Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детская литература
   Обучающая, развивающая литература, стихи, сказки
      Абрамов А и С.. Хождение за три мира -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -
та, зеркально отражавшего белую стену, постель и меня. Он был обращен ко мне, как чей-то глаз или ухо, и, казалось, подслушивал и подглядывал каждое мое движение или намерение. Как подтвердилось позже, я не ошибся. Возле постели плавала плоская белая подушка с мелкой, зернистой поверхностью. Когда я дотронулся до нее, она оказалась сиденьем стула на трех ножках из незнакомого мне плотного прозрачного пластика. Еще я заметил такой же стол и что-то вроде термометра или барометра под стекловидным колпаком - видимо, прибор, регистрирующий какие-то изменения в воздухе. Снежная белизна кругом рождала ощущение покоя, но во мне уже нарастали тревога и любопытство, Отбросив невесомое одеяло, я сел. Белье на мне напоминало егерское: оно так же обтягивало тело, но кожа не ощущала его прикосновения. Я взглянул на экран и вздрогнул: в тусклой зеркальности его возник смутный облик человека, сидевшего на постели. Он совсем не походил на меня, казался выше, моложе и атлетичнее. - Можете встать и пройтись вперед и назад, - сказал женский голос. Я невольно оглянулся, хотя и понимал, что в комнате никого не увижу. "Ничему не удивляйся, ничему!" - так приказал я себе и послушно прошел до стены и обратно. - Еще раз, - сказал голос. Я повторил упражнение, догадываясь, что кто-то и как-то за мной наблюдает. - Поднимите руки. Я повиновался. - Опустите. Еще раз. Теперь присядьте. Встаньте. Я честно проделал все, что от меня требовали, не задавая никаких вопросов. - Ну, а теперь ложитесь. - Я не хочу. Зачем? - сказал я. - Еще одна проверка в состоянии покоя. Непонятная мне сила легко опрокинула меня на подушку, и руки сами натянули одеяло. Интересно, как добился этого мой невидимый наблюдатель? Механически или внушением? Бесенок протеста во мне бурно рвался наружу. - Где я? - У себя дома. - Но это какая-то больничная палата. - Как вы смешно сказали: па-ла-та, - повторил голос. - Обыкновенная витализационная камера. Мы ее оборудовали у вас дома. - Кто это "мы"? - Цемс. Тридцать второй район. - Цемс? - не понял я. - Центральная медицинская служба. Вы и это забыли? Я промолчал. Что можно было на это ответить? - Частичная послешоковая потеря памяти, - пояснил голос. - Вы не старайтесь обязательно вспомнить. Не напрягайтесь. Вы спрашивайте. - Я и спрашиваю, - согласился я. - Кто вы, например? - Дежурный куратор. Вера-седьмая. - Что? - удивился я. - Почему седьмая? - Опять смешно спрашиваете: "Почему седьмая?" Потому что, кроме меня, в секторе есть Вера-первая, вторая и так далее. - А фамилия? - Я еще не сделала ничего выдающегося. Спрашивать дальше было опасно. Начинался явно рискованный поворот. - А вы можете показаться? - спросил я. - Это необязательно. Наверное, противная, злая старуха. Педантичная и придирчивая. Послышался смех. И голос сказал: - Придирчивая - это верно. Педантичная? Пожалуй. - Вы и мысли читаете? - растерялся я. - Не я, а когитатор. Специальная установка. Я не ответил, мысленно прикидывая, как обмануть эту чертову установку. - Не обманете, - сказал голос. - Это непорядочно. - Что? - Не-по-ря-дочно! - рассердился я. - Некрасиво! Нечестно! Подглядывать и подслушивать нечестно, а в черепную коробку к человеку лезть и совсем подло. Голос помолчал, потом произнес строго и укоризненно: - Первый больной в моей практике, возражающий против когитатора. Мы же не подключаем его к здоровому человеку. А у больного просматриваем все: нейросистему, сердечно-сосудистую, дыхательный аппарат, все функции организма. - Зачем? Я здоров как бык. - Обычно наблюдатели не встречаются с