Мария СЕМЕНОВА

                            ПОЕДИНОК СО ЗМЕЕМ

                            (славянские мифы)



                      У России, как у большого  дерева,  большая  корневая
                 система и большая  лиственная  крона,  соприкасающаяся  с
                 кронами других деревьев. Мы не знаем о себе самых простых
                 вещей. И не думаем об этих простых вещах.
                                                               Д.С.Лихачев



                             В САМОМ НАЧАЛЕ

     В самом начале была только Великая Мать, и новорожденный мир лежал на
ее теплых коленях,  а  может  быть,  у  груди.  Как  звали  Великую  Мать?
Наверное, Жива-Живана, ибо от нее пошла всякая жизнь.  Но  об  этом  никто
теперь не  расскажет.  Наверняка  ее  имя  было  слишком  священно,  чтобы
произносить его вслух. Да и какой новорожденный зовет мать по  имени?  Ма,
Мама - и все...
     Когда юный мир немного окреп  и  возмог  сам  за  собой  присмотреть,
Великая Мать удалилась. Надо думать, ее призывали иные миры, тоже  ждавшие
любви и заботы. По счастью,  Боги  и  первые  Люди  еще  успели  запомнить
Великую Мать и ее божественный лик: ясное чело,  уходившее  в  надзвездную
вышину, очи, подобные двум ласковым солнцам,  брови  и  волосы,  схожие  с
добрыми летними облаками, льющими живую  воду  дождя.  Она  была  нигде  и
везде, ее лик был зрим отовсюду, а взор проникал в  самые  тайные  уголки.
Недаром и много веков спустя, когда Солнце было завещано  совсем  другому,
юному Богу, его по-прежнему называли Всевидящим Оком.  А  символом  Солнца
сделали крест, обведенный кругом - ради севера,  юга,  запада  и  востока,
четырех сторон белого света, куда Око устремляет свой взгляд.
     А еще Великая Мать посадила Великое Древо, с тем,  чтобы  оно  обвило
корнями исподние глубины Земли, а ветвями обняло запредельную  высь  Неба,
связывая их воедино. И когда ее  воля  исполнилась,  в  мире,  похожем  на
большое яйцо, обособились и проснулись  две  сути:  мужская  -  в  Небе  и
женская - в Земле. Проснулись и удивленно раскрыли глаза: тотчас вспыхнули
тысячи звезд и отразились в родниках и лесных озерах... Земля и  Небо  еще
не ведали своего назначения, не знали, для чего рождены. Но потом  увидали
друг друга, одновременно потянулись друг к другу -  и  все  поняли,  и  не
стали спрашивать ни о  чем.  Земля  величаво  вздымалась  к  Небу  горами,
стелила роскошную зелень лесов, открывала  стыдливые  ландыши  во  влажных
ложбинах. Небо  кутало  Землю  теплой  мглой  облаков,  проливалось  тихим
дождем, изумляло жгучими молниями. Ибо в  те  времена  грозу  не  называли
грозой, потому что ее никто не  боялся.  Гроза  была  праздником  свадьбы:
золотые молнии возжигали новую жизнь, а гром звучал торжественным  кличем,
призывным кличем любви.
     И что за веселая, шумная, весенняя жизнь тогда хлопотала повсюду, под
ласковым взглядом Великой Матери Живы! Зимы, мертвящих морозов не было и в
помине. Земля расцветала без  страха,  щедро  дарила  плоды  и,  чуть-чуть
отдохнув, опять принималась за свой род, а с Мирового Древа,  похожего  на
раскидистый дуб, слетали к ней семена всех деревьев  и  трав,  соскакивали
детеныши всех птиц и зверей.
     А когда приходил срок какому-нибудь украшению  леса,  могучему  ясеню
или сосне  -  можно  ли  сказать,  что  они  умирали?  Окруженные  молодой
порослью, выпустившие тысячу побегов, они просто роняли  старый,  тронутый
гнилью ствол, и он ложился в мягкие мхи, снова делался плодоносной землей,
а Жизнь - Жизнь никуда не исчезала...
     Вот как Великая Мать урядила эту Вселенную, прежде, чем удалиться.
     Посередине, поддерживаемая Мировым Древом, раскинулась Земля, и ее со
всех сторон окружал Океан-море. С исподу легла  Ночная  Страна;  переплыви
Океан, как раз там и окажешься. Ночную Страну еще называли Кромешной -  то
есть отдельной, опричной, особенной, не такой.  А  выше  Земли  начинались
девять разных небес: самое ближнее - для туч и ветров, другое - для  звезд
и луны, еще одно - для Солнца. Днем Солнце плывет над Землей с востока  на
запад; потом переправляется через Океан и  с  запада  на  восток  измеряет
нижнее небо, светя в ночной, Исподней Стране. Поэтому  и  Солнечный  Крест
рисуют катящимся то в одну сторону, то в другую.
     Седьмое же  небо  сделалось  твердью,  крепким  прозрачным  дном  для
неисчерпаемых хлябей живой  небесной  воды.  Мировое  Древо  проросло  его
зеленой макушкой; и  там,  под  раскинутыми  ветвями,  в  хлябях  небесных
родился остров. Его назвали ирием - несокрушимой  обителью  Жизни,  Света,
Тепла. А еще его называли островом Буяном, за плодоносное  буйство  Жизни,
за то, что там стали жить прародители всякой твари - животных, птиц, рыб и
змей. Недаром, знать, говорят  познавшие  счастье:  как  на  седьмое  небо
попал!



