Джон Уитборн.
   Рим, папы и призраки

   -----------------------------------------------------------------------
   John Whitbourn. Popes and Phantoms (London, Victor Gollanz, 1993).
   М., "Мир", 1997. Пер. - Ю.Соколов.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 9 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   "НОВЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ: МЕМУАРЫ ПИРАТА-СТОИКА, ФИЛОСОФА И УПОЛНОМОЧЕННОГО
   ПАПСКИМ ПРЕСТОЛОМ НА ОХОТУ ЗА ВЕДЬМАМИ" АДМИРАЛА СОЛОВО  КАПРИЙСКОГО,
   ПИСАНО В РИМЕ И ПОВСЮДУ.
   Ватикан: разное, неоконченные документы (XVI век).
   Библиотека 2. Стеллаж 23. Полка 15.
   Приписывается Солово (1460?-1525?).
   Из коллекции епископа Фредо Дионисотти Палермского (1685-1780).



   Год 1525. Как я попал сюда и откуда, а также стоило
   ли все дело хлопот? Утешения плоти и духа

   В  году  1525  еще  одна  европейская  нация  (Дания)  познала  радости
лютеранства, а бывший монах Лютер - радости плоти (с бывшей монашенкой). В
то же самое время адмирал Солово, владетель  Каприйский,  папский  рыцарь,
прежний гонфалоньер (знаменосец) вооруженных сил его святейшества, а также
персонаж многочисленных  объявлений,  рекомендующих  "убить  на  месте"  и
вывешенных в Венеции, Женеве и им подобных местах, решил  наконец  принять
ванну.
   Конечно, восход в тот день был прекрасен, и голоса  собственных  детей,
занятых игрой, отвлекали, хотя уже не могли помешать  ему  исполнить  свое
намерение. Это купание,  столь  долго  откладывавшееся,  теперь  сделалось
невероятно привлекательным. Закутавшись в  тяжелый  черный  плащ,  адмирал
оставил свое сидение на холме и побрел к  собственной  вилле.  Встретивший
его сад являл идеальное великолепие. Был как раз тот самый  день,  который
посещает всякий ухоженный сад, когда вдруг оказывается, что в  нем  больше
нечего делать, и совершенство на  миг  осенило  кусты,  цветы  и  деревья.
"Благодатное время для омовения", - подумал адмирал.
   Вступив  внутрь,  он  улыбнулся  статуе  римского   императора,   потом
симпатичным юнцам и девицам, составлявшим его домашнюю прислугу.  Если  бы
молодая  жена  решила  показаться  ему,  Солово  получил  бы   возможность
улыбнуться и ей, но она, как всегда, держалась подальше от него.
   Ванна из белейшего мрамора была углублена в пол.  Любовь  к  античности
заставила адмирала потратить на восстановление  римских  терм  невозможную
сумму, однако все это злато позволило воспроизвести только  форму,  но  не
дух подобных заведений. Словом, вся идея закончилась разочарованием, как и
многие предприятия рода людского.
   Пока  размалеванные  юнцы  и  девицы  торопились  с  горшками,  полными
выкипающей воды, адмирал хромал вокруг, проверял, все ли окажется  у  него
под рукой. Самое необходимое уже было рядом: губка, стригиль [скребок  для
очистки тела], тазик с очищающим жиром и полотенце.  Кроме  того,  адмирал
предусмотрел письменный набор - пергамент, гусиное перо и чернильницу  (на
случай, если вдруг осенит вдохновение), а также пропитанный воском стойкий
к  пару  и  воде  экземпляр  бессмертных  "Размышлений"   Марка   Аврелия,
изготовленный специально для купания.
   - Нет, не сегодня, но тем не менее  благодарю,  -  ответил  адмирал  на
косвенный  вопрос  брата  и  сестры  из  Тосканы,  опорожнивших  последнюю
громадную амфору в наполненный до краев  бассейн.  Ситуация  не  допускала
компании в любом толковании.
   Когда молодые люди оставили палату, Солово нагнулся  и  поместил  возле
остальных последний недостающий предмет... бритву  -  чтобы  вскрыть  себе
вены.


   Прежде  чем  погрузиться,   адмирал   Солово   вспомнил   про   бутылку
[анахронизм: в имперские времена вино перевозилось в амфорах] фалернского,
которая несколько лет назад обошлась ему в баснословную сумму... Сосуд был
извлечен из обломков корабля времен империи ныряльщиками, искавшими  губки
возле Карфагена. Посредник - кастилец - знал вкус адмирала и разыскал его;
барыш позволил ему удалиться  от  дел.  Печать  на  горлышке  сохранилась,
содержимое тоже - насколько можно было судить, - и Солово не смог отказать
себе в удовольствии отведать вина, которое, быть может,  пробовал  Гораций
или сам божественный Марк Аврелий. Оставалось насладиться  букетом  именно
сейчас.