больными, но мне разрешили. Теперь я уже видел, кому принадлежал голос. Отражающая поверхность экрана потемнела, как вода в омуте, и растаяла. На меня смотрело лицо молодой женщины в белом, с короткой волнистой стрижкой. - Можете спрашивать - память вернется, - сказала она. - А что со мной? - Вам сделали операцию. Пересадка сердца. После катастрофы. Вспоминаете? - Вспоминаю, - сказал я. - Из пластмассы? - Что? - Сердце, конечно. Или металлическое? Она засмеялась с чувством превосходства учительницы, внимающей глупому ответу ученика. - Не зря говорят, что вы живете в двадцатом веке. Я испугался. Неужели им уже все известно? А может быть, так и лучше: ничего не надо объяснять, незачем притворяться. Но я на всякий случай спросил: - Почему? - А разве не так? Искусственное сердце применялось давным-давно. Мы заменили его органическим, выращенным в специальных средах. А вы мыслите категориями двадцатого века, как и полагается специалисту-историку. Говорят, вы знаете все о двадцатом веке. Даже какие туфли носили. - На гвоздиках, - засмеялся я. - Что, что? - На гвоздиках. - Не понимаю. Я вздохнул. Распространеннейшее, столетия бытовавшее слово, дожившее до ядерной физики, уже исчезло из словаря двадцать первого века. Интересно, чем они заменили гвозди? Клеем? - Вот что, милая девушка... - начал я. Но она со смехом меня перебила: - Это так в том веке говорили - "милая девушка"? - Вот именно, - сурово подтвердил я. - Мне надоело лежать, я хочу одеться и выйти. Она нахмурилась. - Одеться вы можете, платье вам будет доставлено. Но выйти пока нельзя. Процесс обсервитации еще не закончен. Тем более после шока с потерей памяти. Мы еще проверим ваш организм в привычных для вас нейрофункциях. - Здесь? - Конечно. Вы получите вашего "механического историка". Причем лучшую, последнюю его модель. Без кнопочного управления. Настройка автоматическая, на ваш голос. - А вы будете подглядывать и подслушивать? - Обязательно. - Не пойдет, - сказал я. - Не буду же я при вас одеваться и работать. Веселое удивление отразилось в ее глазах. Она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Спросила, прикрыв рот: - Это почему же? - Потому что я живу в двадцатом веке, - отрезал я. - Хорошо, - согласилась она. - Я выключу видеограф. Но внутриорганические процессы останутся под наблюдением. - Ладно, - сказал я. - Хоть вы и седьмая, но умненькая. Она опять не поняла, но я только рукой махнул. Чехова она явно не читала или не помнила. А миленькая рожица ее на экране уже исчезла. Исчезла вдруг и часть стены, пропустив в комнату что-то похожее на радиатор из переплетенных прямоугольных трубок. "Что-то" оказалось обыкновенной вешалкой, на которой с удобством разместилась моя предполагаемая одежда. Я выбрал узкие светлые брюки, закрепленные внизу, как у наших гимнастов, и такой же свитер, напомнивший мне знакомую вестсайдку. В зеркальном пространстве экрана отразилось нечто мало похожее на меня, но вполне респектабельное и не оскорбляющее глаз. Не в белье же встречать людей нового века! Я обернулся на шум позади меня, словно кто-то вошел на цыпочках. Но это был не человек, а нечто отдаленно напоминавшее плоский холодильник или несгораемый шкаф. И вошло оно непонятно как, будто возникнув из воздуха вместо исчезнувшей вешалки. Вошло и замерло, мигнув зеленым глазком индикатора. - Интересно, - сказал я вслух, - должно быть, это и есть мой "механический историк"? Зеленый глазок побагровел. - Сокращенно "Мист-12", - сказал шкаф ровным, глухим, лишенным интонационного богатства голосом. - Я вас слушаю. ГЛОССАРИЙ "МИСТА" Я долго молчал, прежде чем начать разговор. Девушке я поверил: ни подсматривать, ни подслушивать она не будет. Но о чем говорить с этим механическим циклопом? Не светский же разговор вести. - Каков