Виталий Константинович Тренев
   Путь к океану

---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------





                          Советский писатель
                                МОСКВА
                                 1958

                       Художник П. Я. Павлинов.


СОДЕРЖАНИЕ

РАССКАЗЫ

                    Бриг "Меркурий"
                    Николка
                    Секретный вояж
                    Четверо матросов
                    Приключения моряков с бригантины "Принцесса Анна"

ПУТЬ К ОКЕАНУ
                         (Исторический очерк)


РАССКАЗЫ

БРИГ "МЕРКУРИИ"
                  (Русско-турецкая война 1829 года)



     Фрегат "Штандарт",  бриг  "Орфей"  и  восемнадцатипушечный   бриг
"Меркурий"  были  посланы  к  Босфору  от  эскадры  линейных  кораблей
адмирала Грейга,  находившейся у Сизополя. Задачей этих дозорных судов
было следить за движениями турецкого флота.
     Вечерело. После жаркого и тихого майского дня потянуло  холодком.
С  норда  набежал  ветер,  и  гладкое  бледно-голубое море,  весь день
неподвижно дремавшее под горячим солнцем, зашевелилось и потемнело.
     Крутая волна  начала  плескать  в высокий темный борт "Меркурия".
Паруса вздулись,  натянулись снасти.  Бриг накренился.  Вдоль  бортов,
зашумев, побежали, пенясь и отставая, отвалы темно-зеленой воды. Судно
прибавило  хода.  Вдали,   почти   на   горизонте,   лиловел   далекий
Анатолийский  берег.  Между  ним  и  бригом неслись,  как белые птицы,
"Орфей" и "Штандарт".  Корабли шли в виду берегов развернутым строем в
миле друг от друга.
     На "Меркурии" вахтенные матросы прятались от  засвежевшего  ветра
между орудиями с наветренного борта. Капитан брига лейтенант Казарский
и вахтенный начальник лейтенант Скарятин,  поеживаясь,  стояли на юте.
Казарский глянул на небо,  стараясь угадать, какая будет ночью погода.
(Ют - кормовая часть верхней палубы корабля.)
     Небо было безоблачно и огромно.  Солнце склонялось к потемневшему
морю. Прозрачное тонкое стекло неба на западе плавилось и пламенело. В
зените оно было еще темно-голубое, глубокое, почти синее, а на востоке
- прозрачно-зеленоватое,  но тускнело на глазах, приобретая сумеречные
сиреневые тона.
     - Задувает свежачок,  Александр Иванович,  - сказал  Скарятин.  -
Можно сказать, привет из любезного отечества.
     - К утру уляжется, - коротко отвечал Казарский.
     - Васютин, шинель! - крикнул Скарятин.
     - Есть, ваше благородие!
     Из-за пушки  бомбой  вылетел  белокурый крепыш-матрос и стремглав
бросился к трапу, стуча каблуками.
     - Что вы, батенька, ведь май на дворе, - усмехнулся Казарский.
     - Май-то  май,  а  шинель  надевай!  -  весело  отвечал  румяный,
жизнерадостный Скарятин.
     На ют  поднялись  лейтенант  Новосельский,  мичман   Притупов   и
переводчик - грек Христофор Георгиевич, три дня тому назад поступивший
на бриг.
     - Эка благодать, господи прости! - картавя, сказал Новосельский и
набрал полную грудь влажного,  терпкого морского воздуха.  -  А  мы-то
внизу сидели, как проклятые...
     Лейтенант был не в духе. Он проиграл греку семь рублей. Христофор
Георгиевич,  не без пользы проводивший время в кают-компании, довольно
щурился, раздувая ноздри, и шевелил черными огромными усами.
     Бриг начало покачивать на нарастающей бойкой волне.
     Казарский, высокий блондин со строгой осанкой и  серьезным  узким
лицом, поглядел на переводчика.
     - Качки не боитесь, Христофор Георгиевич? - спросил он.
     - О!  Нету,  нету!  -  заторопился  грек.  -  Ми много-много моря
плавал. Ми море знаем. Наша Греция - куругом, куругом море есть.
     - У   них,   в   Греции,  Александр  Иванович,  все  капитаны,  -
подмигивая, сказал Скарятин.
     Христофор Георгиевич    с   опасением   глянул   на   лейтенанта,
допекавшего его шутками.  Казарский, пряча сдержанную улыбку на тонких
губах, поднес к глазу зрительную трубу.