                                СЫНОВЬЯ НЕБА

     У Неба с Землею было три сына, три молодца: Даждьбог, Перун и Огонь.
     Сказывают, у Даждьбога была величавая поступь  и  прямой  взгляд,  не
знающий лжи. И еще  дивные  волосы,  солнечно-золотые,  легко  летящие  по
ветру. А у Перуна - иссиня-черные кудри, вечно  взъерошенные,  непокорные,
клубящиеся, как туча. Спокойного величия брата не было даже в  подобии,  -
лихая, непогасимая удаль. А Огонь родился  огненно-рыжим,  вьющиеся  пряди
торчали, как ни приглаживай. И только глаза у всех троих были  одинаковые,
синие-синие, как чистое небо в солнечный полдень, как  промоина  в  черных
грозовых тучах, как синяя, нестерпимая сердцевина костра.
     Когда они возмужали, отец с матерью доверили Даждьбогу величайшее  из
сокровищ: Солнце, сияющий золотой щит. Начал сын Неба возить чудесный  щит
на  легкой  колеснице,  запряженной  четверкой  белоснежных  коней,  начал
озарять красы и дивные  дива  Земли:  поля  и  холмы,  высокие  дубравы  и
смолистые сосновые боры, широкие озера, вольные реки,  звонкие  ручейки  и
веселые родники-студенцы. Радовалась о сыне Земля, радовалось  Солнцу  все
дышащее: соловьи пели ему песни,  цветы  поворачивали  головки  вослед,  а
ящерицы и добрые змеи выползали погреться на валуны. Надобно молвить,  все
змеи в те времена были добрыми и безобидными, как теперешние ужи, и  умели
просить у Неба дождя, когда его  не  хватало.  Все  тянулось  к  небесному
страннику Даждьбогу, все под его взглядом  цвело  и  плодоносило:  недаром
само его имя значило - Дающий Бог, Податель всего.
     Иногда Солнце опускалось вниз, посветить Исподней Стране.  Тогда  над
Землею смеркалось, и  приходила  Ночь,  налетала,  как  птица  с  большими
мягкими крыльями, отворяла на небе  звезды  -  живые  глаза  душ,  еще  не
родившиеся в земных телах или, наоборот, уже вознесшихся обратно в ирий.
     На берегу Океан-моря, на самом западе, Даждьбога ждала добрая лодья и
стаи птиц - лебедей, гусей, уток -  готовых  впрячься  и  переправить  его
вместе с конями в небо Исподней Страны. Там он пробегал свой ночной  путь,
и лодья, запряженная птицами, вновь перевозила его через светлый  утренний
Океан. Вот почему, когда были созданы Люди, у них скоро появились  обереги
- голова конская, тело утиное. Люди верили, что Бог Солнца всегда  выручит
их из беды, где бы он ни был.
     В те времена Даждьбог кружил в небесах, как ему  хотелось,  в  Нижнюю
Страну заглядывал нечасто и ненадолго. Там не росло ничего,  там  не  было
красоты. Оттого ночи всегда были теплыми и короткими, как теперь по весне.
     Перуну тоже досталось сокровище по душе  и  по  сердцу  -  сверкающая
золотая секира. Только крепкой руки сына  Неба  слушался  чудесный  топор,
только ему был он по могуте; недаром трижды по семь лет  Земля-мать  поила
его своим молоком, возрос - сильней не бывает. И когда  принимался  играть
Перун  топором,  начинал  подбрасывать  и  ловить  его  для   потехи   или
размахивать над головой, радуясь собственной нерастраченной мощи  -  то-то
пылали, летя во все стороны, огненные  снопы  молний,  то-то  катился  меж
небесами веселый, ликующий гром и целовали Землю струи  доброго  ливня!  И
всюду, куда били молнии, расцветали невиданные  цветы,  возгоралась  новая
жизнь. Секира Перуна была золотой от кончика древка до острия, не для  боя
- с кем драться, кому угрожать? Кто  враг  светлым  Богам,  сынам  Неба  и
Земли?..
     Перун ходил тогда в тонкой белой рубахе, скроенной из летнего облака.
И крылатые жеребцы, мчавшие его в поднебесье, были белей лебединого  пуха,
белей морской пены и молока - храбрые  кони  с  глазами,  что  драгоценные
камни, с теплым дыханием и золотистыми гривами.
     И каких только забав не придумывал  молодой  Бог!  Собирал  облака  в
стадо и пас, точно коров, доил наземь дождем. Вот  почему  передовые  тучи
грозы посейчас еще называют быками... А то представал пахарем, пряг  коней
в соху и вспахивал небесную пажить, разбрасывал всхожие семена... Или слал
облака в полет белыми лебедями, сам же примеривал  сизые  орлиные  крылья,
пускался вдогон, а верные кони летели вослед,  и  кто  скорей  поспевал  -
неведомо никому.
     А порою, задумавшись, тихонько гладил и ласкал мягкое руно облаков  и
пальцами, способными дробить камни, неуверенно, робко лепил из них девичий
стан и лицо. Но скоро смущался, развеивал собственное творение без остатка
и снова мчался по небу, хмелея от бешеной скачки, и гром рассыпался из-под
копыт жеребцов.
     Говорят еще, в те далекие времена в чистых северных реках было дна не
видать из-за раковин, корявых чашуль. Они не умели ходить и  держали  свои
створки открытыми, надеясь,  что  в  них  попадет  какая-нибудь  съедобная
мелочь. Перуновы молнии пугали смирных жительниц  дна,  и  они  при  грозе
поспешно захлопывались; но нередко  бывало,  что  зарево  молнии  успевало
проникнуть сквозь воду  и  отразиться  в  зрачках.  Проморгавшись,  чашуля
обнаруживала в своих створках маленькую жемчужину. Вот почему эти раковины
до сего дня так и называют - жемчужницами.
     А братец Огонь поспевал, как умел, за старшими: где пожарче  пригреет
Даждьбогов солнечный луч - Огонь тут  как  тут,  вертится  любопытно.  Где
высечет искру Перунова золотая секира - там тотчас  и  его  рыжая  голова,
увенчанная прозрачным дымком.



                                   ЛЮДИ

     Молодечество кипело в крови  у  юных  Богов,  искало  дела  по  силе.
Затевали, случалось, Даждьбог  и  Перун  скачку-забаву  на  весь  день  от
утреннего  Океана  до  самых  закатных  пределов.  Мчался  высоко  в  небе
Солнце-Даждьбог, золотым огнем сиял его щит, вились гривы коней,  мелькали
спицы колес. Летел в тучах  Перун,  когда  верхом,  когда  в  колеснице  -
задорно гремел катящийся гром,  звенели  на  ветру  хвосты  скакунов:  где
пометут ими - тотчас луг расцветет,  где  скоком  скакнут  -  озеро,  либо
колодезь, либо гремячий родник. Когда один, когда другой успевал первым  к
закату. То величественно-прекрасный Даждьбог в золотом  плаще  и  расшитых
одеждах,  то  Перун  с  его  рыжей  вздыбленной  бородой,   босоногий,   с
продранными локтями. И не сказано, чтобы хоть раз  братья  поссорились.  А
следом прибегал запыхавшийся Огонь.
     И вот как-то Даждьбог и Перун уселись  на  ласковые  колени  Земли  и
придумали мериться: кто скорее докинет рыжего братца  до  того  трухлявого
влажного пня, Солнце  своим  палящим  лучом  или  Гроза  рдеющей  молнией.
Позвали Огонь, а он и не откликается. Наконец  сыскали  мальца.  Взял  он,
оказывается, звонкую радугу - тугой лук  брата  Перуна,  -  обвил  льняной
тетивой деревяшку, вложил острым концом в пустой сучок на другой - и  знай
себе крутит. И уже кудрявый дымок  завивается  там,  где  дерево  касается
дерева.
     - Горячо, - потрогал и удивился Даждьбог.
     - Дай-ка мне, - сказал Перун.
     В его сильных руках дело быстро пошло.  И  вот  уж  Огонь  глянул  на
братьев из щели между поленцами, едва не сжег тетиву.  И  тут  капля  пота
упала со лба Перуна прямо на деревяшки,  и  показалось,  будто  они  сонно
шевельнулись в руках...
     - Самое первое пламя, -  сказал  задумчиво  Даждьбог,  -  возгорелось
между нашими Матерью и Отцом, когда  они  полюбили  друг  друга.  Из  того
пламени мы все родились, оно сияет и в Солнце.
     - Из него же все мои молнии, недаром в них жизнь, - ответил Перун.
     И тут уж они не стали тягаться, кому  первая  честь:  разом  вскинули
ясный щит и золотую секиру, в два голоса  вымолвили  заклятие,  и  двойное
сияние на миг ослепило  даже  их,  Богов.  А  потом  увидели  братья,  как
разогнулись два корявых сучка, становясь двумя  стройными  нагими  телами,
зашевелились, раскинули руки, впервые вздохнули, потягиваясь и просыпаясь,
медленно раскрыли глаза...
     - Мужчина и Женщина, - сказал тихо Огонь. - Какие красивые!
     - И как похожи на нас, - добавил Даждьбог. - Это не звери, не  птицы,
не рыбы... назовем их Людьми.
     А Перун притянул к себе меньшого братца,  широкой  ладонью  пригладил
огненные вихры:
     - Пора и тебе приниматься за дело. Даждьбог - всему миру светлое око.
Я лью дожди и затепливаю жизни. А ты стань самым главным для  этих  двоих.
Будь им Огнем Любви, Святым Огнем Очага. Гори между ними, пока стоит  этот
мир.
     На  том  порешили,  и  рыжекудрый  остался  с  Мужчиной  и  Женщиной,
изумленно глядевшими друг на друга... А Перун и Даждьбог  снова  поспешили
на Небо, к своим застоявшимся скакунам: не дело  замирать  Солнцу,  негоже
клокотать на одном месте могучей грозе. Но говорят, Перун потом  пробовал,
не получится ли с чем-нибудь еще, как с деревяшками. И один  раз  повезло:
попался в руки кусочек кости Земли, желвак бурого  кремня.  Мигом  треснул
крепкий камень в пальцах Бога Грозы, вылетела искра, явился быстрый Огонь.
От тех половинок кремневого желвака тоже повелся род  Людей,  и  они  даже
числят себя старше древесных, ведь  камни  старше  деревьев.  Два  племени
частью смешались, слились, как дерево и валун, прижавшиеся друг  к  другу.
Но в иных слишком прочно  засело  родство  с  камнями  и  скалами,  и  так
появились первые Великаны. Вот почему иногда бают, будто в прежние времена
Люди были куда больше и сильнее теперешних, а о рослом да  крепком  поныне
скажут: ишь вымахал великан!
     А те, чье племя пошло от дерева, до  сих  пор  возводят  себя  кто  к
сосне, кто к дубу, кто к белой березе. Бывает, слабых детей несут  в  лес,
расщепляют крепкий ствол и трижды проносят ребенка в рану насквозь:
     - Забери, деревце, немочь, поделись статью и силой!
     Потом стягивают  расщеп,  и  выздоровевший  всю  жизнь  заботится  об
избавителе, советуется с ним, ухаживает,  поливает.  А  старцы  на  склоне
дней, случается, просят светлых Богов превратить их в  деревья,  и  те  не
отказывают, коль заслужил человек. Оттого слывут иные деревья  праведными:
подле них оставляют людей недуги, возвращается душевный покой.



