определяли для каждой  глубину  заложения,  тип
объемно-пространственного   решения,  шаг  колонн,  оптимальные  размеры
пилонов,  размещения  лестниц.  Они  изучали   облицовочные   материалы,
вырабатывали  рекомендации  по  освещению.  Все  это  стало  основой для
образной разработки непривычных архитектурных объектов.
     Эти объекты   представляли   собой   целый   комплекс   сооружений,
включающий наземные и подземные вестибюли,  а также  платформенные  залы
станций.  В начале марта 1934 года был объявлен конкурс на архитектурное
оформление метрополитена.  /21/ В нем приняли  участие  практически  все
проектные  мастерские  Москвы.  С  30  марта  по  9  апреля в Белом зале
Моссовета  состоялась  выставка  проектов  подземных  залов,  входов   и
вестибюлей   станций   метрополитена.  Из  33-х  выставленных  проектных
предложений первую премию не получило ни одно. Вторую разделили "Красные
ворота"  И.Фомина  и "Кировская" Н.Колли,  принятые к строительству.  Из
проектов,  удостоенных 3-х и  4-х  премий,  были  приняты  к  реализации
"Охотный ряд" Ю.Ревковского и "Сокольники" И.Таранова и Н.Быковой.
     Все эти события,  даты и сроки первого этапа работы архитекторов  -
исторические     вехи     метростроения.    Вставшие    перед    зодчими
конструктивно-художественные задачи были новы и чрезвычайно сложны - и в
силу  технических  особенностей,  и  в  силу  необходимости их решения в
тесном взаимодействии с общей планировочной концепцией развития  Москвы.
В  начале  30-х  годов  разрабатывается проект нового Генерального плана
столицы,  и еще до его утверждения  метростроевцы  должны  были  увязать
местоположение  станций  и  вестибюлей  с существовавшей и проектируемой
застройкой,  с красными линиями разрабатываемого плана. В новом Генплане
огромное внимание уделяется смысловому и композиционному центру - Дворцу
Советов.  /22/ "Пара "Генеральный план - Дворец Советов"  была  важна...
как   модель  отработки  решения  любого  серьезного  градостроительного
узла...   Для   уточнения   отдельных,   наиболее    сложных    как    в
градостроительном,  так и в объемно-пространственном смысле узлов города
был проведен целый ряд конкурсов:  на Дом  Радио  (1933),  Дворец  Труда
МОСПС (1933),  Дом Наркомтяжпрома (1934), Дворец техники (1934) и т.д.".
/23/
     Облик первых   линий   метрополитена   (а   с  середины  1934  года
"Метропроект"  приступил  уже  к  разработке  эскизного  решения  второй
очереди)  определялся  этими главными градообразующими узлами.  Поэтому,
например,  под прицельным вниманием и проектировщиков,  и контролирующих
органов была станция "Дворец Советов" (сейчас "Кропоткинская"), которая,
как предполагалась,  будет соединена с вестибюлем Дворца и станет своего
рода   интродукцией   к   образу  будущего  величественного  сооружения.
Поэтому-то,  кстати, и затянулось проектирование подземного зала - схема
планировки околодворцового пространства еще не была ясна. Художественный
замысел станции "Охотный ряд" во  многом  определялся  ее  соседством  с
Домом Совета Труда и Обороны А.Лангмана (1932-1934, ныне Госплан СССР) -
в меру репрезентативным,  строгим  зданием,  которое,  в  свою  очередь,
должно  было  стать  началом торжественной магистрали,  ведущей к Дворцу
Советов. И так каждая станция - ее образно-содержательный ряд зависел от
функциональной            связанности           с           определенным
композиционно-градостроительным  узлом  столицы,   его   назначением   и
образом.
     Время реализации Генерального плана 1935 года (а оно наступило даже
раньше,  чем план был утвержден правительством и приобрел силу закона) -
это  время,  когда  былые  утопии  и  мечтания  сменяются   решительными
действиями,  практическим пересозданием города, прежде всего, центра. Во
имя "новой Москвы" безжалостно уничтожаются старые постройки - в декабре
1931 года взорван Храм Христа Спасителя, в ноябре 1934 - Сухарева башня,
стена  Китай-города,  Иверские  ворота.  Символично,  что  высвобождение
пространства  идет  одновременно  и  параллельно  на земле и под землей.
Наземными "жертвами" становятся в первую очередь культовые сооружения; в
дальнейшем    их    функции,    видоизменившись    и    приняв   обличье
идейно-тематических,  якобы  почерпнутых  из   самой   действительности,
программ,  переместятся в пространства, завоеванные под землей... Но это
случится чуть позже. А сейчас, в начале 30-х, перед архитекторами встали
задачи в общем-то утилитарные: "имеются такие-то формы, такие-то своды и
перекрытия - потрудитесь одеть на них одежду!" /24/
     Конструктивно-планировочных типов   станций  оказалось  не  так  уж
много.  Для всех (за исключением одной "Улицы им.  Коминтерна", сейчас -
"Калининская") была избрана наиболее удобная островная система платформ.
Станции мелкого заложения - опятьтаки  кроме  односводчатой  "Библиотеки
им. В.И.Ленина" - имели плоские перекрытия. Станции глубокого заложения,
состоящие из двух раздельных или трех соединенных между собой тоннелей,-
сводчатые   (односводчатое   для  каждого  тоннеля  на  "Дзержинской"  и
"Кировской" и трехсводчатое на  станциях  "Красные  ворота"  и  "Охотный
ряд").  Эти,  освоенные  при строительстве первой очереди,  типы станций
варьируются и в дальнейшем.
     Такая заданность  конструктивных  решений вызывала на первых порах,
как  вспоминают  архитекторы,  чувство  неудовлетворения.  Залы  станций
мелкого   заложения   легче  поддавались  художественному  осмыслению  -
"оставалось  только   подчеркнуть,   усилить   известную   приподнятость
архитектурного впечатления".  /25/ Заметим, что эта интонация сдержанной
приподнятости,  характеризующая в целом образную систему станций  первой
очереди,   предшествовала   монументальной   торжественности  внутренних
пространств последующих линий.  Уподобление "станции - подземные дворцы"
соответствуют  архитектуре  метро до- и послевоенного времени.  Пожалуй,
только одной из первых станций  -  "Дворцу  Советов"  был  действительно
свойственен  дворцовый  характер.  Да  и  то  -  в проекте более,  чем в
осуществленном  сооружении.  Свободное,  почти  без  людей,   золотистое
пространство   тонко   выполненной  отмывки,  музыкальный  ритм  изящных
граненых  колонн,  легкость  орнаментированного  перекрытия  -  все  это
впечатляет  в  проекте  своей женственной величавостью.  В реальности же
станция оказалась как бы степеннее и скромней,  а причиной того, что она
буквально  ослепила  всех  в  момент  открытия  явилось не использование
каких-то    особых    художественных     ухищрений,     а     источаемый
"софитами-распушками" и отражаемый белым потолком свет.
     Кстати, тогда,  на заре метростроения  задача  создания  "подземных
дворцов"  как  целевая установка работы архитекторов не педалировалась и
на  это  не  было  указаний   "свыше".   Самой   главной   заботой   при
проектировании   подземных  залов  станций  была  забота  о  преодолении
ощущения подземелья.  Когда же зодчие имели дело с наземными  объектами,
павильонами,   они   старались  выявить  функциональную  специфику  этих
построек:  "павильоны прежде всего должны соответствовать своему прямому
назначению  -  служить  входами  и  выходами  метро  и затем иметь такие
характерные черты..., которые делали бы их не похожими ни на жилые дома,
ни  на  монументы,  ни  на  киоски  для продажи фруктовых вод или выдачи
справок". /26/
     Изначально авторы   не   ставили   перед   собой   цель  произвести
впечатление  каким-то  особым  "шиком"   в   художественном   осмыслении
подземных  залов.  По  сохранившимся проектам можно представить то,  как
видели  архитекторы   облики   своих   будущих   станций.   Пространства
метровокзалов  они  изображают  не  роскошными,  нет!,-  но комфортными,
уютными,  подчас даже как бы "одомашнеными". По сравнению с холодноватой
"космичностью"  проектного  мышления  20-х  годов эта камерность образов
особенно бросается в глаза.  Характерно,  что часто станции изображаются
обязательно с человеческими фигурками, а иногда - буквально запруженными
людьми.  Один из тогдашних критиков,  упрекая авторов в "потере ощущения
современности",  говорил,  что  архитекторы  "вклеивали  в  свои проекты
вырезки из модного  журнала",  которые  "гармонично  сочетались  с  этой
архитектурой".   /27/  Такой  прием,  в  общем-то  достойный  порицания,
свидетельствует в то же время об  одной,  характерной  для  начала  30-х
годов,  черте жизни - о нарождающемся внимании к быту.  К слову сказать,
наряду с "манекенами" популярны изображения фигурок людей со  множеством
бытовых подробностей:  одетый по всей форме военный бережно поддерживает
под  локоть  даму,  мальчуган  еле  поспевает  за  опаздывающей  куда-то
мамашей,  кто-то  читает  газету,  устроившись  на  скамье,  кто-то даже
прикуривает трубку посреди зала. Все эти наивно-трогательные подробности
воссоздают   чаяния   времени.   Обстоятельная   повествовательность   в
изображении на проектах среды - неважно какой: подчеркнуто будничной ли,
праздничной  ли,-  свидетельствует о стремлении "к стабилизации быта,  к
упорядочению межчеловеческих отношений...  к провозглашению  "культурной
достаточности"  нового  государства".  В  этом современный исследователь
архитектуры метро видит проявление новой, оппозиционной к революционному
романтизму  20-х  годов социокультурной утопии.  /28/ Концепция движения
сменяется  концепцией   покоя,   тенденция   обновления   -   тенденцией
застывания.   Характерно,  что  идея  дороги  не  становится  ведущей  в
проектировании образов станций.  Те предложения,  где было хоть какое-то
сходство с вокзалом,  в конкурсных просмотрах сразу же отметались.  Так,
при  всей  четкости  установки  на  преодоление  ощущения  глубины,   не
показались  достойными  внимания  стеклянные потолки,  создающие иллюзию
вокзального перрона.  Вызвал отрицательное к себе  отношение  проект,  в
котором  перекрытие  было  выкрашено  в  черный цвет,  а перрон был ярко
освещен,  что порождало чувство ожидания  ночного  поезда  под  открытым
небом.  В  создании  станций  метро  с самого начала отвергался критерий
временности,  бралась на вооружение категория постоянства,  и  подземные
залы мыслились как вариант общественного интерьера.
     На творческой дискуссии Союза советских архитекторов, проходившей в
начале  1933  года,  среди  прочих  проблем  была  затронута  и проблема
создания за  15-тилетний  период  развития  советского  зодчества  новых
архитектурных типов.  К ним причислялись рабочий клуб,  дворец культуры,
индустриальный поселок,  новый город. Метрополитен в этом списке помянут
не был,  так как в ту пору велась только черновая,  не известная широким
архитектурным кругам,  проектная работа.  И если бы дискуссия  проходила
двумя  годами  позже,  то  метро  среди новых типов построек занимало бы
главное место.  Hо все же вызывает некоторое недоумение  тот  факт,  что
образно-пространственная  концепция  совершенно  новых  для нашей страны
объектов не обсуждалась ни до их открытия,  ни после.  Вопрос "что такое
станция метро?  (не в техническом, а в образно-мировоззренческом смысле)
похоже,  архитекторами не ставился. Прагматизм и некоторая однозначность
подхода  профессионалов  к задаче красиво "одеть" освобожденное от земли
пространство  словно  притупляли  способность  удивиться  фантастичности
предприятия  и философски осмыслить проблему.  Удивление остается уделом
разве только поэтов:  "Я  осмотрел//  подземный  мрамор  станций,  //  Я
осязал//  руками//  чудеса / /,  или:  "-Спускались-то мы/ по лестнице//
вниз,// а очутились,// по-моему,// выше!// Похоже,// что вскоре// начнут
облака//   с   колонн//   и   балконов//  свешиваться..."  (С.Кирсанов).
Архитекторы   же   полностью   находятся   во   власти   Арплана   /29/,
возглавлявшего   всю   работу  по  реконструкции  Москвы,-  его  жестких
установок и категоричных решений.  Время архитектурных грез и  проектных
гипотез  миновало,  наступила  пора трезвых и практичных действий в деле
преобразования среды, в том числе и подземной.
     В свете  практических  соображений  станция метро - пристанище,  и,
стало  быть,  ей  надлежит  нести  черты  интерьера.  Эта   позиция   не
подвергалась  сомнениям и не обсуждалась.  Но,  нужно сказать,  вызывала
недоумение сторонних наблюдателей.  Известно, что датский зодчий Хайберг
в  своем  выступлении  на  I съезде советских архитекторов недоумевал по
поводу решения "в духе  интимного  интерьера"  станции  метро  "Киевский
вокзал",   которая   была   сдана   второй   очередью.   Особенно   ярко
"интерьерность" станций метрополитена высвечивалась рядом с  другим,  не
менее  масштабным  объектом  - каналом Москва-Волга:  "После архитектуры
метро,  которая  так  разнообразно  и   углубленно   раскрыла   проблемы
архитектуры   интерьера,   Волга-канал  исключительно  широко  развернул
архитектуру экстерьера на природе". /30/ Показательно, что на Всесоюзном
творческом  совещании  архитекторов,  которое  проходило  20-23 мая 1935
года, то есть сразу после открытия метро, его архитектура, оцениваемая в
целом  очень  высоко,  не удостаивается ни развернутого анализа,  ни тем
более концепционного осмысления.
     И что  самое  поразительное  -  в  проблематике архитектуры станций
никак не выделяется проблема пространства,  для  профессионала  наиболее
интересная,   острая  и  поистине  мировоззренческая.  Главное  внимание
отводится вопросам убранства.  Все без  исключения  статьи  30-х  годов,
посвященные  метро  первых  очередей,  носят  не просто описательный,  а
протокольный характер,  перечисляя  затраты  и  качество  материала  для
облицовки пилонов, колонн или путевых стен. Представляется, что проблема
облицовки (а для этого  использовались  высококачественные  материалы  -
мрамор, гранит, лабродор, порфир, марблит, глазурованные плитки и др.) -
вопрос вопросов для архитекторов. Внимание к нему было вызвано не только
честолюбивыми  замыслами  - "стремлением сделать московский метрополитен
красивейшим в мире, но и прямыми требованиями эксплоатации создать такие
поверхности,  которые  были  бы  стойкими  в  отношении  сырости,  легко
поддавались бы чистке и мытью,  не давали  бы  скапливаться  пыли  и  не
подвергались  быстрому изнашиванию".  /31/ Когда в сентябре 1935 года на
Международном архитектурном конгрессе в  Риме  С.Е.Чернышев  представлял
доклад  советской делегации "Подземные сооружения",  целиком посвященный
московскому метро,  то, как свидетельствует пресса, /32/ особое внимание
участников  форума привлекло именно описание отделки станций и подземных
вестибюлей - видимо,  на этом вопросе было сделано особое ударение. Сами
архитекторы  (не  журналисты!)  с  удивительным  постоянством  говорят и
пишут:  "конкурс на архитектурное о ф о рм л е н и  е  (разрядка  моя  -
О.К.)  станций",  "подземные вестибюли метро...  о д е л и с ь (разрядка
моя - О.К.) в самые драгоценные облицовочные материалы". /33/
     В своих  стараниях  делать  станции - с помощью дорогих облицовок -
красивыми,  прочными и гигиеничными метростроевцы  преуспели:  пресса  с
гордостью  оповещала  о том,  что еще никогда,  кроме как при сооружении
Исаакиевского собора  и  храма  Христа  Спасителя,  в  нашей  стране  не
использовался   мрамор  в  таких  огромных  количествах.  Теперь,  когда
проясняется экономический и социально-политический  фон  нашей  жизни  в
30-е  годы,  поистине  гигантский  размах  "стройки века",  выраженный в
кубометрах  вынутого  грунта,  тоннах  затраченного   цемента,   объемах
железобетонных  конструкции,  а особенно облицованных мрамором площадях,
необычайно впечатляет и вносит дополнительные  штрихи  в  общую  картину
трагического  этапа  советской  истории.  Этот ее сюжет может (и должен)
стать предметом для самостоятельного социологического исследования.
     Hо вернемся  к  эстетическим  аспектам  осмысления облика метро,  в
частности,  к такому, как отношение к материалу. Колористическое решение
искусственного,  "безоконного" пространства играет, наряду с освещением,
первостепенную   роль   в   создании   образно-эмоциональной   атмосферы
подземного мира.  Точное выполнение заказа архитектора-проектировщика на
тот  или  иной  мрамор  означало   возможность   добиться   соответствия
реальности замыслу.  Или,  в противном случае,  откорректировать замысел
сообразно сложившимся условиям.  Так случилось на станции  "Сокольники".
Она  проектировалась  в теплых желтых тонах - радостной,  словно залитой
солнцем,  а получилась,  благодаря облицовке колонн серым  "уфалеем",  -
строгой,  сдержанно торжественной. И, напротив, на станции "Охотный ряд"
светлый каррарский мрамор подчеркнул желание  авторов  создать  ощущение
пронизанного воздухом пространства перронного зала.
     Как же на практике претворилась та "интерьерность" образов станций,
которой  явно  было  отдано предпочтение в процессе отбора проектов?  На
примере уже упомянутых "Сокольников" мы видим,  что она эволюционировала
в  сторону  обращенности к общественной стороне жизни людей.  Внутреннее
пространство предстает здесь  деловым,  масштабным,  имеющим,  благодаря
четкому  ритму  простых четырехгранных колонн и расчлененной на квадраты
поверхности путевых стен,  ясную динамическую характеристику.  Еще более
динамичны  и  подчеркнуто функциональны пространства нижнего вестибюля и
ведущего к перрону  изогнутого  коридора.  Они  разделены  колоннами  на
обтекающие  друг  друга  зоны  для  отдельных  пассажиропотоков  и имеют
изящную криволинейную графику пола и потолка.  Перед нами "необуюченый",
даже   чуть   холодноватый,   рассчитанный   на   временное  пребывание,
общественный интерьер.
     "Сокольники" находятся  как  раз  посередине  между теми станциями,
которые,   независимо   от   глубины    залегания,    воплощают    собой
функционально-техническую    необходимость,    обеспечивая    пассажиров
удобствами при передвижении под землей,  и теми, которые формируют образ
будущего метрополитена.  К первым относятся двухплатформенная "Улица им.
Коминтерна",  односводчатая "Библиотека им.  Ленина" и двухтоннельная, с
небольшими  платформенными  залами  по  торцам,  "Дзержинская".  Замысел
каждой   из   них   находится   во   власти   реальных   взаимоотношений
освобожденного пространства и окружающей его толщи земли.  На неглубоких
станциях они менее напряженные,  особенно  на  "Улице  им.  Коминтерна",
напоминающей вокзальный перрон,  спланированной и организованной с почти
неуместной  в  подземных  сооружениях  неопределенностью   и   свободой.
Свободное  движение внутреннего пространства на "Библиотеке им.  Ленина"
другого рода:  его границы отчетливы и обозримы,  ритм кесоннированного,
разделенного  на сектора подпружными арками свода,  ясен и прост.  Здесь
заложены основы  типа  станции,  не  развитого  в  первых  очередях,  но
оцененного и продолженного уже в 70-е - 80-е годы.
     На станции  же  "Дзержинская",  строившейся  в   особенно   тяжелых
гидрогеологических условиях и потому не имевшей среднего зала, концепция
подземного пространства формируется с ясной  определенностью,  достойной
автора Н.Ладовского,  возглавившего в 20-е годы направление рационализма
в  советской  архитектуре.   Ладовский   не   скрывает   ничего   -   ни
функциональной   принадлежности   узких   платформенных   залов,  ни  их
противостояния давлению грунта.  Он подчеркивает их тоннельный  характер
напряженной кривизной путевых стен и боковых пилястр, словно оказывающих
сопротивление  силам  сжатия.  /34/  Столь  же  откровенен  автор  и   в
конструкции павильона станции "Красные ворота" - единственного, пожалуй,
наземного сооружения,  выражающего динамическую концепцию образа  метро.
Мощный  портал-воронка как бы составленный из тюбингов,  уменьшающихся в
диаметре от передней линии фасада к его глубине, словно всасывает потоки
людей и увлекает их