Вальтер Скотт
   Эдинбургская темница

--------------------
Вальтер Скотт
Эдинбургская темница
-----------------------------------------------------------------------
Вальтер Скотт. Собр. соч. в 8 томах. Том 5. - М.: Правда, Огонек, 1990
Перевод З.Е.Александровой (гл. I-XXVI) и С.П.Мирлиной (гл. XXVII-LII)
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 18 июля 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
--------------------



     -----------------------------------------------------------------------
     Вальтер Скотт. Собр. соч. в 8 томах. Том 5. - М.: Правда, Огонек, 1990
     Перевод З.Е.Александровой (гл. I-XXVI) и С.П.Мирлиной (гл. XXVII-LII)
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 18 июля 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


СОДЕРЖАНИЕ

                           Эдинбургская темница
                           Д.М.Урнов. Сердце страны

                           Примечания


ЭДИНБУРГСКАЯ ТЕМНИЦА


                                  Глава I

ВВОДНАЯ

                                       По склону Ашборн мчится в клубах пыли
                                       С шестеркой пассажиров Дерби-дилли.*

                                                                        Фрир
     ______________
     *   Стихотворные   переводы,   кроме   особо   оговоренных,   выполнены
Д.Орловской.

     Ни  в  чем  не  наблюдаем  мы  столь  быстрых  перемен,  как в способах
доставки почты и пассажиров из одной части Шотландии в другую.
     Каких-нибудь  двадцать  -  тридцать  лет назад, по свидетельству многих
заслуживающих  доверия  старожилов,  почта  из  столицы  Шотландии во все ее
концы  доставлялась  на маленькой жалкой повозке, с трудом делавшей тридцать
миль  per diem*. Да что Шотландия! Всего лишь восемьдесят лет назад не лучше
обстояло   дело   и   у  нашей  более  богатой  соседки  -  Англии.  Недаром
медлительность  почтовых  карет  осмеяна  Филдингом  в  романе "Том Джонс" и
Фаркером  в  небольшом фарсе под названием "Почтовая карета". По утверждению
последнего,  самые щедрые чаевые не могли заставить кучера ускорить прибытие
в таверну "Бычья голова" более чем на полчаса.
     ______________
     * в день (лат.).

     Ныне  эти  старые,  медленные,  но зато безопасные способы передвижения
неведомы  ни у нас, ни в Англии; по самым глухим окраинам Англии наперегонки
мчатся  дилижансы и мальпосты. А через наше село ежедневно проносятся четыре
дилижанса  и  три  почтовых  кареты  с  вооруженными  берейторами  в красных
ливреях,  соперничая  шумом  и  блеском с изобретением прославленного тирана
древности:

                Неподражаемый пламень небес и тучи - безумец! -
                Медью и стуком хотел заменить рогоногих он коней!*
     ______________
     * Перевод В.Брюсова.

     В  довершение сходства и в назидание дерзостным возницам случается, что
судьба  этих удалых соперников Салмонея завершается столь же плачевно, как и
судьба  их  прототипа.  Вот  тогда-то  пассажиры как внутри кареты, так и на
империале  имеют  основания сожалеть о прежних медленных и надежных "Летучих
каретах",  которые  по  сравнению  с  колесницами мистера Палмера столь мало
заслуживали  свое  название.  Прежний экипаж неспешно заваливался набок, как
затопляемый  корабль,  постепенно  заполняющийся  водою,  тогда как нынешний
разлетается  вдребезги,  подобно  тому  же судну, наскочившему на рифы, или,
вернее,  пушечному  ядру, завершившему свой путь по воздуху. Покойный мистер
Пеннант  -  большой  оригинал  и  непримиримый противник современной быстрой
езды   -   составил,   как   мне   говорили,   устрашающий  список  подобных
происшествий;  а  если  добавить  к  этому  алчность  трактирщиков,  которые
заламывают  неслыханные  цены  -  благо  проезжающим  некогда торговаться, -
наглость  кучеров и неограниченный произвол тиранов, именуемых кондукторами,
составится   весьма  мрачная  картина  убийств,  грабежей,  вымогательств  и
мошенничества.   Но   в   своем  нетерпеливом  стремлении  к  быстроте  люди
пренебрегают  опасностью  и  не слушают увещеваний. Назло уэльскому любителю
старины мальпосты уже грохочут у подножия Пенмен-Моора и Кадер-Идрис, и

                Дрожат холмы, издалека
                Заслышав скрип и лязг возка.