                              РОД И РОЖАНИЦЫ

     И вот еще какое диво посчастливилось увидеть юному миру. Земля и Небо
так сильно любили друг друга, что их любовь ожила как отдельное существо -
и тоже, подобно им самим  некогда,  тотчас  распалось  надвое,  на  Любовь
Женскую и Мужскую, ибо одной недостаточно - любящих всегда двое.
     Бог Род, Мужская Любовь,  стал  даровать  приплод  и  потомство  всем
дышащим  тварям,  и  Люди  скоро  выучились  его  почитать:  стали  делать
изображения и  вкладывать  в  свадебные  заздравные  чаши,  на  счастье  и
многочадие новой семье. Это Род,  говорили,  выращивает  деревья,  это  он
грудами мечет с небес кремневые камешки,  из  которых  родятся  упорные  и
сильные Люди. Это он  -  Свет  Небесный,  без  которого  Солнце  плыло  бы
одиноко, как звезда в черноте. И сколько всего нареклось его именем  -  не
перечесть: урожай, народ, родина, роды...
     Богиня Лада стала Женской Любовью. По  ней  прозвались  мудрые  жены,
умеющие сладить семью, завести в доме лад. Великой  Богине  была  по  душе
верная супружеская любовь, и мужья с женами величали друг друга  почти  ее
именем:
     - Лада! Ладо мое!..
     Помолвку тогда  называли  -  ладами,  свадебный  сговор  -  ладинами,
девичье гадание  о  женихе  -  ладуваньем.  И,  говорят,  Люди  слыхом  не
слыхивали, чтобы кто-то брал в жены немилую либо насильничал, тащил  девку
замуж за постылого, за нелюбого, за неровню...
     Великая  Лада  -  Дедис-Лада,  Дид-Лада,  как  звал  ее  один  народ,
возникший из кремня, - нипочем не простила бы подобного святотатства...
     Она объезжала засеянные поля в зеленой одежде,  благословляя  будущий
урожай, и шерстка ее коня отливала спелым золотом, как  налитой  колос.  А
мужчины и женщины, держась за руки, шли вслед за нею  в  поля,  где  можно
обняться вдали от чужих глаз. Люди ведали:  их  любовь  дает  добрую  силу
хлебному полю. А поле отдаривало Людей голубыми цветами и обещало  вернуть
посеянное сторицей. Говорят, будто жито росло тогда стоколосым - по  сотне
тугих, тяжелых колосьев на каждом стебле!
     Ладу еще называли Рожаницей, в честь родящего поля и молодых матерей,
которых она незримо обвивала своим поясом, помогая разрешиться от бремени.
Собственных сыновей у Лады было двенадцать - по  числу  месяцев  года,  по
числу великих созвездий,  что  предрекают  судьбу-нарок  всему  сущему  на
Земле. Недаром спрашивают доныне:
     - Под какой звездой был зачат? А под какой родился?
     Звезды, братья-Месяцы и сама Рожаница Лада дают каждому человеку Долю
- или Встречу, как ее еще называют, - маленькое Божество, которое  следует
за хозяином до могилы, трудится и хлопочет,  помогает  ему.  Доли  у  всех
разные, смотря по тому, какая звезда верховодила на небосклоне. И  до  сих
пор случается - один человек всю жизнь палец о палец  не  стукнет,  гуляет
себе, на бел свет зевает, и все равно: что людям тын да помеха,  ему  смех
да потеха, вечно у него по два сома в одной верше, по два гриба в ложке. А
иной до рассвета уже в трудах и поту, на  вешней  пахоте  шапка  с  головы
свалится - не оторвется поднять, а все - корка  на  корке,  ни  пышки,  ни
мякиша. Это оттого, что у одного Доля умница да  работница,  у  другого  -
лежебока-лентяйка. В сердцах ругнется бессчастный:
     - Знать, сиротской ночью я появился на свет!
     Что тут добавить? Нельзя наново родиться, переменить ту льняную нить,
пряденую нитку Судьбы, которой повили когда-то пуповину младенца, накрепко
привязав его к Доле...
     Много тех, кто, отчаявшись, живет как придется и  больше  не  пробует
что-нибудь изменить. Но еще больше иных, не скоро сдающихся,  кто  однажды
поймал свою нерадивую Долю за шиворот и запер в погреб, чтобы не мешала. А
то, оттрепав за уши, вразумил  косорукую  тонко  прясть  и  мелко  молоть,
заставил лежебоку вскакивать до свету и не жалеть плеч!
     ...А еще у великой Лады, у  матери-Лады  была  юная  дочь.  Звали  ее
просто Доченька - Леля, Лелюшка, Полелюшка. Недаром любимое детище до  сих
пор не просто растят - лелеют, колыбель зовут люлькой, а само дитя нет-нет
да покличут нежно лялечкой. И ласка, и оберег именем прекрасной Богини.
     Подросла Леля и стала гулять по лугам, по густым  тенистым  лесам,  и
шелковая мурава сама льнула ей под ноги, чтобы распрямиться еще зеленее  и
гуще. А минуло время - начала Леля вместе с матерью обходить  и  объезжать
поля, тянуть за зеленые ушки едва проклюнувшиеся всходы, и  Люди  увидели,
что никогда прежде не было на Земле таких урожаев. Стали они славить  Лелю
наравне с матерью и чтить как Рожаницу, называть Весной-кормилицей. У Лады
стали просить разрешения закликать-зазывать в гости Весну,  а  когда  Мать
позволяла - готовили Дочери дерновую скамью,  проросшую  травами,  ставили
подношения:  хлеб,  сыр,  молоко.  Это  был  девичий   праздник,   мужчин,
любопытных парней близко не подпускали. Жгли  в  честь  Матери  с  Дочерью
огромный  костер,  окруженный  двенадцатью  другими,  поменьше,  в   честь
Месяцев, и с пеплом того костра