Борис Толчинский.
   Нарбоннский вепрь

     © Copyright Борис Толчинский
     E-mail:   paxdei@hotmail.ru | psionic@complife.net

     Авантюрно-историческая эпопея


     БОЖЕСТВЕННЫЙ МИР
     Истории любви и розни

Книга I. НАРБОННСКИЙ ВЕПРЬ


     МОИМ РОДИТЕЛЯМ

     "Abyssus abyssum invocat in voce cataractarum tuarum..."1
     Псалтирь, XLI, стих 8

     Интроверсия первая,
     в  которой  читатель  становится  свидетелем  беседы, круто  изменившей
судьбу двух миров на одной известной ему планете
     -- Я дал им все: и твердь,  дабы ступать могли  они,  и  воду, чтобы не
знали жажды, и воздух,  коим следует дышать,  и огонь, тепло дающий, и свет,
который  различать себе подобных помогает. Я дал плоды от благодатной  земли
той и живых  тварей, каковые полезны в пищу и для  хозяйства... Скажите, вы,
советники мои и сын мой, что не сотворил для них я?!
     Он  горестно  вздохнул  и  отвел  взор от  крохотного голубого  шарика,
одиноко парящего в стылом пространстве.
     Ответом  ему  было молчание. Впрочем,  Он  знал и  так, что  Ему  могут
ответить Советники и Сын. Он не мог не знать.
     -- Почему они  так живут?.. -- снова и снова вопрошал Он. -- Чего им не
хватает?.. Разве так уж плохо жить как я велю?!
     И тут вступили Советники.
     -- Владыка, -- сказали Советники, --  Ты  слишком добр к ним. Они этого
не заслуживают. Сколько и чего ни даруй, им всего будет мало. Ибо не в силах
они  оценить  дары  Твои.  То  существа неразумные,  не вольны  они  выбрать
истинный путь Твой.  Сами они неспособны жить как Ты велишь. Их нужно  свыше
направлять: иначе жить по-Твоему они не смогут.
     -- Но  как? -- удивился Он. -- Я создал их  по своему образу и подобию.
Они -- это я! Как я могу их переделать?!
     -- Ты  всемогущ, -- напомнили  Советники. -- И переделывать их тебе  не
след. Доверься нам. Минует миг-другой, и ты их не узнаешь.
     Он задумался. Советникам Он  доверялся уж  не раз. Они Его не подводили
-- хотя, признаться, плоды трудов их не всегда ласкали Его взор.
     -- А ты что скажешь, сын мой?
     -- Скажу, Отец, что заблуждаются советники  Твои, -- мягко, но уверенно
заметил Сын.  -- Скажу Тебе иначе. Не вини тех, кто там живет,  -- он бросил
взор  на  голубой  шарик.   --  Поверь,   они  есть  лучшее  Твое  творение.
Единственное, чего недостает им, -- любви...
     -- Но разве это так?! -- воскликнул Он. -- Разве мало я люблю  их?! Они
-- моя боль!  -- Он на мгновение  задумался,  а затем  добавил: -- Ну что ж,
возможно, в чем-то ты  и прав, сын мой. Добавлю им еще  любви и погляжу, что
выйдет.
     -- Напрасный труд, Владыка, -- вздохнули  Советники. --  Ты их  любовью
лишь испортишь.
     --  Воистину,  напрасный, --  согласился  Сын.  --  Ибо  любовь  должна
родиться в душах, изнутри  придти, а  не снаружи!  Научатся  любить,  увидят
тщету склок, простят друг  друга и себя, познают мир в собственных душах, --
вот только так изведают истинный путь Твой, Отец!
     -- Да прежде перебьют друг друга неразумные создания сии! -- возгласили
Советники. -- Дозволь  же нам, Владыка, явиться к ним,  открыть Величие Твое
-- и, вот увидишь, устроится их жизнь немедля как Тебе угодно!
     -- Меня пошли, Отец, молю Тебя, -- промолвил Сын. -- Не  буду я насилие
чинить  над  душами  Твоих  творений.  Во  мне они себя узрят, и мой  пример
великим  вдохновеньем  им послужит.  К Тебе  я их любовью обращу;  пусть  не
немедля, но зато уж твердо, на верный путь взойдут они!
     -- Опомнись,  Сын  Владыки, --  сказали  Советники.  --  Тобой  Владыка
дорожит, а ты  это не ценишь. Ужель не ведаешь,  что зла в творениях Владыки
ничуть не меньше, чем добра,  и что побьют они тебя и в душу твою плюнут, да
расхохочутся при  том! Опомнись! Негоже Сыну нашего  Владыки подобно  низшим
тварям по земле ходить!