объем твоей информации? - спросил я осторожно. - Энциклопедический, - ответил он немедленно. - Более миллиона справок. Могу назвать точную цифру. - Не надо. Предмет справок? - Предел глоссария - двадцатый век. Характер справок неограничен. Мне захотелось его проверить: - Назови мне имя и фамилию третьего космонавта. - Андриян Николаев. И то и другое совпадало. Я подумал и спросил опять: - Кто получил Нобелевскую премию по литературе в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году? - Сартр. Но он отказался от премии. - А кто это Сартр? - Французский писатель и философ-экзистенциалист. Могу сформулировать сущность экзистенциализма. - Не надо. Когда была построена Асуанская плотина? - Первая очередь закончена в шестьдесят девятом году. Вторая... - Хватит, - перебил я, с удовлетворением подумав, что у нас она была построена на пять лет раньше. Не все, очевидно, до буквочки совпадало у нас с этим миром. "Мист" молчал. Он знал многое. Я мог начать разговор на самую для меня важную тему нашего опыта. Но подойти прямо к ней я все-таки не решился. - Назови крупнейшее из научных открытий в начале века, - начал я осторожно. Он отвечал без запинки: - Теория относительности. - А в конце века? - Учение Никодимова - Яновского о фазовой траектории пространства. Я чуть не подскочил на месте, готовый расцеловать этот многоуважаемый шкаф с мигающим глазом, - он подмигивал мне всякий раз, когда отчеканивал свой ответ. Но я только спросил: - Почему Яновского, а не Заргарьяна? - В конце восьмидесятых годов польский математик Яновский внес дополнительные коррективы к теории. Заргарьян же принимал участие только в начальных опытах. Он погиб в автомобильной катастрофе задолго до того, как удача первого миропроходца позволила Никодимову обнародовать открытие. Я понимал, конечно, что это был не мой Заргарьян, а сердце все-таки защемило. Но кто же был этот первый миропроходец? - Сергей Громов, ваш прадед, - отчеканил "Мист" своим глуховатым металлическим голосом. Он не удивился нелепости моего вопроса - кто-кто, а потомок уж должен был бы знать все о делах своего предка. Но в кристаллах кибернетического мозга "Миста" удивление не было запрограммировано. - Нужна справочная библиография? - спросил он. - Нет, - сказал я и присел на постель, сжимая виски руками. Невидимая мне Вера-седьмая меня, однако, не забывала. - У вас участился пульс, - сказала она. - Возможно. - Я включу видеограф. - Погодите, - остановил я ее. - Я очень заинтересован работой с "Мистом". Это удивительная машина. Спасибо вам за нее. "Мист" ждал. Багровый глаз его снова позеленел. - Были научные противники у Никодимова? - спросил я. - Были они и у Эйнштейна, - сказал "Мист". - Кто же их принимает в расчет? - А к чему сводились их возражения? - Теорию полностью отвергли церковники. Всемирный съезд церковных организаций в восьмидесятом году в Брюсселе рассматривал ее как самую вредную ересь за последние две тысячи лет. Тремя годами раньше особая папская энциклика объявила ее кощунственным извращением учения о Христе, сыне божьем, возвратом к доктрине языческого многобожия. Столько Христов - сколько миров. Этого не могли стерпеть ни епископы, ни патриархи. А видный католический ученый, итальянский физиолог Пирелли назвал теорию фаз самым действенным по своей антирелигиозной направленности научным открытием века, абсолютно несовместимым с идеей единобожия. Совместить здесь кое-что, правда, все же пытались. Американский философ Хеллман, например, объяснял берклианскую "вещь в себе", как фазовое движение материи. - Бред сивой кобылы, - сказал я. - Не понимаю, - отозвался "Мист". - Кобыла - это половая характеристика лошади. Сивый - серый. Бред - бессвязная речь. Сумасшествие лошади? Нет, не понимаю. - Просто языковой идиом. Приблизительный