ностью
и  старанием  скрыть  свои  природные  преимущества,   а   также   знанием
особенностей и требований тех, чье расположение хотят приобрести.
     Аспазия старалась внушить доверие. Она знала, что красивая женщина  в
большинстве случаев приобретает расположение, как  мужчин  так  и  женщин,
спокойствием и достойным поведением. Она прежде всего хотела сделать  так,
чтобы ее вынуждены были уважать и, приготовив себе таким образом почву для
своего предприятия, открыто выступила со своими взглядами и планами.
     В скором времени афинские женщины разделились на партии  относительно
супруги Перикла.  Были  непримиримые,  которые  ненавидели  ее  и  всякими
средствами женской вражды, открыто или тайно, боролись против нее, были  и
другие, которые не отказывали Аспазии в личном расположении, но были  того
мнения, что ее стремления слишком смелы и безграничны, точно также были  и
третьи, которые хотя глядели на личность Аспазии неблагоприятными глазами,
но зато чувствовали непобедимое влечение к ее стремлениям и  к  подражанию
им. Были, наконец, четвертые, которые будучи вполне убеждены Аспазией, тем
не менее не имели мужества вступить  со  своими  властелинами  в  открытую
борьбу за права женщин.
     К непримиримейшим и опаснейшим противницам Аспазии принадлежали,  как
это легко угадать, разведенная жена  Перикла  и  сестра  Кимона.  Особенно
много вредила  ей  последняя,  распространяя  про  нее  многие  превратные
сведения, которые, переходя  из  уст  в  уста,  возбуждали  афинян  против
супруги Перикла.
     Так,  однажды,  Аспазия  разговаривала  с  новобрачной   женщиной   в
присутствии ее супруга. Молодая пара желала узнать от нее, в  чем  состоит
истинное счастье любви и брака.
     На этот раз Аспазии захотелось попробовать манеру говорить Сократа.
     -  Если  твоя  соседка,  -  сказала  она  молодой  женщине,  -  имеет
красивейшее платье чем ты, какое ты предпочтешь, свое или ее?
     - Конечно ее.
     - Если  у  твоей  соседки  есть  лучшее  украшение,  чем  у  тебя,  -
продолжала Аспазия, - которое ты предпочтешь?
     - Конечно ее, - отвечала молодая женщина.
     -  А  если  у  нее  лучший  муж,  чем  у  тебя,  которому  ты  отдашь
предпочтение, ее или своему?
     Молодая женщина покраснела  при  этом  неожиданном,  смелом  вопросе.
Аспазия же улыбаясь сказала:
     - При естественном ходе  вещей  женщина  должна  предпочесть  лучшего
мужчину, а  мужчина  -  лучшую  женщину,  поэтому,  по-моему,  обеспечение
счастья любви и брака возможно не иначе, как если муж жене,  а  жена  мужу
будут стараться казаться лучшими из мужчин и из женщин. Многие требуют  от
других любви, как обязанности, что вполне неосновательно - надо  стараться
заслужить любовь и затем уметь поддерживать ее.
     То,  что  Аспазия  хотела  сказать  этими  словами,  имело   глубокое
значение, но какой смысл могли иметь эти же слова в устах Эльпиники  и  ее
единомышленниц?
     Разговор Аспазии с молодой парой в течение  нескольких  дней,  служил
предметом толков в Афинах. Не многие поняли его так, что  Аспазия  считает
единственным условием семейного счастья то, чтобы  муж  считал  свою  жену
лучшей из женщин и  наоборот,  но  большинство  говорила,  что  Аспазия  в
присутствии мужа молодой Гиппархии, требовала, чтобы  последняя  предпочла
постороннего человека собственному мужу, если первый более нравится ей.
     Аспазия решила в будущем не употреблять сократовой манеры говорить  и
еще тщательнее, чем прежде, стала наблюдать с какими людьми говорит.
     Но  неприятельницы  Аспазии  дошли  до  того,  что  нарочно  начинали
разговоры, чтобы под видом сочувствия ее взглядам, вырвать  от  нее  такие
слова, которые можно  было  бы,  в  извращенном  виде,  распространять  по
Афинам. Но Аспазия легко проникала в подобные намерения и умела не  только
уничтожать планы своих соперниц, но и доставлять этим себе забаву.