     Недалек  день,  когда  эхо  Бен-Невиса  тоже  будет  потревожено, но не
боевым рогом воинственного вождя клана, а почтовым рожком.
     Был  погожий  летний  день;  по  просьбе  одного  доброго посетителя* я
отпустил  своих  школьников  раньше обычного. В тот день я ожидал с почтовой
каретой  новый  номер  интересного  периодического издания и вышел на дорогу
навстречу  карете  с  тем  нетерпением,  с  каким сельский житель, описанный
Каупером, жаждет новостей из столицы:
     ______________
     *  Его  милости  Гилберта  Гослина  из Гэндерклю - ибо я во всех важных
случаях люблю точность. (Прим. автора.)

                           ...Торжественная речь,
                Жестокий спор, язвительный ответ,
                И логика, и мудрость, блеск острот,
                И громкий смех - я жажду вас услышать.
                Горю желаньем вас освободить
                Из плена, спорщики. И возвратить
                Вам голос, и звучание, и жизнь.

     С  такими  именно  чувствами  я  ждал  появления кареты, с недавних пор
ходившей  по  нашей  дороге  под названием "Сомерсет"; должен сказать, что я
люблю  встречать почтовую карету даже и тогда, когда она не везет мне ничего
интересного.  Дребезжащий  стук  колес  достиг  моих  ушей, едва я взошел на
вершину  отлогого  холма,  называемого  Гослин-брэй,  с которого открывается
широкий  вид на долину реки Гэндер. Дорога, которая поднимается вдоль берега
этой  реки,  а  затем пересекает ее по мосту, в четверти мили от того места,
где  я  стоял,  вьется  частью  между огороженных мест и пашен, частью среди
общинных  пастбищ  и  выгонов.  Меня  могут назвать ребячливым, но жизнь моя
протекла  среди детей, и отчего бы мне не разделять их радостей? Итак, пусть
это   будет  ребячливостью,  но,  признаюсь,  я  с  удовольствием  слежу  за
приближением  кареты,  когда  повороты  дороги  открывают  ее  нашим глазам.
Нарядный  вид  экипажа,  его размеры, издали кажущиеся игрушечными, быстрота
его  движения,  когда он то скроется, то покажется вновь, и нарастающий шум,
который  возвещает  его  приближение, - все привлекает праздного зрителя, не
занятого  ничем  более  серьезным. Пусть же смеется, кто хочет, надо мной, а
заодно  и над множеством почтенных горожан, которые любят следить из окна за
проезжающим  дилижансом.  Занятие  это весьма свойственно людям, и многие из
тех, кто поднимает его насмех, сами, быть может, украдкой им развлекаются.
     В  тот  день,  однако, мне не суждено было до конца насладиться любимым
зрелищем  и  дождаться,  когда  карета  проедет  мимо,  а  кондуктор хриплым
голосом  окликнет меня и на ходу вручит долгожданный пакет, ни на секунду не
замедляя  при  этом движения экипажа. Я видел, как карета съехала со спуска,
ведущего  к  мосту, с необычной даже для нее стремительностью, то появляясь,
то  исчезая  в  клубах  ею  же  поднятой  пыли и оставляя позади себя словно
полосы  летнего  тумана.  Но прошло три минуты - время, достаточное, по моим
многократным  наблюдениям,  чтобы  переехать  мост  и преодолеть подъем, - а
карета  все  еще  не появлялась на нашем берегу. Когда прошло еще столько же
времени,  я  встревожился  и поспешно зашагал ей навстречу. Выйдя к мосту, я
сразу  увидел причину задержки: "Сомерсет" опрокинулся, да так основательно,
что  лежал  вверх  колесами.  Кучер  и  кондуктор,  "проявив  исключительную
энергию",  -  как  потом с похвалой отметили газеты, - успели уже перерезать
постромки  и  высвободить  лошадей, а теперь извлекали из кареты пассажиров,
применив  для  этого "кесарево сечение" - иначе говоря, сорвав с петель одну
из  дверец, ибо открыть ее обычным путем не было возможности. Таким способом
из  кожаного  чрева  кареты  были  извлечены две весьма расстроенные девицы.
Судя  по  тому,  что  они немедленно занялись своим туалетом, который, как и
следовало  ожидать,  был  в  некотором  беспорядке,  я  заключил, что они не
получили  ушибов; что же касается туалета, то я не осмелился предложить свои
услуги,  чем  немало  повредил  себе,  как  оказалось впоследствии, в глазах
прелестных  потерпевших.  Пассажиры  на  империале, которые были сброшены со
значительной  высоты  толчком,  подобным минному взрыву, отделались, однако,
лишь  незначительными царапинами и ушибами, исключая троих, угодивших в реку
Гэндер,  -  эти  еще  боролись  с  водной  стихией,  подобно спутникам Энея,
уцелевшим после кораблекрушения:

                Редкие видны пловцы среди обширной пучины.

     Я  поспешил  со  своей  скромной  помощью туда, где в ней, по-видимому,
была  наибольшая  нужда,  и  при  содействии  тех из пассажиров, кто остался
невредим,  вскоре  выловил  двоих  из  утопавших:  оба  они  были  сильные и
здоровые  молодцы,  которым  едва  ли понадобилась бы помощь, не будь на них
длиннейших  модных  пальто  и  столь  же  длинных и широких "веллингтоновых"
панталон.  Третий  был  стар  и  немощен  и мог бы погибнуть, если б не наши
усилия.
     Выбравшись  на  сушу  и  отряхнувшись,  словно огромные морские котики,
джентльмены  в  пальто  начали  яростные  пререкания с кучером и кондуктором
относительно  причины  несчастья. Слушая эту перебранку, я заключил, что оба
моих   новых   знакомца   принадлежат   к   сословию   адвокатов  и  что  их
профессиональная  изворотливость должна одержать верх над возницами, которые
в  ответ лишь угрюмо отругивались. Наконец кондуктор заверил пассажиров, что
их  повезут  дальше  в  большом  дилижансе, который ожидался менее чем через
полчаса,  при  наличии  в  нем  свободных  мест. Обстоятельства складывались
благоприятно  для  путников:  когда ожидаемый дилижанс прибыл, из шести мест
внутри   его  занятыми  оказались  только  два.  Обе  дамы,  извлеченные  из
опрокинувшейся  кареты,  были  приняты охотно; что же касается адвокатов, то
их  одеяния,  пропитавшиеся  водой,  как  губки,  грозили причинить в дороге
большие  неудобства соседям, и пассажиры дилижанса решительно воспротивились
водворению  их  внутрь  экипажа.  Адвокаты,  со  своей стороны, отказывались
поместиться  на империале, заявляя, что в прежней карете они заняли наружные
места  по  собственному желанию и только на один перегон, ради разнообразия,
сохранив  за  собой право в любое время пересесть внутрь кареты и специально
оговорив  это.  После  препирательств,  во  время которых делались ссылки на
закон  о  Nautae,  caupones,  stabularii*,  дилижанс  проследовал  дальше, а
ученым джентльменам осталось лишь требовать возмещения убытков.
     ______________
     * моряках, кабатчиках и конюхах (лат.).