     - Все шутить изволите,  господин лейтенант, - недовольно процедил
Новосельский, трогая мизинцем зуб, который начинал ныть.
     - Смеяться,  Федя,  не грешно над  тем,  что  кажется  смешно,  -
отвечал Скарятин, кивая на коренастую фигурку переводчика.
     - Вона! Вона! Эх! Эх! - закричал Притупов. - Господа, дельфины!
     Все, кроме  вахтенного начальника и Казарского,  подошли к борту.
От брига и высоких парусов  на  море  ложилась  тень.  Вода  там  была
темная,   сине-зеленая,   но   прозрачная.  Торопливые  крутые  волны,
рассыпаясь белой пеной,  одна за другой отставали от брига. Между ними
мелькнул  в  воздухе  черный  круглый  горб  спины с острым плавником,
сверкнуло белое брюхо.
     Одна за другой проносились под водою быстрые тени. Гладкие, тугие
тела вылетали на поверхность и уходили вглубь.
     - Эвона!   Эвона!   Эх,  эх!  Красота!  -  восхищенно  покрикивал
Притупов.
     - Кефаль,  кефаль!  Они кефаль гонят!  - закричал грек,  указывая
вперед.
     Серебром сверкающая кефаль стайкой прошла под киль брига.
     Скарятин не выдержал, подошел глянуть за борт.
     - Кефальчики,  толстячки!  -  с умилением сказал он,  причмокивая
полными, яркими губами.
     - Поохотиться бы,  господа, а? - оживившись, сказал Новосельский,
забывая про ноющий зуб. - Господин капитан, разрешите?
     - Что ж, пожалуй, - отвечал Казарский.
     - Васютин,  ружья  тащи!  -  радостно  закричал   Скарятин,   но,
вспомнив,  что он на вахте,  нахмурился и,  отойдя к компасу,  сердито
закричал на вахтенных: - Вперед смотреть!
     Расторопный Васютин,  неистово  топоча,  уже  тащил на ют ружья и
заряды.
     Притупов и  Новосельский  сделали  несколько выстрелов.  Движения
дельфинов были очень быстры,  а,  кроме того, преломление света в воде
обманывало,   и   офицеры   промахнулись.   Переводчик  с  вожделением
поглядывал на стрелков, не решаясь попросить ружье.
     - Мазилы!  - не утерпев, сказал Скарятин. - Вы штурмана позовите.
Он промаха не даст.
     - Верно!  - Притупов положил ружье.  - Где он?  Господин поручик!
Прокофьев!
     - Он  письмо  невесте  пишет,  -  сказал Новосельский и,  скривив
красивое лицо,  схватился за щеку.  - Ой,  проклятый зуб!  Не даст мне
спать сегодня - чувствую, что не даст!
     Лейтенант был мнителен и боялся боли.
     Скарятин посмотрел вверх, на высоко к небу вздымавшиеся паруса, и
засмеялся.
     - Ох,   любовь,  ну  и  любовь!  С  каждой  стоянки  мешок  писем
отправляет. А предмет стоит того.
     - Варвара  Петровна - девица просто прелесть,  - задумчиво сказал
Притупов.
     - Господа, господа... - укоризненно покачал головой Казарский.
     Скарятин встрепенулся,  покраснел  и  стал  в   подзорную   трубу
осматривать горизонт.
     - Господин лейтенант,  - решился наконец переводчик,  - позвольте
ружье, дельфина стрелять.
     - Промахнетесь, любезный, - холодно сказал Новосельский.
     - Пробовать надо!
     Христофор Георгиевич взял ружье, и когда круглая, блестящая спина
дельфина выскочила из воды, грянул выстрел. Дельфин ухнул в воду, вода
запенилась от его судорожных движений и окрасилась кровью.
     - Ого!  - сказал Притупов, с уважением взглядывая на толстенького
человечка, лицо которого покраснело и светилось гордостью.
     - Довольно, господа, - сказал Казарский, - на фрегате сигнал. Что
там, Нестеренко? - обратился он к сигнальщику.
     - Прибавить парусов и держать линию, - отстаете.
     Казарский густо покраснел и, отворачиваясь, сказал Скарятину:
     - Распорядитесь, Сергей Александрович.
     Парусов прибавили с быстротой почти волшебной.
     Лейтенант Казарский, вступивший во флот волонтером тринадцати лет
от роду, был образованным, опытным и заслуженным моряком, отличившимся
при  взятии  Анапы  и Варны.  У подчиненных он пользовался уважением и
безграничным авторитетом.  Судно его было в идеальном порядке, команда
натренирована  и  вышколена  великолепно.  Упрек командующего эскадрой
глубоко задел лейтенанта.