     Так некая Клейтагора, обратилась к Аспазии с притворным  восхищением,
но Аспазия знала, что Клейтагора принадлежит к кружку Телезиппы  и  сестры
Кимона, а потому, когда та спросила ее:  каким  искусством  женщина  может
лучше привязать к себе мужа, Аспазия отвечала:
     -  Самое  действительное  искусство,  которым  хитрая  женщина  может
привязать мужа  к  себе  и  к  своему  домашнему  очагу,  есть  кулинарное
искусство. Я знаю одну женщину, которую муж почитает, как  богиню,  за  те
кушанья, которые она каждый день подает ему. Ее паштеты из зайцев и мелких
птиц несравненны. Какой мужчина может устоять  против  прелестей  подобных
вещей! Бывают такие  мужчины,  которые  страстно  любят,  так  называемое,
каппадокийское печенье: оно лучше всего приготовляется  с  медом,  в  виде
мелких шариков, которые пропитываются вином и подаются горячими.
     Таким образом продолжала  Аспазия  распространяться  о  приготовлении
различных кушаний, к удивлению одной части своих слушательниц и  к  досаде
другой, которая, в этих объяснениях не находила ничего такого,  что  можно
было бы разнести по  городу  и  унизить  Аспазию  в  общественном  мнении,
утвердив еще более славу об ее легкомыслии или опасных правилах.
     Сильное  сопротивление,  которое  встретила  Аспазия  в  одной  части
женского общества Афин, заставило ее тем более дорожить представившемся ей
случаем взять к себе двух сирот - дочерей умершей в Милете сестры.
     В этих юных, еще развивающихся девушках, Дрозе  и  Празине,  одной  -
пятнадцати, другой -  шестнадцати  лет,  Аспазия  надеялась  найти  мягкий
материал, из которого легко было сделать афинских женщин такими, каких она
желала. Надо  было  ожидать,  что  они  сделают  честь  школе,  в  которой
воспитываются и помогут ее победе.
     Составив такие планы, осуществление которых должно было состояться  в
будущем, Аспазия в тоже время не чуждалась смелых и  быстрых  решений.  На
один подобный поступок она  решилась,  чтобы  приобрести  руководство  над
всеми женщинами в Афинах.
     В числе множества религиозных празднеств в Афинах было одно,  которое
исключительно праздновалось женщинами и в котором не мог принимать участие
ни один мужчина. Это было празднество в честь Деметры,  которая  считалась
не только богиней земледелия, но и богиней  супружества,  вследствие  того
соотношения, которое существует между посевом и зачатием, между  жатвой  и
рождением.
     Священные обряды этого празднества поручались не жрецам, а  женщинам,
которые выбирались каждый раз. Некоторое время эти женщины  приготовлялись
к участию в празднестве  строгим  воздержанием  и  суровой  жизнью:  между
прочим, они спали на травах, которым приписывалось излечение кровотечения.
     Самое празднество состояло из торжественного шествия, собиравшегося в
храме Деметры, и продолжалось четыре дня. В  первый  день  отправлялись  в
Галимос и праздновали в находящемся там храме Деметры различные  мистерии;
на  второй  день  возвращались  обратно  в  Афины;  на  третий   день,   с
наступлением  утра  женщины  собирались  в  храме,  вызывали   Деметру   и
Прозерпину и другие божества, затем танцевали в их  честь.  В  промежутках
между танцами женщины садились на травы, о  которых  мы  уже  упоминали  и
перекидывались подходящими к случаю шутками, которые  в  этом  празднестве
перемешивались с обрядами.
     В первый день пребывания в храме женщины не  брали  с  собой  никакой
пищи, но вознаграждали себя за это воздержание веселым угощением,  которым
на следующий день завершалось празднество.
     Можно  представить  себе,  насколько  афинские  женщины,  обыкновенно
запертые в узком кругу домашней жизни, на глазах мужей, были рады остаться
в продолжение четырех дней без мужчин, вполне предоставленные самим  себе.
Можно себе представить, как усердно работали их языки, а вместе с  ними  и
умы в это время.
     Наступил такой праздник Деметры.
     Афинские женщины снова собрались и, болтая, сидели на травах, в храме
в промежутках между танцами и пением.
     Языкам была дана  полная  свобода;  о  чем  только  не  говорилось  в
различных группах, сидящих женщин.
     Одни рассказывали о дурных привычках своих мужей,  о  разврате  своих
рабынь или же о том, что нынешние дети гораздо упрямее и неукротимее,  чем
в  прежние  времена.   Некоторые   разговаривали   о   хозяйстве,   другие
рассказывали о волшебных средствах для приобретения расположения мужей или
же  давали  своим  младшим  подругам  советы  относительно   приготовления
любовного напитка. Некоторые шептали на ухо как представиться беременной и
приписать себе чужого ребенка, если муж желает иметь  детей,  рассказывали
истории о  привидениях  или  фессалийских  ведьмах,  или  же  посвящали  в
домашние истории своих подруг.
     Некоторые говорили также и об Аспазии, и рассказы о  ней  были  самые
оживленные во всем храме.
     - Аспазия права, - говорила одна  молоденькая,  красивая  женщина,  -
Аспазия права, мы должны принуждать  мужей  обращаться  с  нами  так,  как
обращается Перикл с Аспазией.
     - Да, мы желаем этого! - вскричали несколько сторонниц милезианки,  -
мы должны принудить их вести себя в домашней обстановке так же, как  ведет
себя Перикл с Аспазией.
     - Я уже сделала начало с моим мужем! - вскричала одна маленькая живая
женщина, по имени Хариклея. -  Мой  Диагор  уже  приучился  целовать  меня
каждый раз, как уходит из дома или возвращается, как Перикл с Аспазией.
     - А принимаешь ли ты так же, как она философов и служишь  ли  моделью
скульпторам? - насмешливо спросила  одна  из  женщин,  щеки  которой  были
сильно нарумянены.
     - Отчего же Аспазии или Хариклее не делать  того,  что  разрешают  им
мужья! - вскричала другая женщина.  -  И  мы  тоже  принудим  наших  мужей
дозволить нам это.
     - Не всякий мужчина рожден, чтобы быть обманутым, - сказала первая со
злой улыбкой.
     - Не станешь ли ты утверждать, - гневно вскричала Хариклея, -  что  я
тоже обманываю своего мужа.
     - Пока я  не  стану  еще  говорить  этого  о  тебе,  -  возразила  ее
собеседница, - но твоя милезианка, Аспазия, вероятно научит тебя этому.
     Когда эти слова  были  сказаны,  стройная  женская  фигура,  закрытая
покрывалом, быстро выступила из круга тех,  которые  были  свидетельницами
этого разговора и, отбросив покрывало, со сверкающим взглядом остановилась
перед говорящей.
     - Аспазия! - вскричали несколько женщин.
     Это имя быстро разнеслось по всему храму, так что началось  некоторое
волнение.
     - Что случилось? - спрашивали сидевшие вдали.  -  Не  попал  ли  сюда
мужчина?
     - Аспазия! - раздалось им в ответ. - Аспазия здесь!
     Эта  весть  заставила  подняться  всех  женщин  и  скоро   милезианка
очутилась окруженной всем собранием.
     Она явилась в храм, окруженная толпой своих сторонниц, среди которых,
закрытая покрывалом, до сих  пор  оставалась  неузнанной  большинством.  И
теперь она опять была окружена ими, как стражами, в то время, как  она,  с
гневным выражением лица стояла перед своей противницей, говоря:
     - Ты права, не всякий мужчина рожден для того, чтобы быть обманутым -
ты должна это знать. Я хорошо знаю тебя, ты -  Критилла,  которую  прогнал
первый муж, Ксантий, потому что поймал тебя разговаривающей ночью,  с  его
соперником, под лавровым деревом, осеняющим алтарь Аполлона.
     Лицо Критиллы покрылось яркой краской. Она вскочила  и  сделала  вид,
что хочет броситься  на  свою  противницу,  но  была  удержана  спутницами
Аспазии, которая продолжала:
     - Эта женщина позорит моего  мужа,  позорит  только  потому,  что  он
первый из всех афинян уважает в  своей  жене  женское  достоинство,  а  не
унижает ее до степени рабыни. Если такие мужья, как Перикл, из-за любви  и
уважения, которое они оказывают своим женам, должны  переносить  насмешки,
не только из уст мужчин, но и со стороны самих женщин, то  как  можете  вы
надеяться, чтобы ваши мужья решились последовать  примеру  благороднейшего
из мужчин?
     - Это правда, - стали говорить женщины, переглядываясь между собой, -
Критилла поступила несправедливо, позоря Перикла и  Диагора,  хорошо  было
бы, если все мужчины были таковы, как эти.
     - Они таковы, как вы этого  заслуживаете,  -  продолжала  Аспазия.  -
Попробуйте только воспользоваться той властью и тем влиянием,  которое  вы
можете иметь на них. До сих пор вы не делали этого и даже, как кажется, не
сознавали своей силы. Ваше рабство  добровольно.  Вы  хвастаетесь  званием
госпожи дома, а, между тем, вас держат строже, чем рабынь, так как  рабыни
могут свободно показываться на улицах или на рынке, а вы  пленницы.  Разве
это не правда?
     - Да, это правда! - снова послышалось со всех сторон.
     - Мой муж раз, уезжая на два дня, запер меня в женских покоях и  даже
двери их запечатал своей печатью.
     - А мой, - подхватила другая, - приучил большого водолаза сторожить у
дверей, чтобы никакой мужчина не явился в дом в его отсутствие.
     - Даже домашнее  управление  не  вполне  доверено  вам,  -  возразила
Аспазия.
     - Совершенно верно! - с жаром согласились женщины.
     - Мой муж всегда носит с собой ключи от кладовых, сам ходит на рынок,
покупая мясо и овощи, - вскричала одна.
     - Да, а когда бывает война, - вскричала другая, - то наши мужья часто
приносят домой провизию на щитах или в шлемах.
     - И так как они ни  во  что  не  ставят  вас  у  домашнего  очага,  -
продолжала Аспазия, - то нечего удивляться, что они  еще  менее  дозволяют
вам говорить ваше мнение в общественных делах. Когда  они  возвращаются  с
Пникса, где шел вопрос о мире или  войне,  то  вы  даже  не  осмеливаетесь
спросить их, что там решено.
     - Еще бы! - вскричали все женщины. - Стоит только спросить  об  этом,
как получишь ответ: "Какое тебе до этого дело!  Сиди  за  свое  прялкой  и
молчи!" А если вы не молчите, то тогда бывает еще хуже.
     - Мой муж, - сказала одна из женщин, - постоянно повторяет мне старую
глупую поговорку: "О женщина! Лучшее украшение женщины есть молчание!"
     - Мы знаем эту поговорку - она в устах всех мужчин! - опять вскричали
все.
     - К чему же в таком случае нам дан язык? - спросила одна,  -  неужели
только для того, чтобы целовать или лизать?
     Женщины громко засмеялись этой шутке.
     Аспазия продолжала:
     - Они желают, чтобы вы были глупы и неразвиты, так как, только в этом
случае, они могут повелевать вами - с той минуты, как вы сделаетесь  умны,
когда осознаете вашу силу, данную  женскому  полу  над  мужчинами,  с  той
минуты конец их тирании! Вы думаете, что сделали все, если содержите дом в
чистоте, если моете, причесываете детей, смотрите, чтобы в саду и на дворе
все было чисто и если которая-нибудь из вас желает нравится мужу,  то  она
думает,  что  может  пленить  его  желтым  платьем,  нарядными  башмаками,
прозрачным покрывалом и тому подобными вещами. Но красота тела и украшения
могут быть опасным для мужчин орудием только в руках женщин с умом. Но как
вы думаете, откуда приобрела я тот небольшой  ум,  который  имею,  как  не
благодаря свободному обращению в свете, которого лишают  вас  ваши  мужья,
запирая для этого в четырех стенах.
     На будущее время,  вам  должно  быть  дозволено  очищать  и  освежать
мрачный характер ваших домов  дыханием  свободы.  Вы  должны  подвергаться
влиянию внешнего мира и, наоборот, иметь влияние на внешний  мир.  Женский
ум должен иметь в свете одинаковое место  с  мужским  -  тогда  не  только
домашняя  жизнь  улучшится,  но  и  искусство  достигнет  высшей   степени
развития, тогда и война между мужчинами прекратится.
     Заключим союз! Дадим друг другу обещание, что мы всеми зависящими  от
нас средствами будем стараться приобрести себе права!
     Эти  слова  Аспазии  были  встречены  живым  одобрением   большинства
собравшихся.
     Затем поднялся такой громкий шум  голосов,  что  нельзя  было  ничего
разобрать, так  как  все  женщины  говорили  вместе:  казалось,  что  храм
наполнился стаей кричащих и поющих птиц.
     Вдруг какая-то высокая фигура стала энергично прокладывать себе  путь
к тому месту, где стояла Аспазия. Белый платок,  прикрывавший  ее  голову,
скрывал и большую часть лица, так что сразу ее нельзя было  узнать.  Когда
же она, наконец, остановилась в середине круга и ее злой взгляд встретился
со взглядом Аспазии, все узнали резкие мужские черты лица сестры Кимона.
     Эльпинику боялись во всех Афинах, боялись даже все  ее  приятельницы.
Она властвовала силой своего  языка,  своей,  почти  мужской  силой  воли,
своими большими связями; вследствие этого, боязливое молчание  водворилось
во всей толпе, когда сестра Кимона приблизилась к Аспазии со словами:
     - Кто дал право тебе, чужестранка, говорить здесь, в кругу  природных
афинских женщин?
     Этот вопрос Эльпиники  сейчас  же  произвел  глубокое  впечатление  и
многие из женщин, живо кивая  головой,  удивлялись,  что  это  соображение
сразу не пришло им в голову. Эльпиника же продолжала:
     - Как осмеливается милезианка учить нас здесь? Как  осмеливается  она
ставить себя на одну доску с нами? Разве она нам ровня? Разве она делила с
нами с детства наши нравы и обычаи? Мы афинянки! На восьмом году мы носили
священные платья девушек, избираемых для  храма  Эрехтея,  десяти  лет  мы
принимали жертвенную пищу  в  храме  Артемиды.  Как  цветущие  девушки  мы
принимали участие на празднестве Панафиней - а эта?.. Она явилась из чужой
страны, без божественного благословения, как искательница приключений... А
теперь она желает втереться в нашу  среду,  потому  что  сумела  одурачить
одного афинянина до такой степени, что он, противно закону и обычаю,  ввел
ее в свой дом.
     Спокойно, но не без насмешливой улыбки, отвечала Аспазия:
     - Ты права, я не выросла в глупой пустоте афинских женских покоев;  я
не принимала участие в празднестве Панафиней  с  праздничной  корзиной  на
голове; я не смотрела с крыши на празднество Адониса, но я говорила  здесь
не как афинянка с афинянами, а как женщина с женщинами.
     - Губительница  мужчин!  Подруга  безбожника!  -  с  жаром  вскричала
Эльпиника.  -  Как  осмеливаешься  ты  переступать  порог  нашего   храма,
оскорблять наши божества своим присутствием!
     Эти слова были  произнесены  со  страшным  гневом.  Довольно  длинные
волосы на верхней губе Эльпиники поднялись,  тогда  как  ее  приятельницы,
собравшиеся  вокруг  нее,  приняли  относительно   милезианки   угрожающее
положение.  Но  и  сторонницы  Аспазии  тесно  столпились   вокруг   своей
предводительницы, чтобы защищать ее и  немало  было  число  тех  в  храме,
которые еще остались на стороне подруги Перикла.
     Снова  поднялся  громкий  шум  голосов  и  резкий  обмен  слов  между
раздраженными партиями, грозя перейти в дело.
     Решительная сестра Кимона снова заставила себя слушать:
     - Подумайте о Телезиппе! - кричала она. - Подумайте о  том,  как  эта
чужестранка, эта милетская гетера разлучила афинянку  с  мужем  и  детьми,
прогнала ее от ее очага! Кто из вас может считать себя в  безопасности  от
постыдного искусства этой женщины, если ей придет в голову влюбить в  себя
мужа другой женщины! Прежде, чем вы станете слушаться шипения  этой  змеи,
вспомните, что у нее в жале скрывается яд.
     - Вот глядите на ее дела! - продолжала Эльпиника, указывая глазами  в
угол храма. - Посмотрите на  Телезиппу,  взгляните  на  ее  бледное  лицо,
посмотрите, как слезы льются у нее из глаз, при одном воспоминании  об  ее
детях.
     Головы  всех  женщин  повернулись,  следуя  по  направлению   взгляда
Эльпиники и устремляясь на разведенную  жену  Перикла,  которая  стояла  в
некотором отдалении и бледная  от  досады  и  гнева  глядела  на  Аспазию.
Эльпиника же продолжала:
     - Знаете ли вы, что она думает о нас,  афинянках?  Должна  ли  я  вам
сказать это? Но она сама уже сказала,  что  считает  нас  глупыми,  ничего
незначащими,  неопытными,  недостойными  любви  наших