     Они  тотчас  же  обратились  ко мне с просьбой проводить их в ближайшее
селение  и  указать  там лучшую гостиницу. Выслушав мою рекомендацию "Голове
Уоллеса",  они  заявили,  что  лучше  остановятся  там,  чем  согласятся  на
условия,  предложенные  наглым  кондуктором "Сомерсета". Теперь им нужен был
только  мальчишка  для  доставки их багажа, а его мы быстро нашли в одном из
придорожных  домиков.  Они уже готовились двинуться в путь, когда оказалось,
что  еще  один путешественник находится в одинаковом с ними затруднении. Это
был  тот  пожилой,  болезненный на вид человек, который вместе с ними упал в
реку.  Он,  видимо,  не осмелился предъявить свои требования кучеру, услыша,
как  были  отвергнуты  притязания  более  значительных  особ, а теперь робко
стоял  поодаль,  всем  своим  видом  говоря,  что  ему нечем обеспечить себе
гостеприимство трактирщиков.
     Я  решился  обратить внимание молодых щеголей на плачевное положение их
попутчика. Намек мой был принят с добродушной готовностью.
     - А  ведь  верно!  Мистер  Дановер!  - обратился к нему один из молодых
людей.  -  Что  же  вам  тут  оставаться? Пойдемте-ка пообедаем с нами. Мы с
Холкитом  все  равно наймем экипаж, чтобы ехать дальше, и подвезем вас, куда
скажете.
     Бедняк  -  ибо  таковым он казался по одежде и по робости - отвесил тот
униженный  поклон,  которым  шотландец  как бы говорит: "Слишком много чести
для  таких,  как я", и поплелся за своими веселыми покровителями, причем все
трое  поливали  пыльную  дорогу  водой,  струившейся с их намокшей одежды, -
этот  избыток  влаги  представлял  забавный  и нелепый контраст с окружающим
летним  пейзажем,  где  все под лучами полуденного солнца изнывало от зноя и
засухи.  Этот  контраст  был  подмечен  самими  молодыми  людьми:  не пройдя
нескольких  шагов,  они  принялись  отпускать  на этот счет довольно удачные
шутки.
     - Мы  не  можем  пожаловаться,  как поэт Каули, - сказал один из них, -
что  руно  Гедеона  осталось  сухим посреди влажной стихии. С нами произошло
нечто противоположное этому чуду.
     - Нас  должны  с почетом встретить в городе: мы несем им то, в чем они,
как видно, больше всего нуждаются, - сказал тот, кого назвали Холкитом.
     - И  проявляем  при этом невиданную щедрость, - подхватил его приятель.
- Поливаем их пыльную дорогу, точно три водовозные бочки.
     - Мы  явимся  перед  ними в полном составе, - сказал Холкит. - Адвокат,
стряпчий...
     - ...и  клиент,  -  сказал  молодой  адвокат,  оглянувшись, и прибавил,
понизив  голос: - который, судя по его ощипанному виду, давно уже имеет дело
с нашим братом.
     Действительно,  у  смиренного  спутника  молодых весельчаков был весьма
потрепанный  вид  обнищавшего  истца,  разоренного  тяжбами,  и  я  невольно
улыбнулся их догадке, хотя и постарался скрыть улыбку от предмета шуток.
     Когда  мы  добрались  до  гостиницы  "Уоллес",  старший из эдинбургских
джентльменов,  который,  по  моему  предположению,  был  адвокатом, настоял,
чтобы  я  отобедал  с  ними;  они  подняли  на  ноги  все семейство хозяина,
потребовав  извлечь из кладовой и погреба самые лучшие припасы и приготовить
их  наилучшим  образом,  и  проявили при этом обширные познания в кулинарном
искусстве.  Во  всем  прочем  они  оказались  веселыми  малыми,  в  расцвете
молодости  и жизненных сил, истыми представителями верхушки своего сословия,
весьма   напоминавшими   судейскую  молодежь  времен  Аддисона  и  Стиля.  К
осведомленности   и   рассудительности,  которые  они  проявляли  в  беседе,
примешивалась  беспечная  веселость;  они стремились сочетать качества людей
деловых  и в то же время светских, любителей изящного. Подлинный аристократ,
воспитанный  в  той полной праздности и духовной пустоте, которые, насколько
я  понимаю,  необходимы  для  создания  безупречного  джентльмена, вероятно,
усмотрел  бы  у  адвоката налет профессиональной педантичности, который тому
не  удавалось  скрыть,  а у его приятеля - некоторую излишнюю суетливость, и
наверняка  нашел  бы  в  их  беседе  больше учености, а также оживления, чем
подобает   настоящему   светскому  человеку.  Но  я,  настроенный  не  столь
критически,  с  удовольствием  находил у моих спутников счастливое сочетание
хороших  манер и широкого гуманитарного образования со склонностью к веселой
болтовне,  каламбуру  и шутке, пленяющей серьезного человека потому, что сам
он на них неспособен.
     Худощавый   и  болезненный  человек,  которого  они  по  доброте  своей