смысл: нелепица, чушь. - Программирую, - сказал "Мист". - Поправка Громова к русской идиоматике. - Ладно, - остановил я его, - расскажи лучше о фазах. Все ли они подобны? - Марксистская наука утверждает, что все. Опытным путем удалось доказать подобие многих. Теоретически это относится ко всем. - А были возражения? - Конечно. Противники материалистического понимания истории настаивали на необязательности такого подобия. Они исходили из случайностей в жизни человека и общества. Не будь крестовых походов, говорили они, история средневековья сложилась бы по-другому. Без Наполеона иной была бы карта новейшей Европы. А отсутствие Гитлера в политической жизни Германии не привело бы мир ко второй мировой войне. Все это давно уже опровергнуто. Исторические и социальные процессы не зависят от случайностей, изменяющих те или иные индивидуальные судьбы. Такие процессы подчинены общим для всех законам исторического развития. Я вспомнил свой спор с Кленовым и свой же вопрос: - Но ведь возможна такая случайность: Гитлера нет, не родился. Что тогда? И "Мист" почти дословно повторил Кленова: - Появился другой фюрер. Чуть раньше, чуть позже, но появился. Ведь решающим фактором была не личность, а экономическая конъюнктура тридцатых годов. Объективная случайность появления такой личности подчинена законам исторической необходимости. - Значит, везде одно и то же? Во всех фазах, во всех мирах? Одни и те же исторические фигуры? Одни и те же походы, войны, революции? Одна и та же смена общественных формаций? - Везде. Разница только во времени, а не в развитии. Смены общественно-экономических формаций в любой фазе однородны. Они диктуются развитием производительных сил. - Так думали в прошлом веке, а сейчас? - Не знаю. Это не запрограммировано. Но я вероятностная машина и могу делать выводы независимо от программы. Законы диалектического материализма остаются верными не только для прошлого. - Еще вопрос, "Мист". Велико ли по объему математическое выражение теории фаз? - Оно включает общие формулы, расчеты Яновского и систему уравнений Шуаля. Три страницы учебника. Я могу воспроизвести их. - Только устно? - И графически. - Долго? - В пределах минуты. Послышался легкий шум, похожий на жужжание электрической бритвы, и передняя панель машины откинулась наподобие полочки с металлическими держателями. На полочке белели два аккуратных картонных прямоугольника, мелко испещренные какими-то значками и цифрами. Когда я взял их, панель захлопнулась, и так плотно, что даже линия соединения исчезла. Позади меня раздался тоненький детский голос: - Я здесь, пап. Ты не сердишься? Я обернулся. Мальчик лет шести-семи в голубом, как небо, обтягивающем тело костюмчике стоял у глухой белой стены. Он был похож на картинки из детских модных журналов, где всегда рисуют таких красивых спортивных мальчиков. ПРАВО ОТЦА - Как ты вошел? - спросил я. Он шагнул назад и исчез. Стена, по-прежнему ровная и белая, падала вниз. Потом из нее высунулась лукавая мордочка, и мальчишка, как "человек, проходящий сквозь стены", вновь возник в комнате. "Светозвукопротектор", - вспомнил я. Здесь применяли белый, создающий полную иллюзию стен. - Я тайком, - признался мальчишка, - мама не видела, а Вера глаз выключила. - Откуда ты знаешь? - А глаз сюда через гимнастический зал смотрит. Как побегаешь там, она кричит: "Уйди, Рэм! Ты опять в поле зрения". - Где кричит? - Далеко. В больнице. - Он махнул куда-то рукой. Я не сказал "понятно", потому что понятно не было. - А Юля плакала, - сообщил Рэм. - Почему же она плакала? - Из-за тебя. Ты опыт не разрешаешь. Ты злой, папка. Так нельзя. - Какой же это опыт? - полюбопытствовал я. - Ее в облачко-невидимку превратят. Как в сказке. Облачко полетит-полетит и вернется. И опять станет Юлькой. - А