     -- Те твари, коих  низшими зовете вы,  --  творения Отца, и я, сын,  --
творение Его; так в  чем  различье между нами?!! О,  если  те, кто ходит  по
земле, не радуют Отца,  возможно ль мне порадовать Его?! И не мое  ли право,
не мой ли долг вернуть  заблудших чад в Отцово  лоно?!  -- голос  Сына вдруг
набрал силу и мощь,  в нем не  было гнева и презрения, но жили лишь любовь и
глубокая вера в торжество этой любви.
     -- Чисты, мы видим, помыслы твои, -- с упреком вымолвили Советники,  --
но  видим мы не  только  это.  Мы тщету зрим, какой  не  знаешь ты, ибо пока
молод;  вокруг тебя прольется много  крови,  ты растревожишь души, но вотще:
искомое не выйдет у тебя.
     --  А  я глаголю: выйдет,  ибо  вера  моя  крепче  вашей, -- спокойно и
уверенно ответил Сын.
     Советники скептически переглянулись. Они не понимали  Сына  Владыки.  И
они  совершенно искренне полагали, что Сын не понимает их. Они  готовы  были
смириться с  этим.  Главное, что  их  понимает Владыка. Он  не  может  их не
понимать.
     А  Он  молчал.  Молчал --  и  смотрел туда, вниз, на  крохотный голубой
шарик, одиноко парящий в стылом пространстве. Там все было по-прежнему...
     Наконец Он вернул свой взор к Советникам и Сыну.
     --  Я позволяю вам свершить задуманное вами,  -- объявил Он Советникам.
-- И ты, сын  мой,  ступай по  своему пути.  Не стану  я задерживать тебя. Я
верю, знаешь  ты, на что идешь... Итак, и вы, советники мои, и  ты, сын мой,
равно  старайтесь.  Творить от  Имени  моего  вам  позволяю, как будто это я
творю.  Минует срок -- работу я  у вас  приму. Тогда и  вынесу  вердикт, где
истина средь ваших дум лежит. Да будет так, по слову моему!
     -- Но  Владыка! --  в  изумлении воскликнули Советники. -- Ты посылаешь
нас и Сына посылаешь своего -- но как творить мы станем на одной земле, друг
другу не мешая?!!
     -- Пустяки, -- Он  добродушно улыбнулся. -- Не вы ли мне напоминали: ты
всемогущ, Владыка!?


     Интроверсия вторая,
     в которой читатель получает возможность оценить, как взялись за дело во
втором из подопытных миров на одной известной ему планете
     Во времена  суровые и отдаленные, когда молодое человечество уже успело
познать очарование семи чудес света; когда таинственная страна, что лежит по
обеим  берегам полноводного Нила, уже клонилась к  неизбежному упадку; когда
другая  чудесная страна, страна богов,  героев и мыслителей, явив напоследок
миру  величайшего  завоевателя  всех   времен  и  народов,  покорилась  воле
властительного  Рима;  когда,   наконец,  этот  новый  повелитель   Ойкумены
неожиданно  стал  обнаруживать в самом себе черты  грядущего разрушения -- в
эти  смутные времена на полуострове, который с давних времен эллины называли
Анатолией, то  есть "восточной землей", в Памфилии, в горах Западного Тавра,
жил народ, считавший себя счастливейшим на свете.
     То были  греки, потомки Геракла, Тесея и  Ахилла, и римляне, наследники
Энея, Ромула и Тарквиниев. В горах они искали и находили спасение от суетной
лжи беспокойного мира. Люди этого народа, впрочем, почитали себя преемниками
племени еще более древнего и загадочного, нежели  эллины и римляне; некогда,
в пору владычества над землей седого  Урана, отца богов, сюда, в горы Тавра,
пришел, изгнанный из Ханаана и Вавилона, народ амореев.
     Тянулись столетия; боги не раз  делили  власть,  обучая  тому искусству
людей;  как  ни пытались  амореи укрыться от  нарастающего  бега времен, все
новые и новые пришельцы вливались в колена древнего  народа, растворялись  в
нем  и  растворяли  его  в  себе.  Сюда,  в  горы,  приходили  филистимляне,
митаннийцы,  хетты,  эллины,  лидийцы,  персы,  снова  греки, карфагеняне  и
римляне. Со  временем они тоже стали  называть себя наследниками легендарных
амореев -- аморийцами.