пригласили  в  свое  общество,  казался  там  не на своем месте и не в своей
тарелке:  он  сидел на краешке стула, а стул не решался придвинуть ближе чем
на  два фута к столу, чем изрядно затруднял себе доставку пищи в рот, словно
желая   искупить   этим  дерзость,  которую  проявил,  затесавшись  в  столь
избранную  компанию.  Вскоре  после  обеда,  отказавшись  от вина, которое в
изобилии  стало ходить у нас по кругу, он осведомился, к какому часу заказан
экипаж, и, сказав, что будет готов, смиренно удалился.
     - Джек,  -  сказал  адвокат  своему  спутнику, - мне знакомо лицо этого
бедняги. А ведь ты угадал, это действительно один из моих клиентов.
     - И  верно,  что  бедняга!  -  отозвался  Холкит. - Но ты, должно быть,
хотел сказать: единственный из твоих клиентов?
     - Не  моя  вина,  Джек,  -  ответил  адвокат, которого, как выяснилось,
звали  Харди. - Ведь ты должен передавать мне все свои дела, а если и у тебя
их  нет,  так  из  ничего  и  не  будет  ничего, это подтвердит и наш ученый
собеседник.
     - Однако  у  этого  горемыки  все  же  было  что-то, а ты обратил это в
ничто.   Судя  по  его  виду,  он  скоро  почтит  своим  пребыванием  сердце
Мид-Лотиана.
     - Ошибаешься:  он только что оттуда. Но я вижу, что наши речи непонятны
нашему собеседнику. Вы бывали в Эдинбурге, мистер Петтисон?
     Я отвечал утвердительно.
     - В  таком  случае вы, наверное, проходили, хотя и не так часто, как я,
-  мне  это приходится постоянно, - по узкому, извилистому переходу, который
начинается  от  северо-западного  угла  Парламентской  площади  и идет вдоль
высокого  старинного  здания  с башнями и железными решетками. Там все как в
поговорке: "От церкви близко, от бога далеко..."
     - Есть  про  это  место  и  еще поговорка, - вмешался Холкит, продолжая
загадку: - "От сумы..."
     - В  общем,  -  закончил  адвокат, в свою очередь, прерывая приятеля, -
это  такое  место, где несчастье сходит за вину, место, откуда каждый желает
вырваться...
     - И куда никто не стремится попасть, - добавил другой.
     - Я понял вас, джентльмены, - сказал я. - Вы имеете в виду тюрьму.
     - Вот  именно,  -  подтвердил  молодой адвокат, - Эдинбургскую темницу,
или,  иначе,  Толбут.  Заметьте, мы описали ее вам весьма кратко, а могли бы
расписать  как  нам заблагорассудится: теперь, когда отцы города постановили
срыть   это   почтенное   здание  до  основания,  ничто  уже  не  сможет  ни
подтвердить, ни опровергнуть наши россказни.
     - Так вот что называют сердцем Мид-Лотиана! - сказал я.
     - Да, под этим названием оно известно лучше всего.
     - Должен  заметить,  -  сказал  я с той застенчивостью, с какой человек
позволяет  себе  каламбур в обществе, где отнюдь не рассчитывает блеснуть, -
что в таком случае у графства Мид-Лотиан печально на сердце.
     - Отлично  сказано, мистер Петтисон, - сказал Харди. - Да, это холодное
сердце, каменное сердце!.. Слово за тобой, Джек.
     - Сердце,  где  всегда  найдется  место  бедняку,  -  подхватил Холкит,
стараясь не отстать.
     - Зато  это  сердце  нелегко  разбить,  - продолжал адвокат. - Кажется,
последнее слово остается за мной. Неужели ты уже пасуешь, Джек?
     - Ты читаешь у меня в сердце, - сказал со смехом младший из друзей.
     - Тогда  оставим  эту  тему,  -  сказал  Харди.  -  А, право, жаль, что
осужденной  на  слом  темнице  не предоставят того права, каким пользовались
многие  ее обитатели. Почему бы не издать "Последнюю исповедь и предсмертные
признания  Эдинбургской  темницы"?  Правда,  старые  стены  не  узнают своей
посмертной  славы,  но  разве  не  было  так  со  многими беднягами, которые
болтались  в  петле  на  восточной  башне,  а разносчики между тем торговали
"Исповедью" и "Признаниями", которых преступник и не думал делать?
     - Если  дозволите  высказать  мое  мнение,  -  сказал  я,  - боюсь, что
признания эти оказались бы однообразным перечнем бедствий и преступлений.
     - Ошибаетесь,  -  сказал  Харди.  -  Тюрьма - это целый мир, с особыми,
только  ему  свойственными печалями и радостями. Жизнь ее обитателей нередко
обрывается  прежде времени, но ведь такова и участь солдат. Арестанты бедны,
если  применять к ним нашу мерку; однако и среди них есть разница состояний,
так  что  некоторые  оказываются  относительно  богаты.  Они никуда не могут
уйти,  но не так ли бывает и с гарнизоном осажденной крепости или с экипажем
корабля,  ушедшего