я не позволяю? - Не позволяешь. Боишься, что облачко не вернется. Теперь я уже совсем заблудился. Как в лесу. Выручила Вера, снова напомнив мне о пульсе. - Верочка, - взмолился я, - объясните, почему я не разрешаю Юльке стать невидимкой? Все память проклятая! Я услышал знакомый смех. - Как вы непонятно говорите: про-кля-тая... Смешно. А с Юлей вы сами должны решить - ваше семейное дело. Именно поэтому к вам рвется Аглая. Я не позволила ей: боюсь, это вас взволнует. Но она настаивает. - Давайте, - сказал я, - постараюсь не волноваться. Кто эта Аглая, я спросить не рискнул. Как-нибудь выкручусь. Посмотрел на место исчезнувшего Рэма, но Аглая появилась с другой стороны. Вошла она, как хозяйка и села против меня - рослая, едва ли сорокалетняя женщина в платье загадочного покроя и цвета. Она была бы вполне уместна у нас в президиуме какого-нибудь международного фестиваля. - Ты хорошо выглядишь, - проговорила она, внимательно меня оглядывая. - Даже лучше, чем до операции. А с новым сердцем еще сто лет проживешь. - А вдруг не приживется? - сказал я. - Почему? Биологическая несовместимость пугала только в твоем любимом веке. Я неопределенно пожал плечами, предоставляя ей слово. Начиналась игра в сюрпризы. Кто она вообще? Кто она мне? Кто я ей? Что от меня требовалось? Почва становилась зыбкой, каждый шаг взывал к находчивости и сообразительности. Разговор начался сразу и с неожиданного: - Значит, ты согласился? - На что? - Как будто не знаешь. Я говорила с Анной. - О чем? - Не притворяйся. Все о том же. Ты согласился на эксперимент. Какой эксперимент? Кто эта Анна? И почему я должен был соглашаться или не соглашаться? - Тебя заставили? - Кто? - Не говори. Ребенок поймет. Человек после такой операции! Еле пришел в себя. Новое сердце! Склеенные сосуды! А к нему с ультиматумом: соглашайся, и все! - Не надо преувеличивать, - сказал я осторожно. - Я не преувеличиваю. Я точно знаю. Анна поддерживает эту затею не из высоких соображений. Просто у нее нет биологических стимулов: Юлия не ее дочь. Но она твоя дочь! И моя внучка. Я подумал о том, что и отец и бабушка, пожалуй, слишком молоды для взрослой дочери, затеявшей какой-то сложный научный эксперимент. Я вспомнил сказку Рэма и улыбнулся. - И он еще улыбается! - воскликнула моя собеседница. Пришлось пересказать ей сказку о невидимке-облачке в интерпретации Рэма. - Значит, Анна не сказала ей. Умно. Теперь ты можешь взять согласие назад. - Зачем? - И ты допустишь, чтобы твою дочь превратили в какое-то облако? А если оно растает? Если атомная структура не восстановится? Пусть Богомолов сам экспериментирует! Его открытие - на себе и применяй! Ему, видите ли, не разрешают: стар, мол, и немощен. А нам с тобой легче от того, что она молода и здорова? - Аглая прошлась по комнате, как Брунгильда в гневе. - Я тебя не узнаю, Сергей. Так яростно был против... - Но ведь согласился, - возразил я. - Не верю я в это согласие! - закричала она. - И Юлия об этом не знает. Скажи ей - она сейчас придет сюда - пусть отменяют опыт. Человек не единственный хозяин своей жизни, пока у него есть отец или мать. У меня мелькнула надежда: может быть, опыт еще не скоро? - Сегодня. Я задумался. Юльке, очевидно, около двадцати; может, чуть меньше; может быть, больше. Она ассистент профессора или что-то в этом роде. Они идут на эксперимент, который у нас показался бы чистейшей фантастикой и, видимо, даже здесь был связан со смертельным риском для жизни. У отца было право вмешаться и не допустить этот риск. Сейчас это право получил я. И даже отказаться от него не мог, не выдав себя и не создав тем самым еще более критической ситуации. Глаза Аглаи смотрели на меня с нескрываемым гневом, но ответить ей сразу я н

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору