши родовые мечи палачей - выбирай любой! С детства я любил
приходить туда. В колеблющемся пламени свечи сверкали лезвия... На всех этих
великолепных широких клинках с удобными рукоятками кованого железа было
вырезано одно слово - ПРАВОСУДИЕ.
Я много слышал от матери о своих предках - как они страдали от
человеческого презрения, как таились от людей, как редко выходили из дому,
стесняясь взглядов прохожих... Ничего этого во мне не было - я с детства
ощущал себя палачом и с гордостью готовился к этой роли. Я презирал людское
презрение.
Когда я взошел на эшафот в первый раз, отец рубил голову знатному
дворянину. Помню, как тот ослаб и как отец ободрял его - когда-то гордого
вельможу. Мне понравилось... И когда отец, побежденный болезнью, более не
мог действовать мечом - меч оказался в надежных руках. Может быть, впервые в
нашем роду за него взялся тот, кто хотел быть палачом.
Однако больной отец прожил еще два десятилетия. Все это время я без
него орудовал на эшафоте, но... отец был жив, и потому он по-прежнему
считался палачом города Парижа. С трудом шевеля ногами, тяжело дыша, он
поднимался на эшафот и стоял в стороне - наблюдал за моей работой...
Исполнителем я был утвержден только после смерти отца в августе 1778 года.
Между тем работы становилось больше - король старел, характер у него
портился... И все чаще мне приходилось встречаться на эшафоте со
знаменитостями. Вся Франция следила за моим топором, когда четвертовали
беднягу Дамьена, покусившегося на жизнь самого короля.
Это случилось холодной ночью: король направлялся к карете, дрожа в
своем модном рединготе (он был великий модник, наш Луи XV). Он уже
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -