Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Наука. Техника. Медицина
   История
      . Аспазия -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  -
это чувство естественно и для животных. Разве не сам ты говорил, что только сознание отличает людей от остальных животных? - В этом отношении ты вполне прав, - заметил Анаксагор. - Что же касается различных украшений и красивых платьев, которых Телезиппа не желает принимать, то все это, с точки зрения рассудка, - глупости и излишняя роскошь. Но женщина - всегда женщина, и я, во имя мудрости, говорю тебе: оставь твои мечты о прекрасной милезианке Аспазии. - Разве я виноват, - возразил Перикл, - если красота на земле более могущественна, чем мудрость? В день этого разговора случилось нечто такое, что, если бы Перикл случайно видел это собственными глазами, заставило бы его задуматься и, может быть, несколько поколебало бы веру в достоинства милезианки, и уменьшило бы его страсть к ней, как вода, вылитая на огонь. От Аспазии к поэту Софоклу и обратно от него к милезианке, много раз были посылаемы тайные послы, один раз сам поэт в вечерних сумерках прокрадывался в дом к подруге Перикла. На этот раз Аспазия возвратилась к себе домой в сопровождении мужчины, которого соседи в потемках приняли за Перикла, но это был Софокл. У дверей дома оба остановились на мгновение. Может быть, они обдумывали, должен ли спутник Аспазии переступить через порог или же возвратиться обратно. Наконец, Софокл обратился к красавице с вопросом: - Что священнее - дружба или любовь? - В каждом единичном случае священнее то из двух, которое старее, - улыбаясь возразила Аспазия, отвечая на загадочный вопрос, также загадочно. После этого обмена словами, Софокл простился и ушел обратно, тогда как Аспазия вошла в дом. На следующее утро после этого небольшого события прорицатель Лампон явился в дом благоволивший к нему сестры Кимона. Он явился с Акрополя, от Диопита, с которым долго шептался. Едва окончилось жертвоприношение, для которого Эльпиника пригласила прорицателя, как последний с таинственным видом заговорил о Перикле и Аспазии. Эльпиника и прорицатель часто и охотно любили болтать о всевозможных новостях и передавать их друг другу. - Кажется, боги хотят наказать гордого Перикла, - сказал Лампон. - Что случилось? - поспешно спросила Эльпиника. - Пока то, что в дом прекрасной подруги олимпийца Аспазии в сумерках подкрадывается другой. - Отчего же нет? - вскричала Эльпиника. - Она - гетера! Но кто этот другой? - Лучший друг Перикла, любимец богов, как он часто называет себя, трагический поэт с берегов Кефиса. - Такой же женский поклонник, как и сам Перикл! - вскричала Эльпиника. - Но ты приносишь уже старую новость, друг Лампон. Уже прошло много времени с тех пор, как этого поэта в первый раз видели в обществе Перикла и Аспазии. Всем известно, что он меньше своего друга влюблен в презренную. Может было подозревать, что он потихоньку ходит к ней - но кто видел его? Кто может быть свидетелем этого? - Я сам! - вскричал Лампон. - Я сам видел его и мимоходом слышал небольшой разговор у дверей. А вторым свидетелем, если это понадобиться, будет Диопит. - Хорошо! - вскричала Эльпиника с восторгом. - Это известие, будучи передано Периклу, нанесет смертельный удар его любовной связи с милезианкой. Эта связь есть источник всяких безбожностей в Афинах, и ионийка - великая злодейка, она должна погибнуть! Но кто возьмет на себя смелость передать об этом Периклу? - Лучше всех для этого подойдет Теодота - так думает Диопит. Эта женщина с некоторого времени не без успеха, как кажется, забросила свои сети на возлюбленного Аспазии, и если она доставит ему доказательство неверности милезианки, то ей легче всего будет устранить Аспазию. - Бедная