     Так жили  аморийцы  в  собственном полузакрытом  мирке  на  перекрестке
враждующих цивилизаций, пока события удивительные и неожиданные не принудили
это  любопытное племя  стремительно  вторгнуться  на главную арену  мирового
театра.
     Первым солистом предстоящей исторической драмы суждено было стать вождю
аморийцев; истинное имя его затерялось  в пламени Катаклизма -- нам известен
он  под именем  Фортунат, что означает  "счастливый". Народ даст вождю такое
имя,  ибо  под  началом  его  аморийцы,  и  прежде  боготворившие мудрого  и
справедливого вождя, вскоре свершат воистину великие, судьбоносные деяния.
     По свидетельствам, дошедшим до нас с тех времен, мы может с достаточной
уверенностью утверждать, что  родился  Фортунат за  шестьдесят три  года  до
события, круто изменившего его жизнь,  судьбу его детей, его народа и целого
мира, то есть в год, когда консулом Рима был знаменитый Марк Туллий Цицерон,
а приснопамятный Луций Сергий Катилина пытался, по собственным своим словам,
"затушить развалинами пожар, который хочет уничтожить меня".
     В  возрасте семнадцати лет Фортунат начал  службу у великого Цезаря  и,
преследуя Помпея,  вместе с ним  вступил в  блистательно-лживую Александрию,
где на его  глазах впервые воссияла звезда юной царицы Клеопатры. Затем  был
Рим, и мартовские иды, кровь на пурпурной тоге императора,  и снова кровь --
кровь сторонников и  противников Цезаря,  его  убийц и  убийц  его  убийц...
Фортунат участвовал в битве при Филиппах на стороне Марка Антония, затем под
началом   Октавиана,  молодого  Цезаря,  своего  ровесника,  громил  пиратов
Помпеева  сына  Секста; наконец,  вместе  с молодым Цезарем вновь вступал  в
сумрачную Александрию и своими собственными  глазами наблюдал  романтический
конец Клеопатры, а с ней и всех Лагидов, и всего Египта.
     Войны, терзавшие  Римский  мир  без  малого  два  столетия,  как  будто
завершились, и Фортунат возвратился к своему народу.
     Минули  еще три  десятилетия. Двенадцать детей  родились  у  Фортуната,
шесть сыновей и шесть дочерей, достойных отца; в иные часы, гуляя по горам и
размышляя о жизни,  мудрый Фортунат,  возможно, задумывался, не божественным
ли провидением  исполнено его земное  существование, не  служит  ли прожитое
всего лишь испытательной прелюдией к предстоящему...
     А  может,  он и не  думал  ни о чем таком, ибо мирских  забот  у  вождя
хватало. Во всяком  случае,  Фортунат не мог не  изумиться всей силой  своей
очарованной души, когда в  один воистину чудесный день  и миг солнечный свет
померк вокруг него, отступая перед сиянием неизмеримо более могучим. Посреди
сияющей  неземным  светом  сферы  оказался  он,  Фортунат,  а  его  окружали
двенадцать   сущностей,   представших    в   облике   известных   по   мифам
сверхъестественных созданий.
     Ему  явились:  феникс  --  птица, похожая на орла, в бушующем  пламени;
кентавр -- существо  с телом лошади,  торсом и  головой человека; цербер  --
трехглавый пес со  змеиным хвостом;  саламандра --  человекообразная ящерица
среди языков  огня; грифон  -- существо  с головой  и  крыльями орла и телом
льва;  дракон  --  ящер  с орлиными  крыльями,  чешуйчатым  телом,  львиными
когтями, раздвоенными языком и хвостом; пегас -- конь с лебедиными крыльями;
единорог -- олень  с козлиной  бородкой, ногами антилопы, львиным хвостом  и
длинным  рогом, вырастающим  изо лба;  сфинкс --  существо  с телом  льва  и
головой человека; химера -- существо с головой и шеей  льва, туловищем козла
и хвостом змеи, раздвоенным  на конце  в  форме стрелы; кракен -- гигантский
спрут со щупальцами  на фоне морской  волны;  симплициссимус  --  существо с
телом петуха,  мелкой  змеиной  чешуей,  орлиными лапами, когтями и  клювом,
крыльями летучей мыши и длинным змеиным хвостом, скрученным "мертвой" петлей
и раздвоенным на конце в форме наконечника боевого копья.
     Казалось невозможным  видеть эти создания, такие разные, все вместе,  и
Фортунат  подумал было,  что  стал  жертвой  сомнительной  шутки кого-то  из
небожителей, возможно,  самого молниеносного  Юпитера, -- ибо кому иному под
силу собрать такой сонм чудовищ? -- как вдруг мифические  звери заговорили с
ним. О нет, они не раскрывали пастей, дабы произнести слова, да и слов-то не
было  --  голос   сверхъестественных  существ  прозвучал  внутри  Фортуната,
наполняя вождя аморийцев естественным смыслом происходящего.
     "Не страшись  нас,  вождь, --  изречено было сначала существами.  -- Мы
посланы  к  тебе  и  твоему  народу  единственным  и  всемогущим  демиургом,
создавшим  землю,  человеков  и  все  сущее  вокруг,  которого  мы  почитаем
Владыкой, а вы, смертные, будете величать  Творцом-Пантократором, дабы явить
Его  волю  и принять покровительство  над  чадами  Его.  Довольно  человекам
измышлять  себе ложных  богов, в неразумии своем  избирать  ложных врагов  и
ложных  друзей,  довольно судить о неподсудном,  довольно  проводить  жизнь,
дарованную Владыкой, в  дерзком противлении Его священной воле. Отныне тщете
мира настает конец; вы, Богопросветленный  вождь и  Богоизбранный народ, при
нашем  покровительстве,  воссоздадите  Цивилизацию  с  чистого  листа; волею
Владыки да будет так!".
     Слова-мысли изливались в  сознание Фортуната,  и не было  сил, не  было
воли перечить, страшиться, даже изумляться. Была данность, и было понимание.
Упреждая вопросы смертного, существа продолжали просветлять его:
     "Мы, волею Владыки явившиеся тебе, суть не то, что дано узреть глазами.
Ты  видишь сфинкса -- но  это не тот Сфинкс, что возвышается  у Пирамид и не
тот, задававший вопросы  Эдипу;  ты видишь цербера -- но он не  сторожил, не
сторожит и не будет сторожить царство Аида; ты видишь химеру -- но ее не мог
поразить  Беллерофонт...  Ты  видишь пред  собой  то,  что  можешь  увидеть;
истинный облик наш смертным не дано постичь. Мы явились существами из мифов,
дабы  охранить  тебя  и  твой  грядущий   мир  от  порочных  измышлений,  от
уподобления нас человекам, животным либо камням; мы не есть хотя бы в чем-то
похожие на вас!
     Мы  --  те,  кого   Владыка  именует  Советниками,  --   Младшие  Боги,
боги-посланцы,    мы   --   аватары.    Неизмеримо   далек    от    смертных
Творец-Пантократор, вам недоступен Он; лишь посредством нас,  аватаров, тебе
и твоим преемникам суждено общаться с Ним.
     Один  из нас  будет царить над  землей в течение года,  затем  передаст
бразды  божественного покровительства другому: Кентавр -- Церберу, Цербер --
Саламандре,  Саламандра  --  Грифону,  и  так  далее, пока  не  пройдут  все
двенадцать. На  тринадцатый  год  Феникса снова сменит Кентавр, Кентавра  --
Цербер, и так далее...".
     Вот так вещали  аватары Фортунату, просветляя  его, и картина грядущего
миропорядка постепенно обретала в его мозгу свои естественные очертания.
     Наконец услышал он:
     "Тебе  надлежит  построить корабли,  посадить на  них  человеков твоего
народа  и  отплыть  к  новой  родине. С  того  момента, когда последний твой
корабль покинет  берега Памфилии,  и до явления  новой  родины, минуют ровно
двенадцать дней. Это время станет концом привычного тебе мира. Волею Владыки
мы сотворим для Богоизбранного народа мир новый  -- мир, в котором ты и твои
наследники  будете единственными  хозяевами.  На  новой родине  ты встретишь
туземцев  и  обратишь их  в Истинную  Веру;  эти  человеки  станут  младшими
братьями и сестрами человеков твоего народа. Все остальные человеки Ойкумены
останутся варварами.
     На новой  родине  ты  сотворишь Империю,  более великую, чем Атлантида,
более  чудесную, чем  Египет, более могучую, чем Рим.  Ты дашь своей Империи
устройство, культуру, знание. Тебе и  твоим  преемникам  не придется  искать
запретное -- через тебя мы сами вручим народу Империи положенное. Все ответы
ты отыщешь, обращаясь к нам.