   Однако  его  ожидало  разочарование.  Одного  аромата,  хлынувшего   из
горлышка бутылки, было довольно, чтобы  смыть  фрески  со  стен  виллы,  а
содержимое уже могло растворить даже кирпичные стены. Сей иудин состав был
достоин того, чтобы выплеснуть его на  пол,  но  еще  более,  чем  всегда,
стойкий к бурям эмоций адмирал Солово лишь поставил сосуд и, не  одеваясь,
отправился за бутылкой простого красного, рожденного здешней землей.
   И тут прямо в дверях ванной комнаты Солово столкнулся лицом  к  лицу  с
незнакомцем, мгновенно осознав, что все его планы, связанные с купанием  и
достойным уходом из мира, сами собой оказались отложенными.
   С учетом былых деяний адмирала и целей,  которым  он  служил,  дом  его
находился  в  самой   середине   тончайшей   сетки,   обеспечивающей   его
безопасность. Суровые  и  неласковые  солдаты  приглядывали  за  входом  и
выходом из Villa di Solovo.  Внешняя  стража  в  гавани  Неаполя  стерегла
доступ на сам остров Капри. Однако этот человек  в  черном  преодолел  все
препоны, а посему доставленная им весть требовала почтительного внимания.
   Адмирал  Солово  не  опасался  за  свою  жизнь,  поскольку  только  что
намеревался собственными усилиями избавиться от  нее.  Впрочем,  гость  не
напоминал злодея, а  скорее  пробуждал  любопытство.  Он  поглядел  поверх
головы адмирала на разложенную возле ванны утварь и произнес:
   - Похоже, я прибыл как раз вовремя. - В его голосе  чувствовалось  лишь
безразличие к подобному повороту судьбы. - Наши расчеты  не  предполагали,
что события зайдут настолько далеко...
   Солово, прекрасно знавший, кто стоит перед  ним,  хотя  и  не  встречал
прежде этого человека, ощутил облегчение оттого, что при развязке драмы, в
одном шаге от челнока Харона, он еще не сделался _полностью_ предсказуемой
марионеткой.
   - Нетрудно заметить, - проговорил  он  вежливо,  -  что  я  собрался  в
дорогу, и если вы пришли с новой работой, то запоздали.
   Пришедший  воздел  руки,  выражая  ужас  перед  возможностью  подобного
непонимания. Рукава его сутаны упали, открывая удивленным глазам  адмирала
бледную плоть северных варваров.
   - Нет, о Господи! - Как и прежде,  итальянская  речь  гостя  оставалась
безупречной. - Я вовсе не желаю смутить вас, допуская, что вы  еще  можете
быть полезны для нас.
   - Тем лучше, - ответил Солово, поворачиваясь к ванне. - Дни моих деяний
окончены.
   - Как и должно быть. Вы и без того столько совершили на  нашей  службе,
что даже наши господа едва ли вправе рассчитывать на большее.
   - _Ваши_ господа, - поправил адмирал. - Я-то всегда был только  рабочей
силой, простым наемником и не хотел ничего иного.
   Гость явно был не согласен, однако спрятал тень недовольства  в  синеве
недобрых глаз.
   - Уж в этот день нам незачем ссориться, - проговорил  он,  -  непригоже
расставаться во взаимных попреках. Мое начальство не простит мне  подобной
бестактности.
   - Мягкосердечие никогда не значилось  среди  их  основных  привычек,  -
деловитым тоном произнес Солово.
   - Да, - согласился гость. - Впрочем, и ваших тоже, если судить по тому,
что я прочел о вас.
   Не обращая внимания на выпад, Солово пожал плечами.
   - Я вижу, собственная нагота не смущает вас. И это тоже  происходит  от
вашего восхищения римско-эллинской культурой - вместе со  стоицизмом  и...
со всем прочим?
   [Стоицизм - древняя философия, утверждавшая, что жизнь следует провести
в соответствии со вселяющим  трепет  порядком,  установленным  в  природе;
делает упор на сдержанность, самоограничение и добродетель, понимая их как
обязанность и награду. В римском контексте и в настоящее время  связана  с
известной  суровостью   нравов   и   так   называемыми   "республиканскими
добродетелями".   Ее   притягательность    проявляется    в    возможности
рационального  упорядочения  жизни   и   бегства   от   бесцельных   бурь,
свойственных человеческой природе.  "...  Там,  где  добродетель  начинает
терять центральное место, немедленно возникает стоическая манера  мышления
и действий. Стоицизм остается  одним  из  постоянных  вариантов  морали  в
культурах Запада" (Аластер Макинтайр. За  добродетелью,  1981).  С  другой
стороны, великий классицист профессор  Ю.Гриффитс  грубо  отмахивается  от
этого учения, называя его  "щитом  отчаявшихся,  подарочной  оберткой  для
стремления к смерти".]
   - Да, - ответил адмирал с самой мягкой миной. - "Вместе со стоицизмом и
со всем прочим". К тому же, - добавил он едким тоном, - во всех культурах,
с которыми я был знаком, перед купанием принято разоблачаться. Или это  не
так в вашей... Англии?
   - Точнее, в Уэльсе.
   - Невелика разница.
   - Тем не менее она существует.  Видите  ли,  адмирал,  я  понимаю,  что
вторгся в занятие, крайне важное для вас, но сделал это  не  без  причины.
Сознавая, что время вашего отбытия недалеко,  наши  господа  послали  меня
передать вам благодарность, на которую я намекал. Мне доверено  прощальное
послание, выражающее вам самые теплые чувства.
   - Терпеть не могу сантименты. Более  того,  презираю  их  со  страстью,
парадоксально противоречащей моим стоическим убеждениям. Боюсь,  что  ваше
путешествие из страны дождей и эмоциональной дизентерии было напрасным.  Я
способен невозмутимо продолжить свое купание, не  выслушав  той  пламенной
вести, которую вы принесли мне.
   - И это мы тоже подозревали, - ответил гость, - поэтому одним прощанием
новости не ограничиваются. Я привез с собой Книгу, точнее ее копию.
   - А... - проговорил адмирал, приступая к переоценке мнений. - Это может
изменить дело. Всю целиком?
   - От альфы до омеги, с первой до последней  страницы  и  не  замаранную
сокращениями.
   - Понимаю... - Солово задумался. - Это другое дело.
   - Я на это надеялся.
   - Если вам настолько доверяют, значит, вы занимаете куда  более  важный
пост, чем я считал. - Адмирал поглядел на коренастого молодого  уэльсца  с
известным уважением.
   - Не принимая важного вида, можно глубже понимать истинную человеческую
природу. -  Гость  пожал  плечами.  -  К  тому  же  нам  издавна  известна
непредсказуемость вашего поведения. Но вашим знаменитым стилетом  Книгу  у
меня  не  добудешь,  в  таком  случае  она  просто  самовозгорится.   Если
приготовления не были напрасными,  я  могу  справиться  со  всем,  что  вы
способны придумать.
   - Отлично, - ответил Солово, все еще обрабатывавший поток информации...
могучий интеллект его явно предшествовал компьютерам. - Хорошо. Я поговорю
с вами и подожду пускать в ванну собственную кровь.
   Уэльсец согласно кивнул.
   - Великолепно. Я думаю, это пойдет на благо нам обоим.
   Адмирал скорбно улыбнулся.
   - Боюсь лишь того, что от слов моих душа ваша съежится и вы уподобитесь
камню.
   - Подобно вам? Откровенно говоря, надеюсь на это.
   - Мне же, - проговорил Солово, - любопытно  просто  подержать  Книгу  в
руке, узнать, к какому именно итогу пришел я в конце своей жизни.
   - Итак, по рукам, - ухмыльнулся уэльсец.
   - Сделка была совершена давным-давно, - возразил адмирал, - и, по моему
мнению, оказалась нечестной... не с моей стороны.
   - Для вас в ней была своя выгода, - последовала ответная колкость. -  А
теперь  можно  ли  позвать  кого-нибудь  из  ваших  ганимедов  [Ганимед  -
прекрасный юноша, похищенный  Зевсом  и  ставший  виночерпием  олимпийских
богов] помочь вам хотя бы одеться, если вы не нуждаетесь в чем-то другом?
   - Они более приучены к обратному процессу, - произнес Солово менторским
тоном. - Что же касается  вас,  то  сходите  за  бутылкой  доброго  винца.
Посидим в саду, выпьем, обсудим конец вещей.


   Под  руку  они  вышли  на  солнце.  Мимоходом  Солово  велел  служанке,
казавшейся почти одетой в белом шелковом хитоне, загнать в дом детей.  Его
определенная привязанность к ним  свидетельствовала,  что  иных  вещей  им
видеть и слышать просто не подобает.
   Оба, хозяин и гость, были  достаточно  образованны,  чтобы  восхититься
чрезвычайной официальностью стиля высокого итальянского  Ренессанса.  И  в
иных обстоятельствах они с  удовольствием  побродили  бы  по  симметричным
дорожкам Villa di Solovo. Действительно, все  вокруг  предназначалось  для
порождения величественных и плавных мыслей как у владельца, так и у прочих
обитателей виллы. Близкое соседство с руинами прискорбно знаменитой  Villa
Jovis [вилла Юпитера] - дворца, в котором развлекался император Тиберий, -
учитывая их плачевное состояние, лишь подчеркивало: среди прочего  пройдет
и безумие буйных страстей.
   Солнце торопливо ползло вверх по безоблачному синему небу,  всем  своим
видом обещая жаркий день. Если бы уэльсца  предоставили  самому  себе,  он
поспешно укрылся бы в летнем домике на вершине холма. Адмирал, однако, был
более приучен к прямым и безжалостным "поцелуям" светила. Это самое солнце
некогда сжигало палубы галер, по которым он вышагивал, а  теперь,  подобно
старому  другу,  нежило  конечности,  которые  одряхлевшая  кровь  уже  не
согревала. Поэтому Солово воспользовался моментом и по ходу дела примечал,
восхищаясь дикарской строгостью к природе,  обнаруженной  его  садовником.
Все, что он хотел видеть, было сделано так, как надо, -  стриженые  кусты,
лавры, пальмы в горшках, апельсиновые и лимонные деревья. Сад, как обычно,
вселял в адмирала продуманное веселье и мог бы заставить его  вернуться  к
рассудку - если бы только сегодня был обычный день, а завтра -  такой  же.
Солово постарался напомнить себе, что это  не  так,  и  ускорил  шаг.  Ему
предстояло последнее дело; лучше разделаться с ним поскорее - и на покой.
   Вместе со своим спутником он направлялся к копии классического храма  -
стройные желобчатые колонны, сверкающий купол  -  кругом  один  мрамор.  В
центре его, возле бюста  Юпитера-Непобедимого  Солнца,  было  прохладно  и
дышалось на диво легко. Адмирал Солово переставил поближе одно кресло, так
чтобы усесться вдвоем возле столика с блюдами,  полными  сушеных  фруктов.
Уэльсец откупорил прихваченную бутылку вина и налил в бокалы.
   - Отменно! - наконец проговорил он, облизнув тонкие бледные губы.
   - Что именно? - осведомился адмирал. - Вино? Вид? Или ваше поручение?
   - И то, и другое, и третье, - раздался ответ. - Ваше вино -  терпкое  и
ароматное. Видом на Неаполитанский  залив  можно  лишь  восхищаться.  А  я
наслаждаюсь своей работой.
   С Villa di Solovo открывалась роскошная перспектива на дворец  Тиберия,
морскую синеву за ним  и  раскаленный  ад  над  Неаполем.  Адмирал  всегда
намеревался покончить счеты с жизнью  в  подобном  месте.  Когда  миновали
летние дни, он удалился от  семьи  и  всего  обыденного,  но  не  оставлял
пределов виллы. Рассчитывая на утешение, Солово  потягивал  вино,  однако,
подобно  взбунтовавшимся  форпостам  гибнущей  империи,  вкусовые  сосочки
предавали  его.  Все  было  теперь  ему  кисло,   даже   этот   специально
подслащенный напиток. И все же - если оставаться верным истине до конца  -
вино было лучше фалернского.
   - Мне приятно, что мое гостеприимство радует  вас...  как  еще  я  могу
развлечь вас?
   Гость откинулся на спинку плетеного кресла и опорожнил еще один бокал.
   - Я доволен, - отрывисто проговорил он. - А вы?
   За  долгие  годы  милые  молодежи  словесные  игры  успели   опротиветь
адмиралу. И лишь философические наклонности изгнали из ответных слов нотку
раздражения.
   - Конечно, нет. Зная повесть моей жизни, вы должны понимать причины.
   - До глубин. Я прочел и ваше личное дело, и мемуары.
   - Как так? - удивился Солово, имея в виду воспоминания. - Мне казалось,
что я располагаю единственным экземпляром.
   Обернувшись к адмиралу, гость не без сожаления улыбнулся.
   - Ну что вы, адмирал, - мягко проговорил он, - кому, как не вам,  знать
наши пути.
   Солово кивнул.
   - Вы там, где желаете быть, - произнес он.
   - И мы видим все, что хотим видеть, - добавил гость. - Не  стесняйтесь,
адмирал,  ваши  мемуары  написаны  превосходным  слогом.  Они  заслуживают
издания для широкой публики.
   - Увы, этого никогда не  случится,  -  проговорил  Солово,  прежде  чем
уэльсец успел продолжить.
   - Естественно, - согласился гость. - Мы не можем этого допустить.
   - Итак, я могу  проглядеть  это  "личное  дело",  поскольку  вы  читали
повествование о тех же событиях в моем изложении?
   - К сожалению, нет, адмирал. Я явился  сюда,  чтобы  ознакомить  вас  с
более полным повествованием, но не с _самым подробным_. Не сомневаюсь, что
вы правильно понимаете меня.
   - Но Книга у вас?
   - Действительно.
   - Это честь для меня.
   - Согласен! - воскликнул  гость.  -  За  последние  несколько  столетий
аналогичной почести удостаивалась лишь горстка избранных.
   - Могу ли я увидеть ее?
   Гость задумался.
   - Вам еще не приходилось этого делать, не так ли? - спросил он.
   - Именно так, - подтвердил адмирал, отворачиваясь.  -  Впрочем,  вопрос
этот обсуждался при моем посвящении...
   -  Словом,  вы  девственны  в  подобных  вопросах,  и   посему   я   бы
порекомендовал терпение. Вы можете получить Книгу в  подобающее  время  и,
несомненно, понимаете все связанные с этим опасности...
   - Конечно. Зная всю охрану - магическую и прочую, что окружает Книгу, я
удивлен тем, что вы можете живым иметь ее при себе.
   - Действительно. Я обеспечен могучей охраной, но все равно хранить ее -
нервное дело. Если для вас это не существенно, адмирал, я был бы  счастлив
пореже являть ее миру, в котором страж более чем бдителен.
   - И голодны, - добавил Солово.
   - Именно так.
   -  Тогда  я  рад  подождать,  -  заверил  адмирал  обнаружившего  явное
облегчение уэльсца.
   - Благодарю вас, - ответил тот, явно стремясь сменить тему. - Кстати, а
где здесь гора, с которой Тиберий сбрасывал свои жертвы?
   Солово понимал, что хватило бы и кивка, однако с упрямым стремлением  к
истине повернулся в нужную сторону.
   - Да, во  всяком  случае,  так  говорят.  Местные  крестьяне  зовут  ее
"Обрывом Тиберия". Он здесь - легендарное чудище.
   - Вы не согласны?
   Адмирал пожал плечами.
   - В данном вопросе у меня нет определенного мнения. Пусть он спускал  с
этой горы своих вольных или невольных компаньонов по предыдущей ночи - это
его дело. Каждому из нас доводилось испытывать подобные чувства  -  в  той
или иной мере.
   Гость промолчал, хотя  явно  был  чуточку  шокирован.  Он  поглядел  на
Неаполитанский залив и подумал, как вернуть утраченное преимущество.
   - Ну что ж, адмирал, путь был долог и утомителен, не так ли?
   - Не стану отрицать того, - согласился Солово.
   - И вы вините в этом нас?
   Бритвой сверкнула улыбка адмирала.
   - Пожалуй,  было  бы  нечестно.  Как  таковой  я  сложился  задолго  до
посвящения в организацию Древнего  и  Священного  Феме  [Феме  (фемический
трибунал) - средневековый суд в Германии;  приговоры  Феме  приводились  в
исполнение одним из членов суда].
   - Весьма разумно с  вашей  стороны.  Однако  сумеете  ли  вы  сохранить
хваленую стоическую позу, узнав, что поступили к  нам  на  службу  еще  до
того? Что, если ваше служение Феме началось намного раньше?
   Адмирал задумался.
   - Я не вполне уверен, - ответил он непринужденно. - Вы хотите  поведать
мне именно это, мастер фемист?
   - Боюсь, что так.
   - Хорошо, - проговорил Солово задумчиво. -  Надеюсь,  что  не  отвергну
стоицизм, покоряясь недопустимому  возмущению.  Впрочем,  все  зависит  от
истинной сути откровения.
   Человек в черной сутане налил себе, не стесняясь, еще один бокал вина.
   - Адмирал, вы никогда не промахиваетесь по шляпке гвоздя! Я прибыл сюда
именно с откровением... дабы с благословения Феме пролить свет  на