Телезиппа! - вскричала сестра Кимона, - конечно, лучше всего было бы, если бы у тебя не было совсем соперницы, но в настоящую минуту достаточно будет уже и того, если милезианку выгонят за дверь. - Да, это так, - согласился Лампон, - из сердца такого человека, как Перикл, красивая и хитрая женщина может быть изгнана только другой красивой и хитрой женщиной. Теодота гораздо менее опасна, чем Аспазия. Эта продажная коринфянка, мягкая, как воск в наших руках, должна заманить к себе в дом Перикла обещанием сообщить ему о неверности Аспазии, затем дело устроится само собой. - Успех обеспечен! - вскричала Эльпиника. - Перикл уже обратил на нее внимание - я это знаю, он уже был один раз в ее доме, правда в обществе милезианки, которая была достаточно смела, чтобы сопровождать его к ней. - По предложению Алкаменеса, - сказал Лампон, - он работает в нашу пользу. Он также принадлежит к числу людей, ненавидящих милезианку, и будет рад, когда она с позором будет разлучена с Периклом. Он хочет отомстить женщине, оставившей его из-за Перикла, он уже много раньше нас составил план заменить милезианку в сердце Перикла Теодотой, ему только не достает должного оружия против Аспазии. Мы же доставим ему это оружие, но кто теперь возьмет на себя дать знать Алкаменесу, чтобы он сговорился с коринфянкой? Эльпиника подумала несколько мгновений, затем сказала: - Предоставь это мне, я знаю путь, которым это известие может дойти до ушей коринфянки. С этой минуты Аспазии приходилось бороться не только против Телезиппы, но и против Теодоты. Эльпиника обратилась к своему другу Полигноту, который был приятелем Агоракрита, ожесточенного врага Аспазии. Агоракрит передал сведения Лампона об Аспазии своему товарищу в мастерской Фидия, и Алкаменес был в восторге, найдя случай отомстить красавице. Что касается Теодоты, то Алкаменесу не трудно было с ней договориться. Таким зигзагом направлялся удар молнии, который должен был поразить любовный союз лучшего мужа и прекраснейшей женщины Эллады, и первый удар был направлен из очага негодующего старого бога Эрехтея на горе... Наступил праздник Диониса. Последние дни празднества предназначались для состязания трагической музы. Шел легкий дождь во время представления комедии Кратиноса, которая прошла среди всеобщего одобрения зрителей. Комедия Кратиноса была полна намеков на всех. Один из этих намеков относился к жрецу Диониса, сидевшему в оркестре на торжественном мраморном седалище. - Дождь, как кажется, разойдется, - сказал жрец при этой шутке, обращаясь к своему соседу Периклу. - Я думаю, что следовало бы прекратить представление. - Дождь пройдет, - улыбаясь возразил Перикл. Новый намек на этот раз коснулся самого Перикла. Афиняне смеялись и глядели на Перикла. Сам Перикл смеялся вместе с ними, но вот засвистела другая стрела остроумия и снова афиняне посмотрели на Перикла. Но Перикл не смеялся, облако мелькнуло на челе олимпийца - стрела попала в Аспазию. На следующий день снова началось представление. Снова тридцать тысяч афинян сидело на каменных скамьях театра Диониса. Знатнейшие из них сидели на мраморных скамьях в первом ряду, богатые - на принесенных с собой пурпурных подушках, окруженные рабами; бедняки явились с несколькими фигами и оливками на целый день, но как те, так и другие одинаково чувствовали себя афинскими гражданами, одинаково призванными судить Софокла, Иона и Эврипида. Все одинаково глядели на небо, беспокоясь, не расстроит ли дурная погода празднество. Весь театр был полон народом, виднелось только одно колеблющееся море человеческих голов. Слышен был громкий шум голосов, который все возвышался. В этот день должна была решиться участь Гиппоникоса и Пирилампа: партии обоих готовы были вступить в рукопашный бой. Когда который-нибудь