     По окончании  маневра  Скарятин  подошел  к  командиру  и  сказал
сочувственно:
     - Конечно, "Штандарт" и "Орфей" лучшие во всем флоте ходоки, но и
то надо принять в  расчет,  что  "Меркурий"  с  самого  построения  не
кренговали.  Под  брюхом  у  нас небось борода фута на три.  Какой тут
может быть ход?  (Кренговать - значит,  накренив судно,  обнажить  его
подводную часть для ремонта и очистки от ракушек и водорослей.)
     - Да,  обросли изрядно.  Это  влияет  на  скорость,  -  отрывисто
ответил Казарский.
     Смеркалось быстро. В небе затеплилась первая робкая звезда. Ветер
немного упал.  Запад, только что горевший золотыми тонами, теперь сиял
бледным серебром, а на востоке небо и море уже окутывал ночной сумрак.
     Судно, с  плеском  и  шорохом  рассекая  воду,  резво шло прежним
курсом.  Высоко в небо над головой  уходили  ярусы  парусов.  На  баке
колокол пробил склянки.
     - Охо-хо!  - вздохнул  Новосельский.  -  Пошли  в  кают-компанию,
господа. Боюсь, как бы зуб не застудить.
     Офицеры ушли.  Ночь прошла без происшествий, если не считать, что
два  раза по сигналу с фрегата меняли курс.  На исходе восьмой склянки
на юте появился Новосельский,  чтобы сменить  Скарятина,  стоявшего  с
двенадцати до четырех.  Море, по которому бежали хлопотливые некрупные
волны,  было пепельного,  серого тона.  В небе еще виднелось несколько
бледных, как будто сонных звезд. На востоке над горизонтом протянулись
длинные темно-серые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.
     Казалось, что из нее и дует ровный, бойкий ветерок, изменивший за
ночь  направление.  В  этот  сонный,  предрассветный  час  море  пахло
особенно пряно и живительно.
     Новосельский явился с завязанной щекой.  Красивое его  лицо  было
томно,  и  говорил  он  голосом,  ослабевшим  от  страданий.  Скарятин
торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.
     - Александр  Иванович только что ушел к себе,  - сказал Скарятин,
закончив процедуру передачи вахты.  - Приказал в  случае  чего  будить
немедля. Ну, все. Желаю!
     Жизнерадостный лейтенант   пожал   вялую   руку    Новосельского,
причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:
     - Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком - и на
боковую, а?
     - Ты сибарит, Сережа! - томно проговорил Новосельский.
     - Федя,  Федя,  не  знай  я  твоего  характера,  да с моим добрым
сердцем,  как дурак отстоял бы за тебя вахту.  Жалость берет - на тебя
смотреть.  А ведь все фантазии, не сойти мне с места, воображение твое
- и все!
     - Глупости  какие!  -  простонал лейтенант.  - Иди уж,  не мозоль
глаза!
     Скарятин захохотал  и  бросился к трапу со стремительностью прямо
васютинской.
     - Вперед смотреть! - звонко прокричал Новосельский, но, вспомнив,
что он всю ночь "прострадал зубами",  схватился  за  щеку  и  разбитой
походкой зашагал по юту.
     Рассветало быстро.  Щель между морем и облаками стала  оранжевой,
потом  малиново  зардела.  Небо поголубело,  звезды исчезли.  Фрегат и
второй бриг пенили море вдали,  за ними  снова  возникли  розоватые  и
воздушные далекие берега Анатолии.
     - Паруса справа два румба! - прокричал часовой с салинга. (Салинг
-  вторая  снизу площадка на мачте.  Румб - одна тридцать вторая часть
компасного круга - 11 1/4гр.)
     Новосельский схватился за зрительную трубу.
     - Разбудить капитана! - приказал он.
     На ют  поспешно  поднялся Казарский.  Его бледное узкое лицо было
озабочено.
     - Что там, Федор Дмитриевич? - спросил он Новосельского.
     - Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.
     - Оповестить "Штандарт"! - приказал Казарский.
     На "Штандарте",  шедшем на две мили дальше, эскадру видеть еще не
могли. Сигнал передали на "Орфей", а с "Орфея" известили фрегат.
     "Штандарт" изменил курс и пошел к бригу.  Некоторое время эскадры
шли на сближение, и скоро в подзорную трубу уже можно было пересчитать
встречные корабли.
     - Восемнадцать вымпелов! - крикнул часовой с салинга.
     - Да... - задумчиво сказал Казарский. - Турки.
     - Больше  некому  быть,  -  бодрым  голосом отвечал Новосельский,
страдальческий  вид  которого  изменился  мгновенно.  Незаметно   сняв
повязку  со  щеки  и спрятав ее в карман,  он выпрямился,  и глаза его
засветились энергией.
     Фрегат на всех парусах приближался к "Меркурию".  "Орфей" прежним
курсом  шел  вдалеке.  Маленькая  русская  эскадра  летела   навстречу
турецкому  флоту.  Необходимо  было поточнее выяснить количество,  тип
кораблей и, то возможности, цель их похода.
     Встречная эскадра   заметно   приближалась.   Корабли  шли  двумя
колоннами.
     - Судя  по  курсу,  идут  на Пендераклию,  - сказал Новосельский,
вопросительно глядя на капитана.
     Тот молча кивнул головой.
     Вскоре можно  было  определить  ранги  неприятельских   кораблей.
Казарский и Новосельский глядели на них, не отрывая от глаз зрительных
труб.
     - Шесть  линейных,  трехдечных,  -  вполголоса  сказал Казарский.
(Трехдечный корабль - корабль,  орудия  которого  расположены  в  трех
палубах друг под другом.)
     - Два фрегата,  два корвета,  -  продолжал  Новосельский  тем  же
тоном.
     - Бриг и семь фелюг, - закончил подсчет Казарский. - Флот-с.
     Офицеры, опустив   зрительные   трубы,   переглянулись   и,   как
сговорившись,  обернулись на фрегат.  "Штандарт",  раскрылившись всеми
парусами,  розовевшими  на утреннем солнце,  изящно кренясь,  летел по
морю кабельтовых в трех,  легкий и  могучий.  Вот  он  стал  описывать
красивую циркуляцию,  маневрируя парусами,  и поднял сигнал:  "Уходить
наиболее выгодным курсом.  Рандеву  Севастополь".  (Кабельтов  -  1/10
часть морской мили, равняется 185,2 метра.)
     - Пора,  - пробурчал Новосельский,  - с  нашим  ходом  далеко  не
уйдешь.
     Казарский холодно взглянул на лейтенанта.
     - Распорядитесь  поворотом,  господин  лейтенант,  встать под все
паруса, - сказал он.
     Засвистели дудки  боцманов,  матросы  ринулись по вантам.  На юте
появился Скарятин,  румяный и улыбающийся,  как всегда. Он щурил глаза
от  яркого  утреннего солнца и что-то жевал.  (Ванты - проволочные или
пеньковые снасти, идущие от вершины мачты к бортам.)
     - Ого!  -  сказал  он,  увидев  турецкий флот,  перестал жевать и
широко раскрыл глаза.
     - То-то "ого"!  - усмехнулся Казарский. - С приятным пробуждением
вас, Сергей Александрович.
     - Уходим? - спросил лейтенант.
     - Приходится, - ответил Новосельский.
     Скарятин глянул  на  него  и  усмехнулся.  Не  узнать было в этом
энергичном,  подтянутом офицере расслабленного страдальца,  явившегося
на рассвете принимать вахту.
     - Приободрился, Федя? Или зубки отпустили? - спросил Скарятин.
     Он посмотрел  на  "Штандарт",  быстро  уходивший в открытое море.
"Орфей" догонял его. Потом перевел взгляд на турецкий флот, ложившийся
на  курс преследования "Меркурия".  Он долго следил за неприятельскими
кораблями.  Потом поднял голову на паруса  брига,  прикинул  его  ход,
снова взглянул на турок и почесал за ухом.
     - Придется пороху понюхать, пожалуй? - спросил он Казарского.
     Тот усмехнулся своею сдержанной улыбкой.
     - Вещь допустимая-с.
     Утро разгоралось все ярче и роскошнее.  Длинные облака,  лежавшие
над горизонтом,  поднялись выше,  распушились,  округлились и, сверкая
белизной,  тихо  плыли по краю голубого неба,  как белогрудые фрегаты.
Море искрилось и блистало тысячами  солнечных  зайчиков.  Ветер  снова
переменился,  зашел  теперь  от берега и дул легонько и ласково,  едва
наполняя паруса кораблей.  "Штандарт" и "Орфей" приметно оторвались  и
ушли  вперед.  Они  обязаны  были  срочно  известить адмирала Грейга о
выходе в море турецкого флота.  От быстроты,  с какой придет известие,
зависело  многое.  Они  уходили  со  всей  скоростью,  на  какую  были
способны, вынужденные предоставить "Меркурий" его судьбе, полагаясь на
мужество и опытность Казарского.
     Долго смотрел Казарский вслед уходящим кораблям,  и  на  короткое
мгновение его серые холодные глаза затуманились грустью. Он нахмурился
и  посмотрел  на  своих  офицеров.  Командир  увидел  мужественные   и
решительные лица людей, готовых выполнить свой долг до конца. Лицо его
прояснилось, и он направил подзорную трубу в сторону неприятеля.
     Основная масса  турецкого флота держалась примерно на одном и том
же расстоянии от брига,  но два больших трехдечных корабля  отделились
от остальных и заметно приближались.
     Между тем на бриге корабельная жизнь шла  обычным,  установленным
порядком.  После  тщательной уборки судна была совершена торжественная
церемония подъема флага. Люди позавтракали и разошлись по своим боевым
постам.
     Солнце поднималось все выше и выше.
     "Штандарт" и  "Орфей"  уже  только  белыми пятнышками виднелись в
голубом  струящемся  мареве  далеко  на  горизонте...  Турецкий   флот
порядком   отстал,  но  два  корабля,  преследовавшие  бриг,  медленно
настигали его. Уже простым глазом можно было видеть все их паруса, а в
подзорную  трубу  -  рассмотреть флаги и сосчитать количество пушечных
портов.
     Казарский, тщательно  следя  за  малейшим  движением  ветра и его
направлением,  искусно маневрировал.  Ему удалось выжать из брига весь
ход, на который тот был способен. У штурвала стоял старый, заслуженный
матрос Максимыч,  помнивший еще времена Сенявина. Он чувствовал судно,
как хороший наездник коня,  и,  повинуясь каждому жесту Казарского, за
несколько часов напряженной работы не потерял ни одного порыва ветра.
     Но все было напрасно: быстроходные вражеские корабли приближались
неотвратимо.   Все   уже   видели,   что   головной    преследователь,
стодесятипушечный трехдечный корабль,  был под флагом капудан-паши,  а
второй,  семидесятипушечный  корабль,  -  под  флагом  паши.  (Паша  -
адмирал, капудан-паша - главный адмирал эскадры.)
     В полдень  поручик  корпуса  штурманов  Прокофьев,  как   обычно,
производил  на  юте  наблюдения  высоты  солнца  для определения места
корабля в море.  Это был молодой застенчивый человек,  широкоплечий  и
коренастый.   Он  стоял  спиной  к  группе  офицеров  и  ловил  солнце
секстаном.  (Секстан   -   ручной   астрономический   инструмент   для
определения местонахождения судна в море.)
     Скарятин посмотрел на него и, подмигнув Новосельскому, сказал:
     - Бог его знает,  что ждет сегодня нас,  а фрегат-то вечерком уже
прибежит к эскадре.  Что бы ему послать к нам гичку за письмами! Нет у
людей сообразительности...
     Руки Прокофьева,  державшие  секстан,   дрогнули,   шея   и   уши
покраснели.
     Казарский, улыбаясь, погрозил пальцем лейтенанту.
     - Как полагаете,  любезный Иван Прокофьевич,  - сказал Казарский,
когда  штурман  окончил  свои  наблюдения,  -  через  сколько  времени
неприятель   приблизится   до   расстояния  действительного  пушечного
выстрела?
     Штурман посмотрел на командира, потом на турецкие корабли.
     - Если ветер не переменится,  полагаю,  часов около трех будем  в
зоне действительного огня-с.
     - Да,  я тоже так думаю.  Однако я надеюсь,  что с полудня  ветер
упадет часов до четырех-пяти. Тогда мы сможем на веслах уйти подальше.
А там только бы дождаться темноты...
     - Разрешите идти?
     - Идите, благодарю вас.
     Около часу дня ветер и в самом деле начал стихать.  На бриге люди
повеселели и стали готовить весла.  Однако  затишье  не  продлилось  и
получаса.  Ветер посвежел, и около половины третьего стодесятипушечный
корабль капудан-паши открыл огонь из погонных орудий. Белый дым клубом
всплыл над бушпритом турецкого корабля,  и ядро,  не долетев до брига,
подняло на воздух белопенный столб воды.  (Погонное орудие  -  носовые
пушки,  служащие  главным  образом  для  стрельбы  по уходящему судну.
Названы от слова "погон