     Ты  станешь  первым императором своей Империи.  Тебя будут почитать как
бога, земное  воплощение  одного из  нас, аватаров.  Твоих  преемников также
будут почитать земными богами; в каждом из них воплотится один из нас. Таким
образом, ты и твои преемники окажутся единственными богами, обитающими среди
смертных, и слова "всякая власть  -- от бога" обретет  самое что  ни на есть
зримое воплощение.
     Мы  будем  покровительствовать не  только  императорам,  но  и  каждому
подданному Империи в отдельности;  Божественное Провидение определит, кто из
нас кому будет покровительствовать.
     Нам,  богам-посланцам, от вас,  человеков, ничего не может быть  нужно.
Молите  нас, но не молитесь  на нас. Тельцов и злато оставляйте себе  -- нам
приносите деяния ваши. Воздвигайте святилища, но не нам и не Творцу потребны
они,  а тебе и твоему народу. Помни:  через нас Владыка  избрал тебя  и твой
народ,  но  достойным этого выбора вам суждено или не суждено быть самим: мы
не станем спасать от козней Хаоса тех, кто не жаждет спастись сам!".
     С тем аватары исчезли, растаяли без следа, словно и не было их вовсе.
     Но Фортунат  --  Фортунат ни на  мгновение не  усомнился в  виденном  и
слышанном;  отныне  не  был  он   свободным  вождем   горцев  --   стал   он
Богопросветленным восприемником и проводником Священной Воли.
     Он  вернулся к  своему  народу  и,  следуя  указаниям  богов-посланцев,
принялся за  дело. Были  построены корабли и,  покорные воле любимого вождя,
аморийцы  отплыли на поиски новой родины. Конечно, не все, что знал он  сам,
сказал  своему  народу  Фортунат:  всякому делу  свое  место  и свое  время.
Конечно, не все,  кто  прежде почитал его вождем, пошли  за  ним, и Фортунат
таких не неволил: воистину, как изрекли аватары, нет нужды спасать от козней
Хаоса тех, кто не жаждет спастись сам!
     Всего с Фортунатом, детьми его и  соратниками из Памфилии отплыли около
двенадцати тысяч человек.
     Лишь только вышли  суда в море, поднялся ветер, и  вскоре старая родина
скрылась из виду. Шла буря; но буря, как и вся жизнь отныне, была необычной:
не было  свинцовых туч,  гонимых  свирепым циклоном, не было  жестоких волн,
пожиравших корабли, не  было  даже дождя и  града... Купол  небес  затянулся
серебристым покрывалом, сокрыв солнце и луну, растворив день в ночи,  а ночь
--  в дне; где-то  вдалеке  глухими раскатами громыхал  Катаклизм, обещанный
аватарами, да  утомленно  волновалось море, покорившееся, как  и люди,  воле
новых богов...  Сущее, точно камень под резцом  искусного скульптора, меняло
свои очертания, являя новый мир всем, кому назначено было выжить.
     И пала Александрия, и пал Рим, как некогда Содом и Гоморра; аватары, не
будучи жестоки, как жестоки  люди и прежние боги, губили не жизни, а память,
-- именно  то, что  как раз  и  составляет цивилизацию. Людей  в  Катаклизме
погибло немного, не  более двух или трех миллионов -- важно иное: оставшиеся
больше  не  ощущали себя  римлянами,  греками,  египтянами в  прежнем гордом
смысле этих слов. Они  бродили меж развалин своих городов, оплакивали павших
близких -- но не прошлое свое; там, в прошлом,  они не видели ничего такого,
что стоило бы оплакивать.
     Им предстояло начинать все  сначала, и они не  могли ведать  тогда, что
совсем другим людям назначено вскоре стать господами нового мира.
     Рисунок материков  изменился незначительно: полоска земли,  соединявшая
Италию с  материковой Европой, ушла под толщу вод; так образовался неширокий
пролив, который  вскоре назовут Галльским;  полуостров же, превратившийся  в
остров, останется Италией.
     Но  это  случится  еще  не скоро, а  пока,  на исходе  двенадцатого дня
плавания, в год второй после Пришествия Аватаров, корабли Фортуната пристали
к мысу, и вождь  первым  сошел на берег. Он  поклонился богам,  направляющим
его, и  поцеловал землю, которой предопределено было стать новой родиной для
его народа.
     "Куда приплыли мы, отец?",  -- спросили  Фортуната соратники. Он указал
им  на  развалины  древнего  Карфагена  и  прибавил:  "Эта  земля   когда-то
называлась Африкой. Подобно троянцам  Энея, мы достигли ее,  отринув  павшую
отчизну. Но  Энею суждено было  покинуть этот берег,  дабы основать  Рим