из двух соперников появлялся, раздавались громкие крики друзей и противников: восклицания, одобрения, насмешки. Спокойнее всех присутствующих был Сократ, мыслитель из мастерской Фидия. Он также пришел, но не столько для того, чтобы смотреть на представление, как на самих зрителей и на их волнение. - Вот сидят тридцать тысяч афинян, - говорил он себе, - и с напряженным вниманием смотрят выдуманное. Они проливают непритворные слезы над вымышленными страданиями, они, точно дети, заставляют рассказывать себе сказки, только дети не знают, что сказки эти выдуманы, как это знают взрослые. Откуда же может произойти эта странная любовь людей к искусственному, к выдумке? Теодота была в числе зрителей, нарядно разодетая. Взгляды ее часто направлялись к скамье, на которой сидел стратег Перикл, который, в свою очередь, не отказывал себе в удовольствии иногда ответить на ее огненный взор. Наконец, среди всеобщего говора, раздался голос герольда, требовавший молчания. Принесена была жертва на алтаре Диониса, затем снова раздался голос герольда: - Выходит хор Иона! Трагедия Иона была просмотрена афинянами с громкими криками неодобрения. Затем следовало трагическое произведение Филоклеса. Но этой пьесе не суждено было даже кончиться, так как громкие гневные крики стали раздаваться вскоре после начала, затем послышался смех, свистки, громкое топанье ногами. После этой трагедии началась комедия. Наконец выступил хор Эврипида. Произведение этого автора тронуло сердце зрителей. Женщины были растроганы тем, что говорило чувству, мужчины увлечены блестящими мыслями, которыми были наполнено все произведение, точно пурпурная ткань, вышитая золотыми нитями. Роскошные костюмы хора были встречены восклицаниями изумления и восхищения; до сих пор не было видано ничего подобного. Когда пьеса окончилась, раздались крики одобрения. Пириламп и его друзья и сторонники были почти уверены в торжестве. В короткий промежуток между окончанием этой трагедии и началом следующей, к скамье Перикла быстро подошел раб и подал ему сложенный листок папируса. Перикл развернул его и прочел следующие слова: "Софокл пробирается в дом Аспазии в вечерние сумерки". Перикл был раздосадован. Кто мог написать эти строки? Записка была послана Теодотой. Когда Перикл, прочитав записку огляделся, ища взглядом ее подателя, тот уже исчез. Задумчивость стратега была нарушена громким голосом герольда: - Выходит хор Софокла! Началась трагедия любви. Перед эллинскими глазами и ушами разыгрывалась трагедия, в которой любовь представлялась в трех различных родах: любви сестры, любви невесты и любви матери. Из любви к брату умирает Антигона, из любви к невесте умирает Гемон, из любви к сыну умирает Эвридика. Дочь Эдипа появилась закутанная в длинное траурное платье. Маска представляла серьезное, благородное женское лицо. Мягкий, трогательный голос, которым она заклинала позволить похоронить ее возлюбленного брата, труп которого царь Креон бросил на съедение собакам и птицам, произвел сильное впечатление. Хор благородных фиванских старцев выступил вперед в роскошных пурпурных костюмах, с золотыми венками на головах. Царь Креон выходит на сцену в вышитом золотом пурпурном платье, с диадемой на голове, опираясь на скипетр, верхушка которого украшена орлом. Котурны делают его рост выше человеческого, его маска выражает повелительное достоинство, он говорит девушке об обязанностях властителя, но она знает только одну, высшую обязанность, один, высший долг - любовь, которую одну может противопоставить жестокости царя к ее брату, вызванной справедливой ненавистью фиванцев к мертвецу, и она удаляется исполнить то, в чем поклялась: принести в жертву права живых правам мертвых. Хор оплакивает ее решение. Затем является Гемон, сын Креона, и умоляет пощадить жизнь Антигоны, его невесты, но царь твердо стоит на своем решении. Он говорит, что на свете для его сына найдется много невест. Жених удаляется с отчаянием в сердце, снова раздается хор фиванских старцев в честь всепобеждающего Эрота. Затем начинается разговор хора с дочерью Эдипа, осужденной быть заключенной живою в каменную пещеру. Печальная судьба Антигоны до глубины души расстрогала афинян. Является старец Терезий, непогрешимый прорицатель, и с торжественным достоинством предостерегает непримиримого Креона. Хор старцев начинает надеяться на спасение Антигоны и поет радостный гимн в честь Диониса. Странно звучит веселая песня, после мрачного погребального пения, но она быстро смолкает и снова уступает место похоронному пению. Антигона уже сама лишила себя жизни в каменной пещере и, обнимая ее труп, вместе с нею расстался с жизнью Гемон, пронзив себя мечом. Тогда появляется плачущая Эвридика, супруга царя Креона. Из уст вестника узнает она о двойной смерти в пещере, где была заключена дочь Эдипа. Известие о смерти сына разбивает материнское сердце. Глубоко трогает сердца зрителей известие о двух смертях, еще трогательнее звучат немногие слова в устах готовящейся к смерти царицы. Велико и глубоко было впечатление, произведенное трагедией Софокла на умы и сердца зрителей. Строгое, мрачное, трагическое искусство еще никогда не было так прекрасно смягчено, так человечно и в тоже время так возвышенно. Никогда ни в одном трагическом произведении не было такого прекрасного пения, ни одно не было так гармонично и прекрасно составлено во всех своих частях. Никогда еще такой искусный и блестящий хор не выступал перед судом афинян. Когда ушел хор Гиппоникоса и годовое драматическое состязание окончилось, весь собравшийся народ такими громкими криками выражал свое одобрение Гиппоникосу, что судьи состязания не советуясь отдали предпочтение автору Антигоны и объявили его победителем состязания. По обычаю, Софокл и Гиппоникос появились вместе на сцене, чтобы перед глазами народа каждому получить по венку из рук судей состязания. Трудно описать радость и гордость Гиппоникоса, точно также, как горькое разочарование Пирилампа и его приверженцев. Когда Перикл в толпе зрителей выходил из театра, он вдруг увидел в толпе подле себя Теодоту. Она с улыбкой взглянула на него и, протянув к нему руку, оставила в его руке маленькую записку. Перикл прочел следующее: "Если желаешь узнать подробности о Софокле и Аспазии, то приходи к Теодоте. Раб ждет тебя под колоннами Толоса и укажет тебе вход в мой дом через потайную дверь". Прежде, чем Перикл успел решить, пойдет ли по этому приглашению, он увидал идущего перед ним в толпе друзей Софокла, выслушивавшего всеобщие поздравления. Когда поэт увидел Перикла, он оставил друзей и поспешил к нему навстречу. Перикл, хотя мрачный и задумчивый, со своей стороны поздравил победителя. - Благодарю тебя, - сказал Софокл, - но говори мне не как друг, а как посторонний судья. С трудом подавляя то, что более всего занимало его в эту минуту, Перикл сказал: - Знаешь, что заставило меня задуматься в твоей пьесе? Как и многих других, меня почти удивило, что рядом с узами крови, которые эллины привыкли с древних времен считать священными, ты поставил на одинаковую доску и любовь жениха к невесте. Это нововведение сильно занимает мой ум, но я еще не знаю, был ли ты прав. Затем, отступая в сторону от предмета разговора, Перикл прибавил: - Мне кажется, ты сам под маской вестника так прекрасно передал рассказ о смерти Гемона. Мне казалось, что я узнал твой голос, но кто играл Эвридику? Какой актер скрывался под маской этой царицы? Я не знаю какое, странно действующее на сердце, чувство волновало меня во все время сцены, когда вы двое, ты - как вестник, он - как царица, стояли друг против друга. Я никогда не слышал, чтобы так говорили на сцене, как говорила эта царица. Какой человек, если не Полос, мог придать своему голосу такое чудное очарование? - Нет, это был не Полос, - улыбаясь ответил Софокл. - Ты сейчас говорил о нововведении в моей трагедии, знай, что при ее представлении произошло еще одно нововведение, о котором до сих пор еще не знает ни одна человеческая душа, кроме меня и Гиппоникоса: сегодня в первый раз на нашей сцене, под этой маской, скрывалась действительно женщина. Будь третьим, знающим эту тайну и пусть она будет погребена между нами троими на вечные времена. - А кто была эта женщина, - спросил Перикл, - которая осмелилась, хотя бы не говоря своего имени, выступить на подмостки, наперекор древним обычаям и старым, добрым нравам? - Ты увидишь ее, - отвечал Софокл. Затем он исчез на нескольких мгновений и возвратился обратно с закутанной женской фигурой. Тогда, отведя Перикла несколько в сторону, чтобы они могли быть в совершенной безопасности от взглядов толпы, Софокл сказал: - Необходимо тебе снять покрывало, Перикл, чтобы узнать женщину, которая не только самая красивая, но и самая умная представительница своего пола? Перикл был раздосадован. - Да, для меня необходимо снять покрывало, - сказал он холодным и серьезным тоном. Затем, решительной рукой, он откинул покрывало с лица закутанной фигуры... И Перикл с Аспазией очутились лицом к лицу. Он молчал. Содержание записки Теодоты, казалось ему, подтверждалось. Аспазия, как теперь открылось, без его ведома, тайно виделась с поэтом, втайне уговорилась с ним появиться на сцене. Он, конечно, был убежден в верности дружбы благородного Софокла, но Аспазия дала новое доказательство, что она смеется над всякими цепями. Все, что думал про себя молча глядевший на Аспазию Перикл, она прочла на его ясном лбу, в его нахмуренных бровях, во взгляде его глаз, и, отвечая на это красноречивое молчание красноречивыми словами, сказала: - Не нахмуривай лба, Перикл, и прежде всего не сердись на своего друга Софокла - я заставила его сделать то, что он сделал... - Не сердись также на Аспазию, - вмешался поэт, обращаясь к Периклу, - и знай, прежде всего, что она внушила мне, что дружба священнее любви, если она старее любви. - Мое призвание, есть борьба против предрассудков, - продолжала Аспазия, - и почему стал бы ты сердиться на меня, что я нахожу наименьшее удовольствие в образах поэта, чем в мраморных статуях в мастерской Фидия? Я приехала в Элладу для того, чтобы найти в ней красоту и свободу - если бы я искала рабства, то осталась бы при персидском дворе и жила бы, наслаждаясь сонной любовью великого царя. То, что в настоящую минуту беспокоит тебя, друг мой, есть предрассудок, недостойный эллина, о Перикл! В это мгновение к ним подошел Гиппоникос и пригласил Перикла и вместе с ним Аспазию принять участие в обеде, которым он хотел на следующий день достойно отпраздновать свою и Софокла победу. Начало уже смеркаться, когда Перикл расстался с Гиппоникосом, Софоклом и Аспазией. Задумчиво шел он домой, он думал об Аспазии, повторял в своем сердце то, что она говорила ему и отдавал ей полную справедливость. Любовь не должна быть цепями! Рабское иго не должно существовать для Аспазии, но и для него самого также! - Ты можешь пойти к Теодоте, - говорил он себе. - Может быть, не следует слишком привязываться к одной женщине. Требования гордой и спокойной Аспазии в его душе звучали согласно с предостережениями Анаксагора. Он снова вспомнил о записке коринфянки и о рабе, который ждал его под колоннами Толоса. Известие, сообщенное ему Теодотой, конечно, в это время уже было объяснено ему Софоклом гораздо

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору